Многобокая реальность

Березовая баллада

1

Мне часто ночами приходит виденье,
Что будто бы остров. На острове негры.
Костер, разумеется. Черные тени.
И красные искры - летают, не меркнут.
Я в сердце костра, черномазый мальчишка
Бросает в костер озорные дровишки.
Ужасный конец! А причины банальны -
Сказал, что березы красивей чем пальмы.

2

В Чистилище мне говорят - не Коперник!
И даже не Бруно, который Джордано.
И я соглашаюсь - замечено верно.
Такое начало... - немножечко странно!
Проходит дознание. Вроде дознались.
Проводят какой-то последний анализ.
В итоге - клочок обличительной прозы -
Душа моя в пятнах, как ствол у березы.

3

В котле неуютно. Вода закипает.
В чаду кто-то прыгает - вроде бы черти,
Довольно банально - так часто бывает,
Что жизнь закругляется в сторону смерти.
Вдруг слышится голос откуда-то сверху:
Вы это ... Не так уж он плох на поверку.
Вы там не усердствуйте так ... чтобы слишком.
И кстати ... березовых
киньте
дровишек!


Де-факто

Тухнут звезды и рожки в кастрюле,
Топят печи да малых котят,
Мне грустить не пристало де-юре,
И де-факто меня не простят.
Полетел истребитель далече,
Полетел и компьютер надысь,
Вьется ангел, кусает за плечи.
Или чертик? Отстань, отвяжись!
Завернула Луна на веранду,
Завернула в сердцах оборот,
И опять восвояси. И ладно!
Так и быть, заверну бутерброд
В газетенку. И с верным баяном
На природу, подобно хлыщу,
Я де-юре веселый и пьяный,
А де-факто ... Де-факто - грущу.


Я был юнец 2

Я был юнец - в пальто, с фигурой пухлой,
И рад был охам, ахам и капризам,
Вы мне казались обалденной куклой
С немножечко визгливым механизмом.

Одел дубленку, стал совсем мужчиной,
Завел учет входящих, исходящих,
Вы мне казались гоночной машиной,
Достаточно визгливо тормозящей.

Года сквозь пальцы прошмыгнули ловко,
Я полюбил уют, очаг и пламя,
Вы хорошо вписались в обстановку
Спешащими песочными часами.


Кое-что о сути

На ощупь, в доморощенных венцах,
Венцами самозванными прослывши,
Мы ищем суть зачем-то без конца,
Вгрызаясь в мир всегда голодной мышью.

Мы ищем суть, мы даже боль Христа
Безжалостно разрезали на кадры,
А суть вещей до ужаса проста -
Весь мир - актер, а люди в нем - театры.


Маршрутка

Мы летели восьмые сутки,
Сутки тоже летели - в урну.
Холод, грязь - тяжело в маршрутке
От Барабинска до Сатурна.

Нас набилось - как сельдей в бочке,
Сельдям в бочке не до улыбок,
Кто-то видно дошел до точки,
И запахло протухшей рыбой.

А шофер (он похож на турка),
Покряхтев, не меняя галса,
Обернувшись, сердито буркнул:
Кто-то сзади не рассчитался!

Кто-то сзади - таких армада,
Мы ему: "Уточни-ка, ладно?
Потому что конкретней надо."
Он в ответ: "Поверну обратно!"

Тормоза завизжали в уши,
Завертелась юлой баранка,
Половину салона тут же
Затошнило - и наизнанку...

Делать нечего, я к соседу:
Заплати, поиграл и хватит!
Он орать: Я джидай вообще-то,
А джидаи, они не платят!

И шофер маршрутной машины,
Словно туча велик и грозен,
Очень тихо сказал с нажимом:
Мы жидов задарма не возим!

В ту минуту мне стало дурно,
Уронил даже кружку с чаем -
Не доехать нам до Сатурна,
Если станут махать мечами!

Но придумал - сказал: Как дети!
Разойдитесь, друзья! Бог с вами!
Вот делов! Я плачу, поедем!
За жидаев плачу с джидами!

И потом вновь летели сутки,
И маршрутка летела с нами,
А когда я сходил с маршрутки,
Стырил меч у джидая - в память...


Мохнатая птица

Скажи-ка, мохнатая птица печали:
Кто главный на небе? Христос или Будда?
Кто весточку шлет? Я, признаться, не чаял...
Выкладывай разом - я плакать не буду.
"Да ты ошалел!" - удивляется птица -
"Христос или Будда? Еще Магомета
Ты вспомни, листая слепые страницы
Старухи истории."
Странная птица!
Положены, видно, такие поэтам...

Скажи-ка, мохнатая птица печали,
Какую печаль затаила ты в клюве?
"Ну вот, ты, заладил!" - сердясь отвечает
"Ну разве бывает такое в натуре?"
"Запомни" - и когти сверкают мечами -
"Разжевывать каждому? Люди - тупицы!
Запомни - мохнатые птицы печали
Совсем не такие мохнатые птицы.
Не то что как я. Посмотри, замечаешь?"

Послушай, мохнатая птица, утешь ты
Мое любопытство - скажи свое имя.
И молвит: "Я - птица последней надежды,
Прощай, заболталась. Помчалась к другим я!"
Темнеет. Ярило устал и отчалил,
И в сумерках птица лысее, чем прежде.
Взлетает, и, глядя ей вслед, замечаю -
Мохнатая птица последней надежды
Почти уже птица последней печали.


Молчанка

Затушил, задушил, успокоил свечу,
И последнее слово как рыба молчу.
Я молчу это слово и слово молчит,
Не лепечет, не стонет, не ржет, не кричит.
И молчанка. Канатами стянута грудь.
Воздух предал, сбежал, и назад не вернуть.
И на тысячи верст и на тысячи зим
Я один на один с этим словом чужим.


Москвичам не понять

У театра старик в полинялой рубашке гранатовой
Выставляет полотна без толку опять и опять.
Как живут на Руси без Арбата, без Маши Арбатовой
Москвичам не понять, москвичам ни за что не понять.

Не понять в этом городе грязном, холодном, безбашенном
Как чернеют пронзительно в поле безлюдном следы.
И ведут сквозь сугробы к могиле с крестом неокрашенным
С полустертою радостной датой и датой беды.

Прилипают под вечер к экрану незрячие зрители
И жуют бутерброды под байки про Родину-Мать
Почему они гости в России, а вовсе не жители,
Москвичам не понять, москвичам никогда не понять.


Ночь, от ветра воют двери

Ночь, от ветра воют двери,
Перепачканный ротвейлер
Не на смех, не на забаву
Роет истово канаву.
Двери охают и воют,
Грубый ветер их ногою
Открывает, закрывает.
Двери воют, кто-то лает.
Не ротвейлер - тот все роет,
Не могу найти простое
Объяснение приметам.
Не могу найти при этом
Нож. С ножом бы было проще,
Ветер бешено полощет
Занавески в дырках окон,
Кто-то лает. Хоть бы сдох он!
Ничего не понимаю,
Тот, кто-лает, может, знает?
Бродит ветер, двери воют,
А ротвейлер роет. Роет!
Как найти тропу в угаре? -
Через истину в бокале!
Озаренье, вспышка света! -
Ведь на самом деле это
Бродит ветер, воют двери,
Кто-то лает, а ротвейлер
(Им, ротвейлерам, под силу!)
Хочет выкопать могилу.
Вроде все предельно просто.
Но ... зачем такого роста?


Они из соседних миров

Они из соседних миров - из подвалов,
Их рвет на лоскутья пурга,
И что-то их ночью сегодня позвало
Собраться втроем у ларька.

Но что - непонятно. Тепло батареи
Не здесь - белый пар вдалеке.
Стоят и моргают, и смотрят, дурея,
На лампу на ржавом шнурке.

Качается лампа, качаются тени,
Шатаются мысли - невмочь.
Смешно - у троих недостаточно денег,
Чтоб выпить в тревожную ночь.

Что делать? Уходят. Пора восвояси,
В пещерную теплоцентраль.
Уходят, качаясь, а лампа не гаснет,
А в лампе звездою спираль.

Болтает шнурок полоумной звездою.
Немытые тени. Укор.
В январской пурге растворяются трое -
Гаспар, Бальтазар, Мельхиор.


Осеньское

Пополудни в городок зашла осень,
Расплескала по дворам следы-лужи,
Ворох листьев ветерок в лицо бросил,
Ворох листьев мне зачем нужен?

Затуманились тоской в домах окна,
Заскрипели вразнобой в домах двери,
Я в такие дни всегда душой мокну,
Я в такие дни всегда в судьбу верю.

Воет пес недалеко совсем где-то,
По тому с кем был он так дружен,
Пополудни из дворов ушло лето,
И лакает ветерок следы-лужи.


Параллельные линии

Параллельные линии - бегуны-недотроги,
Параллельные линии - их не скрестишь как ноги,
Их не стиснешь до сини, пятерней шестипалой,
Параллельные линии, поперечные шпалы.


Подворотнями

Подворотнями бегал парень -
Для здоровья а не от скуки,
А чтоб лучше руки пропарились,
Он в перчатках держал руки.

Хулиганы в стране. Правда ли?
Это правда. Полно в осень!
И они его останавливают,
И они прикурить просят.

Парень брови досадно хмурит -
Озадаченный, в непонятках -
Неудобно давать прикуривать,
Если в боксерских перчатках.

Но нашелся и тут с ответом,
Говорит им: Козлы, батуты!
Не курю, и вам не советую,
И бежит обычным маршрутом.

И тогда хулиган, тот, что толше,
И преймущество имеет в росте,
Говорит: Этот парень - хороший!
А курить, пацаны, надо бросить!


Поездка

Мы ехали молча, играла пластинка,
Троллейбус на горной дороге трясло,
И пел, заикаясь, по-моему Глинка,
А может Чайковский. Он пел про весло.

Про то, как сжимая в ладонях шершавых,
Веслом протыкаешь семнадцатый вал,
Дрожал и вибрировал голос картавый,
Что он заикался, уже я сказал.

Но он заикался от горной дороги,
Сбоила пластинка, совсем не певец!
Он, судя по голосу, был одноногий,
Почти как Кутузов - солдатский отец.

Я сделал потише. Пластинка не смолкла,
А стала погромче, как будто в укор.
От гневных куплетов полопались стекла,
И я догадался - поет-то шофер!

Я только с трудом удержался от крика,
Ну разве не ужас, когда в Новый Год,
Шофер - одноногий, картавый, заика -
По горной дороге троллейбус ведет?

Нельзя было медлить - шофера я скинул,
Я знаю педали, и это спасло,
И слышалось долго, как сзади мне в спину,
Картавое эхо поет про весло.


Последний кентавр

Я взял из багажника лук и колчан
С последней, такой одинокой стрелою,
Чуть-чуть на ладони ее покачал,
Чуть-чуть оперенье поправил рукою.

Макнул острие в ядовитый отвар
И лук натянул в направлении бара,
Туда, где последний, уставший кентавр
Уставшую медь убирал с тротуара.

Он глянул на небо, потом на меня,
Сказал: А ты знаешь, пожалуй, приспело.
И я ощутил холодок от огня,
Который сжигал его тесное тело.

Когда он упал, зашуршала листва,
Прошел шепоток протокольно-бумажно,
Я, кажется, даже расслышал слова:
Последний кентавр, а вот дворник неважный.

Потом хлынул дождь, я подставил воде
Рубцы и царапины прожитых миссий,
И долго растерянно в небо глядел,
Как дворник, убравший последние листья.


Расшумелись за окном тополя

Расшумелись за окном тополя,
Снова ветер на лету стопорят,
Машут ветками в оконный проем,
Я на кухне, и разгар сентября,
Я один, со мною два стопаря,
Значит мы на самом деле втроем.

Извивается натруженный мозг,
Пара спичек ... - как логический мост,
Тяжело когда совсем без моста,
Риторически дымится вопрос,
Холодильник заурчал - это тост,
Холодильник неплохой тамада.

Я почти-что капитан корабля,
Грызуны сегодня странный обряд
Совершили, робко уши прижав,
Убежали.
И в разгар сентября,
Я один, со мною два стопаря,
Я встаю -
у нас брудершафт.


Родина

Тебе, мой край, поклон земной.
Здесь пахнет жмыхом и овином,
Здесь жирный гусь с гусиным сыном
Гуськом идет на водопой,
И сало капает тропой.

Здесь под хвостом орет вожжа,
Поют собаки подзаборно,
А дед Семен не ест попкорна
И кроет матерно США,
Глотнув чуток для куража.

А дед Семен живет один,
Он до сих пор хранит гранату -
Да мало ли, вдруг будет надо?
В Столице не был. Ржет: Ну блин!
Зато в войну он брал Берлин.

Прорвался голос малыша:
Здесь русский дух, здесь ... (многоточье)
Здесь столько, что скупые строчки
Затупят меч карандаша.
И где-то здесь ... моя душа.


Собака

Ночь. За окошком тонет
Месяц - не хочет плыть.
Собака осталась в доме
Собака устала выть.
Собака глядит на месяц
С древней тоской дворняг,
И слушает звуки лестниц,
И ловит носом сквозняк.
Потом, поглядев на фото -
Она, и хозяин там -
Пойдет и нальет - всего-то! -
Каких-нибудь двести грамм.
Грянет на кухне выпью,
Пугая соседский люд,
Отставит стакан, не выпьет,
Собаки - они не пьют.
Выйдет во двор: Прохожие,
Звездочки сигарет,
И не замечая кошек,
Будет стараться след
Взять. Впереди - награда
За месяц, ночь и мороз:
Больничный покой. Палата.
В ладошку холодный нос.


Сушь

Без мала сорок дней
Стояла сушь,
И было меж людей
Смятенье душ.
О Солнце, знак подай:
За что укор?
Погибнет урожай,
Настанет мор.
И вышел человек,
Космат, высок,
И вышел человек,
За Солнце рёк.
Глаза - черны угли,
Но в них пожар,
И Солнцу принесли
Желанный дар.
Под зоревым лучом
Взметнулся нож,
И кровь пошла ручьем
В сосуд из кож.
Косматый человек
Восстал высок,
Воскликнул человек:
Лакай Дажьбог!
Прохладу жаждет край
И влагу вновь,
И прошептал: лакай
Сыновью кровь.
И тучи и гроза
Тотчас пришли,
И дождь залил глаза,
Глаза-угли.


Ужин

Марина с Сергеем и гости (Геннадий,
Внушительно толстый, жена его Надя),
Еду возводящие в ранг абсолюта,
Блаженно съедают четвертое блюдо.

На первое был холодец и салаты,
Свиная нога, о которой баллады
Слагали задолго до Вальтера Скотта,
Потом, за ногой, тоже ели чего-то.

Но чем бы там ни было блюдо второе,
Его не сравнить со свиною ногою.
На третье был плов по-узбекски, с кумином,
На хлопковом масле, в казане старинном.

Приправленный перцем, чуть-чуть постоявший,
Одним словом, плов был вполне настоящий,
И так же, как в случае блюда второго,
Какое-то блюдо подали за пловом.

Доели четвертое, встать уже лень им,
Марина задумчиво смотрит на время,
В глазах у Сергея туманы и тени,
Он тоже задумчиво смотрит на время.

Какие козлы! - размышляет Геннадий,
Примерно такие же мысли у Нади -
Поели - и выставят нас по-простому,
А нам, между тем, больше часа до дому!

Марина с Сергеем, не двигаясь даже,
Все смотрят на время - как будто бы также,
Но чуть напряженней, с улыбкой Иуды,
И помнят про кухню и горы посуды.

Что делать - встают. Обнимает Геннадий
Сергея, Марина прощается с Надей,
Прощаются всласть, обстоятельно. Скука!
Прощаются, но не прощают друг друга.


В моем городе не бывает зимы

В моем городе нет, не бывает зимы,
Только снежные губы, напитки со льдом,
От признаний до драк, от сумы до тюрьмы
Проведет манекен, манекен за стеклом.

Я замерз, я застыл. Разве это - зима?
Мы нечаянно сбились в дороге с орбит.
Разве это - дворы? Разве это - дома,
Где убогая капелька Солнца дрожит?

Победить, разорвать, превозмочь эту сеть,
Обмануть манекен, манекен и стекло,
И свалиться в сугроб, и на небо глядеть,
Там, где небо и снег, где зима и тепло.


Встреча

Сколько зим, сколько лет да весен!
Как дела? Дай, тряхну за плечи.
Улыбается - Десять, восемь?
Улыбается - Вот так встреча!

Слушай, тут ... Рассказать мне или ...
Ты не смейся по крайней мере,
Понимаешь, мне говорили,
Вроде ты утонул. Поверил!

Было. Знал. Подстелил соломку -
Говорит в ответ, улыбаясь. -
Ну, ты скажешь! - Смеется громко.
Я смеюсь.
Потом просыпаюсь...


В воскресенье

В воскресенье опять облака -
Не припомнить который день кряду,
Кто-то снова пошел на врага,
Не заметив, потери отряда.

В воскресенье накрапывал дождь -
Точно так, как на прошлой неделе,
Кто-то лез, но не вылез из кож,
И остался в поношенном теле.

В воскресенье устали от встреч,
Загрубели и жалость и милость,
Кто-то взялся за дедовский меч,
Жалко, тень у меча надломилась.

Кто-то в небо не смог – не долез,
И свалился обратно в репейник,
В воскресенье никто не воскрес,
И опять на дворе понедельник.


Зазывалы на погосте

Зазывалы на погосте - ну, деньки!
Заходите, типа, в гости, мужики.
У калитки прутья гнуты, есть швейцар,
А одет-то, фу-ты ну-ты - прямо царь!
Только зря под формой прячет он клыки -
Ни за что не одурачит, мужики!
Ежли вникнуть в землю, Богом притворясь,
То в земле добра не много - токо грязь.
Ох, настырен! - все буклетики сует.
Взял буклетик, взял билетик - и вперед?
Но ведь это не котлета, не гарнир,
Чтобы так вот, по буклету бросить мир.
Мы ведь люди а не звери - мы в пальто!
Чтобы на слово поверить? Ни за что!
Нам бы ручками - потрогай да погладь,
А они как раз не могут показать.
И пущай призывно светят огоньки,
Но не купишь нас всем этим, мужики!
Мы отложим, как ни тяжко нам, вопрос,
Так как сервис их пока что не дорос!


Чертовщина

Пустырь не пустырь, а площадь.
Галдеж и столпотворение.
На площади людям проще,
В толпе - оно поуверенней.
Уютно в толпе без счета,
На площади судят черта.

А черт - он в драной рубахе,
Лицо с синяками свежими,
На шее висят собаки,
Каких на него повешали.
Ох, жалок! Тут будешь жалок -
В петле из кусучих шавок.

Овчарка - за все плохое,
Болонка - за все хорошее,
Ротвейлер - за все другое,
Дворняга ему - за ложь его.
А та, что визгливо лает,
За что здесь - никто не знает.

Актер, сталевар, учитель,
Бабулька с гнилою тыквою -
Ругаются обличительно
И пальцами в черта тыкают.
С рожденья до самой смерти
Во всем виноваты черти.

Все ясно уже с бандитом,
И вот в половине пятого
Народ закричал сердито,
Что надо казнить проклятого.
Орал больше всех при этом
Пришелец с другой планеты.

И вышел, раздвинув спины,
Мужчина с солидным опытом,
Он всем объяснил причинно
Как быть наперед, и что потом.
Запомнили все едва ли
Но черта к пяти распяли.

Все в той же рубахе драной
На крест его вверх в момент они.
Но с паузой на рекламу,
Под крики с аплодисментами.
А гвозди вбил пистолетом
Тот самый, с другой планеты.

И что? Помогло? Непруха!
Накрыла плетни столетий тень,
А черт - он, согласно слухам,
Обманом воскрес на третий день.
И снова проблем без счета,
А люди все ищут черта.


Про фею

В отдельно взятом дворике, крест-накрест позабытом,
В оправе серой утвари улучшенных пещер.
Без лишней там символики - но крылья не отбиты! -
На пьедестале - шутка ли! - стоит не пионер.

Наверное обидели и вас, товарищ Сталин?
Не вам в военном кителе стоять на пьедестале.
Пусть пьедестал копеечный, но в снег, буран и дождь -
Там маленькая феечка, а не великий вождь.

Мужик - торговец нимбами, противник блока НАТО,
Подходит озадаченно и смотрит снизу ввысь.
Решает: как бы ни было - наверно так и надо,
И кем-то так назначено, в ком ты не усомнись.

Подходят стайкой дворники - отборные детины,
Они в забытом дворике почти непобедимы.
И закурив на холоде, судачат: Хоть убей,
Но пьедесталы в городе, вобще-то, не для фей!

Двор полнится идеями: Упала с самолета?
Крылатая красавица наткнулась на орлиц!
Как там бывает с феями? Быть может ждет кого-то?
А феям полагается не кто-нибудь, а принц!

Но только взять-то где ж его? Пускай не из столицы!
Хоть конного, хоть пешего, хоть плохонького - принца!
И даже к дню рождения - ни шпаги, ни копыт,
Ведь дворик, к сожалению, крест-накрест позабыт.

Вот тетенька в футболочке, с военной подготовкой,
Расскажет мужу-увальню про цели и момент -
Что надо все по полочкам, научно, с расстановкой,
А если щелкать клювами - опасный прецедент!

И дворники не щелкают, придумали затею -
Прикрыть лохматой елкою загадочную фею.
Тихонько шепчут жители - мол, как-то ни к селу,
Мол, елка подозрительно похожа на метлу.

В отдельно взятом дворике ни фей, ни елок - дырка,
Украсть в России долго ли? Масштабы не важны!
Мужчины-алкоголики бьют в грудь себя бутылкой,
Божатся, что не трогали и были не пьяны.

Живем как в глупом ролике, кляня сценарий всуе,
А дети в хмуром дворике смеются и рисуют.
И с детского рисуночка глядят на нас всерьез
Крылатая Снегурочка и Дедушка Мороз.


Россия-бомж

На перроне тетка блажит:
Где тут поезд на Уренгой?
На перроне стоят бомжи,
Провожая поезд чужой.

По вокзалам 100 000 рож,
Перегруз и дрожат пути,
Вся Россия - огромный бомж,
И не знает куда идти.

То в Европу и в Штаты. Потом
Вдруг берем азиатский костыль,
С полумесяцем и крестом
Норовим в чужой монастырь.

Мне сегодня один сказал,
Хватанув за мой счет 100 грамм:
Мы зачем-то зашли в вокзал,
А ведь шли - помню точно - в храм!


Слепая гармошка

Переход речного вокзала,
Здесь играет слепой на гармошке,
Подают, только очень мало,
Хотя песни играет хорошие.

И мне мимо пройти очень просто -
Он не видит. Но ведь я - вижу!
У него, наверно, мой возраст,
Только жизнь его быстрей движется.

Только жизнь ему - злая тетка,
Бег по кругу - все быстрее, быстрее:
Переход, гармонь, чулан, водка,
Анекдоты про скупых да евреев.

Подхожу поближе. Монашка
Объясняет популярно народу:
Этот нищий - он не из наших,
И ему не подавайте - пропьет он!

Да, такому давать - не в моде,
Ведь пропьет, а мог бы стать космонавтом!
Пусть пропьет -
я подам сегодня,
А пропьет -
я подам ему завтра!

И неправильно это, может ...
Но хочу, чтоб завтра играла,
(Чтоб жила!)
слепая гармошка
В переходе речного вокзала!


Тайландская записка

Ем арбуз, арбузы здесь желтые -
Словно Солнце откусил майское.
Хорошо! Не покривлю мордою,
Но природа чересчур тайская.

Если речка - то всегда узкая,
Если рощица - то пальм рощица,
А вот небо до чего ж русское!
И в него так упасть хочется!


Сказочка

В заповедном лесу глухом
Есть болото - покрыто ряскою,
И болото и все кругом
Так и дышит и веет сказкою.

Средь болота замшелый пень,
А на нем - лягушка неслабая:
В пупырях, да смурна как тень,
А глядит так и вовсе жабою.

Но приходит героев рать,
Просит: скинь же царевна кожицу,
И давай, давай целовать.
И такие дебилы множатся.

Ох, и много у нас тупиц,
Образумь-ка, пойди деревенщину,
А лягушка, вобще-то, принц!
И ему бы, вобще-то, женщину!