Дмитрий Гаврилов
gavrilovd@mail.ru
Неспешная мелодия Грига,
словно дымка, проникала из коридора сквозь неплотно прикрытую дверь
больничной палаты.
Женщина прислушалась. В самом деле, она
узнала бы его мелодию из тысячи других, хотя, как давно это было.
Почти тридцать лет назад.
"Войду я в комнатку твою,
За мною сказок шумный рой,
Я песенку тебе спою,
А ты глаза закрой.
Сад полон сонной тишины,
Спят мотыльки и птицы спят,
А я лечу в лучах луны
И сны за мной летят..."
Странно, добрый
радио-волшебник приходил до сих пор по утрам, а за окном сумерки. Вон
как тускнеет ночная желтая лампа... Разве, кто забыл приглушить эту
старомодную довоенную "тарелку".
- В этом нет ничего удивительного,
добрая госпожа. Древние называли меня богом сновидений, а я всегда
могу заходить без спроса, когда захочу и куда захочу, во дворцы ли,
лачуги ли...
- Оле! Это ты!?
- Добрый вечер, госпожа!
"Тише, вот Он идет, садится на край
постели, не будем мешать им..."
- Добрый вечер, Оле! Но, ведь, я уже
далеко не маленькая девочка? - женщина слабо улыбнулась, и в этот миг
морщинки на лице ее, словно по волшебству, разгладились, а старческие
синие круги под глазами стали совсем незаметны.
- Я знаю сам, как говорить и с большими
и маленькими... Я люблю приходить к детям, потому что у детей нет
денег, и они чисты душой, если их не портят родители. Но сейчас я
пришел к тебе. Хотя завтра - воскресение, и у меня есть несколько
иных дел, но все они потерпят немного.
- Ах, да, завтра воскресенье, -
прошептала она, но тут же добавила живо, - А ты уже, наверное, все
проверил. Смел ли ветер пыль с травы и листьев? Хорошо ли полил дождь
клумбы в саду? Унеслись ли облака с неба, гонимые твоим дыханием?
- Да, - в свою очередь улыбнулся Оле.
Они с этой старой женщиной понимали друг друга с полуслова. - Прошлой
ночью я даже снял все звезды с неба, чтобы хорошенько вычистить их.
Ты же знаешь, я складываю их в передник - главное, потом не
перепутать их номера - иначе, они не будут держаться, как прежде,
крепко.
- Но может, если бы ты все-таки ошибся -
они бы чаще падали с небес, и тогда бы исполнялись самые несбыточные
желания, загаданные влюбленными или чудаками? - возразила она.
- Я не могу ошибиться, - ответил Оле,
откладывая зонтик в сторону, - Все в мире пошло бы кувырком, если бы
я хоть раз перепутал, - он вздохнул, - Иногда, мне этого очень, очень
хочется. Но и в этот раз я не имею права обмануться...
- Ты мастер на всякие штуки, Оле, -
сказала та, кого назвали доброй госпожой. - Что же ты придумал на
этот раз?
- Я расскажу тебе еще одну сказку, ты ее
не знаешь до конца, но много раз начинала придумывать. И каждый ее
придумывает для себя, но никто не ведает, как она исполнится, эта
грустная история. Почему-то люди считают, что только детям нравится,
когда Оле-Лук-Ойе приносит им сказки. Все взрослые так думают вместе,
но стоит остаться в одиночестве, и всякий призывает меня. Напрасно, я
не прихожу к плохим несносным взрослым, наверное, они были в детстве
плохими детьми, и я раскрывал над ними только черный зонтик. Но ты -
совсем иная. Идем же со мной, добрая госпожа!
- Как? Я старая, и ноги совсем не
слушаются...
- Положись на меня, я сделаю тебя
невесомой... - ответил Оле. - Ты столько лет говоришь от моего имени
таким чудным голосом, что в этот последний раз я сделаю все за тебя.
Ты же помнишь, со сказкой надо обращаться осторожно, одно неловкое
слово и оборвется нить повествования, а твоя нить совсем, совсем уже
тонкая.
- А завтра ты уже не придешь ко мне? -
спросила она.
- Нет! Мы теперь всегда будем вместе, -
тихо ответил Оле.
- Спасибо! Тогда, идем, скорей! -
проговорила женщина.
Но он лишь спел ей в ответ:
"Начнешь меня благодарить -
Умчусь, сверкая и скользя.
Со мною можно говорить,
А удержать нельзя.
Стоят деревья в тишине
И серебром сверкает лес...
И шепчут люди в сладком сне -
Оле-Лук-Ойе здесь..."
* * *
Наутро медсестра делала обход. Когда она
заглянула в палату, ей показалось, что Мария Ивановна все еще спит.
Она не стала будить старую актрису и тихонько прикрыла дверь, не
заметив при этом крошечного разноцветного зонтика, что лежал на
подушке.
31 декабря 2000 г.