Андрей Демин

Мастер Кир


     Эх, черти, совсем вы не знаете нашего капитана, скажу я вам. Почему я так решил? Да потому что сидите вы вот здесь сейчас, пиво пьете, да рассуждаете о том, чего бы мог сделать Натан, да не сделал. А я так вам скажу, капитан никогда не делает ничего лишнего. А зачем суетиться? Все, что можно взять, мы берем, а гнаться за тем, что нам не по зубам - этим пускай имперцы занимаются. Хе-хе, они вечно наступают на одни и те же грабли.
     Вот сейчас расскажу я вам об одной истории, которая случилась с нами... Когда же это было? Сейчас, сейчас, вспомню... Хватит ржать, черти воздушные, вы меня с мысли сбиваете. Да, вспомнил! Случилось это как раз через неделю после того, как мы взяли "Лос Паломас", да капитан свою бывшую зазнобу по бимсу прогуляться заставил. Да-а-а... веселое было дело... Но что это я отвлекаюсь? Рассказ будет долгий, так что... Дороти, принеси-ка нам еще пивка, а то в горле что-то пересохло, промочить надо. Вот, это другое дело. Ну что ж, черти, слушайте.
     Для начала расскажу тем, кто еще не знает, как я вообще оказался у капитана на борту, да еще в командирах абордажной команды. Хватит ржать, сказал! И пускай все уже тысячу раз слышали это. Вот, Дик не слышал. Верно я говорю, Дик? Ну! Тихо!!! Не мешать, когда я рассказываю!
     Значит так. Был я молод, и жил я на Кормоне. Это полуостров Материка, Дик. Тогда у меня еще были оба глаза и борода только-только начинала пробиваться. Ну, молодой, глупый. Услышал клич имперских вербовщиков: "Кто смел и отчаян, кто храбр и бесшабашен, вам самое место в воздушном флоте Имперской Короны!". Ну, смелости, отчаянности и бесшабашности мне в те времена было не занимать, вот и пошел я в воздушный флот Империи. Здоровьичком меня Бог не обидел, ростом и лицом (спасибо бате с маменькой) тоже вышел. Глянули на меня на вербовочном, да так сразу и говорят: "Давай-ка ты, громила, в спецназ наш. Там такие ребята позарез нужны". И определили меня в эскадрилию специального назначения Пятого воздушного флота Окраинной Империи. Да-да, черти, был я той самой сволочью, что нам житья в воздухе на Западе не дает. Попал я, как кур в ощип. Сержант у нас был ох лют, стерва! До сих пор дрожь пробирает, как его методы выучки вспомню. Никто из вас не пробовал покидать через голову коленвал от "Лайтнинга" пятьсот раз? Вот видите, а мне такое доставалось почти каждый день. Это у него наказание было такое. Другие наряды вне очереди лепят, ну, гальюн там подраить, или на камбузе целый день с очистками да объедками носиться, а этот нет. "Коленвал, рядовой Кирис, пятьсот раз!" и все. А что сделаешь? "Слушаюсь, сэр" только. И вперед. По первости-то аж перелом ноги себе заработал с этим наказанием. Руки ослабли, вот он и вылетел. Да прямо по коленке! Хватит ржать, черти! Попросите капитана, он вам на ногу от своей "Лоры" (тьфу ты, господи, имечко-то выбрал для машины, ни Богу свечка, ни черту кочерга) коленвал уронит, посмотрю тогда, как вы смеяться будете. Но вышколил он меня, деревню неотесаную, надо отдать ему должное. Такой спецназовец получился, любо-дорого смотреть. Грудь вперед, форма с иголочки, сапоги зайчиков пускают, берет лихо так заломлен, китель чуть не лопается от мышц, ух! Да видели вы, наверное, таких дуболомов на плакатах вербовщиков? Вот, и я такой же был. Пока мне мозги на место не вставили.
     А получилось как? Отправили нашу эскадрилию на очередную спецоперацию, на Лагерхед. Да-да, где сейчас наши мотористы живут припеваючи. "Так, мол, и так, - говорят. - Окопались там бандиты последние. Житья нашим конвоям и караванам не дают. Надо их, значит, в клочья, чтоб даже духу не осталось". А мы что? Нам сказали, мы - руку к берету: "Слушаюсь, сэр!" и вперед. Проработали план, кто откуда заходит, и пошли выполнять. Моему звену (а я к тому времени комзвена стал, это вам не шырь-шавырь, понимаешь, а должность) досталась часть по зачистке жилого квартала Лагерхеда. Там, кроме бандитов, никого не должно было быть. Так нам и сказали на инструктаже: "Мирные жители из города вывезены. Остались только злобствующие бандитские элементы и их помощники". Ну, подходим, снижаемся на бреющий и давай крошить домишки да улицы всем, чем попало. А они хорошо так взрываются, только щепки в разные стороны летят. Дашь очередишку из спарки, а он, родимый, вдребезги сразу. Веселуха! Прошли пару раз над кварталами, первую часть сделали, и на посадку. На какую? А как же, черти, спецназ просто так не работает. Мало того, что ты с воздуха все разнес, надо же еще и проверить. Для этого у нас в пассажирских кабинах еще по два человека сидело - наземники. Ну так вот, садимся, автоматы в зубы, и вперед ножками-ножками. Зашли в квартал, и тут я просто офигел. Какие, на хрен, бандиты? Какие, на хрен, злобствующие элементы? Одни бабы с детьми, поняли, черти. Одни... Ни одного мужика, ясно. И вот этих-то баб с ребятней мы и положили под гогот и ржач. Чего я там увидел, вам лучше не видеть. Всякое, короче. Ну, идем мы по развалинам, эти двое, мои наземники, гогочут, комментируют, свиньи. А мне словно ножом по сердцу. Я же никогда не воевал с бабами да ребятней-то. Все больше как-то пираты настоящие попадались, крепкие мужики. А тут...
     Идем, значит, мы, идем. Никого живого. Ни писка, ни стука. Птицы, и те умолкли. Только слышно, как пламя рычит в руинах, да грохочут рушащиеся балки. Так мне хреново тут стало. Хотел я уж осадить моих наземников, да только слышу, вроде как писк чей-то из-под ближнего завала. Остановился. Эти тоже как вкопанные в землю вросли, автоматы наизготовку взяли. Пошел я к завалу, точно, оттуда пищит. Откинул пару камней сверху, ба! Там девчонка сидит. Года три, наверное. Чумазая вся, в пыли перепачканная, ревет в три ручья. А рядом, слышь, из-под балки рухнувшей, женская рука высовывается. Девчонка пищит, за руку цепляется, а у той уж пальцы не гнутся, застыли. Тут пигалица эта меня увидела, глазенками испуганными хлопает и к руке жмется. Пищать, правда, перестала. Ну, вытащил я ее оттуда, на руки взял. А тут эти двое, наземники хреновы: "Чего ты это с ней нянькаешься? Головой об камни, и вся недолга. Не фиг нам корсарских ублюдков подбирать!". Что тут со мной сделалось, не перескажу, черти! В глазах потемнело, зарычал я да как садану очередью поперек обоих. Положил прямо рядышком милых. Легли, как любовнички, один на другого. Хорош ржать, еще раз говорю!
     А девчонка-то вцепилась в меня, прижалась, и не отпускает. Я автомат опустил, стою, соображаю. "Это что же выходит, Кир, теперь ты форменный предатель. Ренегат, как говорят наши особисты. Как же ты теперь назад-то вернешься? И пигалица эта на руках. А на Архипелаг не сунешься, там первый же корсар в последнее пике отправит, за Лагерхед-то. Что делать?". Думал я, думал, да так ничего и не придумал. Решил пойти на Лонглин. Слышал, там поспокойнее к перебежчикам имперским относятся. Думаю, сразу-то кишки не выпустят, и то хорошо.
     Взял я эту девчушку, добрался, крадучись, до своей машины, и деру с острова. Благо, никто из наших на меня особо не среагировал, а то не уйти бы мне в жизнь. С девчонкой-то в кабине. Да, она со мной была. В пассажирскую лезть отказалась. Так и посадил ее с собой, в пилотскую.
     Добрался до Лонглина. Плюхнулся подальше от людей, нашивки свои посдирал, берет выкинул и пошел к селению. А пигалица-то снова пищать стала: "Кушать хочу", да "Кушать хочу". Мать-перемать, да чем же я тебя кормить буду? Сухпай мой ты не будешь, а молока у меня вроде как не наблюдается. Достал печенье из пайка, дал. Ест! Во, живем! Добрались до города. Я в крайний дом постучал, баба какая-то открыла. Ну я ей и рассказал. Так и так, с Лагерхеда мы, успели до налета убежать, приютите. Она молча меня пустила, строго так все, блин. "Сиди здесь, - говорит. - Сейчас я все сделаю". А пигалица моя не идет к ней. Уцепилась за меня и давай реветь. Та уж и так с ней, и этак, ни в какую. Плюнула тогда баба, да ушла куда-то. Потом вернулась, принесла нам поесть (каши да молока), а сама снова ушла. Уже куда-то на улицу. Тут и муж ее появился. Здоровенный мужик, мрачный, бородатый и без ноги. Сел напротив, и давай меня расспросами пытать. Кто такой, почему, да зачем. Я тут струхнул порядком, признаться, отмалчиваюсь больше. "Ничего, - говорит тогда мужик. - Сейчас Закарья с ребятами придет, все расскажешь". У меня вообще душа в пятки. Наслышан я был про Закарью-то, все уши на инструктажах прожужжали, да плакаты с обещанием вознаграждения чуть не на каждом углу висят. "Кранты, - думаю себе. - Отлетался ты, Кир, отбегался. Сейчас тебя как поросенка на вертел насадят, да зажарят на медленном огне". Но молчу, кашу жую, да молоком запиваю. А девчонка враз тарелку целую умяла, кружку молока выпила, да так и заснула, в меня вцепившись. Мужик посмотрел на нее, головой покачал и спрашивает меня:
     - Как зовут-то?
     Я только головой покачал. Не знаю я этого.
     - Что ж ты, дочери своей имя не дал? - снова мужик спрашивает.
     - Не дочь она мне, - отвечаю.
     Да и рассказал ему все. Тут мужик помрачнел еще больше. Аж почернел, можно сказать, глазами меня прожег, но промолчал. А потом говорит:
     - Коли жив останешься, обязательно имя ей дай. Ты теперь вроде как второй отец для нее получаешься.
     Получаться-то я получаюсь, а легче с этого все равно не стало. Ну, доел я свою кашу, молоко допил, сигареты достал, смотрю на мужика. Он достает трубку и кивает.
     - Кури, - говорит. - У меня в доме это не запрещается.
     Закурил я, сижу, жду Бандита со товарищи. И мысли мои, скажу я вам, черти, не блеск. Думаю себе, что жизнь свою прожил бестолково, бессмысленно. Ничего не совершил, ничего не сотворил. Знал только, что людей убивать, да и все. Смешно сказать, но даже пожалел, что не женился еще, да ребенка не родил.
     Значит, думаю я свою мрачную думу, дым в потолок пускаю. Тут слышу, дверь входная хлопнула, голоса. Много голосов, слышу. "Ну вот, Кир, допрыгался, долетался. Встречай свою смерть". Открывается дверь в комнату и вваливается толпа корсаров. Все, как на картинках, что в имперских газетах печатают. Летные шлемы, очки, кожаные куртки, галифе и низкие сапоги. У кого борода, у кого нет, у кого только усы, у кого только борода. Один даже в очках! И впереди - сам Закарья.
     Вошли и остановились. Смотрят на меня. Я пигалицу свою от рукава отцепил, на лавке устроил, сам встал перед ними и рапортую:
     - Сержант Ханс Кирис, Пятый воздушный флот Окраинной Империи, эскадрилия специального назначения, бортовой номер 3568.
     - Знаем мы твой бортовой номер, - останавливает меня Бандит (я знал его позывной к тому времени). - И кто ты такой - тоже. Скажи мне лучше, Кир (и он мой позывной знал), почему ты улетел от своих?
     Ну я рассказал ему все как было. И про налет на Лагерхед, и про свой проход, и про то, что я увидел после, и про пигалицу, что на лавке мирно посапывала. Закарья выслушал спокойно, только погрустнел. Потом сел на лавку и говорит:
     - Все это понятно. Садись, Кир, садись.
     "Ну, - думаю себе. - Сразу не зарезал - уже хорошо". Сел.
     - Но почему же ты все-таки улетел? Это что - первая твоя спецоперация? Насколько я знаю - нет. Так почему?
     - А потому, - отвечаю, - что я солдат. И привык воевать с достойным противником. Хотя бы вот с тобой, Бандит. Сколько раз мы встречались? - наглею потихоньку и уже сам задаю ему вопрос.
     - Раз пять было дело, - усмехается он.
     - Вот и я о том же. И все время я бил крепких мужиков. И меня не раз били ваши корсары. А тут получилось как? Ведь эти же сволочи в штабе не могли не знать, что там никакими корсарами и не пахнет, что там одни бабы с детьми. А отправили нас. Вот я и подумал: за каким хреном ты, Кир, здоровый мужик, начал воевать с детьми? Что они-то тебе сделали? Подумал я так, да и рванул сюда.
     - А почему на Лонглин? - влез Большой Дик (я тогда не знал, что это он). - Что тебе, других островов мало?
     - Не мало, - отвечаю. - Но на других островах мне сразу кишки выпустят и вокруг дерева их обмотают. А про Лонглин таких историй сроду не ходило.
     - Хитер ты, брат, - усмехнулся Закарья. - Ну что, черти воздушные, - повернулся он к своим корсарам, - как решать будем? Возьмем его к себе, или на рею?
     Похолодел я тут, черти, признаюсь. Смотрю на корсаров, в их продубленные лица, и думаю: "А вдруг решат, что я шпион? Тогда просто вздернут, и вся недолга". И ничего понять не могу. Каменные они все какие-то стали. Ничего не прочтешь. Ни в глазах, ни в выражении. Сгрудились все в одну кучу и давай бухтеть. А у меня как на вертикали - в ушах вата, в глазах темно, тяжесть сверху давит, ни рукой ни ногой не шевельнешь. Ничего разобрать не могу. Сижу, жду своей судьбы.
     Тут девчонка моя проснулась. Глаза раскрыла, видит сколько дядек страшных понабежало, сразу в рев и ко мне на колени - прыг! А я не знаю, что делать, обнял ее, по волосам глажу и молчу, как пень. Смотрю, глядят они на меня, и вроде как разгладились лица, добрее стали. Да и сам Бандит какой-то мягкий стал. Улыбается. Потом встал, подошел к своим, что-то сказал. Те закивали.
     - В общем так, - говорит он мне. - Никто тебя не тронет. А насчет своей судьбы решай сам. Хочешь - обосновывайся на острове, живи, работай, девчонку вон воспитывай, расти. Хочешь - присоединяйся к нам. "Пандора" не закрыта ни для кого. Тем более, для серьезных бойцов.
     Я аж выдохнул. Хотел сразу вскочить, руку протянуть, да пигалица на коленях сидит, не дернешься больно. Только пробормотал: "Спасибо" и все. Ну, тут они всем гуртом повернулись и вышли. Остался только Большой Дик.
     - Кир, пошли ко мне в мастерские, - говорит. - Мне как раз нужен спец по "Лайтнингам", а ты в них разбираешься. Заодно и твой подконопатим.
     А что мне оставалось делать? Пигалицу же одну не бросишь. Так что, черти, сразу я на "Пандору" не пошел. А пошел я мастером по "Лайтнингам" к Большому Дику. Между прочим, знаете, откуда у капитана "Лора"? Хе-хе-хе, это ж мой бортовой номер 3568. Только я его не узнал после того, как капитан его купил у Большого Дика. А деньги с этой сделки и пригодились нам с Лили на первое время. Да, пигалицу свою я назвал Лили. Так сестру мою звали, которую еще по молодости пьяный наземник имперский опоганил. После этого она руки на себя наложила. Да-а-а... Ну ладно, это уже другая история.
     Ну вот, жил я себе на Лонглине, работал у Дика. "Лайтнингов" у тому времени пошло полно. Корсары стали бить имперцев везде, где только можно. Это за Лагерхед. Вот и везли к нам эти машины. Уже после многие из вас, черти, пересели на них с "Коммодоров", а первое время помню: "Дрова, дрова... Да кому они нужны?". Но все равно дело шло. Тут же и женился. Опять же Лили виновата. Глянулась ей вдовушка из дома напротив. Та девчонку полюбила сразу, а на меня все зыркала зло. Оно и понятно - мужа у нее спецназовцы Шестого флота сбили, а я как раз "бывший". Но бабье сердце - оно же как лед - нагрей и растает. Вот и получилось так, что сошлись мы с ней. Своих детей у нее еще не было, так что Лили стала ей, словно родная. А уж после и сын народился. Короче, черти, жил я и не тужил.
     Но все равно, летун на земле, словно птица без крыльев. Не мог я спокойно смотреть на самолеты. Несколько раз даже полетал, проверяя чиненые машины. Вот один раз приземляюсь, а на месте парковки стоит капитан и улыбается.
     - Что, Кир, не сидится на земле? - спрашивает.
     - Не сидится, Натан, - отвечаю. - Вроде все в порядке, а все равно...
     - Ну так давай к нам, на "Пандору", - хлопает он меня по плечу. - Бери любой "Лайтнинг" и вперед. Я же говорил, что такие люди нам нужны.
     Попросил я у него пару дней на раздумья. Поговорил с Дороти, с Лили (она уж большенькая стала к этому времени). Заревела моя благоверная, что твоя белуга. Опять туда же, опять убьют, опять одна останусь... Не буду всего вспоминать. А Лили серьезно так говорит: "А я думаю, что папе надо уйти к дяде Натану. Пусть он плохих побьет, а потом к нам вернется". Короче, решили мы, что ухожу я от Дика на "Пандору". Но, если операций нет, Натан должен меня домой доставлять. Согласился он на это. А Дик долго кряхтел, затылок чесал, да усы свои дергал, но все-таки отпустил меня.
     - Где ж я такого спеца теперь найду? - плакался он мне.
     - Не горюй, Дик, - отвечаю. - Я тебе еще одного привезу. Вместо себя.
     И ушел я к Натану. Вначале был простым "пахарем". Потом выдвинулся в комзвена, комэска, да командира всей истребительной группы. Хорошо было - летаем, колотим имперцев в хвост и в гриву, только щепки летят. Да, разнес я свою бывшую спецэскадрилию Пятого флота в одном сражении. Просто в хлам разнес. Вот это было удовольствие, черти, доложу я вам. Ничего они с нами сделать не смогли. Погорели все до одного. Да и бес с ними. А как сделаем дело, капитан меня в свою "Лору" (тьфу, никак без этого имени) сажает, да домой, на Лонглин. А то и с "Пандорой" добираемся. Он частенько стал гостить на этом острове. И знаете что скажу вам по секрету: неспроста это. На Лонглине родители Бет живут. Просекли? Э-э-э, то-то, черти. Смекайте...
     А потом нарвался я на одного быстрого мальца. Провентилировал он меня так, что мало не показалось. Благо, черепушка цела, только глаз вытек. Думал, вообще не выживу. Нет, выкарабкался. Но с "пахарями" пришлось завязать. Капитан подумал и поставил меня в командиры пилотов абордажной группы. Это вроде бы и не "пахарь", но и в то же время и "пахарь". Да сами знаете, что я вам тут рассказываю. Закинешь чертей на борт и пошел эскорт крошить в капусту. Вот тебе и "пахота".
     Что? А, откуда у меня прозвище "Мастер"? Да кто ж его знает, это вы лучше у капитана спрашивайте. Он меня так первым назвал, у него и интересуйтесь. А я не знаю...
     Какая другая история? Та, что собирался вначале рассказать? Погоди-погоди, какая? Та, что через неделю... Вспомнил! Но хватит, черти, на сегодня историй. Дуйте на "Пандору", а мне на боковую пора - жена заждалась. Завтра встретимся - расскажу я вам и другую. А на сегодня хорош!