Эксперимент «Многие лЕта».
Эли Крав

Достопочтенный сэр Эдвард!

Простите великодушно, что отрываю Вас от важных дел и обращаюсь со столь щекотливой просьбой. К сожалению, вряд ли кто-нибудь кроме Вас сумеет мне помочь. Я никогда не обращался к Вам как к члену коллегии адвокатов Соединенного Королевства, но всегда апеллировал к Вашему острому аналитическому уму. Мне просто необходим обдуманный и взвешенный совет, как поступить в той сложнейшей ситуации, в которую я попал.

Попробую вкратце обрисовать проблему. Это ужаснейшее служебное преступление - нарушение секретности, но ситуацию это уже не ухудшит.
Может быть, Вы еще помните, как за кружкой эля я едва не проговорился о своей работе – рассказывал, как особо не напрягаясь вполне прилично зарабатываю. Пришло время рассказать, чем же в действительности я занимался.
Вся моя работа состояла в том, чтобы следить за одним человеком – красивым юношей, ухаживавшим за зимним садом. Возможно, это Вам покажется смешным: я и группа из трех сменных видео операторов 24 часа в сутки следили за каким-то садовником, пусть даже он работал в сверхсекретной правительственной лаборатории. Только узнав его историю можно понять насколько все серьезно.

Около пятидесяти лет назад наши генетики обнаружили так называемый «ген старения». Опыты на животных с измененными генами дали настолько впечатляющий результат (срок жизни увеличивался в 5-10 раз), что было решено провести эксперимент на человеке.
Гены достаточно легко поддавались трансформации, но клетки были очень нестойкими и быстро гибли. После многочисленных попыток и дорогостоящих опытов удались вывести несколько сотен жизнеспособных клеток. Оплодотворенных же яйцеклеток выжило не больше десятка. После множества попыток и нескольких неудачных беременностей эксперимент закончился рождением ребенка. Мальчик родился на месяц позже срока, но роды прошли вполне нормально, если не считать немного замявшихся ушек младенца – недосмотр акушерки.
После этого проект был заморожен – возможно из-за его дороговизны, а может и из-за боязни, что информация может просочиться в печать – Вы же знаете, как у нас относятся к экспериментам над людьми.
А мальчик остался жить при Лаборатории под постоянным контролем наблюдателей. Видимо из-за той же секретности имя ему дали просто непроизносимое и все называли его просто Ал. Рос и развивался он как обычный ребенок, только вместо садика и школы у него были няни и частные учителя, приходившие в его комнатку при Лаборатории. Все они отмечали его сообразительность и тягу к искусству. Мальчик очень любил природу, а вот точные науки ему не нравились, хоть и давались легко. Каждый день он гулял в зимнем саду, иногда поливал деревья, иногда сам сажал что-то новое и постепенно стал главным садовником Лаборатории, хоть штатным расписанием такая должность и не предусмотрена. Порой ему удавалось вырастить что-нибудь такое диковинное, что приходили посмотреть даже сотрудники из других корпусов Лаборатории.

Когда я начинал работать Алу было уже за сорок, но выглядел он лет на двадцать, не больше. При этом он был очень красив, длинные волосы скрывали деформированные уши, а удивительно ровная улыбка просто подкупала своей открытостью и искренностью. При этом парень жил в каком-то своем, внутреннем мире: он мало общался с людьми и проводил все время либо в зимнем саду, либо за книгой. Ал перечитал все книги по науке и искусству из библиотеки Лаборатории, занимавшей солидное пятиэтажное здание, и всю классическую художественную литературу. Когда в библиотеке не осталось серьезных книг, он взялся за легкий жанр – детективы и фантастику. И вот тут с Алом как будто что-то произошло: он стал реже появляться в саду, меньше читать и совсем прекратил общаться с окружающими. Он мог часами сидеть в своей комнате уставившись в стену и ничего не делать. Иногда Ал что-то бормотал себе под нос, но даже чувствительнейшие микрофоны, установленные в его комнате, не могли помочь понять что он говорил. Складывалось впечатление, будто он молится на каком-то неведомом языке. Я уже собирался вызывать к нему психолога, да все откладывал в надежде, что все изменится. Кто же знал, КАК может измениться ситуация?!

В тот день Ал проснулся в хорошем настроении, в столовой за завтраком шутил с соседями по столику, а потом напевая какую-то песенку, вернулся в свою комнату. Там он сел на ковер в позу буддийского монаха и закрыв глаза начал чего-то шептать. Даже многократное усиление звука не давало понять ни слова из того, что он говорил и я бросил попытки хоть что-нибудь разобрать. И тут вдруг он открыл глаза, странным образом сложил пальцы, произнес какую-то фразу и по всем экранам слежения пошли полосы. Когда секунды через три помехи прекратились Ала в комнате не было. Датчики же показывали, что дверь не открывалась. Глупо было обшаривать его комнату – понятно, что ни в шкафу, ни под кроватью он не прятался. Комната была пуста и пахла почему-то хвойным лесом. Пустым оказался и подвал-хранилище, откуда исчез огромный сейф со всеми материалами и документами эксперимента «Многие Лета».

Таким образом, я лишился работы и на меня было заведено дело в особом отделе внутренних расследований, а уж ребята оттуда всегда найдут на кого свалить вину. В суд, как Вы понимаете, такие дела не попадают.

Простите меня великодушно, что вываливаю на Вас свои проблемы! Так сложилось, что мне больше не к кому обратиться с такой непростой просьбой, а Вы – человек очень порядочный. Вы умеете хранить тайну и, возможно, сумеете дать мне совет как выпутаться из такой ситуации.
Еще раз прошу прощения и с нетерпением жду ответа.

С глубочайшим уважением и с надеждой на помощь,
Искренне Ваш,
Питер Грей.

 

P.S. Снова и снова прослушиваю последнюю кассету, записанную перед самым исчезновением. Мне почему-то кажется, что она может хоть как-то помочь разобраться в произошедшем. Шепот Ала разобрать абсолютно невозможно. Последняя же фраза слышна четко, но и ее смысл трудно понять. Он сказал: «О, Галадриэль!»- и исчез.
Вам ничего не напоминает эта фраза?

С ув.,
П.Г.