Взявшись за подобную тему, не грех начать с оговорок.
Прежде всего, в данном тексте мы не пытаемся рассматривать вопросы, касающиеся природы насилия и источников зла. Речь пойдет о том, как изображаются насилие и зло в книгах.
Мы возьмемся за рассмотрение с замечаний по поводу интереса ко злу и насилию в литературе, потом разберемся с некоторыми типичными сюжетными коллизиями, и, наконец, обратимся к символике насилия и зла (а равно и их противоположностей), встречающейся в мировой литературе. При этом мы будем интересоваться не литературной экзотикой, а, наоборот, прежде всего нормой. По этой причине мы постарались избавиться от "вороха скверных цитат", и ссылались на конкретные произведения только там, где без этого действительно не обойтись.
Художественная литература устроена, как вселенная Эмпедокла: основные действующие силы в ней - любовь и вражда. Разумеется, любовь и вражда могут быть к чему угодно и какими угодно (даже к себе самому), но это именно любовь и вражда, движущие силы литературной ойкумены. Конечно, книги пишутся не только об этом: по ходу повествования может приключиться всякая всячина - герои прикалываются, думают о высоком, едят жареных поросят с хрустящей корочкой, штукатурят потолки, рожают, ездят на извозчике или авто, любуются пейзажами или морским побережьем, умирают, пишут книги о Древнем Востоке, и "много чего еще". Но, как бы ни была прекрасна цветущая сакура, как бы загадочно ни мерцала луна в оливковых водах залива, все-таки книги пишутся о любви и вражде, остальное - соль, перец и приправы, грубые или изысканные, ароматом и вкусом которых можно восхищаться, но и только. Литература пишется людьми, для людей, и, last not least, о людях - пусть даже в тексте речь идет о белых медвежатах, жителях Сириуса или еще о чём-то невнятном... В этом смысле увлечение экспериментами с "формой как таковой" - нечто вроде попытки пообедать содержимым сахарницы и солонки. Неудивительно, что после какого-нибудь постмодернистского "текста" отчаянно тянет на "Санта-Барбару". [1]
Крайними, предельно конкретными формами физического выражения любви и вражды - что в книгах, что в жизни - были и остаются секс и физическое насилие, то есть - соединение двух тел и уничтожение одного тела другим. При этом, если задать детский вопрос - а что сильнее волнует? - пальму первенства придется отдать все-таки насилию. Агрессивность сильнее сексуальности, адреналин легко забивает тестостерон. Как бы там ни ёрзал старина Фрейд, секс - далеко не "основной инстинкт". Куда там! Ну слабо, слабо ему тягаться с Главной Человеческой Страстью - желанию расквасить ненавистное рыло (а еще лучше - вырвать печень) ближнего своего! Неудивительно, что мировая литература буквально переполнена сценами насильственной смерти. Это касается как современных триллеров, так и древнейшего эпоса: со страниц "Илиады" льются реки крови.
Прежде чем изготовиться проливать крокодиловы слезы над несовершенством человеческой природы, или затянуть бодрое don't worry, beeeee happy, следует хотя бы разобраться, по каким случаям возникает настоятельная потребность съездить соседу по сусалам.
Ну что ж. В общем, ежели хорошо подумать, есть всего четыре ситуации, когда один человек нападает на другого. Первый -потому что "просто хочется": чтобы сбросить напряжение, чтобы выместить на ком-то обиду или злость, чтобы чем-нибудь заняться, просто от скуки - ну, что называется "руки чешутся". Жертвой может оказаться кто угодно - буквально "кто под руку подвернется". Не надо недооценивать такие мотивы: бывает, бывает, как еще бывает-то... При всем том, это, что называется, "не со зла". Иной раз - особенно когда один другого стоит - такого рода эпизод обходится даже без обид: ну, столкнулись два поддатых мужика, ну, начистили хари друг дружке... утром встретились, морды опухшие, "привет, Ванек, ты уж прости за вчерашнее...", "да ладно-ть, будет с тебя..." - и вместе к третьему на опохмелку... "Не со зла". Хотя, бывает, что и досмерти.
Есть и другой случай, тоже подпадающий под категорию "не со зла": нападение, скажем так, вынужденное - ну, скажем, "по долгу службы" или "заплатили". Гладиатор, рубящий в капусту соперника; полицейский, заламывающий хулигана; наемный киллер с калашом, прошивающий "мерс" очередью - все они, в общем-то, "просто работают". Делают дело. "С огоньком" они это самое, или нет - это их проблемы. "Ничего личного", как говорят америкаши. Просто такая работа.
Совсем другое, если морду хотят набить "за дело" - сосед ночью лазил на мой огород, положил глаз на мою бабу, или просто мужик неприятный (это тоже повод). Здесь главное то, что злоба направлена на кого-то конкретно и по конкретному поводу. Хочется урыть именно этого мужичонку, и вот потому, что мне от него какой-то вред (неважно какой - то ли он корову у меня выдоил, то ли хата у него лучше, то ли на него просто смотреть противно - все одно).
Здесь, однако, есть одна тонкость. Из того, что между двумя людьми сложились плохие отношения, еще не следует, что кто-то из них сам по себе плохой человек. Вовсе нет. Просто "пряников на всех не хватило". Оба человечка, может, сами-то и "ничего" - просто так уж получилось, что хотят они одного и того же, а на двоих это не делится. Типичный случай - когда два парня бегают за одной девкой. И оба-то молодцы кудрявые, веселые, по жизни славные, а сцепиться из-за той девки могут до полного смертоубийства. Ну что ж тут поделаешь. "Их дело".
Но бывает и так, что дело совсем не в отношениях. Бывают же плохие люди. Злые люди. Подлые люди. Ублюдки. Это уже не "отношения такие" - это свойство человека. "Вот он подлец". И от его присутствия, от одного его вида, от его гнусной ухмылки, становится мерзко на душе, и ты понимаешь, что такие жить не должны. Не должны, и все тут. Раздавить бы гадину...
Именно такая ситуация и называется "противостоянием Добра и Зла". Здесь важно то, что Зло не обязательно вредит тому, кто бросается его уничтожать. Зло нужно уничтожать просто потому, что оно - Зло. Ибо оно всеобще: настоящее Зло наносит ущерб не одному человеку, не двум, не трем, и даже не всем людям на планете, но чему-то большему, чем они все, а именно - законам жизни и самой жизни как таковой.
А ведь и в самом деле. Есть, есть разница между "он мне мешает" и "он подонок и мерзавец". Вред, наносимый одними людьми другим - относителен, он касается только их, это, так сказать, "их дело". Свободная конкуренция. Борьба за существование. Се ля ви. А вот когда в мир приходит настоящее зло... тут уж всякая конкуренция побоку. Все разборки подождут. Личные счеты потом. Всё потом. Вставай, страна огромная. Вставай, весь мир. Вставайте все. Раздавите гадину.
Вообще говоря, указанные нами четыре варианта ситуаций насилия ("плечо зудит", "работа такая", "он мне мешает" и "раздавите гадину") можно и не вычитывать из вороха книг, а получить формальным способом. Это выглядит примерно так. Насилие предполагает, как минимум, две стороны: того, кто нападает (агрессора), и того, на кого агрессия направлена (a propos, не будем использовать слово "жертва", поскольку оно автоматически вызывает прилив сочувствия). Итак, есть две стороны, А и Б. Почему же А нападает на Б?
В чем дело? В А? В Б? В отношениях между А и Б? Или в отношениях А с чем-то или кем-то другим?
Если дело в самом А, то это наш первый случай (просто у А чешутся кулаки). Если дело в отношениях А с чем-то или кем-то на стороне, то это второй случай (А кто-то использует в своих целях, неважно как и почему). Если в отношениях между А и Б, так это третий случай. И, наконец, если дело в самом Б (он, так сказать, вызывает желание его уничтожить, причем не только у данного А, но вообще у большинства нормальных людей), это случай номер четыре. Можно даже построить красивую табличку, и показать наглядно, что других вариантов нет.
Но не будем забывать, что мы, все-таки, говорим о литературе. Не ее дело разбирать подобные вопросы. Ее дело - изображать, как такие вопросы решаются ее героями, изображать по возможности увлекательно, и при том более-менее достоверно.
Так вот, обратимся к тому, каким образом в книгах выглядят конфликты такого рода .
Неважно, какое место в сюжете занимают подобные эпизоды и "что автор этим хочет сказать". Будем обращать внимание именно на то, как это изображается. Начнем с самого распространенного, а именно с третьего случая. Так вот, когда в какой-нибудь хорошей книжке изображается "конфликт интересов" в чистом виде, сразу обращаешь внимание, до чего похожи друг на друга враждующие стороны. Он увел мою корову, я за это спалил ему овин, а он, сволочь такая... и т.д. Как правило, силы примерно равны (иначе становится неинтересно), но ни один не лучше другого. Разумеется, читатель сочувствует одной стороне (разумеется, той, о которой, или от имени которой, ведется повествование), но, в общем-то, они взаимозаменимы, как черные и белые фигурки в шахматах. Действуют они тоже примерно одинаково. Читатель болеет за одного из парней примерно так же, как можно "болеть за Спартак": он никогда не забывает, что это все-таки игра, пусть даже "большая игра". Даже самый-самый фэн какого-нибудь футбольного клуба и в самую бредовую минуту не пожелает, чтобы с лица Земли исчезли бы все остальные клубы... потому что тогда "футбола не будет". Так и здесь. Даже сами враги-конкуренты, в общем-то, не хотят уничтожения друг друга; иначе игра лишится смысла. Полное уничтожение равного по силам противника оставляет горький осадок на душе: все-таки это был достойный противник... Иногда они могут даже друг другом искренне восхищаться, как киплинговский английский офицер и бунтовщик Камаль... а зачастую они и вправду друзья, и пусть даже Джо (в белом смокинге) всаживает пулю в соперника Джима (в черном фраке), он, в общем-то, делает это только потому, что "другого выхода не было". Ах, если б ты, Джим не посягал на руку прелестной Гвендолен, так и остались бы лучшими друзьями... но она выбрала меня, а ее отец настаивал на тебе... Прости, Джим. Мы назовем нашего первого сына твоим именем... Бедный Джим. Sorry.
Совсем другое дело, когда изображается - опять-таки возьмем для простоты "чистый случай" - столкновение Добра и Зла. Первое ощущение: здесь сталкиваются разные силы. Конфликта интересов может и не быть, причина столкновения - именно в том, что они разные, и не могут уместиться вместе на одной планете. Примирение невозможно, спортивное поведение неуместно. Враг должен быть сломлен и уничтожен, все остальное - полумеры. Это не Олимпийские игры.
По старому обыкновению, тех, кто берется за это, называют героями.
Не надо путать героя и праведника - это разные персонажи. Праведник творит добро и не делает зла. Герой уничтожает зло, но из этого не следует, что он сам его не творит. Иногда героями становятся довольно скверные люди, бузотеры и грубияны, а то и настоящие преступники, - не говоря уже о том, что герои сплошь и рядом неприятны в общении и неудобны в быту.
Удивительного в этом ничего нет. Вспомним, опять-же, наши четыре разновидности насилия, уделив внимание первым трем. Природная склонность к насилию (первый случай) вовсе не противоречит желанию "разобраться с гадиной", а иногда даже может и поспособствовать таковому. Разумеется, даже робкий человек в некоторых случаях начинает махать кулаками, но все-таки портосовское "дерусь, потому что дерусь" здесь бывает более уместно... как, впрочем, не помешает и определенный профессионализм в области насилия (второй случай). Сложнее всего, как ни странно, с третьим. Герой очень часто выглядит (да и является) антиподом нормального, блюдущего свою выгоду человека, и строящего козни противнику лишь потому, что тот ему мешает его делам. Герой - это идиот, который лезет не в свои дела. Просто потому, что "нельзя терпеть".
Тут-то, однако, и начинается самое интересное. При столь резкой (до "нельзя терпеть") несовместимости между Добром и Злом мы вдруг встречаемся (NB - разумеется, речь идет о литературе!) со странным стеснением сил Добра в используемых средствах борьбы. А именно - есть вещи, которые применить вроде бы и чешутся руки, но - нельзя... Нельзя, например, бить в спину. Нельзя предавать. Нельзя то, нельзя это. Нельзя. Аргументация очень любопытна: "тогда я стану таким, как они".
Вообще, у Добра и Зла есть свои, так сказать, традиционные методы борьбы друг с другом, свои привычки, повадки, и даже излюбленное оружие.
Об этом последнем - несколько подробнее: именно на таких примерах можно что-то понять. Так вот, обратим внимание на такой мелкий технический момент, как излюбленное, собственное оружие Сил. Разумеется, в сложной ситуации и Добро, и Зло пользуются тем, что попадется под руку - ну хоть палкой или камнем, если уж нет ничего другого. Зло и Добро палят друг в друга из аркебуз, дырявят друг друга стрелами, но все-таки, если можно выбирать, известно, что они выберут.
Перечитайте любимые книги - с этой точки зрения. И станет видно: оружие Добра - Меч, оружие Зла - Яд.
Яд - излюбленное средство Зла, которым Добро не пользуется почти никогда (еще раз напоминаем, что речь идет о литературе!) Яд - подлое оружие; его применяют тайно: подсыпают в чашу с вином, или вливают в ухо спящему. Но и само действие яда - тайное: яд невидимым образом разрушает тело изнутри. Он проявляется вовне - подозрительной синевой, пеной на губах, судорогами - в последнюю очередь, когда все внутри уже убито. Яд распространяется из глубины - наружу. Напротив того, меч поражает врага извне. Хороший удар пробивает кольчугу, рассекает корчащееся тело врага, и достигает его сердца. Меч невозможно скрыть (подлые удары наносят скорее кинжалом с отравленным лезвием). Сражение на мечах - это сражение лицом к лицу, жестокое, но честное. [2].
С другой стороны, меч страшен только тому, против кого он обращен. Чем крепче герой держится за рукоять своего Экскалибура или Дюрандаля, тем лучше. Меч - любимец своего владельца, зачастую он носит имя, он больше похож на живое существо, чем на вещь. Напротив, яд опасен и для самого отравителя. Яд, в некотором смысле - потустороннее вещество: он может в любой момент убить самого отравителя, если тот не будет достаточно осторожен. Продолжая сравнение, можно сказать, что яд - нечто вроде злого духа, вызванного заклинаниями из Внешней Тьмы, духа связанного, но всегда опасного и непредсказуемого. Яд заключают в склянку с притертой пробкой, как сказочного джинна в кувшин, или хранят в перстне, под охраной драгоценного камня.
Интересно отметить, что подобное отношение к средствам насилия распространяется не только на людей. Почему-то крупные хищники с их зубами и когтями вызывают не только страх, но и восхищение - даже у тех, кто знаком с ними не понаслышке. "Лев хороший и красивый", говорят зулусы, у которых львы похищают скот; а европейские рыцари благоговейно изображали львов и медведей на своих щитах и знаменах. Но отношение к ядовитым тварям всегда было одинаковым: даже альбигойцы, постники и аскеты, считали грехом убийство любого живого существа за исключением змеи.
И за великими образами Меча и Яда нам видятся иные, древние тени - тех времен, когда оружие было живым. Меч - это, собственно, искусственный коготь или клык, яд - это созданное в реторте алхимика жало. Верный Меч и Коварный Яд - ни что иное, как иные обличья Собаки и Змеи, старейшего помощника человека и старейшего его врага.
Это может показаться странным. Собака давно уже считается "нечистым животным", а змея, напротив, довольно-таки популярна в качестве символа "мудрой восточной мудрости". Любопытно, что, согласно православным обычаям, собаке нельзя давать человеческое имя и впускать в церковь (а вот кота, наоборот, можно было назвать Васькой и держать хоть при алтаре). Впрочем, до змеепоклонничества Церковь не доходила - отчасти из-за слишком глубокого отвращения к ползучей твари, отчасти из-за известного библейского эпизода, однозначно указывающего, кто именно обычно предпочитает обличье пресмыкающегося. Впрочем, мудрая индийская цивилизация обожествила "нагов" - хотя, надо заметить, на пользу ей это не пошло (и, видимо, поделом). Все это, однако, неудивительно. Старые и благополучные цивилизации (как и отдельные люди) склонны забывать о своих более уже ненужных друзьях, и проявлять все больше благожелательного интереса к врагам, которые кажутся уже безопасными... Вряд ли хоть кто-нибудь сейчас, глядя на овчарку, гоняющуюся за брошенным мячиком , вспомнит о том, что перед ним - потомок героев, о которых в "Авесте" сказано: "защищающие стада собаки взойдут на небо вместе с людьми". Еще чего! Собачья преданность хозяевам давно уже стала синонимом подлой услужливости и сервильности... то ли дело внутренне свободные существа, не знающие ни преданности, ни благодарности! И глубоко символичен тот факт, что среди обогатевшей приблатненной шоблы вошли в большую моду разного рода экзотические пресмыкающиеся гады, вроде крокодилов, а из собак они предпочитают держать мерзких полусумасшедших стаффордов и питбулей...
Но, впрочем, и собака, и змея - тоже символы, а именно - символы определенных отношений. Так, собака верна своему хозяину, иногда до глупости, до смешного, но такова уж ее природа. Мы говорим о "собачьей преданности", так вот, собака - это преданность. И, наоборот, змея - это предательство.
Здесь мы попытаемся коснуться очень сложной темы, а именно того, как обычно выглядит (в книгах) обращение человека ко злу.
Прежде всего, это именно обращение. Человек не создан для зла. Не то, чтобы он был "по природе хорош" (на этот счет никто иллюзий не питает), дело совсем не в этом. Но каждый человек - просто по праву рождения человеком - считается "записаным" в некое "воинство добра", как дворянские дети в полк. Он может быть плохим солдатом, может отсиживаться в тылу, или даже позорно струсить в бою - все это, увы, бывает, но для того, чтобы дезертировать, перейти на другую сторону, необходимо нечто большее. А именно: необходимо сознательно предать своих и перейти на службу Врагу. Злой человек - это враг всех людей, а не только тех, кому он в данный момент непосредственно мешает.
Причины такого предательства довольно однообразны. Человек, проигрывающий в честном соперничестве, обуреваемый обычными человеческими страстями (страхом, жадностью, еще чем-нибудь таким), а иногда просто по глупости, может обратиться к неким "недозволенным приемам", даже, скорее, неким силам, только и ждущим, когда их позовут, и всегда готовым к услугам (и, кстати, честно выполняющим свои обещания). Однако общение с ними не проходит бесследно. Ширли-мырли с Настоящим Злом всегда кончаются одинаково: приходится расплачиваться, а берет оно известно чем. Рано или поздно приходится отдать ему душу.
Платон (вообще-то человек, скажем так, неглупый) как-то сказал, что никто не совершает зла добровольно. Над этими словами смеются уже которое тысячелетие, а ведь напрасно: отец философов пытался уловить нечто вполне реальное. Воля злого человека не свободна: он одержим злом, как больной заражен своей болезнью. Этот яд отравляет не только жертву, но и самого отравителя, как бы он ни пытался уберечься от этого. Тот, кто прибег к помощи Зла и поклонился Змее, не останется таким, как был. Он обратился к силам, намного превосходящим силы его подлой душонки, и - рано или поздно - эти силы попытаются или подчинить его себе, или уничтожить. Змея рано или поздно или подчиняет себе, или предает всех тех, кто доверяется ей и берет ее на службу.
...Оставлю на минутку литературу ради одной вполне реальной истории. Однажды мне пришлось помогать приятелю в очень неприятном и изматывающем деле: хлопотах по устройству похорон. Хоронили бабку. Родственники, измученные ее выходками, даже не пытались изображать какую-либо скорбь. Честно говоря, старуха была омерзительной стервой, изобретательно и с подходцем изводившей несчастную семью как только возможно. Теперь она была мертва, наконец-то мертва, и вся семья вздохнула с облегчением. "Я не знаю, как я ее не убил" - почему-то шепотом говорил мне приятель, косясь на перевязанный простыней ком мятого тряпья: все бабкины носильные вещи единодушно решили выбросить. Я как-то задумался: в самом деле, старуха была омерзительно живучей, если б можно было ее как-нибудь устранить, это решило бы все проблемы... и поймал себя на этой самой мысли: "если б можно". Гадкую бабку было не жалко ничуть, терпеть ее было невозможно, избавиться от нее было бы спасением, но вот убить ее своими руками... нет, просто руки не подымутся. А если даже и "сделать дело", получится ведь как у Раскольникова...
Спервоначалу я подумал о треклятой иудеохристианской морали, воспитавшей нас в этаком многотерпеливом духе. Ан нет, язычники чувствовали нечто подобное даже сильнее, чем мы - иначе "Орестея" никогда не была бы написана. Этого делать нельзя, даже если на это есть множество причин. Нельзя убивать человека, даже если от него никому вокруг нет никакой радости. Потому что дело не в нем. Запреты такого рода защищают не людей. Речь идет о чем-то большем. Много большем.
О чем же? Как бы это объяснить... В прекрасном американском фильме "Total Recall" есть сцена, специально посвященная этому вопросу. Действие происходит на Марсе, внутри искусственного города, покрытого стеклянным куполом. Хороший парень Шварценеггер убегает от плохих парней, которые хочут его уделать. Удирая от них, он спускается по стеклянному куполу куда-то вниз. Тут его и настигают. Один супостат с удовольствием прицеливается из бластера, поводит дулом - бедный Шварц перед ним как на ладони... ща пальнет... и другой супостат бьет его по руке, крича - "Ты разобьешь купол!" Нет, он не тайный друг Шварценеггера, он просто хочет жить. Там, за стеклом, пустота, и если стекло разобьется, ласты склеют все, и хорошие парни, и плохие... Если живешь в стеклянном доме, не следует кидаться камнями, тем паче начинать стрельбу.
Вот и все основание для братолюбия. С разборками между людьми надо быть поосторожнее только потому, что они могут нанести вред всему человечеству... стуча головой ненавистного ближнего по стеклу купола, отделяющего нас от Ничто, мы ставим под угрозу не его жизнь, и не свою даже, а всех.
Именно это останавливает нашу руку, когда хочется прихлопнуть какую-нибудь "гаду", кривляющуюся перед самым носом... В нашем мире полным-полно пакостных, отвратных людишек, чья смерть никому не доставит никаких чувств, кроме облегчения. Но вот убить самому такого... даже если б это сошло бы с рук... что-то останавливает - и отнюдь не любовь к этому самому ближнему, если понимать слово "любовь" буквально. Некоторых ближних невозможно не то чтобы любить, а даже выносить. Такая любовь, если б она имела место, была бы скорее диагнозом. Нет, нас останавливает чувство невидимой границы, хрупкой стены Дома Жизни, которая может рухнуть, если мы будем бить по ней головой врага. Поэтому нет ничего удивительного, что вокруг нас ползает полно пакости, чьей смерти (когда она таки случается) мы искренне радуемся (и как еще!), но которых мы ни за что не стали бы умерщвлять собственноручно...
Конечно, в случае принятия подобного объяснения мы попадаем в сложную ситуацию. Так, например, при некоторых обстоятельствах физическое уничтожение "ближнего" (и даже "ближних" ан масс) становится прямо-таки богоугодным делом. Представим себе тот же самый стеклянный дом. Если "ближний" собирается залепить кирпичом в стенку, его надо остановить, как угодно и чем угодно, и тут уж приходится рисковать. В общем-то, всегда есть риск, что в пылу борьбы ты разобьешь стенку стеклянного дома - и есть еще больший риск, что это сделает он. Ну что ж, действительность именно такова. Так, например, можно (а иной раз, увы, и нужно) отпустить с миром вредного человечка, навредившего (пусть даже очень сильно) тебе лично - но нельзя прощать и оставлять в покое врагов отечества и уж тем более врагов человечества. Можно (а иногда и необходимо) молча, без злобы и ненависти, перенести тяжелое горе, причиненное тебе ближним - но не нарушение им законов чести и справедливости.
Итак, получается, что законы и правила, вроде бы защищающие человека от человека, на самом деле вовсе не имеют отношения к людям? Да. Они защищают не людей. Они защищают то, что защищает каждого человека: невидимую стену, купол, черту. Ограду, отделяющую нас от Ничто.
Стоит сказать, что Ограда пролегает вне человека. Это - нечто, прикрывающее спину каждого из нас, но не являющееся нами самими. Она - за спиной каждого человека, но не в нем самом. В человеке, наверное, есть много всего - и пакостной дряни, и скрытых сокровищ - но Стена находится за нами и вне нас. И за ней - Внешняя Тьма, где плач и скрежет зубовный.
Следует обратить внимание на то, что нравственный закон и Уголовный Кодекс запрещают не смерть, а убийство - а большинство религий даже и убийство самого себя. Человек умер - это печально, но, в общем, "все умрем". Человека убили - это совершенно другое дело... Такое впечатление, что между "естественной" и "насильственной" смертью есть какая-то очень существенная разница... Кажется, что при насильственной смерти (правда, не всякой - смерть и убийство врага в честном бою почему-то почетна и допустима [3]) Стена пробивается, и через пролом в наш мир может вползти что-то извне, как Наг у Киплинга вползал в дом по случайно оставленному лазу... Нечто прозрачное, точнее - призрачное, проникает в наш мир и заражает его.
И мы опять возвращаемся к древним образам насилия: Мечу и Яду. Яд и его носительница, Змея, - действительно потустороннее создание, приходящее из Внешней Тьмы. Впрочем, она не столько темная (в вульгарном смысле плотной черноты), сколько невидимая. Напротив, Меч и Клык - воплощенные лучи света. Сияющий меч в руках защитника небесных ворот - и невидимый, прозрачный яд, сочащийся к нам из-за Стены Мира и заражающий души и тела людей. Свет и Тьма - дальше идти просто некуда...
Это даже не "белое и черное". Это условия всякой "выразительности" вообще.
Здесь кончаются "выразительные средства литературы", потому что "выражать" уже нечем. Палитра опустела.
[1] Надо отметить, что и любовь, и вражда - по крайней мере, в литературе - силы притяжения, а не отталкивания. Вражда отнюдь не разделяет врагов - напротив, чем сильнее вражда, тем сильнее желание "сойтись", хотя бы для того, чтобы победить врага, унизить его, отнять у него все ценное, наконец, прикончить (то есть "занять его место на земле"). Неудивительно, что два вечных сюжета мировой литературы - путешествия влюбленного, ищущего пропавшую возлюбленную, и преследование мстителем ненавистного врага - так похожи, что легко сливаются в один сюжет: погоня за похищенной любимой и коварным похитителем (причем еще неизвестно, что важнее: вернуть коханую или примерно наказать супостата). Литература почти не интересуется тем, что разделяет людей. Нельзя написать роман о взаимном отвращении - сколь бы часто оно не встречалось в реальной жизни, это "не сюжет". Любая книга -так или иначе - одиссея, потому что любая книга в конечном итоге посвящена встрече и возвращению (неважно, состоявшемуся или нет); расставание - всего лишь необходимое условие, прием, но ни в коем случае не тема.
[2] Именно поэтому сознательное переворачивание этого отношения производит столь сильное впечатление. У Александра Дюма Диана де Меридор убивает виновных в смерти Бюсси с помощью "аква тофана" именно потому, что Дюма неодобрительно относится к мести и пытается показать нам, что любая попытка мщения, даже праведного, неизбежно приводит ко злу. Не случайно тема яда возникает (хотя и не используется) и в "Графе Монте-Кристо", книге, специально посвященной мщению. Напротив, у Шекспира, считающего отмщение моральным долгом (пусть и очень тяжелым), "все правильно": зло пользуется ядом, добро вооружено шпагой.
[3] Как известно, большинство религиозных учений категорически осуждают самоубийство. Заметим, что никаких рациональных причин для этого вроде бы нет. Каждый вправе сам распоряжаться своей жизнью и смертью. Это правда - но правда и то, что, убивая себя, человек может причинить такой же вред Ограде, своему участку Ограды, защищавшей его самого... и поэтому самоубийство считалось отвратительным. Тем не менее это можно обойти: так, нравственно допустимыми считаются некоторые странные и мучительные виды самоубийства, типа харакири, нечто вроде "честного боя" с самим собой.