Фишман Л.Г.
к.полит.н., с.н.с. Института философии и права УрО РАН, г.Екатеринбург
Absurdum est
В определенном смысле фэнтези есть моральное отражение капиталистического общества. Хотя это странное начало для статьи о фэнтези, для него есть основания. Фэнтези – порождение самой что ни на есть капиталистической эпохи – вспомним даты жизни отцов-основателей.
Что такое капитализм с точки зрения морали? Капитализм – это общество, приучившееся жить при наличии полностью неустранимого фактора морального коллапса. Причем этот моральный коллапс разворачивается на фоне христианской цивилизации Европы и является следствием отрицания ряда ее базовых ценностей.
«…в христианской Европе …как и повсюду в мире, - пишет И.Валлерстайн - капитализм выступал нелегитимной культурой, а его практики терпелись до определенных пределов и предпочитали уголки социального универсума. Такими образом, капиталистические группы просто не могли вдруг, в один прекрасный день стать более сильными или более легитимными в глазах большинства населения. Решающим фактором оказалась не степень их силы, а сила социальной оппозиции капитализму, которая неожиданно ослабла. Неспособность восстановить институты этой оппозиции или пойти по пути обновления властвующих страт в результате внешнего вторжения приоткрыла на мгновение (возможно, беспрецедентно) «ворота» и капиталистические силы быстро проскользнули через щель. И так же быстро консолидировались…
…В данном случае изменение фундаментально. Вместо того, чтобы назвать его «подъемом Запада», как это обычно и самодовольно делается, я предпочитаю говорить о «моральном коллапсе Запада» [1].
Для капитализма, функционирующего по принципу «доход над людьми» (Н.Хомский), все средства в принципе допустимы, если речь идет о прибыли. Об этом, ссылаясь на мнение современника, писал еще Маркс: ради прибыли в 100 процентов «капитал попирает все человеческие законы», а при 300 «нет такого преступления, на которое он не рискнул бы» [2]. Собственно говоря, эта готовность, возведенная в принцип функционирования системы, и есть тот самый неустранимый фактор морального коллапса, «дух капитализма», благодаря которому капитализм был долгое время «нелегитимной культурой».
Но даже в пору его торжества внутри капиталистических обществ никогда не исчезала сильная оппозиция «духу капитализма». Католики, протестанты, социалисты всех видов, а сегодня антиглобалисты и т.д. - каждый по-своему пытались реморализовать общество, постоянно разрушаемое проклятым фактором морального коллапса. Даже сами капиталисты, вроде бы призванные полностью разделять капиталистические ценности «дохода над людьми», вовсе не испытывали восторга при вторжении этих ценностей в их частную жизнь. Они также предпочитали строить ее «как все», т.е. в соответствии с гуманистическими и христианскими моральными нормами. Жить в обществе с неустранимым фактором морального коллапса – это все равно что жить рядом с плохо прирученной черной дырой. Малейшая неосторожность – и тебя туда засосало. Капитал изначально был готов погрузить человечество в хаос кровавых войн за передел колоний и рынков сбыта. Людям капиталистического мира не всегда удавалось соблюдать правила техники безопасности. Каких бы иллюзий они не испытывали по поводу безмятежно прогрессивного будущего, черная дыра не всегда подчинялась им. Это породило две мировые войны. Между ними как раз и зародился жанр фэнтези.
Фэнтези возникает в эпоху грандиозного обострения воздействия фактора морального коллапса, этого прорыва черной дыры, которого почти никто уже не ожидал, кроме части марксистов. Промежуток между мировыми войнами – это, в сущности, эпоха моральной вседозволенности не в том обыденном понимании «аморалки», которое обычно вкладывается в эти слова, но гораздо более широком и страшном смысле. Многомиллионные нации, считавшие себя цивилизованными, с 1914 по 1918 год столкнулись на полях сражений. Прикрывались красивыми лозунгами спасения культуры и гуманистических ценностей, а на деле миллионы умерли ради того, чтобы помешать одним капиталистам потеснить на мировых рынках других. Воевали за более справедливый мир, а в итоге победители переделили колонии и банально ограбили побежденных. Обещали, что это будет последняя война, а получили мир, беременный другой, еще более страшной войной. После такого легко было убедиться, что правды на земле нет. А точнее, есть только одна правда: кто сильный, тот и прав. Люби себя, чихай на всех, и в жизни ждет тебя успех. В борьбе за место под солнцем все средства хороши. Такую философию, примененную в масштабе наций, назвали фашизмом и национал-социализмом. Подобного обострения морального коллапса христианская цивилизация Европы еще не знала.
Вот на этом-то фоне и начали творить Льюис и Толкиен. Оба они разными путями пытались защитить христианские ценности и преодолеть моральный коллапс. Льюис пытался проповедовать христианство более непосредственно, путем легко расшифровываемых аллегорий, но не он определил лицо фэнтези как жанра. Это лицо определил Толкиен, который положил начало многочисленным мирам, где главная проблема – борьба со злом в условиях не просто отсутствия христианской системы ценностей, но даже условий для ее возникновения.
То, что в фэнтезийных мирах главенствует магия, а не наука и религия, накладывает на их этику и мораль определяющий отпечаток. Сама по себе мораль типичного фэнтезийного мира это мораль сильных, ибо главная ценность как у магов, так и у рыцарей – сила. Их добродетели – добродетели сильных. Их этика в наиболее высоком проявлении – этика равновесия, а не ответственности перед другими или перед Богом. Она основана не на любви, а на страхе разрушить мир в результате неконтролируемого столкновения могуществ. Других моральных импульсов нет. Разве что восхищение красотой тварного мира – но это уже эстетика. Правда, Витгенштейн говорил, что этика и эстетика – одно и то же. Современник Толкиена и Льюиса – этим все сказано.
Условно говоря, с христианской точки зрения мир Средиземья аморален. Собственно «общечеловеческих ценностей» там не может быть потому, что наличествуют и нечеловеческие расы. Цивилизованными могут считаться, в сущности, только те, кто придерживается этики равновесия – это максимум фэнтезийной морали. То, что нарушает равновесие, хочет себе чрезмерного влияния, считается злом. Темные властелины могут столетиями сидеть в своих углах, лишь бы не претендовали на чужое.
В определенном смысле, фэнтезийные миры – миры, для которых моральный коллапс –естественное состояние. Просто внутри них нет системы ценностей, на фоне которой коллапс был бы заметен. Также и извне фактор морального коллапса ничто не ограничивает. Локальные сообщества-силы поэтому сдерживают друг друга угрозой взаимного истребления. В принципе, для этики равновесия не важно, кто за добро, а кто за зло. За зло могут быть и все, как в «темной фэнтези».
На первый взгляд может показаться, что авторы фэнтези описывают средневековые общества, подобные реально существовавшим – т.е. такие, в которых капиталистическая субкультура была однозначно «нелегитимной». Но так выглядят фэнтезийные миры только в плане антуража. Если они и напоминают средневековую или языческую архаику, то только внешне. С большим основанием можно говорить, что фэнтезийные миры – миры New Age, в которых все озабочены только приобретением новых и новых «духовных» и материальных возможностей, и некоего еще только планируемого постпостиндустриального общества в чистом виде. Как и полагается такому обществу, экономический базис в нем скрыт и ему почти никогда не уделяется внимания. Речь разве что идет о контроле над добычей ценного сырья, торговле и производстве оружия – характерная, между прочим, черта для экономики глобализированного мира с точки зрения ее нынешних хозяев – США. Достойными внимания остаются лишь взаимоотношения сильных, регулируемые этикой равновесия. Самое интересное, что основатель жанра Толкиен рисовал умирающий мир такого типа, но невольно предсказал будущее. Впрочем, во времена Толкиена с людьми, пытавшимися создать такой мир, боролись с оружием в руках и действительно победили. (Сам Толкиен, правда, отрицал политическую ангажированность своих произведений и протестовал против проведения ассоциаций с современностью. Показательно, однако, что об ангажированности по-прежнему говорят, а ассоциации проводят).
Казалось бы, антибуржуазный характер фэнтезийным мирам придает рыцарская, аристократическая этика положительных героев. Вообще рыцарство или его аналоги – непременный атрибут фэнтези. Однако в действительности рыцарская, аристократическая этика ни в реальном, ни в фэнтезийном мире не может оказать действенного сопротивления фактору морального коллапса. Она, взятая сама по себе, без христианского наполнения, как это было в лучшие времена в Европе, является не более чем этикой «сильных» и «лучших», ограничивающих друг друга именно своей силой. По сути, это этика социал-дарвинистского толка, существовавшая уже в античности. Христианство в свое время пыталось облагородить ее своими ценностями – и аристократ оказался морально обязан поступать по справедливости и защищать слабых, что и составило идеал рыцарства. Но без этого этика взаимно ограничивающих друг друга сильных в принципе не противоречит, скажем, «невидимой руке рынка», которая без возмущения наградит наиболее неразборчивых в средствах предпринимателей и без сострадания накажет неудачников. Сам по себе аристократ в моральном отношении никогда не мог противостоять буржуа, но вовсе не потому, что был благороднее его, а потому что преследовал ту же цель личного процветания. Только достигал ее преимущественно внеэкономическим принуждением. Разницы между рыцарем и буржуа в моральном плане нередко почти не было: одни наследники рэкетиров и бандитов становились баронами и графами, а другие – купцами и промышленниками. А часто– обоими в одном лице. К тому же, капиталисты никогда не брезговали насилием и даже возвели его на новую ступень в своих колониальных предприятиях, в которых, как выразился Шекспир, война, торговля и пиратство были тремя видами одной сущности. Поэтому праворадикальные идеологии с 20-30-х гг. отлично сочетают в себе элементы «высокой» аристократической этики с банальными устремлениями капиталистов вроде передела рынков и захвата колоний, а заодно устранения мешающих и «лишних» народов.
О других непременных персонажах фэнтезийных миров – магах – и говорить нечего. Уже давно подмечено, что именно из-за определяющей роли магии главным в вариациях Средиземья является сила. Это порой открыто подмечают и сами авторы, вкладывая в уста своих персонажей весьма прямолинейные и исчерпывающие речи. О чем классики прямо не говорили, того наши современники уже не скрывают. Вот, к примеру, финальный диалог Темного Лорда поневоле Кевина и светлого эльфа Эдвина из «Темной стороны медали» С.Мусанифа:
«— В вашем мире все народы декларируют миролюбие и нежелание воевать, — сказал я, — В теории. Но как только дело доходит до практики, все сразу же берут в руки мечи, копья и топоры и идут убивать друг друга. Даже вы, мудрые, печальные и вечно нейтральные эльфы. Вы готовы воевать по поводу и без, вы рвете друг другу глотки уже тысячи лет. История вашего мира — это история из непрекращающейся резни. Почему так, Эдвин?
— Ты еще не понял? Тот мир, в котором ты вырос, отличается от того, которому ты принадлежишь.
— Я заметил.
— В этих мирах были выбраны разные пути развития. Наука и магия. Каждая из них налагает на мир свой отпечаток. Глупо проводить какие-то параллели между учеными и магами. У них нет ничего общего. Ученого более всего привлекает процесс познания. Мага — результат. Если ученый вполне может удовлетвориться новым знанием, полученным опытом, приобретенной мудростью и заставить свое открытие служить на пользу всем остальным, то мага в первую очередь привлекают сила и власть, которые он может получить. А сила и власть — это не те вещи, которыми можно с кем-то делиться. Маги уважают только силу и власть. И они терпеть не могут, когда сила и власть сосредоточены в руках у другого человека. Именно маги вершат политику нашего мира, и войны, которые ведутся на континенте, — лишь отголосок отношения магов друг к другу и к самим себе. Так что не стоит принимать все на свой счет, Кевин. Это чистый бизнес» [3].
Яснее не скажешь.
Характерно, что во многих (если не в большинстве) фэнтезийных мирах, созданных уже современными авторами, магия предстает постепенно утрачиваемым наследием прошлого. В прошлом магии было в мире больше, тогда же жили и творили самые могучие маги, от тех же времен остались мощные артефакты, равные которым ныне создать невозможно. Такая установка идет от Толкиена и Льюиса, отчетливо осознававших, что магические миры, это по определению миры умирающие. И это очень хорошо, что великие маги прошлого в конечном счете друг друга поубивали, что поток магии иссякает и т.д., потому что миры меча и магии должны уйти, уступив место более совершенному, в понимании Льюиса и Толкиена - христианскому. Кошмаром для Толкиена и Льюиса был бы мир, в котором магия бы, не меняя своей природы, постоянно прогрессировала подобно науке, и не давала возможности укорениться иной, не построенной на ущербной этике равновесия сил, системе человеческих отношений.
Но фэнтезийные миры как раз и «сконструированы» таким образом, что сами по себе не могут породить иной этики, кроме этики равновесия. Поэтому самая главная загадка этих миров заключается не в том, откуда в них берется Зло, а откуда берется Добро. Добро в фэнтези – что-то вроде Чеширского кота, от которого осталась одна улыбка. Потому что эта улыбка – нечто постороннее в фэнтезийных мирах. Она не принадлежит им, ей там неоткуда взяться. Она происходит из нашего мира и, собственно, придает гуманистически-христианский оттенок светлым силам миров, в которых неоткуда взяться ни гуманизму, ни христианству. Стоит напомнить, что аналоги христианства в фэнтези присутствуют редко, и вообще религия там почти никогда не играет важной роли. А, следовательно, и гуманизму взяться неоткуда. Можно только удивляться – откуда это у героев в лучшем случае языческих миров берутся такие завышенные моральные нормы, такая забота о судьбе мира, такой широкий взгляд на вещи, такие сверхгуманные идеи о братстве всех рас и т.д.
Иными словами, победа Добра над Злом вовсе не вытекает из «архетипической» природы фэнтезийного мира. В определенном смысле, авторы жанра «темной фэнтези» поступают гораздо более правдиво, когда изображают миры, в которых все происходит как раз наоборот.
Но и в традиционной фэнтези если добро побеждает, то, как можно убедиться на примере бесчисленных произведений, это происходит вопреки реальному соотношению сил. Сам факт победы – чудо, причем чудо, просто незаслуженное ни этим миром, ни его обитателями. (Фродо у Толкиена не случайно в итоге уступил злу, пожелав обладать кольцом всевластья! Что было бы, не откуси ему Горлум палец?) Такое чудо – самый главный из чужеродных в фэнтезийных мирах элементов и, тем не менее, оно в них обычно присутствует. Апелляция к чужеродному чуду, к религиозному чуду в нерелигиозном мире, заложена классиками жанра. Как замечает Я. Кротов, «герои Толкина удерживаются от обращения к Богу, Удаче или своей мощи даже тогда, когда все их к этому подталкивает. Их мир начисто лишен тех религиозных субстанций, которые заполняли мировоззрение язычников или героических эпосов. Его герои переполнены надеждой - но надежда эта возложена на абсолютно не названное, не обозначенное пространство, на пустоту. И - держится! Вот эта огромная пустота, совершенно гениально не названная - и есть Бог…» [4]
Часто утверждают, что фэнтези – это чистой воды эскапизм, бегство от суровых реалий нашего мира в выдуманные миры. Следовало бы спросить: бегство в какие миры? В такие же как наш, если судить их по моральным критериям – и даже еще более последовательно жестокие, ибо в них нет моральных и религиозных оснований для сопротивления фактору морального коллапса. Это миры, в которых не обязательна приверженность именно тем ценностям, которые делают жизнь в нашем мире более или менее человеческой.
Конечно, в некотором смысле в таких мирах жить проще, потому что их природа не подразумевает постоянного конфликта между христианско-гуманистической этикой и этикой равновесия сил. Существует точка зрения, согласно которой фэнтезийные миры потому и привлекательны, что там правят не какие-то безличные силы, как в нашем, а конкретные сильные люди (или другие существа), что менее унижает человеческое достоинство.
Однако тут есть одна тонкость, которой обычно не замечают. Когда мы, отождествляя себя с очередным героем, спасаем мир от Темного властелина или кого-то подобному ему, мы морально и религиозно поднимаемся над этим миром. Ведь ничто в этом мире не заставляет ни нас, ни автора спасать его, поскольку, как мы выяснили выше, спасения он недостоин. Поэтому спасение вымышленного мира – это чудо, из милосердия творимое через героя какой-то трансцендентной силой. Герой фэнтези – это представитель Бога, спасающего не просто погрязший во грехе мир, но даже не понимающий того, что он погряз. И действительно – это трудно понять. В конце-концов, многочисленные локальные культуры фэнтезийных миров имеют в своих границах привлекательные ценности верности, чести, благородства, милосердия и т.д. Примерно как и национальные государства реального мира – что, впрочем, не мешает им сталкиваться в войнах за место под солнцем. Разница только в том, что надежды на прекращение этой вечной войны с самыми благородными побуждениями в фэнтезийных мирах нет вообще. И вот этого не понимают ни сами герои фэнтези, ни, в своем большинстве, создающие их авторы. Но механизм спасения, заложенный классиками жанра, продолжает работать даже тогда, когда смысл этой работы почти совершенно утрачен и когда само спасение превратилось в не более чем избитый сюжетный прием. Это непостижимо, это absurdum est, но это происходит постоянно. Хотелось бы верить, что именно бессознательное отождествление себя со Спасителем в фэнтези нас и привлекает.
Жанр фэнтези в своих лучших образцах задумывался как способ пропаганды христианства и борьбы с моральным коллапсом. Целью отцов-основателей было религиозное и моральное возрождение. Даже Конан-варвар Говарда борется со злом.
Цели определили архитектонику жанра. Рисуется мир меча и магии, не знающий Бога, руководствующийся только ущербной этикой равновесия. В этом мире нет и не может быть места для религии как этоса спасения и науки как этоса незаинтересованного поиска истины. В таком виде они враждебны магии, на которой все и держится. Поэтому наука и религия часто выступают как Зло, способное уничтожить фэнтезийный мир: религия (если это не буколический аналог язычества) принимает гротескное обличье кровавого и нетерпимого культа, наука непременно создает страшное оружие и т.д.
Это мир недостоин спасения, не созрел до него, но все равно спасается. Спасается посредством действий невозможных в этом мире высокоморальных героев. Но кто вложил в героев такую высокую мораль? Бог, которого в этом мире не знают. Знаем о Боге мы, читатели, ибо он появлялся в нашем мире и обещал вернуться. Мы единственные, кто может понять источник мотивов высокоморального героя фэнтези, поскольку этот герой – представитель нашего мира в фэнтезийном мире. Этот представитель нашего мира может присутствовать даже и непосредственно, как английские дети в мире Нарнии у Льюиса. Поэтому и популярный прием перенесения героя из будущего в прошлое для спасения мира – не просто дань нашему стремлению к приключениям. Это не более и не менее чем прямое указание на то, что герой, спасающий мир, ему радикально чужд, что требуется человек иного морального качества, нежели то, которое возможно в «типовом» фэнтезийном мире.
Сегодня для большинства читателей этот «спасительный» смысл фэнтези утрачен, осталась только сказочно-мифологическая форма. Произошло и другое: фэнтезийные миры, обреченные по замысла отцов основателей, вечно умирать, оказались живучими. Живучесть им обеспечило приобретение некоторых черт нашего мира. Миры фэнтези стали устойчивыми и привлекательными отражениями нашего мира, поскольку в них появилось нечто, симулирующее науку и религию. Это, если угодно, магическая наука и магическая религия. Они похожи на религию и науку нашего мира, но только внешне, с институциональной стороны (наличие церквей или академий). В действительности магическая наука и религия всецело подчинены магии с моральной точки зрения: они являются таким же поиском силы, а не истины. Они обезврежены и выступают в качестве сил, подчиняющихся этике равновесия, как и все прочие силы фэнтезийных миров.
Но это не главная причина живучести фэнтезийных миров. По мере того, как капитализм впадает в очередной моральный коллапс, реальный и вымышленные миры становятся похожими друг на друга, все более подчиняясь одной этике равновесия. На самом деле мы имеем моральное преимущество перед Средиземьем не в большей степени, чем во времена Толкиена и Льюиса.
[1] Валлерстайн И. Социальное изменение вечно? Ничто никогда не меняется?//Социс №1,1997. С.16-17
[2] Маркс К. Капитал. Том первый. М. 1978. С.770.
[3] Мусаниф С. "Темная сторона медали.- http://www.fenzin.org/book/13116
[4] Кротов Я., Клайв С. Льюис - http://www.katolik.ru/modules.php?name=News&file=print&sid=7932