Конкурс рассказов "ЛаВрушка-6"

1. #29 Voland ( 61). "Не возражаю"

Андрей Вдовин спешил. Не то что бы он опаздывал на деловую встречу или любовное свидание. Спешил по привычке. Не терпелось ему побыстрее попасть в стены родного университете. Взлететь по истертым ступенькам, хватаясь рукой за шатающиеся перила на третий этаж, войти в дверь с табличкой 'Преподавательская' и: окунуться в неповторимую атмосферу 'домашности' любимой кафедры. Традиционно-ежеутреннее пожатие безвольных не натруженных рук профессоров, доцентов, ассистентов и гордое чувство за себя, за то что ты тоже принадлежишь этому коллективу. Ну и пусть ты еще не доцент, и даже не ассистент, но уже и не желторотый студент. Ты аспирант. А это звучало для Андрея гордо. Все остальное придет, обязательно придет в свое время. Пройдут еще каких то 2-3 месяца и станет Андрей (он очень на это надеялся) полноправным членом этого коллектива.
Всю свою сознательную жизнь, был Вдовин человеком публичным. Лишившись в десятилетнем возрасте родительской опеки был отдан сердобольной теткой в интернат. А ведь могла бы отдать и в детдом. Укрыться от чужих глаз не сильно общительному Андрею стало не где. Комната, десять коек, десять тумбочек. Десять характеров с которым надо ладить круглые сутки. Друзей не было. Знакомые, даже не близкие. Место для одиночества нашлось внезапно - библиотека. И как следствие тяга к знаниям Она и сыграла основную роль в дальнейшей жизни. Дальше университет, с более комфортными условиями. Все же четыре койки. Ну а аспирантура почти барин, комната на двоих.
И спешил Андрей каждое утро от общаги до университета: год за годом шурша опавшей листвой, скрипя свежевыпавшим снегом и разбрызгивая грязные лужи . Была еще одна причина, по которой он сегодня не имел права опоздать.
Неделю назад, громом в зимнюю стужу пронеслось не доброе известие, что будут перевыборы зав. кафедрой. Заслуженный деятель науки Сергей Яковлевич Одинцов занимавший до сих пор эту должность, стар и не отвечает требованиям нынешнего дня. Решение уже почти было принято руководством университета. А сотрудникам кафедры было предложено рассмотреть кандидата на эту должность помоложе. Пусть у претендента меньше заслуг в научных областях, пусть в кандидатской его еще не просохли чернила. Зато он молод, перспективен и является директором, а так же и владельцем завода работающего непосредственно по профилю выпускаемых специалистов кафедры.
Злую весть принес сам Сергей Яковлевич. Грустно озвучил ее на стихийном заседании кафедры. Совершенно седой профессор после оглашения сей новости, как то сразу сник, посерел лицом и погрустнел глазами. Всю жизнь отдавший университету и науке человек оказался не у дел Что тут началось. Как все взбеленились. Андрей только успевал поворачиваться к выступающим. Старенькие профессора, бывшие однокашники Яковлевича, вставали и поглаживая куцые седые бороды говорили что-то о произволе, о беспределе. О том что это Вам не тридцатые-сороковые. И ни чего у них не получиться.
- Яковлевич, мы всю жизнь с тобой были и будем. Доценты вторили им, только называя уже зав кафедрой по имени отчеству.
- Сергей Яковлевич, да я за Вас горло порву любому, - задыхался от гнева бывший ученик Одинцова, а сегодня доцент Смазнов, - Вы ж мне как отец.
А Вдовин так и не приученный к публичным выступления сидел, слушал и задыхался. Его переполняла гордость, счастье и радость. Что столкнула его судьба с такими людьми. Что среди этих людей нельзя, просто нельзя быть одиноким, брошенным, ни кому не нужным. Как это было до того как он попал сюда. И не важно, что внешний вид у многих не соответствует его представлению об ученых. Зато внутренний. Внутренний то о-го-го какой. Что это другой мир, не тот который за стенами университета. Здесь другие мерки, другие ценности, другие люди. Добрее, чище, порядочней. Здесь чувствуют чужую боль и чужое горе. Да какое там чувствуют, ее просто нет этой чужой боли. Есть боль, одна на всех. Больно одному - больно всем.
Неделя мелькнула серой мышиной тенью. Была и нет ее. Растворилась. Все разговоры между сотрудниками на неделе так или иначе сводились к попытке смещения Сергея Яковлевича и яростному протесту против этого коллектива кафедры.
И вот до заседания кафедры оставалось чуть больше получаса. Вдовин как и все сотрудники был на взводе. И вдруг, его пригласил в свой кабинет Яковлевич. Андрей вошел, и поздоровавшись присел. Яковлевич нервничал, ходил по кабинету и теребил пальцы. Подошел к двери, плотнее прикрыл и заговорил.
- Послушай Андрей, дело вот в чем. Диссертация твоя уже написана?
- Да. Вы же ее еще месяц назад читали. Сказали, все в порядке пора в совет нести.
- Да, да, помню, помню. Надо было нести. Мдаа, раньше надо бы нести, как бы теперь поздно не было.
- Почему поздно? А что такого со мной может случиться?.
- Слушай. И не перебивай. Сегодня будет совет. Тебе бы конечно на него не ходить. Да забыл я тебе позвонить, из головы вон, что бы ты больным сказался. Но раз уж пришел. Ни во что не вмешивайся, и ни куда не лезь на совете. Голосовать тебе придется против меня. Обязательно против. Я не обижусь, а ты может быть сумеешь 'защитишься'.
- Сергей Яковлевич, да Вы что? Да Вы посмотрите как за Вас вся кафедра встала, неужели проректор пойдет против всей кафедры? Испугается, ни в жизнь не пойдет. И как я потом в глаза Вам и всей кафедре смотреть буду?
- Так же как и раньше. Дай, бог обойдется. Но ты все таки помни о том что я тебе сказал. Твоя руку 'против'.
Вдовин вышел от зав. кафедры в смешанных чувствах. Что нес Яковлевич? Это же выборная должность? Значить кафедра имеет право выбирать. И она выберет того, кого надо, кто заслужил.
На заседание кафедры пришел сам проректор. Шустрый, моложавый дядечка. Властной уверенной походкой прошелся туда сюда перед затихшими сотрудниками. Весь вид его показывал, что обсуждение этого вопроса - пустая трата времени, все давно решено. Рядом с ним находился претендент на должность. Мужчина чуть за тридцать. Гладко выбрит, аккуратно подстрижен. Серый блестящий костюм явно не ширпотребовского пошива. Полосатый галстук украшала золотая булавка. Претендент смотрел на сотрудников напротив очень доброжелательно. Казалось даже где то виновато. Мол, вот так вот получилось, вы уж строго не судите. Я то в общем не причем, это вот он, проректор.
Наконец все расселись, и проректор не тратя даром времени взял слово. Говорил легко, без бумажки.
- Уважаемые коллеги, товарищи ученые. Руководство университета предлагает Вам на альтернативной основе рассмотреть кандидатуру на должность зав. кафедрой Гузина Владимира Игоревича. Встаньте пожалуйста.
Гузин встал. Обвел всех присутствующих взглядом и одарил улыбкой.
- Присаживайтесь, - обратился к нему проректор. - Мы рассмотрели личное дело Гузина, и вынуждены признать, что напористостью, желанием оказать помощь кафедре, улучшить сегодняшнее положение он подкупает. Подкупает своей альтруистичностью, скромностью, душевностью. Руководством университете было предложено стать товарищу Гузину нашим сотрудником. Образование и ученая степень ему позволяет занимать должность зав. кафедры:
Дальше лился не иссекаемый поток качеств которым с точки зрения руководства университета обладал этот человек. После пятнадцати минут восхвалений проректор подвел итог.
- Я надеюсь, что кафедра сделает правильный выбор.
В аудитории повисла тишина. И что бы разорвать ее путы проректор произнес.
- О Сергее Яковлевиче, думаю, не стоит долго рассказывать, все мы его хорошо знаем. Сергей Яковлевич заслуженный и уважаемый человек, поэтому ему будет предложена другая не менее значимая должность, как только мы подберем что-нибудь достойное. И если нет возражений начнем голосовать. Кто за Гузина Владимира Игоревича, прошу поднять руку.
Андрей обвел взглядом своих коллег, в ожидании, что вот сейчас, сейчас все начнется. Один за другим коллеги молча поднимали руки. Взглядами друг с другом предпочитали не встречаться. Поднимали престарелые профессора, моложавые доценты и совсем молодые ассистенты.
- Так, кто за Сергея Яковлевича?
Вдовин лихо взметнул руку вверх и оглянулся на сотрудников кафедры.
- Один, - зыркнув на Вдовина подытожил проректор.
- Итак, большинством голосов принята кандидатура Гузина Владимира Игоревича. Поздравляю Владимир Игоревич. Если ни кто не возражает, заседание кафедры считаю закрытым.

Не имея ни какой предварительной договоренности, после занятий ближе к вечеру сотрудники кафедры собрались снова в зале заседаний. Пришли все. Андрею было как то муторно и не хотелось идти, но подчиняясь стадному чувству долга он притопал. Отсутствовал только бывшего зав. кафедрой. Пили водку, закусывали шоколадом и громкими голосами.
- А чего я мог сделать, - оправдывался профессор Вальтер, друг и однокашник Одинцова. - Он меня вызвал в четверг и говорит: ' У тебя дочь скоро защищается, как бы осложнений не было'. Сука, ну что мне делать оставалось? А? Начал он обращаться к коллегам.
- А меня, а меня, - подхватил кандидат Смазнов, - перехватил в коридоре и говорит: 'У Вас скоро переизбрание. Что то у Вас публикаций маловато. Не знаю, не знаю, надо думать.' Ну скотина натуральная. Ну разве так можно
После третьей стопке, сотрудники уже не стыдясь и не скрываясь начали наперебой рассказывать друг другу о том как и когда, при каких обстоятельствах была проведена с ними разъяснительная беседа. И нельзя уже было понять, кого действительно проректор просил, а кто просто хотел что бы проректор его попросил. Как всегда бывает в подобных случаях, общая беда уже на половину беда, а стыд уже и не стыд коли он не только твой. Страсти разгорелись с новой силой. После пятой вновь забратавшись, обнявшись и прослезившись было предложено завтра всем вместе идти к ректору и раскрыть ему глаза. А так же сказать проректору что он подлец, скотина и еще кто то. Они снова были единой семьей, способной выстоять против кого угодно, и заступиться за кого угодно, даже если бы это грозило бы их благополучию.
Вдовин не пил. Смотрел на балаган и уже не чувствовал себя частью этого коллектива. Вроде бы все было по прежнему, те же люди, те же лица, те же мысли, та же что и раньше водка. Но Вдовин был не тот. Разговор шел мимо него, и призывы тоже мимо. Его старались не замечать.
На следующий день ни кто ни куда не пошел. Все осталось как прежде. Хотя нет, кое-что изменилось.
Сергей Яковлевич через два дня слег в больницу. Его забрала 'скорая помощь' ночью. Говорили 'сердце шалит'. Еще через неделю Вдовина вызвал к себе проректор и объявил, что тема его диссертации не соответствует направлению ученого совета в их университете. И что Вдовин может попробовать защититься в N-ском университете. Через два месяца срок обучения в аспирантуре у Вдовина закончился и он был вынужден уехать в N-ск что бы пробовать защитится там. Там он пробыл почти год, но так и не смог приблизиться к желанной защите. Плюнув на все Вдовин вернулся в родной город.
-Здорово Вдовин! - удар по плечу чуть не сбил Вдовина с ног. Андрей обернулся и узнал Смазнова.
- Сколько лет, сколько зим? Ба-а-а, похудел, похудел. Где пропадал?
- Да в N-ске был?
- А слышал, туда метнулся. Ну и как? Защитился?
- Нет.
-Хреново, брат, - искренне огорчился Смазнов.
- А ты слышь, возвращайся к нам. Во. Тебя все знают, помнят. Ты ж нашенский. Гузин то оказался мужиком что надо. К проректору вхож. В администрацию вхож. Да что там администрация, в Москве кого надо знает. Во, брат как. На каждый праздник на кафедру ящик водки выделяет. Поговоришь с ним по душам, он с пониманием, глядишь все и наладиться.
Вдовин согласно закивал головой, стараясь побыстрее отделаться от Смазнова и зная наперед, что вряд ли воспользуется предложением. Смазнов же видя согласие в жестах Вдовина продолжал вдохновляясь все больше и больше.
- Тут брат у нас такие дела. Гузин то сам сейчас защищает докторскую и меня вытащил. На пару с ним. Ну думал ли я когда-нибудь что доктором стану? А? Одинцов даже заикаться запретил. Подфартило. Гузин это сила. Слышь, а пошли прям сейчас. Он на месте должен быть.
- Да ну, не удобно как то.
- Не дрейфь, че дело то откладывать?
И Смазнов ухватившись за руку Вдовина потащил его в университет.
Та же лестница, те же ступени, студенты и те кажутся теми же самыми что и год назад. Только фамилия на двери кабинета зав. кафедрой другая. Смазнов стукнув для приличия два раза в дверь и не дожидаясь ответа навалился на нее.
- Здравствуйте, Владимир Игоревич. Вот привел Вам блудного сына. Андрюха Вдовин, помните такого?
- А-а-а, - расплылся в улыбки Гузин узнав. Вдовин? Это тот который голосовал 'против'? Ну здравствй, здравствуй. Проходи садись. Каким ветром?
- Да он защитится не может ни как, - встрял Смазнов. Гузкин окинул строгим взглядом Смазнова и произнес:
- Олег Юрьевич, а у тебя разве сейчас не 'пара'?
Смазнов не подав вида засуетился:
- Ой, да, ой забыл. Вот голова. Все пока Андреюха. Дверь за Смазновым захлопнулась и Вдовин остался с Гузиным вдвоем.
- Ты не думай, - произнес Гузкин. - У меня на тебя зла нет. Ты своего учителя защищал, а это свято. Я тебе больше скажу - это здорово. Сейчас это редкость. Ну давай, рассказывай про свои дела.
Вдовин нехотя начал говорить. Монолог его был не длинным и с грустным концом.
- Мдаа, ситуация, - задумчиво произнес Гузин. Но горю твоему помочь можно. Больше скажу. Хочу горю твоему помочь. Чувствуется ведь настоящий ты, не то что вот этот.
Гузин кивнул на дверь.
- Но предупреждаю, работать будешь на меня. Я слышал, что работать ты умеешь. Будем вместе пахать целину. Я сейчас докторскую делаю, мне аспиранты нужны. Сам понимаешь, а у тебя 'кирпич' готов. Думай. Если согласен - пиши заявление. В понедельник утром должно у меня лежать. Пойду к проректору. Думай. Все, до понедельника, надеюсь тебя увидеть.
Вдовин вышел от Гузина расстроенным. В глубине души он смирился с мыслью что защититься ему вряд ли удастся. Он был готов к этом. Это была та высота, которую он взять не сможет. А по словам Гузина выходило, что все это не так уж и сложно. Даже докторская. Сам того не замечая, добрел Андрей до подъезда Одинцова.
Дверь Андрею открыла жена профессора. Она подозрительно посмотрела на Вдовина не узнавая его. Вдовин представился, она вспомнив пригласила его в комнату. Профессор лежал в пастели.
Осунувшееся желтое лицо, выцветающие глаза, трясущиеся руки и как показалось Вдовину еще более седой чем прежде
- Здравствуйте Сергей Яковлевич.
- Вдовин? Проходи. Садись. Ну что, защитился?
- Нет.
- Я ж тебя предупреждал. Жалеешь?
- Да вроде не о чем.
- А я вот видишь, лежу.
- А наши Вас что, не навещают?
- Почему, навещали поначалу, только как то разладилось все.
- Сергей Яковлевич, Вам бы лечиться по серьезному. Ведь Вы ж еще не старый.
- Кому? Мне? Нет, уволь. - профессор ухмыльнулся, - я всю жизнь болел, а думал, что здоров. Всю жизнь пил эту отраву, это лекарство. Сам хлебал, и других заставлял. Провонял насквозь. Надо хоть под старость от него отказаться. Что бы чистым уйти. Это тебе лечиться надо. Не гоже с юности себя губить. Ни к чему это.
- Да, я вроде не болен, - удивился Вдовин.
- Болен, болен, лечись и не думай ни о чем. К старости все пройдет. Так то.
Профессор тяжело вздохнул и отверну голову произнес:
- Ну ладно, ступай, утомился я.
Еще больше запутавшись Вдовин вышел от профессора. Идея с восстановлением после увиденного в доме профессора уже не казалась ему такой не исполнимой и абсурдной.
В понедельник утром секретарша принесла наряду с другими документами на подпись Гузину и заявление Вдовина. Гузин увидев заявление приятно удивился. Перечитав и с удовольствием обнаружив в слове 'асистент' одно 'с' взялся за свою фирменную ручку с золотым пером и произнес:
- Ученые, доценты, профессора, а ошибки делают как обыкновенные лохи, - и размашисто написал ' Не возражаю' зав. кафедрой Гузин. Настроение у Гузина улучшилось.

2. #22 Король Лир ( 54). Лекарство от одиночества

Пролог

Человек посмотрел на измочаленный кончик карандаша и задумался. Проступающий среди текста рисунок покорно замер. Насчет заказа было недвусмысленно сказано: не мудри. Значит, будем отталкиваться от стереотипов.
За стеной послышался удар. Будто что-то уронили. Ну да ладно, продолжим.
Бог. Какой он? Ломать голову из-за грошей (пусть и немаленьких), писать серьезную тягомотину не хотелось. Просили вещь доступную для рядового обывателя, но и не пародию. Какой смысл в таком случае описывать скучающего одинокого старца, сидящего на облаке? Фарс. Непознаваемое могущество, отрешенно наблюдающее за происходящим, тоже претило. А еще просили спецэффектов попроще и покрасивее. Человек "стер" у фигурки нимб и вложил в руку молнию.
От увлекательного процесса заставил оторваться шум выбиваемой двери. Двери квартиры, в которой совсем недавно раздался подозрительный звук. Человек испугался и позвонил в милицию.

1

Промозглый ветер оглушительно свистел, далеко отбрасывая остальные звуки, швырял навстречу хлопья снега, столбы, углы, ограды, скамейки, мешая бежать. Ошалевший от праздников одинокий водитель провожает меня, красиво промелькнувшего перед машиной, красными глазами и, наверняка, бранью. Поворот, еще, пропадает за спиной припозднившийся прохожий. Вот и дом. Светлых окон очень мало. Заскакиваю в подъезд. Лифт один и, конечно, на верху. Плевать, тут недалеко - пятый или шестой этаж. Прыгаю через две, через три ступеньки по темной, грязной лестнице. Вспугиваю задремавшего на груде тряпья в углу бомжа. Пятый. Сверяюсь. Ага, вот и она. Дверь даже не железная, и замок хлипкий. Не останавливаясь, бью ногой рядом с ручкой и угадываю: дверь откидывается внутрь и громко ударяется. Прихожая, комната, пусто, комната, вбегаю внутрь, спотыкаюсь о снятую люстру, подхватываю болтающееся тело. Отпускаю, поднимаю стул, залезаю, дергаю крюк. Крюк не поддается, совестливые строители закинули его на арматуру. Догадываюсь одной рукой обхватить человека, другой снять с крюка веревку. Спускаюсь на пол и пытаюсь ослабить петлю на шее. Она почему-то дрожит и не поддается. Ищу кухню, нож, хватаю, возвращаюсь. Нож тоже дрожит. Разрезаю путы и отбрасываю в угол. Человек хрипит, держится за горло. Жив. Успел. Сильно хочется кого-нибудь избить. С трудом поднимаюсь, плетусь к столу, на нем лежит двойной лист в клетку: "В моей смерти прошу никого не винить". Число, подпись. И постскриптум: "Сам дурак". Улыбка сама выползает на лицо, изнутри пробивается неудержимый смех. С пола хрипло вторит бульканьем. Долго смеемся, и странно звучит звук в полупустой комнате.

2

Утро. За окном пылится мир. За этим же окном, но с другой стороны, пылюсь я. Тоска грызет меня, как голодным пес свежую кость с ошметками мяса, и, кажется, догладывает остатки. Я пуст. Но уже не могу начать все с начала, подобно родившемуся младенцу. В моей книге не стерли записи, а вырвали страницы.
Скука. Чего только ни вытворял я, чтобы избавиться от нее. Вспоминать не то что не хочется - лень. Все - лень. Цветы завяли, раковина забита, мусор разлагается в ведре и тайком от меня подкармливает тараканов. Наверное, они тоже уйдут, когда мусор кончится.
Цирк сгорел, и клоуны разбежались.
Я один.
Как отшельник.
Самое время обратить горящий взор к небесам и обратиться с мольбой к богу. Но он отгородился от меня серой завесой. Даже ему не интересен я. А может, неинтересны и все наши "зачем?" и прочие глупости. Может, он ждет других вопросов и мучается, глядя на наши старания их произнести. Так сказал один писатель, и с этим - из многого другого - полностью согласен.
А может, и нет его вовсе такого, как пишут в книгах. Книги, они врут часто и усердно.
...Уже вечер? И впрямь. Фонари вон зажгли. Машин меньше стало. А мыслей все больше и больше. Откуда лезут? Весь день мельтешат. Надоели. Мешают. Ладно бы о хорошем чем, так нет. Родителей давно не видел... Позвонили бы! Я им что, маленький? Мне и так хорошо! И без девушки! Вопросов нет - где был, с кем... И друзья не дергают. Тишина и покой. Замечательно! Я никого не трогаю, и меня никто не трогает! Вот! Если бы все в мире были, как я, одинокими - слово прозвучало, ну и что? - все было бы лучше! Нет убийствам, разбою и прочим мерзостям, каждый трудится на благо общества и не мешает остальным. Хотя... Если все будут одинокими, они не будут одиноки в своем одиночестве. Парадокс. Полежу, подумаю...
...Всем, всем что-то нужно! Государству - налоги, продавцам - деньги, женщинам - внимание, мужчинам - солидарность. На-до-е-ли! Идите к черту, оставьте меня в покое!..
...Что это я пишу? Ага, письмо. Даже не пишу, написал! И отослал! Точно, я хотел со всеми попрощаться. Идите к черту и все такое. Не лично, нет! Получить можно. По морде лица. Ха! В письменном виде! В электронном. И сделал. Видите, хочу - могу! Идеал желаний! А сейчас я что делаю? Правильно, снимаю люстру. Зачем? У нее, бедняжки, нет никого, так я хоть пыль вытру. Веревка зачем? Глупый вопрос!..
...Мысли бежали и бежали. Я понял, что от них никак не избавиться, и повесился.

3

Ветер залетел в приоткрытое окно и чуть отодвинул шторы, но лучу хватило и этого, и он забегал по лицу. Я потянулся, открыл глаза, поморгал и еще раз потянулся.
Рядом разбудилось, заворочалось, слепо окинуло комнату взглядом и остановилось на часах. Матернулось.
- Куда тебе в такую рань? - вяло поинтересовался я.
- Занятия, мать их! - мужчина лет тридцати вскочил и торопливо засобирался.
- А разве ты студент?
- Я вообще-то препод.
- А-а-а...
Я устроился поудобнее и задремал.
Очнулся от удара захлопнувшейся двери.
Тишина...
Кто только ни был здесь: студенты и студентки, начинающая поп-звезда (сокращенно сами знаете как), продавец мороженого и многие другие. Теперь коллекцию пополнил преподаватель.
Я вздохнул. Во мне прежде всего видят тело, но никогда не замечают души. Я, конечно, не против подобного внимания, но хочется общения. Потому и метаюсь от человека к человеку, но кончается все одним. Меня радостно встречают на танцполах и в барах, но вряд ли кто ожидает найти в книжном магазине или в церкви. Единственное место, где я могу поговорить обо всем, что наболело, это сеть.
...Даже дурь пробовал. Один фиг.
Я встал и включил монитор. Системник не выключаю вовсе. Проверил почту и пошел сгонять остатки сна под душем.
Переписываюсь я с множеством людей, с некоторыми меняюсь реальными адресами, встречаюсь, но ни разу не случилось чуда. Море общения и ни капли понимания. Они даже не могут сообразить, чего я от них хочу. Пытаюсь хоть с помощью секса растопить лед внутри, а он все больше и холоднее...
День был особенно серым и тоскливым. Грязный снег, грязное небо, грязные дома, машины...
Вернулся под вечер, злой и уставший. Подавил желание сесть за комп и проверить почту и с тоской в душе съел слегка разогретые покупные котлеты.
...Рекламу удалил сразу, несколько писем тоже (вот настырные!), а вот и совсем недавнее, буквально пару минут назад отправлено... Сердце стукнуло раз, другой, медленно, мееедлеенно, внутри словно что-то оборвалось. Так не шутят. Проверил записи - адрес есть. Быстро оделся и выбежал из дома. А в голове на очередной круг заходила мысль: хорошо, что сперва поел. Дважды за раз почту не проверяю...

Эпилог
Крыша. Чернеет пара антенн. Доносятся веселые голоса. Чувствуется, что собеседники говорят с удовольствием и взахлеб. Ветер нехотя гоняет по крыше пивные бутылки. Он подустал и немного завидует людям - им есть, с кем общаться. Давно, очень давно они говорили и с ним, а он бросал им под ноги молнии и серебряную росу...
- ... А мы все-таки все еще одни. Во всей вселенной. Поэтому придумываем сказки, а после долго смотрим в звездное небо, будто что- то потеряли и не можем отыскать...
- ... Или это нас потеряли. И небо смотрит и тоже ищет. Ему, как и нам, холодно , и лишь глаза полны тусклого, но яростного огня... Во двор въехал "УАЗ". Из машины высыпалась горстка людей в камуфляже и вбежала в подъезд.

3. #23 Мышка ( 53). ДОРКА.

Лапы уже устали, но она продолжала бежать вперед. Вперед, вперед, где- то там есть ее хозяин и она обязательно найдет его.

Зима как всегда началась совершенно неожиданно. Что-то замерзло и разомкнулось, что-то, наоборот, залилось и замкнулось. А кассы на железнодорожных станциях, что характерно, должны работать бесперебойно. И фонари - тоже должны гореть. Невзирая на.
Леха Охотин возвращался домой после трехсуточного аврала и мечтал лишь об одном - упасть и уснуть. Нет - помыться, упасть и уснуть. Но сначала поесть горячего. Впрочем, опять нет - помыться, поесть горячего, и только потом - упасть и уснуть. Или просто - упасть и уснуть. Неважно. Глаза слипались, ноги подкашивались... Спать, спать, спать...
Родная квартира встретила его непривычной тишиной. В коридор вышла жена и тусклым голосом сказала 'Гав'. Сонливость с Лехи слетела мгновенно.
- Что с Доркой?
- Потерялась... - Вика заплакала, - два дня тебя под дверью сторожила, а сегодня, во время прогулки, услышала электричку, оборвала поводок и убежала... В вагон вскочила, дурочка, поехала тебя искать...

Хозяином в вагоне не пахло. Странно. Хозяин вагонами пах, а они им - нет. Крутя по сторонам лохматой башкой, Дорис медленно шла по вагону. Хозяина не было. Зато была толстая тетка, в отличии от остальных - без шубы, которая пахла немножко похоже. Дора принюхалась.
- Чья собака? - заорала тетка, - Почему без намордника? Билет на животное где?
Вагон безмолвствовал. А Дорис (зачем же сердить людей зря?) робко улыбнулась тетке и заискивающе повиляла хвостом. Вид обнаженных, весьма внушительных клыков тетку заткнул. А может она наконец-то заметила кусок оборванного поводка, свисающего с ошейника.
- Развелось тут...- пробормотала тетка, бочком протискиваясь мимо собаки. Дорка безнадежно потопала за ней. Контролерша ворчала, но не гнала. Потом она перешла в другой вагон. Дорис лезть за ней в грохочущее и клацающее межтамбурье побоялась, и на первой же остановке выскочила из поезда. Людской водоворот посадки-высадки пассажиров закружил Дорку. Чьи-то ноги бесцеремонно отпихнули ее, огромный чемодан больно врезал по ребрам... и поезд ушел. Дора осталась на платформе.
Хозяина тут тоже не обнаружилось. Была там только большая свора грязных и злых дворняг. Подняв бестолковый лай, они полезли в драку, но каждую шавку встречали оскаленные клыки. И стая отхлынула. Со станции все же Дорке пришлось уйти. Дворняги топали следом, истошно подбрехивая, и отстали очень не сразу.

Собаку искали всей семьей. Леха взял отгулы и как проклятый прочесывал все остановки той злонесчастной электрички.Были найдены и пристрастно допрошены все вероятностные свидетели. Нашлась и контролерша, вспомнившая большую черно-рыжую собаку, и лоточник на станции, с восторгом рассказывавший всем, как 'домашняя собака дворняг раскидывала', и бабулька, видевшая во дворах 'очень приличную собаку совсем без хозяина'. Круг поисков неуклонно сжимался. Только вот Дорки в нем не оказалось.

Политый вонючей дрянью асфальт нещадно драл натруженные лапы. Раз-ме-рен-но. Раз-ме-рен-но. Экономной рысью Дорис преодолевала километр за километром. Голову держим высоко, лапы ставим ровно. Р-р- рысь, р-р-рысь. Хозяин хорошо научил ее. Раз-ме-рен-но. Бежать. Бежать вперед. Если все время бежать вперед, то не заблудишься. И найдешь хозяина.
Две ночевки под кустами превратили ее из красивой 'игрушковой' собаки в грязнососульковое чудище. Она бежала. Бежала к хозяину, оставив далеко позади вдрызг оклеенный объявлениями 'ПРОПАЛА СОБАКА' район Бескудниково.
Потом лапы окончательно подкосились. Из последних сил она доковыляла до относительно чистого пятачка у ближайшего дома, и рухнула в снег.

- Папа, папа, смотри - собачка плачет! - тонкий детский голос над ухом буквально выдрал Дорис из полубессознательного состояния. Она открыла слезящиеся глаза. Какой-то незнакомый мужчина сидел перед ней на корточках, позади него, размахивая красными варежками, приплясывала маленькая девочка.
- Эээ... Да она, похоже, домашняя. - мужчина аккуратно протянул к собаке руку, дав ей как следует себя обнюхать, - смотри, ошейник хороший, и поводок тоже хороший... был. Пока не порвался.
- Пап, давай ее себе возьмем!
- А мама что скажет? - папа был настроен весьма скептически.
- Мама скажет, что мы молодцы! - непреклонно объявила девочка.
- Думаешь?
- Знаю! Пап, ну давай возьмем? Она же плачет...
Мужчина разглядывал Дору. Большая, ужасно грязная, взрослая собака. Очень измученная. И грустная-грустная. А в спину тревожно дышит почти плачущая дочь. Которая верит в добрых и справедливых родителей. Рука коснулась доркиного лба, почесала за ухом. Собака внимательно смотрела на него, не издавая ни звука, только слегка ворохнулся в снегу хвост.
- Ну папа...
- Ладно. Действительно, что зверю пропадать в одиночестве. Если согласиться пойти с нами - возьмем себе.
- Конечно согласится! - девочка радостно подпрыгнула
- Собачка, пойдешь к нам жить?
Дорка поднялась на дрожащие лапы и послушно направилась за зовущими ее людьми.
Нельзя сказать, что мама обрадовалась. Но из дому собаку не выгнали. Да и папе почти не досталось.

На следующее утро состоялся совет по определению собачьего имени. Вся семья уселась вокруг чисто вымытой и расчесанной собаки, и попыталась придти к единому мнению.
- Лэсси, Лэсси, давайте назовем ее Лэсси - ребенок явно насмотрелся телевизора.
- Нет, Маш. Лэсси - это колли должна быть, а у нас - эрделька. Давайте лучше назовем ее Найденой, мы ведь ее нашли - мама была несколько лирична.
- Нет, товарищи дорогие, - вклинился папа. - Собака взрослая, имя уже у нее есть. Нужно его просто узнать.
- Как это? У собаки спросить, что ли? - не удержалась мама от небольшой шпильки.
- А и спросить. Собака, а собака - папа заглянул Дорке в глаза, - тебя как зовут? Альма?
Собака молчала.
- Может Ирма? Или Марта?
- Ванда? Реджина? Салли? Кармен? Нелли? Дана?
-Рррра! - поправила собака и завиляла хвостом.
- Папа, папа, она говорит, что ее зовут Дана! - Машка захлопала в ладошки.
- Ррра! - опять поправила людей Дора, но ее не поняли. И стали звать Даной. Дорка послушно отзывалась.

Прошло три недели. Охотины лишились всякой надежды отыскать свою Дорушку. Они перезнакомились со всеми прикормленными и бродячими псами района, в котором потерялись Доркины следы. Они пообщались со всеми свидетелями ДТП с участием собак...
- Мы уже вполне готовы идти работать в ментовку, - грустно шутили они, - отыскивать и расспрашивать очевидцев мы научились просто мастерски...
Без собаки дома было пусто и тоскливо.

Этим вечером Машка играла с Даной в мячик. Девочка делала вид, что не отдаст мячик, а собака - что этот мячик ей просто жизненно необходим. Она приплясывала, припадала на передние лапы и тихонько гавкала. Машка держала мяч над головой и звонко хохотала.
Потом эта игра им надоела, и Дана плюхнулась на спину, выставив на всеобщее обозрение пузо - чешите, мол.
- Ой! Смотрите, смотрите! - вдруг заверещала Машка, - у Даны на животе какие-то буквы!
- Лабораторное животное пригрели, - всполошилась мама, - ой что будет теперь, что будет...
- Ничего не будет, - это папа уже - сохраняйте, дорогие товарищи, тишину и спокойствие. Сначала все разузнать надо.
Осторожные расспросы среди новоприобретенных знакомых-собачников кое что объяснили. Собака, скорее всего, клубная. Оттуда и татуировка. А похожим клеймом подписывает своих питомцев ДОСААФ. То есть, МКСС теперь это называется.

В квартире Охотиных зазвонил телефон.
- Мы тут собачку нашли...
- ???
- Нам в клубе сказали, что это наверное Ваша...
Бросив все дела Леха и Вика помчались по указанному адресу.

Папа сидел в кресле и поглядывал на часы. Машка на ковре обнималась с Даной.
- Скоро уже приехать должны. - папа ощутимо нервничал. Машка шмыгала носом.
- А может это не их собака, может они все перепутали...
Внезапно Дана подняла голову и прислушалась. Потом аккуратно высвободилась из детских рук и со всех лап бросилась к двери, громогласно заливаясь счастливым лаем.
- Не перепутали, - констатировал папа, - Никогда она так нас не встречала...

Ложась спать Машка немножко всплакнула и сказала - это хорошо, что Дане теперь хорошо... Только нам плохо.
- Ее зовут Дора, оказывается.
- Все равно. Для нас она Дана. Даночка...

А Дорка шла домой и была безмерно счастлива. Она снова с хозяином, и теперь никогда-никогда с ним не расстанется.

4. #16 Татьяна ( 50).

Cижу у стойки. Бармена зовут Даниил. Он неторопливо протирает стаканы, а я потягиваю "Кармель". Вообще, в отеле "Эйнат" нам сказали, что здесь, на Мертвом море, специфический климат:
- Надо много пить. По два-три глотка в течение всего дня, а перед тем, как войти в море -стакан, - возможно, хозяйка гостиницы говорила о питьевой воде, но я так не думаю.

- Ты уже был в нашей синагоге?, -вопрос Даньки застает меня врасплох.
- Здесь есть синагога? - вежливо интересуюсь я. В голове приятная теплота и самую чуть горьковатой мути на дне после вчерашнего.
- Да, есть На втором этаже. Туда ходят все туристы.
-Угу.

Подозреваю, что иудаизм не только для меня, но и для Даньки - темный лес. Какую-то истину все ищут в старинных книгах и ждут Мессию. Правда, я понял, что Бог один, что нельзя творить себе кумира, и запрещено изображение людей. Поэтому вся гостиница завешена пейзажами и натюрмортами. А вчера мы поехали на экскурсию в Иерусалим, и я умудрился заблудиться на Виа Долороса. Вы считаете, нельзя заблудиться по пути на Голгофу?
Ха! Я умудрился этот номер отмочить. А вообще, в свете реальной обыденности происхождение христианства выглядет вполне прозаично. Был человек, который обладал необыкновенными экстрасенсорными возможностями. Начал проповедовать. А потом приехал в Иерусалим и говорит типа: " Я ваш новый премьер- министр!"
Ему говорят: " Покайся!"
Он говорит: "Нет!".
За это и убили.
Я сжимаю в ладонях опустевший бокал и вопросительно смотрю на Даньку. Он откупоривает бутылку.
Слева поотдаль обустраивается юная газель в платье сливочного цвета, переливающемся на изгибах тела. Я веду по ней взглядом снизу вверх, слегка усиливая нажим в стратегических точках. Вывод неутешительный: мясо-ветчина.
Газель вскидывает голову, и пытается вернуть мой взгляд с процентами. Я намекаю глазами, что в этой войне пленных не беру. Она, прищурившись, дает понять, что не прочь, конечно, украсить очередным скальпом спинку своей кровати, да недосуг . А потом, не сводя с меня глаз, сжимает кулак, медленно проводит по нему языком с тыльной стороны , насыпает соль на влажную кожу и игриво слизывает ее перед тем, как залпом заглотить водку. И прикусывает ломтик зеленого лимона. Я тут же даю понять, что задавлен ее крутизной. И отворачиваюсь. Интересуюсь у Даньки, где можно попробовать знаменитую фаршированную рыбу.
- Гефилте - фиш? Я тя умоляю! И где тебе возьмут живого судака посередине Мертвого моря? Поезжай в Киев! Там это делают в любом ресторане!
Острый мысок кремовой туфельки упирается в хромированную перекладину моего табурета.
-Разрешите прикурить?...Спасибо, - газель, поерзав тылом , устраивается на соседнем табурете. Соотечественница, значит. Не такая уж юная. Выглядит на двадцать пять, реально- тридцатник, а в глазах - усталая агрессивность сорокалетки.
Оцениваю упругую гладкость кожи в глубоком вырезе ее маленького платья и ловлю цветочный оттенок "Donna". Фантазия украдкой сворачивает на скользкую тропинку. Черт.... Непринужденно кладу ногу на ногу. Это климат виноват. На Мертвом море мужики буквально сатанеют от эротических переживаний. А женщины внешне делаются сдержаннее, но внутри -под завязку насыщаются чувственным электричеством.
-Сколько ты берешь за час? - применяю я гусарскую тактику, заметив у дамы в глазах скрытое желание залепить какому-нибудь мужику пощечину
-Я не считаю часов, -туманно отвечает она..
Странно. Лицо женщины знакомо типичностью имиджа "блондинка" и никаких эмоций не вызывает . А вот ее щиколотки -тонкие и изящные, как ножки хрустального бокала, заставляют скрежетнуть пару заклиненных шестеренок в механизме памяти.
-Хочешь сказать, что ты - не мясо, а честная давалка? , -обостряю я ситуацию.
Пару секунд здоровое любопытство борется в ней с тупой гордостью и берет-таки верх.
-Объяснись, будь добр, -голос у нее мягкий и ровный, поэтому шестеренкам не за что пока зацепиться.
-Изволь. Женщины в моем понимании делятся на пять типов: подружки, любимые, любовницы, мясо и честные давалки Я пытаюсь угадать, к какому типу принадлежишь ты.
-Ты приписал мне два из пяти, почему?, -она заглатывает наживку. . - Ну, как..Мясо-ветчина -это родное. От 10 уе за час. Любой вкус, цвет и размер. Все просто. Как выбор томатов на рынке. Покрупнее и получше - дороже. Погнилее и поменьше - дешевле. Если ты -мясо, это радует примитивностью и безотказностью отношений . Мои бабки - твой товар.
-А если я -честная давалка -это как?, -она тушит окурок о донышко хрустальной пепельницы. Данькин взгляд прилипает к ее ухоженным ногтям, покрытых кремовым лаком с серебристыми блесками. А я продолжаю выделываться:
-Честная давалка трахается для удовольствия так же, как мы, мужчины.. Ей по барабану наши бабки. Ей нужен только хороший секс и немного пива. От нее не получаешь ничего, кроме секса, не платишь денег, но не скажу, что она обходится дешево. Слишком редкий тип. Тратить время на поиски -уже упущенная прибыль. Поэтому мясо предпочтительнее.
- А подружка... нет?
-Нет. С подружками мы пьем пиво, трепемся о жизни и не занимаемся сексом. . До поры до времени. Пока не окажется, что под рукой нет женщины, денег или телефона. Тогда мы трахаем подружку. Это, кстати, аморально и беспринципно. . Друзей тянуть под себя нельзя ни при каких условиях. Но вот иногда случается. Причем по обоюдному согласию. После этого подружка или перекочевывает в другую категорию, например, в любовницы или уходит из жизни. По моей статистике диверсифицируются четыре подружки из пяти. Я достаточно внятен?
-Вполне.
-Смешно, но одна из пяти все же умудряется остаться подружкой. Таких беречь надо, как форт Нокс...впрочем, это не про тебя.
-Угу, не про меня. Я -любовница, - говорит весело, но фиалковые глаза злятся.
-Вряд ли. Кстати, не путай любовницу с любимой. Любимая...Про этот тип не буду говорить. Может, мы все и подоноки в чем-то, но такая женщина есть или была в жизни у каждого мужчины. А если ее не было, то он не мужчина, - почему-то я начинаю волноваться. А эта коза валдайская сидит и лупает глазищами. Ладно, на тебе:
- Любовница, говоришь? Любовница -это или бывшая подружка, или мясо-ветчина, с которым отношения стали чуть теплее, чем примитивные товарно-денежные. Причем, теперь она стоит дороже положенных уе в час, потому что ее требуется водить по кабакам и театрам. Единственным предназначение любовницы - скрашивание полового досуга. При том она может выслушать мужчину в паузе между. Выслушать искренне и понять душевно. В отличие от мяса -с ней есть, о чем поговорить.
- Правда?
-А то. Но заводить любовницу - свинство по отношению к самому себе. Во-первых, мясо дешевле, а на выходе -то же самое. Во-вторых, говорить по душам лучше с друзьми и подружками. . Говорить - и не думать, как е(непеч)ть ее после того, как столько выболтал о себе. Извини.
-Ничего...Кстати, мне пора, - она нервно щелкает часиками- медальоном в виде хрустальной капли, оправленной в серебро.

-Не вопрос. Ты живешь в "Эйнат?"

-Нет. Все еще в "Исхате" Кстати, ты изменился. Но не настолько, чтобы этого нельзя было предугадать. Будь здоров!- она поворачивается и уходит походкой манекенщицы, а я тупо липну взглядом к ее оголенной спине до тех пор, пока не закрывается подсвеченная неоном дверь. .

Черт ..черт! .Это "Donna" сбила меня с толку. Чужой запах. Когда в девяносто четвертом в киббуце "Исхат" я увидел ее у плиты в окружении толпы малышей тамошнего детсада, она была толстушкой, еще не обезличеннной конвейером красоты, и глаза на круглом румяном лице сияли восторгом фантазии, счастливо воплощенной в виде огромного земляничного пирога. Тонкие пальцы, перепачканные мукой, и пропитанные запахом ванили.
Три сумасшедших ночи, когда расплавленный мед вовсю смешивался с ледяными сливками и мы увлеченно искали все новые пропорции нами изобретенной смеси. Я никогда в жизни столько не говорил, как в эти три дня. Кажется, мы много набещали друг другу -впрочем, что говорить о несбывшемся. Десять лет прошло, да? Я до сих пор просыпаюсь по ночам от запаха ванили и земляники, когда...когда.. ладно, вам об этом знать необязательно.

Любимых нельзя подпускать к себе часто. Одну-две за жизнь. Это из- за них начинались войны, из-за них мы теряем настоящие деньги, бизнес...Нет! Нафиг. Только мясо. Мясо форева. Именно мясо надо трахать. Употреблять. Тратить на него деньги. И при случае окольцовывать. И плевать, что это путь к одиночеству. И плевать, что по-настоящему счастливые мужчины не е(непеч)т блядей...Извините... Зато оно лучше и надежнее. Как АКМ. Импортный автомат не выдерживает наших болот, а "калаш" выдерживает. Потому в наступившей подлой жизни все меньше места любимым женщинам, которые разрушают нас, делая на время Мужчинами с большой буквы..

Я мысленно поднимаю кулак с зажатым в него для верности увесистым булыжником. Отстраненно смотрю на механизм дурацких воспоминаний. Во! То пару шестеренок было не провернуть, а то вертится, как бешеный. Да катись оно ко всем чертям! Я прицеливаюсь и с размаха опускаю камень:
-Н-на!
И в наступившей тишине говорю то, что искренне мечтал сказать весь вечер, да жеманился сдуру
-Данька, дай водки!

5. #18 Человек ( 47).

Мне хорошо..
Нет боли.
Нет холода.
Нет страха.
В этом белом Храме...

Здесь, утренние часы тянутся намного медленнее дневных, и тем более вечерних. Недавно заступившие на вахту спасатели блаженно дремали, полуутонув в мягких, старых креслах, закинув ноги на журнальный столик. Пахло табаком и кофе. Тихо, только иногда, всхлипывая переговаривались пружины видавших виды кресел, осуждая каждое движение спящих.
Через час-другой проснется Город, увлекая спасателей в рутину человеческих проблемм. А сейчас тихо...Нельзя пугать Тишину - она здесь не частая гостья.

Снежинка упала на лицо. Странно, что я этого не почувствовал. Медленно опустилась между бровями на лоб, я это видел, но не почувствовал... еще одна...
Я пробую сдувать снежинки на лету, нет, губы не слушаются - жаль... А вот эта точно в глаз попадет. Попала - теперь чувствтвую что холодно. Сейчас зажмурюсь, снежинка превратится в слезу...
Вспышка белого света, я вижу перед собой комнату с двумя спящими в креслах людьми.
Молодому снится девушка, она ему нравится, поэтому он боится просыпаться. Они бегут вдоль берега по пляжу с набегающими на песок волнами, ноги увязают по щиколотку. Песок почему-то черный... Я знаю, на канарских островах есть пляжи с черным песком. Знание приходит само, из неоткуда...
Страх. Молодой боится своей работы. Нет, дело не в неопытности или риске. Дело в восприятии мира: ежедневный острый коктейль из боли и страданий людей не для него. Он уйдет, через два года, придумав себе какую-нибудь вескую причину, так и не поняв настоящей. Так нужно. Старый и седой, с рыжими от табака усами спит без снов. У него жена больна раком. Они этого не знают. Я знаю. Через месяц, во время операции на желчном пузыре, хирург наткнется на опухоль, которую и вырежет, без следа. Случайно. Пусть будет случайно.
Шум. Машина. Падающие снежинки кажутся мягкой стеной, взорвавшейся ослепительным белым сиянием в лучах дальнего света. Возникает ощущение полета. Сейчас, нужно только закрыть глаза....

Тяжелый старый Мерседес несется по припорошенному снегом асфальту извилистой лесной дороги. Что-то привлекло внимание водителя, мелькнув и растаяв в свете фар, скользнувшем по поросли молодых сосенок. Пройдя очередной поворот, машина заметно прибавила ходу, оказавшись на прямой, уходящей к уже тусклому, на фоне предрассветного неба, мареву большого Города. Как только отпала необходимость постоянно следить за дорогой водитель схватился за мобильник. Чтобы набрать знакомый номер, казалось потребовались мгновения....

...закрыть глаза... Я улыбаюсь, наблюдая за вихрастым студентом, везущим на заднем сиденье отцовской машины, кричащую в голос жену. Рожает. И пусть ему страшно, а жене больно - я радуюсь им. До городской больницы еще десяток километров, но они успеют... Смотри на дорогу... Сейчас...

Мерседес стремительно нагонял черную громадину медленно ползущего, неизвестно откуда вывернувшего грузовика с залепленными снегом габаритами.
Водитель, все еще сосредоточенно набирал номер, когда мобильник вдруг просто отключился - умер, погасив табло кнопок. Парень перевел недоумевающий взгляд на дорогу....
Машину резко кинуло влево, вправо - Мерседес не сбрасывая скорости мчался по направлению к Городу, чудом избежав столкновения с груженным лесовозом...
Мобильник 'ожил' лишь у самой больницы, включившись на не до конца набранном номере деспетчерской ' службы спасения'.

Писк, навзрыд заголосившего пейджера, вытолкнул Молодого спасателя из кресла. Сарый, лишь приоткрыл глаза и вздохнул, с сожалением косясь на чумазую кофеварку, полную горячего кофе.
Короткие фразы, уточняющие маршрут, тонут в вое сирены, заставляющей испуганно жаться к обочине редких, еще толком не проснувшихся водителей. В кабине 'Скорой' к неистребимому духу табака, примешивается теплый запах горелого сцепления.
Информация о проишествии была скупой: на десятом километре северного шоссе, не далеко от дороги, в лесу, стояла разбитая, полузанесенная снегом машина. Звонивший не мог остановиться - жена рожала.... Здесь. Старый не по годам резво соскакивает с дороги в глубокий снег....
Резкий треск рации : Мужчина 30-35 лет...ушел с дороги... девятый километр... в молодом сосняке.... крышу снесло... машине, машине крышу снесло!... давно лежит, еще с ночи.... мне техников сюда с компрессором и резаком.... да, ноги и таз зажаты... нет рефлексов.... реагируют только зрачки... подозрение на перелом шейного отдела позвоночника... да, доктора конечно...

Уже две недели как я здесь. Заботливые сестры растирают мне спину, мнут мышцы, а проветривая комнату, укутывают одеялом, предварительно снова опутав проводами датчиков. Мне нравится наблюдать за этими людьми, они верят в то, что творят добро. Как хочется поделиться с ними всем тем, что открывает мне 'Белый Храм', научить смотреть - и видеть, трогать - и чувствовать, слушать - и понимать. Но нельзя помогать, каждый идет к своему Храму сам. Вы одиноки на этом Пути, многим потребуется целая жизнь, многим не одна жизнь, но доходят все... Дойти никогда не поздно... и потому, я Вам радуюсь.

6. #11 Алаферн ( 43). Архипыч.

-Что, дед, пиво кислое? Воевал бы похуже - пил бы баварское.
(подслышано у пивного ларька)

Мы тогда с ним не на шутку разругались из-за пива, и я, осердившись, поволок ящики к резервному "гнезду".
Ишь, пивовар, хренов, - думал я, - за "Жигулевское" ему обидно. За всю страну не вспоминает, а "Жигулевского" не уступит.
К слову сказать, мы с ним часто ссорились. Мне казалось, - неуживчивым человеком был Николай Архипыч. Хитреца и прижимистость крестьянская в нем часто брали верх. Думал я, что к нему в расчет и попал вторым, чтоб идейность поднять. Архипыч с удовольствием и наставительно рассказывал только про куйбышевские пивоварни, не замечая насмешливости вопросов товарищей, на остальные темы отшучивался многозначительными прибаутками, будто знал что-то неведомое для других. Даже на политпросвете вопросов не задавал, с комиссаром обычно беседовал недолго. А в тот вечер был молчалив. Сползал со взводным на задний пригорочек, и вернувшись, велел к полуночи переползать потихоньку на запасную позицию, мол к утру командиры "горячего" ждут, а позиция "фрицами" пристрелена. А как ей быть не пристрелянной, когда степь вокруг, и кроме мятого щитка нашего "максима" глазу зацепиться не за что? На том и порешили: как стемнеет, будем менять дислокацию. А пока темнело, и лежали мы укрывшись шинелками на жесткой цимлянской травке, решил я его про хмель расспросить.
Но он глянул на меня и глаза отвел. Тут я ему и ляпнул про баварское пиво. Что на меня нашло?
Уже жалея, что затеял разговор, возвращался я, тащить "максима", выставленного на задний скат окопа, когда немец приступил... Вторая мина легла в метре от Архипыча и засыпала пулеметную точку. Какая по счету досталась мне, я уже не узнал. А пива я тогда еще не пробовал.

Возвращаться в себя не хотелось. Тело состояло из несчитанных воющих ран, мысли разливались огнем в неизвестные стороны, мучительные краски лезли в глаза. Каждый звук лупил по ребрам и почкам. Доктор с теплыми и мягкими руками трогал пульс, что-то говорил, а я пытался слушать ртом и отвечать ушами... Я подолгу лежал, наивно прячась от мучений за видимостью сна, но ждал этих касаний, чтобы, открыв глаза, увидеть хоть что-то хорошее. Доктор был единственным, кто не причинял боли. Даже небритый красноармеец, вливавший мне какой-то навар в неплотно сжатые губы, заставлял шевелиться испуганное горло. Потом, когда я пытался ходить, я все равно не мог поверить, что это плен. Тогда я ни во что не мог поверить. Меня еще не было.
Осознал я себя и мир вокруг, только когда услышал про Баварию. Знакомое слово шевельнуло неясные образы, и во всем теле проснулась давно заглушаемая усталостью боль. Я переспросил полицая, и он лениво объяснил, что с Полтавщины не только девок, но даже чернозем увозят в полон, - трудиться на баварских полях. А пиво я впервые попробовал только через два года, в лагере под Вентспилсом.
Красную Армию добивали где-то за Уралом. Москва и Ленинград были уничтожены, раз в неделю кто-нибудь из нас, удавленный кошмарным выбором перед строем военнопленных и под строгим взглядом господина помощника начальника лагеря, убивал своих товарищей. В тот раз табуретку выбивал я. Когда ноги Виктора перестали судорожно царапать доски помоста, я опустился на землю и стал ждать, что сейчас умру. Но вместо смерти ко мне подошел неопрятный круглолицый охранник и стал поднимать на ноги, чтобы отвести в барак. В руке его я увидел бутылку. Пиво было баварским, и я со смиренным ужасом понял, что больше нет ни Куйбышева, ни пивоварен, ни "Жигулевского", которое мы все мечтали попробовать отступая по ростовским и цимлянским степям.

Особист, по странному стечению обстоятельств, не обладал воображением, и не мог себе представить чем, кроме угрозы смерти и побоев, можно "заставить" человека совершить предательство. Я встречал таких на этапах. Они никогда не понимали, кто заставлял их писать доносы и анонимки на самих себя. А "Жигулевского" я попробовал только через десять лет, после амнистии, когда с дочерью Архипыча ездил в станицу Староорловскую, показать, где похоронен ее, пропавший без вести, отец. Много позже, мотаясь между Женевой и Гамбургом, где мои бригады монтировали оборудование, довелось пить пиво в Мюнхене.
И хоть я пил пиво всего трижды в жизни - спасибо тебе Архипыч за то, что ты отстоял мое право выбирать, какое пиво пить.

7. #19 mar ( 39). Обычная Ленинградская история

Промороженный до звона трамвай со скрежетом тащился по ночному Питеру. Пассажиров было всего человек пять, в том числе - Людмила с дочкой.

В окно вплыла подсвеченная фонарями церквушка-новострой, трамвай остановился. От дверей несло холодом.

Людмила отвернулась. Дочка удивленно посмотрела на ее застывшее лицо.

- Я неделю назад встретила тут Нину. Нинель Игоревна которая. Помнишь?

- Конечно.

- Она мне покаялась. В церковь подалась - и покаялась. Выглядит ужасно, вся в черном.

Дочке было смешно представить крепкую, яркую, всегда подтянутую Нинель Игоревну - бывшую олимпийскую чемпионку и доцента одного из ВУЗов в черных тряпках - она ее знала с детства.

- Помнишь, бабку хоронили? Я вещи разбирала: ничего от деда у нее не нашла. Вообще ничего - все, видно, выкинула.

- А дед причем? - Помнишь, у меня платья были в шкафу яркие, крепдешиновые? Мне их отец подарил. Единственный раз виделись: бабка запретила. Он во время войны второй раз женился - ему сказали, что дом наш на Крестовском разбомбили, и что дочка с женой обе погибли. А мы в это время в гости ходили к Гуте, в больницу, она нас тем, что в котлах смывала, подкармливала: так и живы остались.

Он военно-морским офицером был, а после войны работал начальником порта в Мурманске. Случайно узнал, что все-таки живы, бабку нашел - а она его выгнала. И денег ни копейки не взяла. Работала вагоновожатой, мы с Нинкой, чтобы деньги сэкономить, в школу ее трамвая всегда ждали:

Трамвай тронулся дальше. Людмила говорила медленно, дочка слушала: об этом деде в семье не говорили никогда.

- Он меня у школы встретил, когда я заканчивала уже, в мае. Это был праздник, по Невскому ходили, платья накупили, туфли, сумочку, накормил в кафе меня и Нинку. Мы договорились, что он будет письма писать на ее адрес.
Она помолчала.
- И ничего. Ни одной строчки не было. Нинка говорила - нету. А оказалось - писал сначала каждую неделю. Потом реже, конечно.

Лицо у Людмилы как-то сразу постарело.

- Она мне говорит - толстая такая пачка, все сохранила, принесу, отдам, мне батюшка сказал - отдай. Он в Махачкале живет - последнее письмо оттуда пару лет назад пришло. Я сказала - не нужно. Жизнь прожита, заново не переделаешь:

- Что ее в церковь понесло, не знаешь? Никогда ни в бога, ни в черта, насколько помню, не верила, - спросила дочка.

- Одиноко ей, - ответила Людмила. - Совсем одиноко.

8. #27 Сципион Африканский ( 37). Лекарство от одиночества.

Свеча громко потрескивала догорая. Слабеющие лучи света медленно отступали, под натиском набирающей силу темноты, скользя по деревянным стенам. Меж покрывшихся трещинами бревен - земля, на небольшом столе - грязная посуда.
Едва свечка погасла, выбросив к потолку тонкую струйку дыма, раздалось недовольное ворчание.
- Кто опять забыл потушить свечу?!
В ответ послышалось сопение и сонное причмокивание. В комнату ворвался солнечный свет, через щели в двери, которую казалось, сколотили так небрежно специально, чтобы был свет и свежий воздух, ведь окон нет.
В углу что-то зашевелилось под грязными, рваными одеялами. Показалось старое, морщинистое лицо, встряхнуло седой бородой и пару раз кашлянуло. Старик, морщась от привычных болей в пояснице начал вылезать из-под одеял, сев поудобней на кровати, окинул задумчивым взглядом небольшое жилище. Надо бы ещё одну комнату вырыть, а то уже тесно, подумал он. Затем недовольно посмотрел на две кровати у противоположной стены. От этих пользы никакой, только дрыхнуть умеют.
- Эй! А ну подъём! Накройте-ка на стол, не дайте деду с голодухи помереть!
- Щас, только сон досмотрю - донеслось с одной кровати. На другой ещё сопели.
Старик, покачав головой, подошел к столу. Так и знал, все вчера съели, придется в лес идти за ягодами. Натянув грязные штаны и рубашку, нащупав в полутьме трость, старичок направился к выходу. Над дверью висела небольшая икона, от старости и грязи уже нельзя понять, чей образ на ней. Старик, прошептав молитву и перекрестившись, открыл на первый взгляд непрочную дверь. В лицо тот час ударил свежий воздух, а яркий свет на миг ослепил.
Окружающий землянку лес приветливо зашумел, плавно закачались верхушки деревьев. Тут и там стали раздаваться птичьи голоса. Прикрывая глаза ладонью, старичок выбрался наверх. В комнату ворвался яркий солнечный свет, вырвав из мрака стол и три кровати, на двух из которых недовольно заворочались.
- Чтоб, когда вернусь, дров приготовили!
Оставив дверь открытой, старик, прихрамывая, направился к лесу. По пути остановился возле двух крестов, один покосился от старости, второй, воткнут в землю недавно. Перекрестившись и прошептав молитву, старичок пошел дальше.
Чувствую, еще одну комнату все же придется делать:
:

- Кто говорил, что это увлекательно?!
- :
- Кто говорил, что это полезно, интересно, да еще можно заработать?!
- Ну, понял, понял. Ошибся немного, подумаешь.
- Ошибся немного?!!! Да ты хоть знаешь где мы?!
- : нет.
- Вот и я не знаю! И хватит на компас пялиться, толку от него, что от тебя.
- :
- Это ж надо было додуматься купить по дешёвке часы компас на китайском рынке, хвастаться всю дорогу, что много сэкономил, поторговавшись, а на полпути выяснить, что у них стрелки железные!!! Двое друзей медленно шли по лесу, водя над землей, металлодетекторами. Солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев. Плечи приятно оттягивали тяжелые рюкзаки. Впереди шел высокий парень, в желтой кепке и без устали отчитывал соседа. Последний, внимательно изучал часы, и время от времени вздыхал
- А все же кой чего мы нашли - попытался оправдаться провинившийся.
- Ладно, Андрей, прощаю, ты был прав, когда говорил, что в этом лесу много всяких древностей. Загоним найденное какому-нибудь коллекционеру, и можно будет погулять.
Два друга решили подзаработать, став черными археологами. Но это решение ни к чему бы не привело, если б до Андрея не дошли слухи про одну, напичканную 'старыми сувенирами' поляну. С которой юные искатели тащили множество найденных вещей.
- Как-то странно получается:
- Что не так?
- Если про это место многие знают, то почему до сих пор не перерыли вдоль и поперек?!
Андрей пожал плечами:
- Да ладно тебе Вань, что искали - нашли, теперь надо только выбраться отсюда.
- И то верно, последнее препятствие.
- Вообще то единственное:
Стволы деревьев вскоре расступились перед путниками, показав небольшую землянку и два торчащих из земли креста рядом с ней. Один покосился от старости, второй, воткнут в землю недавно. Друзья остановились, совершенно сбитые с толку и с пути.
- Даже представить страшно, как далеко мы отклонились от маршрута,: здесь должна была быть дорога:
Они стали медленно подходить к домику, привычно водя металлодетекторами над землей. Дверь распахнута, внутри грязно и ни одной живой души вокруг.
- Может, тут дезертиры отсиживаются, а сейчас просто отлучились - Андрей предположил, и тот час получил подзатыльник.
- Не говори ерунды! Если бы они здесь жили, то:
Металлодетектор радостно затрещал над одной из могил. Иван еще раз провел им рядом со старым крестом, и на дисплее прибора высветилась надпись: золото.
- Ух ты, золото нашел! - Андрей вскрикнул из-за плеча друга.
- Вижу: Ну так что,: копать будем?!
- : могилу??
- А что такого? А если там золото партии?!?
- Или сережка, на дисплее ведь не сказано сколько там?
- Как бы то ни было я отсюда уходить с полупустыми руками не намерен - сказал Иван, решительно воткнув лопату в землю.

:

Старик, прихрамывая, шел обратно домой. По пути тростью приподнимая листки, искал грибы и ягоды.
- Скоро наступит ночь, надо поторопиться - подумал он вслух.
Ветки упрямо цеплялись за грязную одежду, бороду, хлестали по морщинистому лицу. Вскоре дед вышел к землянке, потирая покрасневшую щеку и беззвучно ругая себя, что пошел через кустарники, там хоть грибов много, да короче, но ветки беспощадны к непрошеным гостям.

:

Андрей, свесив ноги, сидел на краю вырытой ямы, и довольно улыбался:
- Знаешь, чем отличается археолог-дилетант от археолога- профессионала?
- Щас лопатой врежу!
- Говорил же я, что там золота не больше чем у нас в крови.
- Маленькое золотое колечко лучше, чем ничего: ты ничего не слышишь? - спроси Иван.
- Нет, а что я должен слышать?
- Скребется будто кто-то:
Вдруг друзей едва не оглушил внезапно раздавшийся вопль.

- А-А-А-А-А. Что вы делаете бандиты!! Как посмели могилу осквернить, вот я вам!
На друзей, размахивая тростью, несся старик, точнее старался просто идти быстрее. Но остановился у вырытой могилы отдышаться.
- Дедушка, спокойно, это не мы тут все раскопали - быстро проговорил Андрей, испуганно мотая головой, может тут есть еще люди,: дезертиры с автоматами.
Старик недоверчиво покосился на парней.
- Э-э-э. Да, это не мы, тут уже было вырыто:
Дед пожал плечами.
- Может это и к лучшему, я как раз собирался вырыть новую могилу, в общем, и старая еще может послужить,: а вы кто такие?
- Туристы.
- В нашей-то глухомани?! - теперь старик смотрел на них как на психов.
- Нет, мы просто заблудились, скажите, а как добраться до ближайшей дороги?
- Ночь скоро, волки выйдут охотиться на мелкое зверье, медведи на волков: Переночуйте лучше у меня в землянке, так безопаснее - предложил старик.
В подтверждение его слов за спинами друзей раздался леденящий кровь волчий вой.
- Да мы собственно не против, если вокруг волков много.
- Очень много.

:

Старик зажег новую свечу. Язычок огня, как живой, подрагивал, потрескивал, пытался сорваться и убежать.
- Вон там две кровати, можете занять - сказал дед, небрежно махнув в сторону.
- А с вами еще кто-то живет?
- Да, два внука, но они куда-то убежали: Да ладно, не волнуйтесь я этим лоботрясам даже двери не открою, хотите медовухи? Сам готовил. Друзья кивнули, ведь делать все равно нечего.
- Конечно, почему бы и не попробовать.
Старик, порывшись под кроватью, достал двухлитровую банку. Иван и Андрей скептически посмотрели на странную жидкость. Вскоре банка уже наполовину опустела.
- Классный напиток! Почему он раньше мне не попадался - сказал Иван и осушил очередную кружку.
Андрей, зевнув спросил:
- А где тут туалет?
Старик покачал головой и указал на дверь. Андрей непонимающе поднял бровь:
- Но я на улице туалета не видел.
Дед, вздохнув поднялся.
Мириады звезд воцарились на небе. Дверь землянки со скрипом открылась, Андрей едва ли не вылетел оттуда. Осмотревшись, пошел к ближайшему дереву, но остановился возле оскверненной могилы. Как стыдно, старик нас приютил, а мы:, подумал Андрей. Вдруг, он услышал, как кто-то скребется. Иван не шутил, интересно что там. Склонившись над ямой, парень начал прислушиваться. За спиной раздались тихие шаги.
- Вань, я тоже что-то слышу - сказал Андрей и развернулся, перед ним возник старик с лопатой.
- Вы че: - Андрей не успел, было договорить, как старик со всей силы ударил по голове.

:

Боль пронзила все тело, сознание стало медленно возвращаться. Андрей попытался развернуться, но не смог. Темнота не отступала, дышать становилось все труднее. Руки уперлись во что-то твердое, парень начал ощупывать то, что оказалось впереди. Он ничего не мог увидеть, поэтому пытался на ощупь понять, где оказался. Через несколько мгновений понял и ужаснулся.
Старик не спеша, засыпал гроб землей. Лопата привычно вырывала куски земли и бросала на деревянную крышку.
- Никто не умеет пить медовуху кроме меня - довольно приговаривал дед, поглядывая на второго парня, валяющегося связанным у входа в землянку.

:

Утром к землянке подошли двое парней в грязных, рваных одеждах.
- А-а-а. Вернулись, интересно, где это вы шлялись?! - старик недовольно смотрел на пришедших.
- Извини дедушка, сам сказал ведь дров наколоть, вот мы и кололи.
- Ладно, зла не держу. Кстати познакомьтесь, это Андрей и Иван, теперь они ваши братья - сказал дед, показав на стоящих у стены - ну а мне пора идти.
- Ты куда?
- Пойду закопаю то, что они раскопали, может еще кто придет - ответил старик поднимаясь.
На миг он увидел, что в землянке нет никого кроме него, почувствовал будто он все это время жил один, говорил сам с собой, ел за нескольких и так уже много лет. Встряхнув головой, бросил в пустоту:
- Вы тут познакомьтесь, а я пойду.
Никто не помог ему выйти, ничего не сказал, не спросил. Старик, прихрамывая, направился к лесу. По пути остановился возле трех крестов, один покосился от старости, второй и третий, воткнуты в землю недавно. Перекрестившись и прошептав молитву, старичок пошел дальше.
У входа в землянку стояли четыре фигуры, четыре тени, четыре призрака, которые никто не может увидеть кроме похоронившего владельцев заживо в земле, пропитавшейся кровью предков.

9. #3 Carapax ( 36). Лекарство от одиночества

"Лекарство от одиночества..."

Петров Женя положил перед собой чистый лист и задумался. Одно название будущего рассказа выводило его из себя и выбивало из колеи. "О чем, ну о чем можно здесь писать! Как от Петрова ушла жена? К Сидорову, а он запил и благополучно спился? Или нашел молодую дуру и - о чудо, чудо! алулйя! - она его за водку полюбила, а он ее за состраданье к ней? Мечта всех брошенных алкашей и неудачников... Нет, это не тема. На эту тему писать - решительно невозможно!"
Придя к такому выводу, он взял в руки карандаш и словно бы наперекор обстоятельствам застрочил быстрым, убористым почерком:
"Когда от Сидорова Коли ушла жена - к Петрову, преуспевающему писателю и соседу по лестничной площадке - Сидоров резко сдал и запил, а Петров, наоборот, бросил пить и быстро преуспел еще больше."
Вот так!
Начало понравилось. Женя довольно хмыкнул, но взял себя в руки - нет-нет-нет, не время расслабляться! В таком же точно стиле - энергичном, немногословном, где-то даже резком - необходимо удержаться втечение всего рассказа. То есть еще странииц трех... А значит работать, работать и работать!
Посерьезнев, Женя задумчиво поднял к потолку глаза и закусил нижнюю губу. На потолке сидел комар.
Комар сидел прямо над ним. Или стоял? Скорее стоял... Или висел? Да, скорее висел... Интересно, как это они так - висят? Не на присосках же... Вот африканская лягушка-древолаз - та на присосках. Поэтому с легкостью забирается по поверхности с отрицательным углом наклона. Как альпинист... Альпинист тоже может, но с помощью веревок, вбитых крючьев и карабинов. И выглядят они при этом нелепо... Как лягушка-древолаз - когда взбирается по отрицательному склону без крючьев, веревок и карабинов.
Вопрос: какая между ними разница?
Ответ: там где альпинисту нужны веревки, крючья и прочие карабины, африканская лягушка-древолаз, чтобы выглядеть нелепо, обходится одними голыми лапками. За что их, возможно, и ценят гурманы, любители французской кухни...
Комар подорвался и полетел в сторону кухни.
На запах пошел, должно быть...
Женя вытянул губы трубочкой и медленно скосил глаза - сначала влево, на пыльный телевизор, беззвучно показывающий пыльный от времени ужастик - "Лавкрафт! Вы не знаете, что наделали! Вы еще поплатитесь!" - потом вправо, на неприбранную постель и замерший рядом в выжидательной позе пылесос, готовый к пыле...сосенью, пыле-сосанью... В конце концов это скучно!
Он снова возвел очи горе. Комар не вернулся.
В конце концов, это скучно... Почему обязательно жена? Почему обязательно ушла? Человек что, без жены уже не может стать одиноким? Ха...
Женя горько усмехнулся. Прожив достаточно бурную и долгую жизнь, он знал наверняка - может. На самом деле случаются вещи и посерьезней, бывают вещи и посложней...
Он со вздохом перечеркнул написанные строчки и начал заново:
"Многие думают, что почувствовать себя одиноким человек может только потеряв кого-то из близких - супруга или друга, детей или родителей. Но на самом деле это не так. На самом деле для этого есть гораздо больше причин. Далеко ходить не надо - взять, к примеру..."
В коридоре послышалось негромкое треньканье телефона.
Кого еще там, как всегда не вовремя...
Женя нащупал ногами тапочки, подошел к холодильнику, снял трубку.
- Алле?
- Алле, Женя?
Чувствовалось, что женский голос на том конце возбужден. Во всяком случае, явно пытается скрыть нотки радости.
- Женя, мы уже едем! И везем... да-да, что обещали! Надеюсь и ты сделал то, что я тебя просила?
Ура! Урра! Урраа-ура-ура!! Дальше Женька почти не слушал. Ему хотелось прыгать от радости и кричать во всю силу молодых легких: "Уррра-а!"
Но он не мог. Статус кво и все такое... К тому же, надо ж было что-то отвечать?
- Э-э... просила?
- ... ты пропылесосил? ты заправил постель? пыль - вытер с телевизора? Я так и чувствовала, что нет. Жень, ну раз в год-то, а? Ну такую ведь малость прошу? Вобщем, у тебя на все про все есть полчаса, поторопись!
Мама отключилась.
Молодой человек, улыбчивый и склонный к romantique на бытовые темы, вприпрыжку ринулся исполнять свою часть договора... Ему сегодня на день рожденья подарят щенка, живого!!
Будущий, между прочим, великий писатель...
А "Лекарство от одиночества" осталось лежать на столе. Забытым, до лучших времен...

10. #10 Великолепный Ариец ( 36). Царь и Пруст

Жили-были царь, министр финансов, и народ, и всем им было ужасно одиноко. Царь правил, министр финансировал, народ внимал и обсуждал, и все равно было одиноко, хоть плачь.

Министр, правда, помимо финансирования, еще и речи говорил. Встанет, к примеру, и говорит - в результате дискуссии, референцирующией о кореллировании четвертой производной дедюссированно было инкрезирование всерегионального масштаба на дисконт.

Но это мало помогало.

А тут появился вдруг парень среднего роста, звать Пруст. Никакого отношения к знаменитому писателю парень этот не имел. Просто звался Пруст, и все тут. И вот идет Пруст по улице, и видит - стоит лоток, и лоточник огурцы продает народу. Пруст посмотрел-посмотрел, как бойко торговля идет, подбегает к лоточнику, и бац ему по морде! Лоточник падает. Тогда какая-то дородная дама с флегматичным сенбернаром на поводке решила вступиться за лоточника. Но только она произнесла вступительную фразу, сказав - ты чего это? - как Пруст ей тоже по морде - бац! Дама брык и лежит себе. Сенбернар тявкнул для порядку один раз и опять задумался. Народ возмутился и хотел было Пруста схватить, но Пруст, не будь дурак, убежал. Быстро так. И вот бежит он к станции метро. А там какой-то в пальто, с интеллигентным таким лицом, вежливый, пытается пройти, а автомат его не пускает. И, который в пальто, думает, что же это я сделал не так. И с этой стороны к автомату подступается, и с другой. Ищет причину непонимания. Тут Пруст к нему подбегает, и хрясть его по морде! Который в пальто упал, а Пруст через автомат перепрыгнул, бежит к эскалатору. Но остановился, что-то вспомнил. Который в пальто поднимается на ноги. Пруст возвращается, перепрыгивает через автомат, и опять - бац ему, который в пальто, по морде! Тот опять падает. А Пруст опять через автомат прыг, и спускается в метро.

На платформе стоят две дамы и один мужчина, обсуждают политическое мироустройство. Пруст к ним подбегает, даме одной по морде бац! Та на спину хлоп! Мужчина только собрался вступиться и Прусту по роже засветить, как Пруст его опередил и дал ему по роже первый. Вторая дама в крик, но Пруст ей пенделя бац! А тут как раз поезд подъехал, и Пруст в него сел. Мужчина хотел было за ним погнаться, но Пруст из поезда выскочил и опять мужчине по роже - бац! Мужчина - брык! Пруст в вагон - скок! И уехал.

А в вагоне какой-то мужик под гитару поет песни про одиночество. Весь вагон рыдает. Пруст к нему подбегает, гитару выхватил у него, а певцу по роже - бац! Гитарой по оконному стеклу - хрясть! Тут на него попытались навалиться, но он прыг туда, прыг сюда, гитарой машет. Потом выбросил гитару в окно. Тут как раз станция. Пруст на платформу прыг! За ним толпа бежит, а он от нее, по эскалатору вверх.

Выбегает - министерство финансов прямо перед ним. И какая-то возмущенная делегация стоит. Пруст быстро смешался с возмущенной делегацией, и, которые за ним бежали, так его и не нашли. А возмущенная делегация заходит в министерство и идет прямо в кабинет к министру финансов. Он ее, наверное, ждал. Думал, может скрасят они мне одиночество мое несусветное. Швейцар дверь в кабинет открывает, делегация заходит и предъявляет резонные, мирные требования резонным, мирным голосом. Министр приветливо улыбнулся, кивнул, и говорит - Я, господа, о дисконте не первый квартал дискутирую, и поэтому:

Но не успел он договорить то, что там дальше было, потому что Пруст вдруг на стол - прыг, и министру по морде сверху кулаком - бац! И еще, и еще, несколько раз подряд, а потом ногами его, ногами. Делегация опешила, и даже собралась Пруста схватить, но он стул взял и в окно стулом - бабах! Рама, осколки вниз летят, кто-то кинулся к окну преградить Прусту путь, но Пруст ему по морде - бац! И в окно - прыг! Все кинулись к окну, но это было обманное движение со стороны Пруста, потому что он не на землю спрыгнул, а на карниз, и по карнизу к другому окну, а оно открыто было. Он в это открытое окно запрыгнул. Все оборачиваются, какой-то из делегации бежит к Прусту, а Пруст ему по роже - бац! Тот брык! А Пруст через дверь убежал. Бежит через приемную, не удержался, остановился, к секретарше длинноногой крашеной подбегает, по морде ей - рррраз! Она в крик. А он монитор ее со стола схватил, и об паркет этим монитором - бах! И убежал.

Бежит дальше по улице, смотрит - большой такой мужик стоит, степенный. Пруст к нему прыг, по морде бац, а мужик не падает. Тогда Пруст смотрит - идет девочка и везет рядом с собой самокат. Он у нее самокат отобрал, мужику большому самокатом - бац! Тот брык! А Пруст на самокате уехал. Девочка плачет, родители ее утешают, тут Пруст возвращается на самокате, родителям, каждому отдельно, по морде - бах! Тут уж позвали городового с жандармами, но это они поздно позвали - Пруст опять уехал на самокате.

И вот прибегает он во дворец к царю, а тот страдает одиночеством. Тогда Пруст прямо к трону прыг, царю по морде бац! Царь закричал, и тогда Пруст ему еще раз засветил. Царь по кабинету бегает, а Пруст за ним, и лягается. Царь орет. Тут вдруг царь чувствует, что Пруст за ним не гонится. Остановился. Где же Пруст? Нету Пруста. Царь украдкой подходит к трону. Тут Пруст из-за трона выпрыгивает, бац царю по морде!

Царь зовет охрану. Прибегает охрана. Старается схватить Пруста, но он очень верткий. Тогда охрана начинает молотить кулаками во всех направлениях, надеясь, что попадет в Пруста. И, естественно, попадают они друг в дружку, а Пруст вокруг бегает и стебается. Тут царь не выдержал, да как было заорет - Что же я, даром что ли вам, олухам, зарплату плачу?! - но про зарплату уже не вышло, потому что Пруст на него прыгнул и по морде - хрясть! И еще раз! И убежал.

Некоторое время все себя чувствовали, ну, не то, чтобы не очень одиноко, но, по крайней мере, сносно.

11. #24 Nata ( 35). Премия.

- Неужели это случилось!? Неужели я сделала это!? Неужели я получила ее?!
В который раз эта мысль ласкала сознание женщины, словно плотская утеха ласкает разгоряченное тело.
Господи, сколько лет жизни она отдала этой премии, этой славе, этому признанию! Сколько бессонных ночей, исписанных страниц, копий и исправлений. Сколько агентов и редакций. Сколько порогов и захлопнутых перед носом дверей. Сколько людей, надменно и нехотя смотрящих на ее литературное творение, которое им предстояло прочесть. И вот - она добилась! Добилась, чего хотела! Добилась вопреки им всем и своему нищему безвестному прошлому. Добилась вопреки всему!
И теперь она знаменита и богата! И теперь она просто звезда! Утонченный профиль, ниспадающие локоны шикарной прически, дымящаяся сигарета в золоченом мундштуке - она была безумно довольна собой. Огни ночного Парижа красочно сверкали отблесками в ее красивых голубых глазах. Шикарный балкон в двухэтажном люксе впускал в комнату ночное дуновение ветра.Бархат штор вторил ему плавным покачиванием: Заветная пластиковая карточка с золотым тиснением послушно лежала в ладони.
Теперь она независима и известна, и, казалось, ничто не может помешать ей наслаждаться ее новым счастливым состоянием.
:
Но дни текли. Текли безудержно и бесконечно. Как бы ненароком, но настойчиво и неизбежно смывая все ненужное с ее души. Вдруг оголяя что-то, давно забытое. То, что всегда оставалось чистым, несмотря на пласты жизни, слоями напрессованными на эту чистоту.
Однажды, в жаркий парижский полдень, сидя в маленьком привычном кафе, женщина опять вдруг почувствовала знакомый холодок, подкравшийся к горлу. Она схватила сумочку и пошла прочь. Все быстрее и быстрее. Почти бегом, пытаясь спастись от этого холода, теперь все чаще и чаще давящего грудь: Задыхаясь,она остановилась, закрыв лицо руками. Бежать от себя было бессмысленно. Этот холод сбил наконец все преграды, так тщательно и, увы, тщетно выстраиваемые ею. Призрачные и ненадежные преграды из верениц похотливых и алчных мужчин, льстивых безликих поклонников, дорогих вещей и авто, многочисленных банковских карточек. Этот холод острой болью ворвался наконец в сознание, забившись ледяной мыслью в висках - а ведь она одна, совсем одна в этом городе, в этом обществе, в этом мире.
:
Взлетная полоса осталась далеко позади. На фоне моросящего осеннего дождя парижские улицы, становясь все меньше и меньше, казались ей сегодня такими неуютными: Она, опустив ресницы, тихонько заснула. Она летела домой.
:
Казалось, они едут бесконечно долго. Европейская машина не так-то легко преодолевала специфику российских дорог.
- Жан, миленький, побыстрее, прошу тебя, - в который раз просила она. Водитель лишь вздыхал, болезненно морщась при каждой встряске Рено на дорожных ухабах.
Верстовые столбы пролетали перед ее глазами, как пролетали теперь в ее сознании такие ожившие и яркие воспоминания. Воспоминания ее деревенского детства, так долго глубоко и не востребовано хранившиеся в ее душе. И вдруг она почувствовала - вот она, та самая чистота:
Последние два километра до родной деревни она прошла пешком, отпустив водителя. Прошла, упиваясь запахом земли и такого безбрежного неба. Прошла, как когда-то ходила из школы домой.
Сердце бешено колотилось. Слезинки двумя ручейками катились из глаз. Вот они, деревенские домики. Вот она, старая колхозная площадь. Почти никого, безлюдно, только старик да несколько женщин, продающих картошку.
Вот и церквушка, в которой ее когда-то крестили:
Она вдруг упала на колени и зарыдала. Надрывно и тягуче, то с болью, то с облегчением выбрасывая из себя все накопившееся за долгие годы. Почти так, как случалось много лет назад, в студенческой общаге, когда после неумеренного количества выпитого она тяжело и страдальчески рвалась над унитазом: Выворачивая наизнанку кишки и захлебываясь рвотными массами.
Сейчас же выворачивалась наизнанку ее душа. Оголяя давно забытые детские струнки родины:
Еще сегодня утром, в изящном белом пальто от Диор, благоухая изысканными духами, эта женщина спускалась с трапа парижского самолета, приземлившегося в Шереметьево. И многих, ой скольких же многих просто будоражило от взгляда на нее. Как водится, женщин - от зависти, мужчин - от желания. А сейчас - сейчас она сидела коленями на земле, на грязной деревенской улице, размазывая слезы по бледному лицу. А они все катились и катились:
- Глянь, посмотри-ка, Сергевна! Что ж она, дура, пьяная что ль?
А разряжена-то прям как артистка с телевизора. Но теперь-то пропало ее белое пальтецо, от нашей-то грязищи! - захохотал старик, беззлобно так захохотал, заразительно так, весело.
- Ну что ж ты, бесстыжий, а! Чего ржешь-то! Видишь, женщина нездешняя, богатая, по всему видать,наверно обронила что-то, может кошелек, а может колечко, раз на коленках-то стоит! Господи, да что ж она так плачет-то?!
- Так ей и надо, богачке, да и не убудет от нее! - продолжал смеяться старик.
- Да тебе-то какое дело, хрыч ты старый! Видишь, плохо человеку! Сергеевна, бросив свою картошку, поспешила к женщине.
- Милая, ты что, ты что же это так плачешь! Чего потеряла-то, а?
Теперь уже смеркается, не найдешь уже: Ну-ка вставай, пальто-то уже совсем испачкала: Пойдем-ка ко мне, у меня и постель чистая есть, и сухарики к чаю. Автобус-то в город теперь только завтра придет.
А утром выпал снег. Его белая, искристая сущность слепила глаза, переливаясь всеми цветами радуги на ярких лучах солнца. Две женщины в серых пуховых платках заливисто смеялись, скрепя валенками на крыльце покосившегося домика.
Пришел ослепительно солнечный зимний день. И желтая банковская карточка, потерянная кем-то на дороге, была теперь лишь невзрачным куском пластика, не смеющего поспорить и с каплей солнца, до невыразимости ярко блистающего над деревенской церквушкой.

12. #26 Рамзес ( 33).

Савоаф проснулся. Уже одно это было удивительно. Приговор, вынесенный ему Советом, был однозначен - вечность. Наука рассы яхвов давно победила смерть, как впрочем и все остальные проблемы, за исключением может преступлений. Да и те за тысячи лет представлялись всего одним случаем - им, Савоафом. Вечный сон пожалуй был единственным выходом.
"Но видимо и у техники есть предел", подумал он, вылезая из саркофага, служившего последнему яхву ложем на протяжении милиардов лет. Вызвав экран Савоаф остолбенел. Предела техники не было. Это и в самом деле был конец. Вселенной в которой он родился более не существовало. Вещество и энергия равномерно распределились в обозримом изменрении, жизнь давно иссякла. Лишь произведение древней расы охраняло ее в теле Савоафа до самого конца. Савоаф осел на мерцающий пол.
Один. Вся вселенная в мозгу одного существа... Не способного на смерть, не имеющего возможности жить.
Савоаф включил Мозг. Полуразумный компьютор коробля-тюрьмы еще больше удивил его. Последний из своей расы (все-таки нашедшей способ бежать из умирающей вселенной, но забывшей о отбывающем наказание преступнике) Савоаф стал наследником всей ее технологии, прежившей коллапс вселенной. Кроме одного трюка - пути побега. Савоаф застонал. Это была более жестокая пытка чем он мог себе вообразить. Бессмертие, всемогущество и... одиночество. Навсегда.
Поднявшись, яхв ударил ладонью по саркофагу. "Должен быть выход!", застучало в его голове. Но выход был только один - вернутья в ласковые обьятья сна в саркофаге. Савоаф уже приготовился отдать одну команду как вдруг его осенила идея. Страшная, невероятная... но это был выход. Мышцы его напряглись програмируя нейроимпульсами Мозг. Вся мощь древней расы еще раз сослужит службу этому миру. Теперь, пока он будет спать, она вновь соберет всю материю Вселенной в одно место, наполнит энергией. Потом будет взрыв и формирование планет, и насыщение спорами с ДНК (его ДНК!) новообразованного космоса... Когда нибудь условия станут достаточно благоприятными чтобы зародилась жизнь. А когда есть жизнь, где-нибудь обязательно зародится разум... И тогда... только тогда Мозг разбудит его. Савоаф, последний из расы яхвов, обвиненный в психической неуровновешенности, преступник осужденный за немотивированное насилие, улыбнулся. Он больше не будет один. Никогда. Погружжаясь в сон, Он разлепил скованные улыбкой губы, и отдал последнюю команду.
- Да будет свет.

13. #28 nastya ( 32). Письмо

"Здравствуй
Сегодня дождь, долгожданный дождь: Я смотрела в окно и разговаривала с тобой. Смотрела на темную улицу, на одинокие фонари, на мокрую землю.
Иногда я скучаю по тебе. Иногда я ищу тебя глазами среди прохожих. Зная, что не встречу. Зная, что ты где-то, среди хороших людей, среди своих хороших вещей. Надеясь, что тебе сейчас хорошо. Нет, я не надеюсь, я знаю, что тебе хорошо.
Мой милый Друг? Мужчина? Чужой? Скорее, просто человек. Дорогой моему сердцу человек. Такой близкий: Близкий моей душе. Настолько, что слово "душа" переста-ет быть словом, понятием, частью, а становится единственной формой моего существования. Ты же знаешь, со своим телом я не особенно в ладах (улыбаюсь )
А ведь все это не нужно: эти бумажки, строчки, точки: многоточия, черт возьми.
Я писала их тебе, пишу, и буду писать. Без "но" в начале предложения:
Заразная вещь - клавиши, мигающий курсор: Упорно и нагло мигающий курсор. Я уже не думаю о тебе, я забыла о тебе, я просто тупо смотрю на эту страницу
Прости, пожалуйста прости. Я похожа на больную шизофренией
Прости меня, солнышко. Прости мою слабость. Ты же знаешь, у меня в этом мире ни-кого нет и не будет. Потому, что я просто не способна на это - на то, чтобы было иначе. Нет, это не одиночество, которого следует бояться, ты тоже это знаешь. К тому же я переста-ла понимать смысл этого слова "одиночество", честно. Я перестала чувствовать желание что-либо понять. Но я не перестала чувствовать. Я видимо просто что-то живое, и у меня есть мое маленькое местечко в этом мире. И ты улыбаешься мне.
Хочу рассказать тебе про сон. Ты мне почти никогда не снился, а тут вдруг приснил-ся. Это была больница. Меня куда-то везли, видимо больную. А ты почему-то был врачом: Меня остановили возле тебя, и ты протянул ко мне руки. А я к тебе. Но только на одну мину-ту. А потом наши руки стали разъединяться, медленно и нежно соскальзывая друг с друга: Это было похоже на то, как легкое перышко скользит по воздуху, тихо, но неумолимо падая на землю. Почему-то мне это очень сильно запомнилось: как твои теплые и мягкие руки прощались с моими. И все, конечно больше ничего, сон кончился. Но это было так красиво - и так грустно
Все, больше не хочу, не буду. Я представляю сейчас, когда пишу, тот момент, когда ты это читаешь: Может быть, глупо, в очередной раз глупо
А знаешь, нет, не глупо. Я просто по-человечески скучаю. Я хочу иногда слышать твой голос и еще самую малость - желать тебе доброго утра и доброй ночи все остальное у нас уже есть
А теперь, прямо как в дурном романе, хочется написать "конец". Опять улыбаюсь: Господи, я наверно никогда не смогу тебе всего сказать. Но я все же попробую, можно?"
Аккуратная стопка неотправленных писем пополнилась еще одним сложенным вдвое листочком. Но и сегодня, как и вчера, боль, бегающая туда-сюда от живота до горла, так и не прошла.

14. #25 Бывшие Пузо ( 30). Лекарство от одиночества. Или Когда сам себе друг.

Я совсем не нервничал. Я знал, что за этот эксперимент мне заплатят много денег. Тогда мы с Маринкой поживем! Тогда мы не будем знать, что такое голод, не будем знать, что такое секонд хэнд. Она пробовала меня уговорить, говорила, что не в деньгах счастье, что это опасно. Но я то видел, как ей живется. Пусть будет опасно. Зато сейчас я себя чувствую героем. Высокооплачиваемым героем.
Меня уже везут в реанимацию. Доктор по ходу объясняет как это важно для науки и для многих людей. Мне все равно, лишь бы мне дали деньги. Легкое покалывание, это мне вводят тот самый препарат, который важен для многих людей. Странно, вроде ничего не изменилось. Дикая боль поразила меня. Пытаюсь подняться, но на руках ремни. Я прикован к кушетке. Закрыл глаза, стараюсь усмирить боль. Не выходит. Мозг как будто разрывается надвое.
Ужасный треск в голове и все стихло.
Я открыл глаза. К моему удивлению исчезли доктора, ученые, кушетки, даже сам центр исследований. Кругом было пусто. Даже стен не было. Просто пустота. Меня охватила паника. Бескрайняя пустота! И я в ней один! Что со мной сделали? Почему я не в центре исследований.
Раздался голос:
- Успокойся, ты здесь не один.
С перепугу чуть в обморок не упал. Голос раздался четкий, уверенный. И он, он как будто исходил из меня самого.
- Кто ты? Где ты? - крикнул я в пустоту.
- Я твой друг, твой единственный друг в этом мире. И не нужно так кричать! Мы делим с тобой одно тело.
- Как? Не может быть! Уйди из меня! Уйди из моей головы! Это мое тело!
- Не кричи! Ты думаешь, мне приятен твой крик? А если я буду кричать?
Послушай:
Ужи пронзила острая боль, в голове как будто били кувалдой по колоколу.
- Хватит: Хватит.. - еле выговорил .
Все стихло. Тело повалилось на землю, если можно назвать это землей, и наслаждалось тишиной.
- Хочешь ты того или нет, но мы с тобой тут в вдвоем. И лучше нам поладить.
Я сдался:
- Хорошо. Как тебя зовут?
- Зовут? Можешь просто называть меня 'эй ты'.
- Эйт. Я буду называть тебя Эйт.
Так прошло мое знакомство с новым другом. Сколько мы с ним пробыли в этом месте, которое я условно окрестил 'Пустотой', неизвестно. Мне казалось что годы. Но это время я не скучал. Эйт оказался отличным другом и собеседником. Сначала он травил меня анекдотами, потом мы разговаривали по душам, выкладывали все свои проблемы, открывали скрытые комплексы, плакали. Как жаль что в 'Пустоте' нет напитка для души. Очень бы помог. Я рассказал ему обо всех своих проблемах, раскрыл перед ним душу. Он выслушал меня, надавал советов. Действительно у меня никогда не было такого преданного друга! И вряд ли когда-нибудь будет:
- Эх, когда выберемся отсюда, ты обязательно посмотришь на мою жену! - как-то мечтательно произнес я.
Эйт ответил с испугом:
- Выберемся? Зачем? Мы ведь хорошо проводим время здесь. Нам никто не мешает! И кто такой жена?
- Ну это ты паря загнул. Нам тут конечно хорошо, но там у меня жена! Ох, елки зеленые! Она ведь волнуется! Сколько я здесь нахожусь а? Надо срочно выбираться.
- Жена твой друг? А я тогда кто? Я ведь твой самый лучший и единственный друг! Зачем тебе жена?
- Что ты глупости говоришь? Жена это жена! А друзья это друзья. Сначала жена, потом друзья!
- Что ты кричишь на меня Петр? Зачем ты повышаешь голос? Ты забыл? Вспомнив боль, я замахал руками:
-Нет, не забыл. Извини, но Маринка, то ради чего я согласился на эксперимент. Она для меня важна.
- Важнее чем я? Ее ведь здесь рядом нет! Она ведь не помогала тебе оставаться в рассудке. Благодаря мне ты все еще жив. Разве она твой друг? Она всего лишь жена.
- И что же мне бросить ее ради тебя?
- Да! Мы ведь друзья:

Концовка первая.

Доктор отвязал ремни. Помог мне подняться. Горячо сказал:
- Вы нам очень помогли! Не дожидаясь результатов, мы ввели препарат в производство. Он уже помог многим одиноким людям! Они теперь не одиноки. Их друзья в них самих. Кстати ваша жена ждет вас в коридоре, деньги получите на выходе.
Я быстро переоделся. Вышел в коридор. Маринка! Маринка! Быстрым шагом я пошел к ней.
- Так это и есть та, ради которой ты меня бросил? - раздался голос в голове.
- Эйт! Это Марина! Я тебя не бросал. Ты по-прежнему мой лучший друг.
- А кто она? Избавься от нее.
- Да ты что? Низачто!
- Тогда это сделаю я.
Маринка не видела меня. Она дремала сидя на стуле. Рука Эйта потянулась к карману с ножом. Рука Эйта? Да это же моя рука! И ножик мой! Я всегда его ношу в кармане, отбиваться от хулиганов или карманников.
- Эйт что ты делаешь?
Ответа не было.
- Эйт успокойся! Не надо.
- Успокойся Петр. Это ради нашей дружбы.
Я пытался убрать нож обратно. Ничего не выходило.
- Эйт, если ты сделаешь это, мы больше не друзья.
- Потом, ты скажешь мне спасибо.
- Убирайся из моей головы! - уже вслух кричал я.
Марина проснулась и увидела меня. Понимая, что сейчас произойдет, я побежал по коридору. Пробежал мимо Марины, направляясь к стене.
- Нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! - завопил Эйт. В его голосе отчетливо слышен страх. Сильнейший удар, падение.
- Дорогой! Дорогой! - Это Марина. - Дорогой, что с тобой? Ты бежал сломя голову и с ножом в руке!
- Все хорошо Мариночка. Пошли домой.
На выходе охранник отдал мне конверт с деньгами. Мы вышли на улицу. Свежий ветер ударил в лицо. Я сделал шаг и тут же столкнулся с каким- то человеком.
Человек отшатнулся, проговорил:
-Кто это? Не знаю. Твой друг? Нет! Ты мой лучший друг. Раз он нам не друг пошли дальше.
Я глубоко вдохнул свежий воздух. Эйт умер. Его убил я. И совсем не жалею. Теперь половина человечества обзаведется такими друзьями. Но мне такой единственный друг не нужен. Поймав удивленный взгляд Марины, улыбнулся.
- Пошли в ресторан! Теперь пора гулять!

Концовка вторая. Короткая.

Доктор отвязал ремни. Помог мне подняться. Горячо сказал:
- Вы нам очень помогли! Не дожидаясь результатов, мы ввели препарат в производство. Он уже помог многим одиноким людям! Они теперь не одиноки. Их друзья в них самих. Кстати ваша жена ждет вас в коридоре, деньги получите на выходе.
Я удивленно обернулся на доктора.
- Кто он? Не знаю. Он твой друг? Нет, мой друг ты. А кто в коридоре? Мой не друг. Друзья? Самые лучшие друзья!

15. #9 Егор Алексеич Воронежский ( 30). ФУТБОЛ И ШУБЕРТ

Екатерина поставила кружку на покрытую толстым слоем лака поверхность дубового стола, запахнула халат, и вышла из сверхсовременного, шведами построенного, коттеджа. Полдень. Солнце торчало неподалеку от зенита. Кругом раскинулось поле с редкой пыльной травой. Захотелось запеть что-то такое очень древнее, очень русское, что обычно поют удачно вышедшие в свое время замуж сорокапятилетние русские женщины в поле. В голову ничего не приходило.
Андрюха был веселый и неопрятный. Он всегда был такой, и когда они вместе учились в школе, и потом, когда изредка встречались, как старые знакомые, в каком-нибудь кафе. Раньше он был подающий большие надежды ученый. Теперь его отовсюду уволили и он работал в какой-то мебельной компании счетоводом. Не изменился. Рубашка на размер меньше, торчит из штанов, волосы растрепаны, ботинки нелепые, в руке пульт.
- Готово! - сказал он. - Все готово! Сейчас я стул вынесу. Ты не представляешь себе.
Непознанные мужчины хранят в себе тайну. Переспишь - и все становится понятно, и невыносимо одиноко. Утешаешься тем, что на свете все-таки очень много мужчин, со всеми не переспать, и какая-то недосказанность остается вместе с надеждой.
С Андрюхой она до сих пор не переспала, но недосказанность куда-то исчезла, а осталась обида. Она специально вчера долго прихорашивалась, оглядывала себя, любуясь деталями, в зеркале, а он в это время взял и уснул. Она шептала ему в ухо, трогала за плечо, трясла, а он спал. А сегодня утром, когда у нее болела голова, он был уже одетый, вышел, и вернулся только полчаса назад.
Андрюха зашел в дом и вскоре выбежал оттуда с антикварным стулом в руке. Подбежал и поставил стул рядом с Екатериной.
- Садись.
Как одиноко, подумала Екатерина. На ножки стула налипнет глина. Она села, сделав недовольное лицо. Впрочем, недовольное лицо она делала постоянно, но Андрюха не обращал внимания. А от недовольства морщины. Надо будет протереть кремом.
- Смотри, смотри, - сказал Андрюха, кивнув на дом. Она посмотрела. Андрюха нажал кнопку на дистанционном управлении. Внутри дома что-то хрястнуло, будто кто-то выстрелил из детского пистолета с пистонами.
- Видела? - спросил Андрюха.
- Что видела? - мрачно спросила Екатерина.
Андрюха перестал глупо улыбаться и растерянно посмотрел на нее.
- Слышала? - предположил он.
- Ну, слышала.
- А что слышала?
- Треск.
- Треск?
- Да.
Андрюха задумался.
- Треск, - повторил он. - Треск, значит. Сейчас посмотрю. Сиди тут пока.
Он побежал в дом. Стоило ради этого тайком покупать билет, врать сплетницам-соседкам, таким же, как она, содержанкам на Кипре, ехать сперва в Марсель, из Марселя в Петербург (чтобы не увидел ее кто- нибудь ненароком в Шереметьево), добираться в пыльное подмосковье, а оттуда, забрав Андрюху с его походным мешком, мчаться сюда на машине бывшей подруги, которую пришлось щедро одарить, чтоб язык за зубами держала. Как тоскливо! Могла вместо этого детей повидать, подумала она, ожидая укола совести. Как они там? Руслан учится в Германии, Марианна развлекается в Барселоне. И я им, скорее всего, не нужна. Но вообще-то мать должна же иногда видеть детей. Даже если детям до нее дела нет. Совесть молчала.
Андрюха снова выбежал из дома. У него была странная походка. Еще в школе про него кто-то сказал, что он 'передвигается со знанием дела'. Действительно. За все время, что Екатерина его знала, он ни разу не споткнулся, не упал, не оступился, не повернулся неловко, несмотря на общую расхлябанность.
Андрюха снова велел ей смотреть и снова нажал кнопку на пульте. На этот раз рвануло так, что все стекла в коттедже повылетали к чертовой матери.
- Видела? - с надеждой спросил Андрюха.
Не поворачивая головы, Екатерина скосила на него глаза, а затем снова перевела их на коттедж.
- Идиот, - сказала она.
...
В детстве Андрюха играл в футбол, поскольку так было принято. Его обычно ставили в ворота, потому что пускать его играть в поле было глупо. Андрюха был не просто вратарь, он был сверхвратарь. Пропускал мячи он очень редко, и каждый раз казалось, что он делает это специально. Забить ему, когда друзья упрашивали не пропускать, было невозможно. Двигался он не быстрее других, особенно ловок не был, прыгал неуклюже, но всегда совершенно точно знал, откуда, с какой скоростью, и по какой траектории, полетит мяч. И спокойно, без всяких усилий, вытаскивал его из воздуха, или отбивал. Если бы игру дворовой команды увидел бы кто-нибудь из профессионалов, ищущих новые таланты, Андрюху бы непременно взяли куда-нибудь, в какую-нибудь специальную спортивную школу, и вскоре он бы стал сначала местной знаменитостью, а потом мировой. Но никто не приходил смотреть на игры, а сам Андрюха не упрашивал родителей свести его куда-нибудь, в какой-нибудь футбольный клуб, в секцию. Ему было неинтересно.
...
Допустим, думал Андрюха, сидя на скамейке в городском парке и листая блокнот - вот зеленый цвет. Он бывает разных оттенков. Теплый, холодный, приятный, ядовитый, отдающий то в синеву, то в желтизну. И вот коричневый цвет. Где-то у меня было уравнение... впрочем, сейчас не до уравнения, надо все упростить, иначе никогда не пойму. Потому что уже лет двадцать не понимаю. Допустим, человек воспринимает зеленый цвет так, как большинство людей воспринимают коричневый. А коричневый как зеленый. Как он об этом узнает? Никак. Он привык - он видит зеленый цвет, а все вокруг говорят - коричневый, он так и запоминает. И никакой прибор не докажет, что восприятие другое. Со звуком сложнее. Если человек воспринимает частоты в обратном порядке, это можно доказать и показать. Наверное. Где-то у Шевчука было уравнение. Впрочем, сейчас не до уравнения. Звук и запах, в отличие от света, вкуса, и осязания, не передаются мгновенно. Свет тоже не передается мгновенно, но сейчас речь не об этом. Задержка, в конце концов, настолько мала, что можно ее не учитывать. Звук. Уши. Звук воспринимается ушами. Частота и сила. Посмотрим. Вот Шевчук... позвольте, вот у Шевчука ошибка в уравнении. Шевчука надо бы застрелить за такие ошибки. Вечно он все путает, Шевчук. Звуковики вообще всегда все путают. Локаторщики. Кретины. Жалко Катька уехала! Надо было выставить другую мощность. Она бы все поняла, она, Катька, умная, не то, что Шевчук. Шевчук такой дурак, каких поискать. Представитель фирмы, мобильниками торгует. Вот и торговал бы, это и есть его призвание, а он уравнения зачем-то в юности сочинял. Надо бы съездить к Катьке. Катька на Кипре живет. Ничего не понимаю. Хорошо, предположим, вместо звука человек слышит нечто. Не менее определяющее, чем звук. Или заодно определяющее звук? Что же тут, две разных волны одновременно регистрируются? Так не бывает. Вкус глазом не определишь. Свет ухом не отличишь. Нет, волна одна. Но никаким прибором ее не уловить, поскольку приборов, кроме моего кустарного, нет. Человечество вообще не склонно предполагать, что кроме его пяти чувств существуют еще какие-то, поэтому и приборов нет. Кстати, чего от меня хочет Катька? Чего я от нее хочу - понятно. Я хочу понимания. Кроме Катьки, меня никто слушать не желает. А она чего хочет? Неожиданно согласилась приехать. Через всю Европу. Может, она хотела со мной переспать? Вроде, нет. Я ее с детства знаю. Хотела бы - сказала бы раньше. Да и зачем я Катьке.
...
В Дюссельдорфе всю ночь шел дождь, и в номере было очень уютно. Красивый парень лет двадцати восьми лежал рядом с Екатериной, глядя в потолок. Екатерина делала вид, что спит. Она была безумно удивлена и даже счастлива. Тому было несколько причин.
Неуютное кафе. Дюссельдорф очень неуютный город, противно- индустриальный. Мужественное лицо этого итальянца, или испанца, но не грека, привлекало ширококостных дам. Они прятали глаза и не решались с парнем заговорить, а Екатерине очень не хотелось обратно на Кипр. Она выбрала конспиративный маршрут, передвигаясь по железным дорогам сюрреалистическими зигзагами, но одиночество упорно пристраивалось рядом с ней в каждом купе, в каждой гостинице, на каждой улице. И вот она здесь, и парень ей приглянулся, и она решила, что терять, в общем- то, нечего. Парень сначала попытался острить на ломаном французском, а она в ответ попыталась выразить презрение к его издевкам, тоже на ломаном французском. Потом они выпили по два бокала вина и оказались в ее номере. После чего последовал первый в жизни Екатерины оргазм. Этого она совершенно не предвидела.
Она делала вид, что спит, но на самом деле не спала, а следила. То есть, она думала, что следит. Она всю жизнь думала, что хорошо умеет следить. Вот парень встал и бесшумно начал передвигаться. Открыл чемодан, порылся в карманах пальто, нашел бумажник. В общем, ничего страшного. Но вот паспорт он совершенно зря забрал и сунул себе в карман. Зачем ему ее паспорт? Сегодня паспорта так умело подделывают, что красть настоящий просто глупо. Сколько за ее паспорт ему заплатят? Десять евро?
Испанец или итальянец, но не грек, убедился, что дама спит, и, выскользнув из постели, быстро и бесшумно оделся и направился к чемодану. А это что такое? Таскаются по миру с фотоаппаратами. Нет, бумажник не здесь. Наверняка в пальто или в сумке. Он намеревался уже было открыть шкаф, как вдруг почувствовал спиной ее взгляд.
Он резко обернулся, включая ослепительную испанскую, или итальянскую, но не греческую, улыбку. Кровать была пуста. Она стояла перед дверью, в халате, успела надеть, и смотрела на него.
- Зачем паспорт? - спросила она на ломаном французском.
- Какой паспорт? - удивился он. - Хочешь, я спою тебе серенаду?
- Нет. Я не люблю музыку, - сказала она.
Она хотела сказать - я ничего не понимаю в музыке, в детстве мне говорили, что у меня нет слуха, но я просто не разбираюсь, что в музыке хорошо, что плохо, совершенно не трогает, родители меня брали с собой в филармонию, а мне было очень скучно, а подруги слушали другую музыку, и тоже было скучно, и вообще музыка меня раздражает, и ты меня тоже ужасно раздражаешь, не потому, что разочаровал, а потому, что ты кретин, мы могли бы с тобой провести месяц вместе, и было бы весело и не одиноко, а ты все испортил зачем-то, придурок. Но она недостаточно хорошо знала французский, чтобы произнести такую длинную высокоинформативную фразу.
- Уходи, - сказала она. - Я зову полицию.
Она открыла ему дверь и протянула купюру. Он хотел было гордо отказаться, но решил, что это будет глупо, и взял купюру.
...
Что именно слышит Екатерина вместо звуков, не знает никто. Никто, кроме Андрюхи, ни о чем не подозревает, даже сама Екатерина. А сам Андрюха - обыкновенный человек, с обыкновенными чувствами. Правда, у него очень хорошая реакция. Но людей с хорошей реакцией не так уж мало.

16. #7 Трувор ( 27). Бег от одиночества

Казалось все должно быть просто замечательно, но на душе было тоскливо и неприятно. Кронис медленно шагал к своему любимому месту у Великой пропасти. Мелкие камушки разлетались из-под сапогов, а тень как-то мрачно скользила впереди. Кронис видел могучие плечи тени, отменную фигуру воина, и ту темную грусть в походке. Воин размышлял о своей жизни, о племени, о том, как зимой они будут безбедно жить. Недавно племя собрало огромный урожай, а зимой будут перекочевывать соседи, на которых он поведет свой отряд. Это значит будет и новое оружие и новые женщины, а старых продать в рабство воинствующим соседям - пусть потешатся. Кронис помнил, что его собираются после смерти вождя поставить во главе племени. Но на душе было так одиноко. Мимо проплыло старое засохшее дерево, значит скоро пропасть, вот уже видна темная полоса провала, и ноги сами понесли быстрее. В небе как-то странно парил орел, то падал к земле, то взмывал в высь, но вокруг не было ни единой жертвы. Казалось, птица собиралась удариться о землю, но в последний миг передумывала и взмывала с новыми мыслями о мироздании. Викинг зябко повел плечами, по спине неуклюже стукнула перевязь с секирой, а на поясе брякнули два метательных топорика. Да, он был непобедим, но что-то грызло изнутри, заставляло непобедимого воина ронять ночью слезы в шкуры постели. Никто не видел его печальным, но никто не знал, что творится в его душе. Казалось мир должен быть великолепен: молодая и здоровая женщина, что родит здоровых и сильных сыновей, любовь племени, всегда хорошая охота: Но почему так одиноко? Впереди пропела пропасть, это опять камнепад, но его голос такой печальный. Это раньше камни падали с веселым звоном, с дерзкой скорость, норовя попасть по большим собратьям и сорвать их в пропасть, а теперь: Он медленно шагал вдоль обрыва, теперь только далекое дно невесело грозило острыми камнями. Орел словно следовал за воином, все время кружил над ним, чувствуя горечь мыслей героя. И вот, наконец, то самое место, где Кронис всегда придавался размышлениям, тот камень, отшлифованный ветрами. Воин устало рухнул на него, снял с головы серебряный обруч. Дерзкий молодой ветер сразу же игриво растрепал волосы, бросив на лицо пару прядей. Кронис медленно поднял могучую длань и взял прядь. Губы невесело растянулись в грустной улыбке, воин рассмотрел пару седых волос. Да, подумал он, всего тридцать два, а уже седею, а что дальше? В голове было пусто, только горечь одиночества на душе. Недалеко на землю сел орел, его темные глаза были полны печали. На крыле было светлое пятно, и Кронис сразу узнал эту птицу. Он со своей самкой вили гнездо в горах, рядом с племенем, но они всегда парили в небе вместе.
- Что, потерял любимую?
Могучий голос, сорванный в битвах и привыкший повелевать, прозвучал так мягко и нежно. Орел только поправил крылья, грустно взглянул на воина и подошел к пропасти. Между воином и орлом на самом краю рос цветок. Кронис невольно засмотрелся на это смелое и отчаянное растение, что выросло на камнях.
- Да, брат: - Он печально посмотрел в пропасть. - И ты одинок. А знаешь, мы с орлом тоже ищем лекарство от одиночества. У него самка погибла, говорят, ее видели падающей со скалы.
Казалось, цветок кивнул, но это всего лишь молодой ветерок играл над землей.
- А знаешь, я тут песню сочинил:
Шаг, еще как это страшно,
Пред глазами жизни миг,
Но теперь уже не важно,
Как я жил, чего достиг.
Жизнь моя в тупик зашла,
Дальше жить нет больше смысла:
Все потерял, жизнь зря прошла:
Шаг, пред глазами вдруг повисла
Картина жизни, что прожил.
Я вспомнил первую любовь.
Как жизнью я ей дорожил.
При встрече вдруг вскипала кровь,
Цветы, подарки ей дарил.
Я к ней стремился вновь и вновь,
Но друг меня опередил.
И снова сделан шаг широкий,
Вон край той пропасти большой,
И мир останется убогий,
Душа ворвется в мир иной.
Вдруг вспомнилось, как был ребенком,
С друзьями вместе коней воровали.
Как с тем тонконогим вороным жеребенком,
Дни напролет веселились, играли.
Как с деревянными мечами
На замки вражьи нападали,
В зыбучих тонули мы песках,
Во льдах чужбины замерзали.
Мой друг тогда с коня упал,
Потом рыдал я у могилы,
Тогда впервые смерть я увидал,
И мир до смерти опротивел:
  Он запнулся, по щеке сползла слеза. Тот погибший парень был не просто другом с которым атаковали выдуманные замки колдунов, а старшим братом.
- А может ну ее, жизнь эту? К черту все послать и забыться?
Орел заклекотал и приблизился к воину. Теперь он сидел на расстоянии вытянутой руки. Цветок как-то странно кивнул воину и согнулся под легким ветерком в пропасть. Мир наполнялся кровавым цветом, солнце кровоточило и медленно опускалось за горизонт. Кронис вынул секиру и любовно погладил лезвие.
- Соскучился по битвам дружище?
Полированное лезвие бросило кровавый отблеск в глаза. Орел заклекотал и взмыл в небо. Воин наблюдал, как птица отважно парит над пропастью.
- Не могу! - Взревел он, по щекам заспешили горячие струи. - Как одиноко, почему Боги, почему? У меня ведь есть все:
Ответом ему был протяжный ответ орла. Кронис посмотрел на цветок, тот перегнулся через край и уронил в пропасть лепесток.
- Да, да: - Воин как-то победно улыбнулся, а плечи расправились. - Да, вы оба правы. Я знаю лекарство от проклятого одиночества. Готов ли ты принять его? Цветок опять кивнул и в пропасть сорвался второй лепесток - слезинка.
- Тогда встретимся на небесах.
Он взмахнул топором, и легкий стебелек с готовностью отделился от корневища и упал на самый край. Воин убрал секиру и поднял цветок.
- Вот теперь ты свободен, свободен и я.
Рядом с ним мелькнула тень. Орел, сложив крылья, падал в пропасть, его победный клекот заставлял кипеть кровь.
- Да, дружище, да. Ты тоже познал лекарство освобождения.
Ответом на крик была тишина, орел освободился от тяжести одинокой жизни. Воин победно вскинул руку верх, в кулаке был зажат цветок. Заходящее солнце окрасило лепестки в кровавый цвет. Победный родовой клич потряс воздух, пропасть зовуще отозвалась эхом. Воин сделал шаг. Никто не видел счастья на его лице, не видел гордо поднятую голову, слезы счастья, что срывало встречным ветром. Только полет к свободе и зажатый в руке цветок с единственным лепестком.
На следующий день его тело нашли. В руке был зажат лепесток, а рядом покоился орел. На изуродованном лице люди племени видели победу, победу от одиночества и горечи жизни.

17. #4 Агасфер ( 27). Я теперь не один

Сегодня девятое... Впрочем, какая разница, какое сегодня число по старому календарю старой эры.
Сегодня день третий. День третий после Апокалипсиса. День, а точнее, вечер, когда я, скорее всего, последний человек на этой планете, могу сесть, дабы поставить последнюю точку в скорбной летописи человеческой истории.
Позавчера я еще надеялся, что это просто эпидемия, и что это локально. Вчера я молился, чтобы Он призвал и меня. Сегодня, когда на третий день все вокруг мертвы, молчит радио, и только вой собак слышен за окном, я вынужден признать, что случилось то, что рано или поздно должно было случиться.
Человечество грехами своими переполнило чашу Его терпения, и сейчас над всеми и над каждым где-то идет суд. Страшный Суд. Только для меня и там не нашлось места.
Забавно. Как оказалось, за своевременное неоказание помощи я был наказан больше прямого предателя: Вероятно в этом есть свой глубинный смысл. Но все же это выше понимания человеческого.
Одиночество и скитание стали моими вечными спутниками. Почему-то перед глазами стоит цирк. Это была Франция середины XVI века. Сколько их скиталось по дорогам средневековья - с изувеченными компрачикосами уродцами и фабрикованными чудесами? Но в этом цирке чувствовалось что-то особенное. Его артисты не были уродами в полном смысле этого слова. Просто они были иными. Что-то роднило меня с ними, и я даже захотел к ним прибиться, но они никого к себе близко не подпускали.
- Не сейчас, - сказала тогда Арабела, и одарила меня единственным поцелуем. Просто поцелуем, но я запомнил его на века.
Я потом долго искал этот цирк. Даже дольше, чем это соотносилось с короткой чело-веческой жизнью. Но так и не нашел.
Зачем я это пишу? Кто и когда сможет прочитать эти заметки? Наверное для себя. Ведь иногда надо поделиться мыслями хоть с кем-то, пусть даже с чистым листом бумаги, дабы наконец полностью осознать положение самому.
Когда-то я принял свое проклятие, чуть ли не как награду. Нет, сначала я просто Ему не поверил. И лишь через двадцать лет осознал, что действительно перестал стареть, и что дама с косой проскальзывает все время рядом, но в стороне. Иногда я даже звал ее. Но она только насмешливо улыбалась мне своей леденящей душу любого смертного улыбкой.
А Он таки напоследок поступил гуманно. Помню в сорок пятом в Хиросиме я думал, что началось. Но это была только атомная бомба...
Как я оказался в Японии? О, это долгая история... А впрочем, куда нам спешить?
Я много скитался по матушке Европе, и к началу ХХ века осел в милом местечке на юге Украины. Потом Революция. Забавно было после читать описание моей смерти от рук петлюровцев! Они-то пытались, но разве в их власти противостоять Его воле? А дальше сложилось так, что влился я в Белую гвардию. Сам удивляюсь почему, но так получилось. Казалось бы, сам Бог велел идти в гвардейцы Ильича. Но получилось, что я не мог предать нескольких русских друзей. Так уж получилось. И кто бы что не думал, а не таким уж я был падлой.
Уходил я с остатками русской армии долго. Через... В общем, через всю Россию, пока не оказался в Харбинах, где опять совершенно случайно меня не переманила японская раз-ведка. Так я стал самураем. Не смейтесь, именно для меня было сделано исключение. И в конце концов я не сгорел даже в атомном огне, хотя это было и очень больно. Думаю, Он по-казал мне тогда Ад.
А потом я вернулся в Россию, точнее на Украину, в то же местечко. Там уже жили со-всем другие люди, и меня никто не помнил.
Женщины: Как быстро они старели, и мне приходилось уходить, дабы не вселять подозрения своей вечной молодостью. Дети... Как больно было потом украдкой наблюдать за их похоронами!
Теперь все было проще. Мертвы все. Все, кроме меня... И братьев наших меньших... Последний Homo Sapiens. Старик Линней хорошо окрестил нас так.
Конечно, пройдут миллионы лет, и кто-то из них займет наше место... И я буду вдвойне чужим в этом новом мире, даже если помогу его построить. Зачем? Но ведь что-то мне надо будет делать?
Помню один разговор. Это было на светском салоне перед самой Первой Мировой. Тогда на таких салонах собиралась самая разная публика, и буквально затащить туда могли кого угодно, вне зависимости от звания, сословия, et cetera. Лишь бы человек был интересным. А я, без ложной скромности, был всегда интересен.
Так вот, какой-то смешной человек рассказывал тогда о расах, живших до нас. Лемурийцах и атлантах. Так живо рассказывал, что я даже ему поверил. Точнее не поверил, а так, в душу зерно надежды запало. Может быть, и среди этих рас был кто, осужденный на такое же проклятье? И я не одинок?
Интересно, а новые люди, что произойдут от шимпанзе или орангутангов, будут ли они вспоминать нас, как мы - атлантов?..

***
И тут зазвонил телефон. Дрожащей рукой он поднял трубку, бешено боясь нажать не ту кнопку и сбить звонок.
- Bonsoir! - словно из глубины веков прозвучал далекий, но чертовски знакомый го-лос Арабелы. - Вот и твое время настало присоединиться к нам.
Он не был в силах вымолвить ни слова, и скатившаяся по щеке слеза упала на подоконник. Они нашли его сами.
'Сколько же раз качался этот маятник? И последние становились первыми, но вечные скитальцы оставались вечными скитальцами, - подумал он. - Но слава Богу, я теперь не один.'

18. #20 Леша Т. ( 23).

***Лекарство от одиночества***
Так странно. Как можно дойти до того, чтобы спрашивать у Интернет- поисковика лекарство от одиночества? Несколько лет назад я и представить себе не смог бы, что буду это делать. Слалом судьбы:
Ха! Что такое одиночество?
У меня не было никаких романтических историй с несчастной любовью, последующей депрессией и дальнейшим отдалением от людей. Ведь это обычно называют одиночеством? Это не одиночество, а скорее потакание безмерной самовлюбленности. У меня все было гораздо проще и обыденней. Я просто устал жить так, как прожил до этого всю жизнь. Дом-работа-дом пять дней в неделю по восьмичасовому рабочему графику. Оклад, о котором многим остается только мечтать и завидовать молодому успешному перспективному специалисту. По выходным походы по магазинам с целью реализации заработанных 'либеральных ценностей'. Я был счастлив приобретению нового дивана, на который больше любовался, чем использовал по назначению; я не мог обойтись без велосипеда и сноуборда, на которых ни разу не прокатился, зато другим мог говорить, что у меня есть хобби кроме работы; не реже, чем раз в месяц я менял мобильные телефоны. До сих пор не могу забыть, как я на самом деле считал, что 'именно эта вещица' сделает меня счастливым на очень долгое время, но за новой вещью непременно приходила такая же уверенность насчет какого-то другого предмета. Впрочем, все мои друзья жили так же, как и я. Вся наша дружба заключалась в том, что мы собирались вместе и обменивались рассказами о недавно приобретенных вещах. Твой собеседник спрашивает тебя о твоих вещах, чтобы иметь возможность рассказать о своих.
В таких условиях не может быть ни любви, ни ненависти. В какой-то момент я просто понял, что мне абсолютно безразлично все, что меня окружало. Меня совершенно ничто не трогало, я мог часами сидеть и пялиться в ящик или листать каталоги. Однажды кто-то назвал меня мизантропом, т.е. тем, кто ненавидит людей, на что я не задумываясь ответил, что я их не ненавижу, мне на них просто насрать.
В тот самый момент, как я считаю, я и стал ощущать свое одиночество, т.е. и стал, по сути, одиноким, хотя реально вокруг меня ничто не изменилось. Я прекрасно осознал, что будучи постоянно окружен другими людьми ты можешь быть бесконечно одинок, даже более, чем если бы ты был один.
Глядя на других людей, я понял, в чем суть моего одиночества. Во мне не было никакой грусти, печали, с которыми постоянно отождествляется одиночество. Нет. Суть в том, что мне было совершенно все равно. Полное безразличие - вот квинтэссенция реального одиночества. Когда тебе не все равно, у тебя, по крайней мере, есть твой внутренний мир; но я - искалеченный правильной жизнью, личность, сформировавшаяся на куче бессмысленных эмоций вместо нескольких стоящих переживаний - я остался пустым треснувшим стаканом, человеком, оставшимся на обочине жизни.
Я никак не мог продолжить жизнь каким-либо из возможных путей, казавшихся реальными. Более того, я не мог вернуться к прежнему образу жизни. Очень скоро я бросил свое перспективное рабочее место, возможность карьерного роста, тех, кого называл друзьями. Приятно сознавать, что ты не один из них, а один из других. Из экономических соображений я начал сдавать свою трехкомнатную квартиру в центре города, а сам снял комнату на окраине.
Среди люмпенов спальных районов я почувствовал себя свежее, но ненадолго. Жизнь оказалась слишком ясна, предсказуема, последовательна и здесь. Не было ничего такого, чем я мог бы удивиться. Возвращаясь домой, я молился, чтобы на меня напали в подворотне и избили до полусмерти или чтобы в моей квартире случился пожар и я едва спасся бы. Я не был способен любить, и я хотел хотя бы ненавидеть кого-нибудь. Но я не мог. Если я не видел смысла в каких- то геройских или любых других поступках, то я хотел хотя бы испытать животный, неподконтрольный, спонтанный ужас перед чем-либо, но о нем, как говориться, даже во сне мечтать было нечего. Понимание того, что все создано умом разрушает самый страшный ад. Но создает новый ад - ад безразличия. Все было до предела понятным, неинтересным.
В своих поисках избавления от одиночества я начал пробовать разные методы. Сначала я часто посещал питейные заведения. Люди, приходившие туда, постоянно жаловались на жизнь, рассказывали о своих проблемах, а я сидел и просто слушал, мне нечего было сказать. Я даже пытался специально придумать заранее, о чем говорить, но все это казалось настолько пустым, что сразу пропадал какой-либо интерес к разговору вообще. Ты должен что-то сказать, чтобы твой собеседник имел право говорить. Ты не имеешь права высказаться, но обязан говорить. В барах я научился грустить по привычке, т.е. проникаться атмосферой разбитых жизней завсегдатаев бара. Это немного выручало.
Однажды ко мне в баре подсела одна женщина и спросила, почему я такой грустный. Я впервые за долгое время ответил первое, что пришло в голову: 'Я грустный от скуки, а скучный от грусти. Вот такая вот херня'. Она некоторое время жила у меня. Мы молча занимались сексом, а потом она, лежа у меня на груди, рассказывала что-нибудь из своей жизни, пока я курил в потолок. В барах она кокетничала с другими мужиками, чтобы поддразнить меня, но мне было все равно. Однажды она на меня наехала, потому что я совершенно не обратил внимания на ее новое платье. Я сказал, что думал: 'Ты обычная, и до конца жизни останешься с простыми удовольствиями'. А она ответила: 'А ты необычный и останешься один'. Уходя, она добавила: 'Зачем вообще нужны глаза, если они могут быть настолько пусты?!' Я попытался извлечь из этого хоть сколько-то болезненное состояние (или облегчение), но не смог. Вскоре я вовсе перестал пить.
Я попробовал сходить в клуб на дискотеку. Там я просто сидел в углу и смотрел на танцующих, когда ко мне подошел какой-то парень и предложил 'каких-нибудь таблов', я согласился, и мы вместе пошли в туалет. Там я занюхал у него спидов и до конца ночи колбасился на танцполе. Единственное характерное впечатление, оставшееся после - полная разбитость по утру. Потом я еще брал у него план и кислоту. Говорят, наркотики употребляют, ради умножения радости жизни, либо чтобы убежать от ее ужасов. При помощи них я хотел найти в ней либо то, либо другое. Но они - лишь наложение, придаток к сознанию, позволяющий усилить (или ослабить) восприятие окружающей реальности. Поэтому для меня они не стали какой-то альтернативой, отдушиной или чем-то еще.
Когда я в очередной раз подошел к этому парню и спросил, не сможет ли он достать героина, он пронзительно посмотрел на меня и сказал, что 'этим не занимается', однако потом сообщил, что может свести меня с дилером. Что такое героиновый приход? Его бесполезно описывать. Он схож со стремительным полетом в небо, с легким покалыванием всего тела тысячами иголок. Без преувеличения, я не испытывал ничего подобного никогда прежде, и провалялся дома весь день. Я стал вмазываться постоянно. Это давало действительно огромное количество ни с чем не сравнимых эмоций в первое время. Денег с прежней квартиры хватало на это, а больше мне ничего и не было нужно. Примерно через месяц я почувствовал, что приходы уже совсем не такие, как прежде, что уколы стали приносить скорее облегчение, чем небывалую порцию эмоций. Тогда же я узнал, что такое абсистенционный синдром, т.е. ломка. Она принесла мне едва ли не больше ощущений, чем первые героиновые приходы. В поисках ощущений я отказался от эйча и прошел все, что приходится проходить любому слезающему с иглы наркоману. Я завязал не из каких-то там принципов, или дорожа жизнью, нет. Просто я понял, что больше уже не получаю того, что мне это давало. Мучения во время завязки дали мне больше, чем мог дать уже к тому времени героин. А когда физические мучения прошли, осталась лишь полнейшая пустота внутри. Абсолютное безразличие ко всему.
Я понял, что уже ничто не даст мне того, что я испытал. Вернуться в героиновые путешествия не имело смысла, и эта мысль вызывала у меня отвращение. Оставаться в мире сугубой реальности также было не возможно. Тогда я и купил пистолет - старый, но надежный револьвер и коробку патронов к нему.
Я не спеша пришел домой, переоделся в домашнюю одежду, перекусил. Не знаю, почему, но я включил компьютер, перевезенный со старой квартиры, и подключился к Интернету, набрав в поисковике фразу 'лекарство от одиночества'.

Что я дал миру кроме нескольких слов безысходности?
Иногда я ни с того, ни с сего нутром ощущаю кусочек истины, как будто вот-вот пойму, в чем же дело. Но как только я пытаюсь сформулировать свои ощущения, они блекнут, меркнут, мутнеют, и остается только приторно-мутный осадок. Зуд в душе.
Исходя из моих земных деяний, гореть мне в аду. Однако самоубийство спасает душу от дьявола.
Да, пожалуй, я нашел последнее и единственное лекарство от одиночества. После смерти и в самой смерти никто никогда не будет одинок.

19. #6 eLena ( 21). На пороге

“Я не знаю, почему у меня столько недостатков. Я не знаю, кто в этом виноват. Но я не хочу так дальше жить. Мне 21 год, но мой рост 154 см. телосложение так же оставляет желать лучшего. Говорят, мужчине не обязательно быть красивым, но редкие, почти бесцветные волосы, мутные водянистые глаза, заостренные черты лица и веснушки вряд ли украшают меня. Но дело даже не в этом, или все же?..
Уже в 15 лет я понял, что девчонкам не нравлюсь. Стеснялся появляться на улице, говорить о возрасте, начал курить, пить. На учебу было наплевать. К 18 годам понял, что никогда не женюсь и не буду иметь детей.
Единственное, что приносило мне радость в жизни - книги. Я мог неделями не вылезать из квартиры, валяясь на диване и читая, читая, читая:Читал все подряд: детективы, романы, ужастики, даже поэзию и Библию! Там, в неведомом мире я мог быть кем угодно, обладать всем, что украшает мужчину, делает его привлекательным для женщин: Но чем больше я читал, тем труднее было вернуться в реальность, больнее. А еще я обожаю спать и видеть сны. Но сон ведь это маленькая смерть? Недавно я задумался: зачем я живу?
Я. Когда мать умерла, отца я не знаю, я остался один. Даже без друзей, которых я сознательно сторонился. Ведь все они бывали на шумных вечеринках, на которых мне не было бы места. И вот я лежу и думаю: "Что же меня ждет впереди?" По-моему, ничего особенного. Так зачем выходить завтра из дома и покупать продукты. Через неделю все равно деньги кончатся. А заработать я не смогу, пытался:
Все выше перечисленное считаю достаточным для себя основанием для того, чтобы покончить жизнь самоубийством.” Дима перечитал еще раз написанное. Мокрые пальцы оставили след на бумаге. Буквы начали расплываться. Он подумал и потянулся за карандашом. Вода в ванной всколыхнулась от резкого движения и выплеснулась через край. Ковровая дорожка промокла. Тоненький ручеек побежал к двери и нерешительно скопился у неожиданного препятствия. Дима задумчиво наблюдал за ним. Медленно, очень медленно он протянул руку и приоткрыл дверь. Как будто обрадовавшись, ручеек весело выбежал в коридор. Дима внимательно проследил за тем, как тот постепенно худел и вскоре остановился. Вздохнув, Дима захлопнул дверь. Хлынувший в маленькую ванную комнату холодный воздух освежил его нагретое в теплой воде тело. Взяв карандаш с полки, Дима прислонил листок к сырой стене и подписался. Поставил дату. Хотел даже указать время, но лень было вставать и идти смотреть на часы.
Минуту тупо созерцая свой корявый расплывшийся почерк, Дима решал, что делать дальше. Наконец аккуратно, очень аккуратно сложил в четверо намокший тетрадный лист и положил на пластмассовую полку под зеркало.
"Зачем я это делаю, - мелькнула мысль, - Кому это надо?"
дима сознательно резко опустился в воду. Через край опять хлынула вода, но он не обратил на это внимания. По подбородок погрузившись в теплую жидкость, он жадно всматривался в потолок: кое-где отслоилась эмаль, осыпалась штукатурка. Освещающая ванную комнату лампочка еле держалась на тонюсеньком проводке, грозя вот-вот упасть, стоит ее задеть. Осенняя сонная муха как-то жалко, медленно ползла по стене, ежесекундно останавливаясь и чистя лапки. Это была старая муха, отжившая и напастиковавшая свое, готовая уйти в мир иной, но все еще живая, не известно за чем залетевшая сюда и теперь упрямо, но бесцельно путешествующая по потолку и стенам.
Дима взял в руки приготовленное заранее лезвие. "Астера", - прочитал он. Острый метал тускло блеснул в ответ, отразив электрический свет.
"Прав ли ты, дружище?" - в который раз спросил себя Дима, но вместо ответа зажмурился и в слепую полоснул по вене у запястья. Боль, как яркая вспышка, вывела его из сомнамбулического состояния. Бессознательно вытаращив глаза, Дима уставился на : Прямо перед ним, на краю ванны сидел: сидел:
- Черт. К вашим услугам, - отрапортавалось мохнатое существо с блестящими глазками и маленькими рожками. Недлинный, с мохнатой кисточкой на конце, хвостик свисал в воду. Тонкий писклявый голосок привел Диму в чувство.
- У меня глюки? - не совсем вежливо осведомился он.
- Глюки? Хм: А что, на черта не похож?..
- Похож, - закивал Дима.
- Интересно. Ладно, считай, что я - Глюк.
- Ага, - озадачился человек.
- Ага, - озадачил его еще больше черт.
- Ну, и? - нарушил он затянувшееся молчание, - Зачем ты это сделал?
- Что? - не понял Дима.
- Решил покончить с собой! - важно ответил черт, разбрызгивая воду хвостом. Глаза его блеснули. Все так же серьезно добавил, - Болван!
- Кто болван? Я болван. Да ты! - разозлился Дима, - Да я тебя!..
- Что? - резко поинтересовался гость.
- Убью!
- Нет.
- Нет? И почему?
- Потому что я бессмертный.
"И какого черта он здесь взялся", - подумал Дима.
- Ну, вот. Наконец-то вопрос по существу. Хоть это и не по мне, но я должен тебе помочь.
- Обязательно? А без этого никак? - засомневался Дима.
- Угу. Вопрос номер один: зачем ты это сделал?
- Я не хочу отвечать, - ему стало стыдно за свое голое тело, хорошо видное через слой воды. Черт кивнул и уставился на него. Дима смотрел в ответ. Молча. Но скоро не выдержал:
- Не хочу дальше так жить. У меня нет цели.
- Все?
- Все, - нахмурился Дима. - А что еще?
- А еще тебя девочки не любят! - ухмыльнулся черт. - Мальчики, кстати, тоже. Учиться не любишь ты. Работать не хочешь. Даже жить тебе лень.
Диме очень хотелось врезать по этой наглой улыбающейся роже, но что-то остановило его.
- А ты не боишься? - вдруг посерьезнел черт.
- Чего? Смерти? Нет.
- Да нет. Что попадешь в ад?
- А он существует? - только сейчас сообразил Дима.
- Конечно. Ведь я же есть. А где мне быть если не в аду. А что мне там делать в одиночестве, спрашивается? А так, котлы, грешники, вечные муки - это все так мило.
Дима представил себе это. Возможность, что он попадет в ад, ранее им не рассматривалась.
- Так ужасно?
- Угу.
- Нет, - помотал головой Дима.
- Что "нет"? - не понял черт.
- Не боюсь, - иначе ты бы меня не уговаривал. Не по Библии это.
- Библия... Начитался, а про такое простое следствие своих действий не подумал. А Библия, она что? Она не виновата, что в нее всякие умники пишут.
- Ну, а книги, - неожиданно продолжил черт, - столько на свете разных интересных книг, которых ты не читал. Вот, например, в магазин за углом завезли сегодня утром партию фантастики. У-у-у, пальчики оближешь!
- Книги - это конечно. Но денег нет, - тихо пробормотал Дима.
- А музыка? Разве она не прекрасна? Разве ради нее не стоит жить? У нас она под запретом.
- Музыка? Кому она нужна, эта музыка? Она не сможет остановить войны, катастрофа, голод, нищету, смерть. Музыка может приносить удовольствие лишь тем, у кого нет проблем. Остальным не до нее. Зачем вообще она нужна? Для развлечения. Но разве есть у кого-нибудь время развлекаться?
- У меня есть, - вставил черт.
- У меня есть! Я могу слушать ее сутками. Но долго ли я протяну таким образом? И вообще, музыка - лишнее напоминание о хорошей жизни! Черт молчал. Дима отдыхал. Ему давно не приходилось столько говорить.
- А спорт, телевидение, интерес, любовь? - робко и еле слышно произнес черт.
- Любовь? - горько усмехнулся Дима, - Для меня?!
- Ты ни инвалид, ни дебил:
- А толку то?..
- Но ты будешь вечто гореть в аду! - повысил голос черт.
- Буду ли?
- Неужели нет ничего и никого, что могло бы остановить тебя? - упавшим голосом сделал последнюю попытку пришелец. Дима грустно покачал головой, потом вдруг вскинул взгляд на четра и прищурился.
- Как-то бедно торгуешься, черт. А ведь пообещай ты: Я бы душу продал.
Пахнуло серой. Глаза черта зажглись недобрым огнем.
- Слизняк! А мне все жалуются сверху, что справиться с такими как ты не могут. Решил сам проверить. Да, видно, посулы ангельские бедны для вас! Хозяина по-богаче, пусть и жестокого, охота? Да кому ты такой нужен?!!
- Но я...
- Ты жалок. И телом и душой. Ты не прошел испытание. Гореть тебе в гиене огненой!
Силуэт черта стал заметно бледнеть и уменьшаться.
- Подожди! - крикнул Дмитрий. - Я могу посвятить себя искусству, науке, людям: Могу я надеяться попасть в ... Рай?
- Поздно, - был ему ответ.
Силуэт превратился в маленького чертенка, размером не больше мизинца. Он высоко подпрыгнул и исчез. Лампочка над головой качнулась и погасла.
Дима озадаченно смотрел на фонтанчик крови, бьющий из как будто бы только что надрезанной вены. Хотел было встать, но: Ужас закрался в его сердце, когда левая рука сама, повинуясь чье-то воле, взяла лезвие из другой руки и полоснула по ней. Теперь уже два фонтанчика хлестали в темноте. Руки опустились в воду. Пьянящее тепло согрело кожу и свело на нет боль, но холодный ужас в душе не смог бы растопить и жар Ада. Прозрачную воду затемнило кровавое пятно. Скоро вся вода стала багровой. Запах серы исчез не скоро.

20. #21 TR ( 0).

Йети почувствовал внезапную усталость. Туша небольшого, еще теплого лося, невыносимо давила плечи. Колени задрожали, обычно острый взгляд перестал различать переплетение древесных корней, на могучей спине проступила испарина, и Йети понял, что должен идти к Камню. Но что делать с добычей? Йети с облегчением свалил лося на землю. Йети повезло, что он наткнулся на молодого неопытного самца, увлеченно грызшего желтоватый солончак. Лось поздно заметил охотника, охватившего короткую шею животного цепкими жесткими руками. Сильные пальцы сомкнулись в безжалостный замок на взъерошенном от страха горбатом лосином загривке. Они стояли молча, слушая гулкие удары сердец, разглядывая друг друга в упор. Лось попятился и этим движением ускорил гибель. Йети упер локти в похрапывающее горло зверя и душил до тех пор, пока ослабевшее тело лося не повалилось на пружинистый бесцветный мох. Йети сорвал несколько волчьих ягод. Пожевал, выплюнул. И взвалил добычу на плечи. Теперь он стоял в нерешительности, прислушиваясь к ноющим мышц и поглядывая на недвижного лося. До Камня добираться сутки. Другой добычи ему уже не поймать, нет сил. Йети присел возле лося, провел рукой по покрытой короткой рыжеватой шерстью ноге и нащупав мякоть резко впился в нее своими острыми крепкими зубами. Запах крови раздразнил аппетит и Йети с наслаждением рвал розоватые мясные волокна, выплевывая куски шкуры и рыча от удовольствия. Насытившись, Йети уперся в застывшее тело лося и без особого труда вырвал вторую, еще целую ногу, которую он решил прихватить с собой. Недобро посмотрев на слетавшихся к оставленной добыче трескучих сорок, Йети неторопливо зашагал в сторону далекого Камня, оставляя на черной мягкой земле глубокие следы.

Космический корабль тихо плыл над пустынной земной поверхностью. Йети смотрел в крошечный иллюминатор рядом со своей клеткой. Ему повезло, другие клетки, населенные йети, стояли далеко. В грузовом отсеке стоял непрерывный гомон скучающих зверей. Они кидались друг в друга остатками корма, корчили рожи или трясли крепкие прутья клеток. Йети молчал и рассматривал землю. Потом корабль плавно опустился на середину огромной поляны, вокруг которой непроходимой чащей сомкнулись стволы деревьев. Выгруженные клетки выстроили в линейку. Двери клеток бесшумно повернулись и йети с нескрываемым восторгом понеслись к краю поляны, где стоял огромный металлический стол, заваленный зеленью, овощами, свежей рыбой и потрошеной птицей. Йети шел по краю поляны с любопытством принюхиваясь к незнакомым земным запахам. Хотя все звери, привезенные на землю, прошли обучающую школу, в которой им привили все необходимые знания, а также научили получать и выполнять команды, подаваемые мыслями-программами. И все-таки, лабораторный запах кедровых шишек отличался от настоящего местного. Йети заметил белку и подавил желание добраться до ее дупла. Вернее это сделал корректировщик мысли-программы и Йети послушно продолжил свой путь к столу с яствами.
На третий день пребывания на земле всех йети разделили. Большая часть животных получила поведенческую программу 'хомосапи' или сокращенно Сапи. А Йети и еще несколько зверей получили программу 'хомоэры' или просто Эры.

К исходу третьих суток Йети приблизился к цели своего перехода. Он очень устал. Болела голова, подкатывала тошнота. Саднили сбитые локти и колени. И лишь генетическая память работала как всегда превосходно и без сбоев. За миллион лет существования Сапи превратились в людей И утратили всяческую связь с Эрами, многие из которых в силу тяжелых условий существования вымерли, остальные рассеялись в труднодоступных местах планеты. Йети присел на шершавый валун. Зачем их разделили на Сапи и Эры? Йети ощутил одиночество и понял, что к физической слабости добавилась душевная. Нет, он должен идти к Камню. Йети бесшумно поднялся и скрылся в зарослях лещины.

Красивая красная стрекоза опускалась прямо с неба, на глазах увеличиваясь в размерах. Из стрекозы вышли два самца Сапи. Они смеялись и хлопали друг друга по плечам.
- Заночуем здесь, а завтра полетим прямо к месту.
Острый слух Йети слышал все слова, произнесенные Сапи.
- А чего сегодня не долететь? Тут осталось два километра.
- Ночью там делать нечего. Галлюцинации замучают.
- Серьезно?
- Вполне.
Йети попятился и осторожно обошел красную стрекозу. Хотя у Сапи нет такого острого нюха как у Эров, но Йети не хотел рисковать. Он был слишком слаб.

Камень лежал на месте. Вернее, это был не камень, а груда маленьких круглых камушков, составлявших ровную пирамиду. Йети встал на колени и протянул руки к пирамиде.
- Ты остался один? - прозвучал в голове Йети металлический голос.
- Да, - кивнул Йети. - Моя самка умерла прошлой весной. При родах. Теперь я один.
- Я верну тебе силу, достаточную для того, чтобы ни старость, ни болезни тебя не беспокоили.
- Я не хочу этого, - Йети покачал лохматой головой. - Я хочу умереть.
- Это исключено, - возразил голос, оставаясь таким же ровным и жестким.- Программа не закончена. Нам по-прежнему нужны контрольные экземпляры.
- Я не понимаю этого, - Йети закрыл глаза. Из под слипшихся от паутины ресниц выкатилась горошинка слезы.
- Сапи стали людьми, Эры остались зверями, - голос проникал в сознание Йети как беспощадный сквозняк в его старой холодной пещере. - Генетическая память это все, чем обладают Эры, любая эволюция для них исключена. Ты можешь понимать меня только здесь, в радиусе десяти метров ты снова превратишься в зверя.. Контрольная группа Эров будет сохранена до полного окончания эксперимента. Внезапно слух Йети уловил далекий шум красной стрекозы. Он со страхом посмотрел на небо. Маленькая точка опускалась прямо на него. Йети посмотрел на Камень.
- Не уходи, пока не получишь жизненную энергию, - отозвался Камень. - Подчиняйся командам.
Стрекоза показала белое брюхо. Йети порывисто отскочил от Камня. Рядом спасительные кусты. Йети лег и закрыл голову руками.
- Ну вот и прилетели, - донесся до слуха Йети знакомый голос Сапи.
- Это и есть Камень? - удивленно спросил второй голос.
- А что, не впечатляет?
- Я на это деньги не дам.
- Чудак - человек, ты посмотри на эти камушки. Это же лунный грунт, железо без окислов. Откуда бы ему тут взяться? Ты подумай, подумай.
- И давно он тут?
- Ровесник человеческой цивилизации. У меня справки все подшиты.
- И ты думаешь, это кому-то интересно?
- Про это не сомневайся. Вложим деньги твоего фонда, построим тут бунгало. Баньку. Шамана нарядим, пусть в бубен играет. Турист прет на экзотику.
- А где ты шамана возьмешь?
- Бомжей что ли мало? Короче, деньги даешь?
- Когда нужно?
- Завтра. А чего тянуть.
- Половина моя.
- Да черт с тобой. Садись, полетели в город.
- Погоди, я отолью.
- На Камень не нассы. Отойди вон в кусты. Погоди, я с тобой.
Йети слышал шорох приближающихся шагов. Бежать было не куда. Сейчас Сапи его найдут. Программа Эров исключает контакты с Сапи. Эры - контрольная группа. Группа зверей. Зверей.
Йети кинулся молча. Сапи не успели ничего сообразить, как их оторванные головы уже лежали в огромных ладонях Йети. Запах крови заставил Йети захлебнуться голодной слюной. Мясо было нежнее, чем лосятина. И шкуры не было. Только отвратительный запах духов.
- У Сапи нет разницы между самками и самцами, - презрительно подумал Йети, отбрасывая в сторону нежные пальцы с тяжелыми перстнями.
Отрыгивая воздух, Йети вытер испачканные кровью губы. Ему захотелось обратно, в тот лес, где были закопаны его самка и неродившийся детеныш. Он не хотел возвращаться к Камню за новой жизненной силой. Он знал, что больше никогда сюда не вернется. Йети уходил в прошлое. А я писал о нем и думал, что он уходит таким же счастливым, какими мы все когда-то были. Когда мы были йети и никто и никогда не делил нас на сапи и эров.

#17 Ойя Каккойе ( 44). Карандаши под елку (рождественская сказка)

Ты все еще не спишь, мой маленький друг? Тогда слушай, расскажу тебе сказку.

Жили-были карандаши. Обыкновенные карандаши. Нет, не совсем обыкновенные, а новые, красивые, в яркой глянцевой коробке. Двенадцать штук. Лежали рядом и были очень довольны собой, своей коробкой и тем, что все они вместе. Казалось, что жить будут долго и счастливо, нарисуют много всего интересного и сточатся в один день. Но судьба распорядилась иначе. Вернее, не судьба (что с индейки возьмешь?), а рука. Хотя, конечно, это была рука судьбы, которую не выбирают.

Итак, сначала их поставили на столе как украшение (у коробки сзади была широкая картонная ножка). И они весело торчали из выдвиннутого футляра, красуясь остро отточенными грифелями и распространяя вокруг восхитительный запах свежего дерева.
Первый опыт коллективного творчества стал для них не просто удачным, а даже счастливым. Неизведанные ощущения, радость совместной работы и вполне симпатичный результат: чистый лист пересекала радуга, а внизу старательным почерком вывели: "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Все слова разного цвета. Каждый был красным, охотник - оранжевым, желает - желтым, знать - зеленым, где - голубым, сидит - синим, а фазан - фиолетовым. Салатовый, коричневый и розовый надулись от обиды, поэтому остались чуть длиннее остальных. Но что поделать, если их масть была слишком изысканна и представляла собой смесь основных цветов. Обижайся, не обижайся, а из радуги выбиваться неслед. Надо быть проще, и тогда к тебе потянутся руки. Черный совсем почернел от недовольства, но в радугу все равно не попал.

Времена меняются, а времена года еще чаще. И салатовый карандаш дождался своего часа. В мае он без устали покрывал молодым пушком ветви деревьев, появившиеся на бумаге благодаря коричневому, который тоже стал крайне востребован. А розовый кружил лепестками фруктовых цветов над свежей листвой. Вокруг сновали черные ласточки. С удивлением и трудно скрываемой завистью глядела на них забытая в коробке разноцветная братия.
Вскоре справедливость восторжествовала, и в ход пошли все, ведь летом любому занятие найдется.

Один только белый, сидел в коробке без дела и не каркал. Он хоть и был белым, но ведь карандашем же, а не вороной. Так и торчал вверх своим высоким клювом, то есть, грифелем, дольше всех. Остальные постепенно сточились, разбились, растерялись, разошлись по рукам, коробка уже не стояла на столе, а валялась в ящике, сшитая грубыми нитками и разрисованная фломастерами - новым поколением, выирающим "проще". Потом коробку и вовсе выбросили, а оставшийся целым одинокий карандаш положили рядом с банкой густой черной краски, единственной, сохранившейся от набора гуаши. Так они и лежали, всеми забытые, до самой зимы.

Но однажды, когда в доме запахло елкой и мандаринами, их извлекли из темного ящика и выложили на стол. Умелые руки развели черную гуашь жидким клеем и затушевали ею аккуратную картонку. По высохшему фону белым карандашем нарисовали окно, по краям покрытое инеем, за ним сугробы, малышей на санках и веселого снеговика с веткой вместо носа и лукавыми угольками вместо глаз. В вечернем небе кружились нарядные снежинки, а в углу красовалась надпись: "С новым годом!"

10.12.2004

#15 Нивирнус ( 28). Разговор о мостах

- Ничего не понимаю. Что за тема? Зачем оно вам? Чем вам одиночество не угодило. Тишина, покой. Полная свобода выбора и никаких помех. Читай, не хочу. Пиши, не хочу. Паши, не хочу. Кричи, пой, танцуй, веселись, грусти, смейся и плач. Смейся, паяц, над разбитой судьбою. Хочешь, живи, хочешь, умри, хочешь, твори. Чего тебе еще?

- Это не одиночество. Ты перепутал. Это уединение. Оно не обязательно с одиночеством совпадает. Люди и специально уединяются, чтобы подальше от суеты, от пустоты, от расхожих мнений и выкриков толпы. Чтобы подальше от пустозвонства, перстов указующих и подтявкивания слабовольных.

- А про рекламу забыл? Чтобы и от рекламы подальше.

- Не забыл, просто толпой увлекся. В толпе одиночество стадностью перебивается. Но это особый разговор. Психологи специально поведение человека в толпе изучают и пользуются потом.

- А что с разницей между одиночеством и уединением?

- Так просто все. Уединение - это состояние тела, а одиночество - состояние души. Ну или по-другому, одиночество - ощущение, а уединение - состояние. Ферштейн?

- Не совсем. Нихт немножко.

- Издеваешься? Можно уединиться и не быть одиноким. Некоторым и с самим собой не скучно, бывают такие. А некоторым и среди людей зудит от пустоты. Внутри у них эта пустота, понимаешь? Ну не дал бог наполнения. Ум дал, способности дал, а этого - псть, нет.

- А заключенные в одиночке? Это одиночество или уединение?

- Это вынужденное одиночество. Наказание одиночеством. Уединение с целью наказания. Если долго будет длиться, рехнуться можно, ферштейн? Хотя, опять же, от собственного наполнения зависит.

- Какого еще наполнения?

- Зря хихикаешь. Это такое особое состояние психики, что ли. Умение себя самого занять, умение мыслить и чувствовать определенным образом, обрабатывать поступающую к тебе извне информацию. Всякую и через разные органы. Умение ее выдать потом определенным образом. То есть, человек - как некая самодостаточная система. Относительно самодостаточная, конечно. И чем больше эта наполненность, чем лучше отлажена система, тем спокойнее человек воспринимает одиночество, понимаешь?

- Не совсем, но кое-что проясняется. Значит, ему лекарство от одиночества не нужно?

- Когда как, и какое, и сколько. Думаю, всем иногда нужно.

- А тому, который в одиночке?

- Как бы тебе объяснить... Ну вот, к примеру, в двух одиночках два заключенных. Один самодостаточный, а другой нет. И всего на них есть две книги: детектив и какая-нибудь нуднейшая муть. И больше никаких занятий и развлечений. И так месяца четыре. Так тот, который пустой, детектив проглотит и скучать начнет. А другой и из мути чего-нибудь себе соорудит, в мыслях там, теорию какую создаст, или сказку придумает, и скучно ему не будет, и уединение он заполнит, ферштейн?

- Заферштейнил! А если кто-то из них читает медленно, а кто-то быстро? Или вообще не умеет читать?

- Условия заданы такие, что оба умеют и с одинаковой скоростью. Или вот, к примеру, Микельанджело, ему одиночество за благо было. Или эти старцы, которые в пещерах жили. Святые всякие. Затворники. Они уединение добровольно в образ жизни превращали, в камнях спали, лебедой питались, дух очищали и закаляли.

- Ну нет, это слишком. Лишать себя всего глупо, жизнь-то одна.

- Никто не знает, сколько жизней, да и сложный это вопрос, давай о чем попроще поговорим.

- Давай. Как тем, которым одиноко и они не в заключении? Откуда это одиночество приходит и как с ним быть? Если люди лекарство ищут, значит, худо им?

- Наверное... Тоже непростая тема. Кто-то чувствует себя одиноким потому, что его не любят, кто-то потому, что не понимают, кто-то потому, что не жалеют, кто-то от того, что занятия по душе не нашел, кто-то от того, что радоваться простым радостям не умеет, от жадности, стало быть, да много еще причин всяких.

- Знаю. От того, что не похвалили заслуженно. Или другого незаслуженно похвалили.

- Ну вот, видишь. Только все очень относительно. Тебе кажется заслуженным одно, другому другое. Всем нравится разное. В результате обида, досада, одиночество.

- А кто-то просто не умеет строить мосты. Очень, кстати, хорошее лекарство от одиночества - мост между людьми. Строят его умные и сильные.

- Лекарство в виде моста. Ну и из чего ж такие мосты строят? Из железа, камней и цемента?

- Почти. Из доброжелательности, внимания, понимания. Скрепляют опытом, выдержкой, надеждой, верой.

- Рассмешил.

- Ну почему же. А впрочем, смейся. Это тоже лекарство от одиночества, кстати. И вполне подходящий фундамент для моста.

- Если можно построить, то значит, можно и разрушить?

- Запросто. И еще как рушат! Завистью, злобой, пресыщенностью.

- Ээээ, братцы, вас не в то русло понесло. Вы о единении заговорили. И о нравственности. Пошли высокие слова. А начинали с уединения и прозы. Вернее, даже с одиночества. Можно ведь и среди людей быть одиноким.

- Можно. Но зачем? Построить мост, крепкий, надежный. Хочешь, переходи и общайся, не хочешь, возвращайся в уединение и отдыхай или накапливай, чтобы потом было, что по мосту к людям нести.

- Как здорово! Множество островков и все соединены мостами. Уединение и объединение одновременно, на выбор. Оптимальная комбинация! И никакого одиночества!

- Ну вы даете! А если на ваш островок по мосту прикатит нежеланный гость?

- Да, вопросец...

- Всякую проблему решить можно. Главное, правильно установить режим работы мостов. Или сделать их разводными. Ну в общем, можно что- нибудь придумать.

- А обиды? Ты приехал, а у тебя из-под носа мост отвели и все. Стоишь как дурак с помытой шеей со своими подарками никому не нужный и совершенно одинокий.

- Да, беда. И с мостами беда. Не знаю... Но ведь без мостов еще хуже, и захочешь не приедешь. Ну ничего. Одно лекарство точно нашли. Дальше думать будем.

- Думайте, думайте, разводные мосты со времен средневековья известны, а с одиночеством еще пока никто не справился.

- А мы справимся!

- Конечно. Вот только каждый свои проблемы решит, и придумаем что- нибудь. Новый мост построим, что нам стоит?

#14 Тоже вариант ( 34). БЕЗ ПРОЛОГА И ЭПИЛОГА

'Был ли у меня некий период жизни, предшествовавший младенчеству? Был ли это тот период, что я провел в лоне матери, или какой-то иной? ...А что было до этой жизни, о Господь моей радости, пребывал ли я где-либо, или в каком-либо теле?'

Блаженный Августин

"Карма является энергией, которую производит воплощенное существо, - будь то жизненная, умственная или моральная, - и которая поддерживает его в мирском мире"

Шри Свами Шивананда

Трудно сказать, сколько прошло времени после того, как он принял лекарство от одиночества.

После смерти жены, за ним присматривала соседка, а потом он вдруг оказался в доме для престарелых. Конечно, будь у них с женой дети, не пришлось бы испытывать эти унижения, но с детьми не сложилось. Принять снадобье уговорил местный врач, когда-то подававший надежды, а нынче спившийся и потерявший не только будущее, но и настоящее. Чудом сохранившиеся в эскулапе остатки фантазии проявлялись неожиданным образом в периоды выхода из запоя. Лекарь испытывал на обитателях богадельни очередную "последнюю разработку" - отвратительное варево из ингрединентов, доступных служителю Гиппократа подобного ранга. Снадобья готовились в мутных колбах облупленной лаборатории, расположенной в затхлом подвале. Безнаказанность гарантировалась никомуненужностью и всемизабытостью подопытных.

Пить подозрительную гадость старик долго отказывался, но кости жестоко ломило, бесконечные полоски бегали перед глазами, закручиваясь в спирали и переплетаясь между собой, пока взор не застилала черная пелена. К тому же, упрямец в грязном халате убедительно обещал не только избавление от недугов и неприятностей, но и неземное блаженство. В конце концов, бедолага сдался и выпил залпом размешанные в стакане с водой вонючие порошки. Стало муторно, затошнило и вывернуло наизнанку. Он обтер заскорузлым рукавом усы и бороду и вскоре уснул. А утром не проснулся. Очередной труп без вскрытия сожгли в крематории, но сон продолжался. Потянулся узкий светлый тоннель, за которым возникли горы высоких облаков. Он карабкался на них и съезжал вниз, снова взбирался и спускался, продвигаясь вперед в непостижимых для него самого поисках, пока, наконец, подтянув ноги к животу, не нырнул в неизвестный сосуд, да так и остался там, болтаясь в чем-то гладком и текучем.

Жидкость вокруг становилась то теплой, как парное молоко, то холодной, как вода в проруби. Иногда его поглаживали и разговаривали с ним. Сквозь сон доносились ласковые голоса, хотелось ответить, но не получалось. Ни разу во время бесконечного сна он не почувствовал себя одиноким. Может поэтому, совсем не хотелось просыпаться. Но пришлось все-таки. Жидкость внезапно забеспокоилась, и куда-то понесла с невероятной силой. Голову сковал, едва не раздавив, тугой обруч. Неожиданно громкий крик чуть не оглушил, а слепящий свет резанул невыносимой болью. Его вытолкнуло наружу, а там схватили и потащили, отделяя от чего-то важного и нужного. Делать этого было ни в коем случае нельзя, но разрешения никто не спрашивал. Остатки связующей нити стянули узлом, его самого на мгновение опять опустили в жидкость, а затем обмотали большим куском мягкой материи. Потом во рту оказался маленький шарик, полный притягательной влаги. Но удовольствие длилось недолго, шарик вскоре отняли. И в этот самый момент вернулось одиночество.

Шарик появлялся и исчезал, а вместе с ним появлялись и исчезали ангельские крылья, которые обнимали и качали. Сладкие ощущения прогоняли одиночество и улыбка воцарялась на розовом личике. Вверху сияли две ярких звезды, под которыми двигался интересный предмет, похожий на пухлое облачко, уже виденное когда-то во сне. Оно то и дело разрывалось посередине, выпуская невыразимо приятные звуки. Постепенно все вокруг приобрело четкие очертания и превратилось в постоянно пополняющийся набор предметов и представлений. Звезды оказались мамиными глазами, а облачко - губами, теплыми и нежными. Мама подходила, и мир наполнялся радостью. Она отходила, и становилось грустно. А ещё через какое-то время оказалось, что каждый предмет имеет свой цвет, а каждый цвет - свое название, что всякую попадающую в руки вещь можно разобрать на части, а иногда даже и собрать назад. Выяснилось, что у него есть папа, бабушка, дедушка, дядя с тетей и собака. Да и вообще, появилось столько всего, что скучать стало некогда.

Позже его отвели в высокий дом в большом парке за забором, где было много детей, внимательная воспитательница и заботливая няня. Там он с удовольствием играл с детьми, бегал по аллеям, и совсем не чувствовал себя одиноким. Но однажды его забыли забрать. Терпеливая дежурная не отходила от него до самой темноты. Наконец, пришел папа и по дороге домой рассказал, что мама в больнице, а назад вернется с братом или сестрой. Стало страшно. Раз мама не пришла сама, значит, он ей надоел и она решила заменить его другим ребенком. В животе засосало, как от голода, видимо, опять вернулось одиночество и стало медленно втягивать его в себя изнутри. Одиночество не покидало до тех пор, пока мама не вернулась домой, счастливая и веселая, с огромным букетом красных роз и большим белым пакетом, перевязанный розовой лентой. "Сыночек мой родной! Как же я за тобой соскучилась!", - воскликнула она, обнимая его и целуя. Так в квартире появилась сестра, а мама, вопреки ожиданиям, стала относиться к нему ещё лучше. У нее теперь было столько любви, что с избытком хватало на всех. Очевидно, она раздобыла ее там же, где взяла эту курносую куклу с фиолетовыми глазами и сморщенной красной кожей, без устали пачкающую пеленки. Девченка была презабавная. И мама всегда, когда кормила ее, сажала его рядом и обнимала такой доброй и родной рукой, какой не было больше ни у кого на свете.

Детсад остался позади. Началась школа со строгой седой учительницей в очках, внезапными звонками, клетчатыми тетрадями, большим разноцветным глобусом, множеством неожиданных открытий и новых знакомых. Домой он всегда возвращался с соседским мальчишкой, и вскоре их стали называть "неразлейвода". Дедушка куда-то надолго уехал, и бабушка переехала к ним. Сестренка училась ходить, папа с мамой часто смеялись, и все были друг другу нужны. Как-то он разрисовал парту чернилами: кораблики, солдаты, самолеты, лес, и даже автомобиль, точь-в-точь такой, как у дяди. Но вместо похвалы училка оттаскала его за уши и отвела в кабинет директора, куда вызвали маму. Мама спокойно отвечала на все вопросы, долго выслушивала нравоучения, а потом расплакалась, забрала его и отвела в другую школу, где у всех мальчишек уже были друзья, а он оказался совершенно один. Да еще никак не унимался задиристый дылда Баранов, которого он все-таки отметелил однажды. После этого случая пацаны стали ходить за победителем табуном, а девченки делились бутербродами и заискивающе заглядывали в глаза. Так он расправился с одиночеством.

Годы летели, а оно не возвращалось. Пронеслась школа, промелькнул университет, сложилась карьера. Он раскрыл несколько тем, опубликовал немало статей, легко написал кандидатскую. Женился, стал начальником, купил машину, построил дачу. Вырастил детей, защитил докторскую, объездил почти весь мир и получил государственную премию. Иногда, правда, просыпалось внутри смутное беспокойство, но случалось это крайне редко, и он не позволял себе расслабляться, избрав путь победителя раз и навсегда. Конечно, временно-пространственные ощущения менялись: в двадцать жизнь казалась бесконечной, в тридцать он понял, что это не так, в сорок горизонт ощутимо приблизился, а в пятьдесят попытались потеснить другие. Но он был необходим многим, а главное, самому себе. И места своего не уступил. Благоразумно распорядившись судьбами молодых нахалов, приобщил к своей деятельности тех, кто счастливо совмещал способности исследователя или задатки управляющего с удобным характером, и без сожалений избавился от неудобных. Отправил дочерей учиться заграницу, женился во второй раз и произвел на свет сына. Теперь он не сомневался, что победил одиночество окончательно.

Несколько лет спустя не стало мамы. Сестре так и не удалось отказаться от гастролей, и с трудом вырвавшись с международного симпозиума, он сам организовал похороны. А вечером после поминок вернулся в опустевшую мамину квартиру. В последние годы родители с ним почти не виделись. Жизнь была заполнена до краев, катастрофически не хватало времени. Но он оставался заботливым сыном: доставал им путевки в дорогие санатории, приглашал лучших врачей, покупал самые современные медикаменты, а когда умер отец, переселил мать ближе к себе и нанял ей хорошую домработницу. Мама была всем довольна, никогда не упрекала его и лишь изредка спрашивала по телефону, не может ли он раздобыть лекарство от одиночества. "Я рад, что ты шутишь, значит, настроение хорошее," - отвечал он, - "Все лекарства доставит тебе секретарша". "Но именно это мне хотелось бы получить только от тебя", - не унималась женщина, и слышала в ответ: "Хорошо, как только освобожусь, обязательно привезу."

Он не знал, сколько просидел в кресле. Рядом стояла пустая бутылка сорокалетнего "Макфайлза". Тьма висела над миром и давила невыносимой тяжестью, а одиночество высасывало изнутри. С фотографии в дорогой траурной рамке, стоявшей на "Соньке" последней модели, улыбалась знакомым розовым облачком молодая красивая женщина. Он ощутил прикосновения неповторимых рук, услышал ласковый голос: "Сыночек мой родной! Как же я за тобой соскучилась!", - и впервые за полвека горько расплакался.

#13 Внутренний голос ( 18).

Лекарств от одиночества нет.

#12 BMW ( 0).

Над головой плыл потолок в мерцающих звездах. Легкая дымка растушевывала жесткость игровых автоматов, толстый ковер гасил шаги.

Кот прошел в следующий зал, привычно сел за зеленое сукно, положив рядом фишки. Пахло cвежо и приятно. Можно было играть.

Кот взял пару жетонов, поставил на поле. Выиграл. За полчаса наколотил приличную сумму и решил, что хватит. Времени было три часа утра.

Рядом за стеклянной стеной дрыхли белые тигры, Кот вспомнил мельком, что на прошлой неделе один из них во время представления порвал дрессировщика. Но шоу не сняли: гибкие хищные звери были на редкость эффектны и притягательны. Как и 'ягуар' Кота , припаркованный снаружи, - его гордость и забава.


Почти год назад голодный и уставший вусмерть Кот пробивался, беспрерывно сигналя и ругаясь, на старой машине через бесконечное стадо гусей, забившее шоссейку. Гуси вымахивали с гоготом из-под колес и никак не желали кончаться. Кот, почти оглохший от шума, под конец выключил двигатель и сидел в машине, как на острове, задраив окна и включив кондиционер. И, только когда поток стал реже, медленно двинулся вперед. И таки задавил гусака.

Дальнейшее иначе чем помрачением рассудка объяснить было невозможно. Потому что Кот вышел из машины и швырнул тушку в багажник, твердо решив доехать до ближайшей речки, развести костер и зажарить птичку на ужин. То, что это именно помрачение, он понял уже у речки , когда гусь был ощипан не более чем наполовину, а вода, поставленная на чай в котелке, почти выкипела.

'Зверская птица' - сказал сам себе Кот. Трава вокруг была усыпана перьями и пухом, из шеи ( голову гусак потерял под колесом) капала кровь. Пальцы болели: перо росло густо.

Кот чертыхнулся, глядя на быстро темнеющее небо. Потом подкинул в костер дров и вцепился в гусака со всей злостью голодного человека. Потом долго обжаривал его со всех сторон и, когда, наконец, счел, что птичка готова, сожрал с урчанием полтушки вместе с полусырыми костями.

Ночь была теплая, и Кот завалился спать рядом с костром. Ночью ему снились гуси. Снилось, что он сам - гусь. В перьях. Гагакающий во главе стаи. Кот ворочался и ругался во сне, соображая, как удрать и жить в одиночку - иначе он не умел. Получалось плохо - со всех сторон на стаю нападала всякая нечисть, приходилось защищаться плечом к плечу, работать клювом и крыльями.

Утром злой и невыспавшийся Кот пересчитал немногую оставшуюся у него наличность, догрыз гусака и двинулся дальше к югу. Он вел свою ржавую развалину и лениво вспоминал все, что знал о гусях.

- Гуси спасли мир, - сказал Кот вслух и расхохотался. - Рим они спасли, а не мир, - поправил он сам себя, - Рим.

И свернул по указателю к казино 'Золотой Гусь'. Там долго присматривался к столам, прикидывая, как лучше поставить двадцатку. Потом купил жетоны и решительно направился к столу, где только что сменилась крупье.

- Итак, - сказал он сам себе, - гуси спасли мир. Ура гусям!

И сразу выиграл. Пошла полоса удач - лучшее средство от одиночества.

#8 Lea ( 0).

- Папа, а что это ты делаешь? - спросила меня маленькая Эжени. Похоже, что она уже не первую минуту стоит на цыпочках и заглядывает через плечо.
Я аккуратно залил в колбу физраствор.
- Буду экспериментировать с бактерией.
- А как ты с ней будешь экспериментировать?
Дочь биохимика двадцатого века, что тут поделаешь... Придется отвлечься от науки и вспомнить свои родительские обязанности. Я посадил Эжени на колени.
- Стану воздействовать на нее всякими веществами.
- И что должно получиться?
- Ну... немножко другая бактерия.
И чтобы дочка не надулась, я на листе бумаги набросал фигуру человечка.
- Смотри, это у нас будет девочка Эжени. Но она у нас часто шалит, потому что у нее длинные черные волосы. Я провел исследования и предположил, что если бы у Эжени были короткие оранжевые волосы, то она была бы самой-самой хорошей девочкой.
Вокруг человечка я нарисовал колбу. Дочь наклонилась к рисунку. - И сейчас я помещу Эжени в колбу, добавлю разных веществ, - я взялся за цветные карандаши. - Которые растворят почти все волосы, а остаток сделают оранжевым. Вот так, видишь?
Дочка немножко подумала, затем решительно отобрала цветные карандаши и почти всю бумагу.
- Я пошла рисовать бактерию Эжени.
Через час Эжени вернулась обратно и оторвала меня от микроскопа.
- Вот, смотри, - она протянула рисунки. Там в колбоподобных домиках с окнами, дверями и садиками жили много маленьких девочек с разноцветными волосами. Они ходили друг к другу в гости по дорожкам, прыгали через скакалку и даже катали по дорожкам коляски.
- Вот это да! У тебя целый город!
Дочка гордо кивнула.
- А у меня пока всего-то одна колба с одной-единственной бактерией, - я сокрушенно развел руками. - Мне до твоих планов еще работать и работать... Вот когда добьюсь от нее надлежащего поведения, тогда подолью вон той штучки, чтобы она росла дальше.
Эжени разочарованно вздохнула, развернулась и ушла. Я тоже вздохнул, но с затаенным облегчением:
"Папа только и делает, что работает. Он забыл, что поодиночке скучно. Мы с мамой все понимаем. Но нам плохо без него. А ему без нас - еще хуже. Только он об этом не знает. А моей бактерии еще хуже. Она одна и маленькая, ей скучно. И страшно".
- Что это?
Я просто не верил своим глазам. На подставке стояла не одна колба с прозрачным раствором, а весь набор. И растворы в них были самых разных цветов! А рядом лежали сточенные карандаши...
Нобелевку, о которой я мечтал, получить так и не удалось. Да я бы ее и не смог получить. Зато каждый год из этих двенадцати мы ездим отдыхать вместе. Уже вчетвером. А в следующий раз к нам присоединится пятый член семьи. Когда мы с женой узнали, что за Эжени всерьез ухаживает студент с факультета биохимии, то целый день не могли вздохнуть без смеха...

#5 Кир ( 27). Монолог

Господи, ну как же вы мне все надоели! Да что вам скучно-то? Что?! Надоело ей, понимаешь, сестринское дело зубрить и уколы делать! Тудыть! Ты ж сама училище выбрала! И что теперь? Одиноко ей, видите ли, пациенты старые да женатые, а то и раненые на всю голову... Может, тебя в кремлевскую клинику устроить? Или, может, нянькой к какому киндеренку миллионерскому пойдешь, колоть его розовую попку и обтирать слюнявый буржуйский рот? Ну и папа его при случае... воспользуется. Вот и не будет скучно. И потом не будет, когда своего буржуина родишь... на мою голову. Ни тебе, ни мне не будет скучно! ... В обшем так, иди полы вымывай, пыль вытирай и быстро за занятия! Что там у тебя... терапевтическая стоматология и пародонт гнилой? Чего это он вдруг гнилой? Десны гниют? Ладно, не умничай! Короче, прекращай пререкаться и давай, избавляйся от одиночества! А то отец, бедный, аж посерел на работе, а ей скучно, видите ли!

Кстати, отец, ты где? Алле! Козлов, куда скрылся? Чего? Опять курит? Все завонял, козел старый! На балконе? Да разница какая, где, сигареты везде денег стоят. Пусть карниз сперва прибьет, а то с улицы все видно, каждый, кому не лень, морду тычет, любопытствует. Уже недели две, почитай, приделывает один карниз несчастный, все окна голые! Эй, Козлов! Ну чего ты опять в телевизор уставился, что нового там увидел? Футбол? И что? Кучка уродов мяч от безделья гоняет, чтобы моему козлику одиноко не было. А мне бы вот уединиться, шторами отгородиться, так нет, гоняют они. А он смотрит... Супружеский долг исполняет... гигант...

Кстати, а где футболист малолетний? Уже вернуться должен, тренировка два часа назад закончилась. Чего?! Одиноко ему дома? С друзьями пива попить?! Ты ему еще презервативы предложи, чтобы от одиночества спасаясь, спид не заработать! С него станется. Что потом делать будем?! Вот уйду из родительского комитета, вообще из школы вылетит! И никакие твои подработки не помогут! Работничек, совсем сына запустил...

Господи, да что ж такое! Трубку кто-нибудь снять может?! Ты чего растрезвонился! Что будильником прикидываешься, а?! Да? Алле! Мать, ты, что ли? Ну и чего? Одиноко тебе? Ну мама, я не знаю, телик посмотри, что ли, футбол вон... или Машку свою пригласи... на чай. Ну да, Марию Павловну, не придирайся, а лучше пригласи! Печенья нет? Ничего, с сахаром попьете. Сахара нет? А варенье на что? Я ж тебе вчера три банки привезла! Ой, мама, ну ладно, ладно... Приедет завтра Ленка, привезет тебе кассету. И газету. Да, обязательно. И пуговицу пришьет. Все мать, пока, у меня тут молоко сбежало. Да. Пока.

Ну что, никто не догадался молоко снять? Опять все гарью провонялось...

Одиноко им всем! Утомили своим одиночеством! Ну а ты чего прыгаешь прямо в лицо? Облизал уже всю... Ну ладно, ладно, мальчик мой хороший, замечательный... На косточку, золото мое... Уси-пуси, маленький... Что бы я без тебя делала? Как бы от одиночества спасалась?

#2 Серегин ( 35).

Бобр пил пятые сутки. Когда-то у Бобра было все. Семья, двухкомнатная квартира в центре, жигули, кирпичный гараж с подвалом, горка с хрусталем, импортные часы с автоподзаводом, новые кожаные кроссовки и зажигалка с пъезоэлементом. Сначала развалилась семья. Жена ушла к соседу напротив. Соседа до этого события Бобр не знал, потому что сосед был не пьющий. Лицо какое-то неуловимое. Может быть не плохой человек. Бобр открыл пиво. Сознание колыхалось волнами, попеременно обнаруживая то мелководье просветлений, то глубину горечи. Когда ушла жена, то Бобр ощутил за нее гордость. Она у него всегда была красавица. В молодости Бобр постоянно за нее кулаки сбивал, пока, наконец, не увел от настырных женихов. Много воды с той поры утекло. Бобр облысел, глаза заслезились, на щеках нездоровый румянец, прошитый черными жилками. А жениной красоте ничего не сделалось. Только она соседу подмигнула и он как бобик на задние лапки. Бобр улыбнулся и отпил из стакана пива. Водянистое. Бобр потянулся к бутылке водки, купленной сегодня с рук возле рынка. Потом жена с соседом обменяли две двухкомнатные квартиры на одну большую трехкомнатную для них и маленькую однокомнатную для Бобра. Выезжали одновременно. Бобр вначале женину горку с хрусталем на лифте спустил. А потом помогал грузчикам и соседский холодильник вниз стащить. Холодильник американский, широкий, в лифт не помещался. А в двери у холодильника специальная дырка, чтобы лед для виски делать. Бобр никогда виски не пил. Старшая дочь замужем за евреем. Бобр на свадьбу зятю машину подарил. Жигули почти новые, Бобр на них за пять лет никуда не ездил. Придет в гараж, выпьет с мужиками и домой. А зять машину сразу продал. Ну и правильно. Зачем ему машина, если у него водительских прав не было. Теперь зять с дочерью давно уже в Тель-Авиве, у него там родня. Могли бы хоть раз отцу на день рождения это самое виски прислать? Чтобы знать, что это за зверь? Или хотя бы открытку поздравительную. Бобр сильно тряханул бутылку с водкой и посмотрел ее на просвет. Хлопьев не было. Паленая, но честная. Бобр долил пиво водкой и прикончил стакан. Теперь другое дело, даже рот слегка обожгло. Бобр чуть сморщился и махнул рукой в пустоту. Чего на родных людей наговаривать? Зачем Бобру открытка? Зрение плохое, все равно не прочтет. Да и ящика почтового давно уже нет. Квитанцию на квартплату в дверную ручку всовывают. Раньше и ручки не было. Сын приехал, прикрутил ручку. Нет, не мог сын Бобра папкины импортные часы с автоподзаводом забрать. Бобр качнул головой и погрозил пальцем в окно. Это он школьником мог по родительским карманам пройтись, но потом ведь повзрослел. Как из армии вернулся, мигом в охранники взяли. И ведь не забыл отца, пришел с бутылкой, чтобы назначение обмыть. Степенный и уважительный, обнялись, посидели, о политике поговорили, о погоде. Потом сын за второй сходил. И ведь не с рук брал, а дорогую, в магазине. А там такие цены. Нет, на добро надо отвечать добром. Когда третью допили, Бобр сыну гараж подарил. Сын его еще до кровати доволок, помог кроссовки снять. Бобр посмотрел под стол. Ноги в красных резиновых сапогах. Странно, откуда эти сапоги и где кроссовки? Бобр допил водку и опустил, пустую бутылку на пол. На рынок можно и в сапогах. Бобр похлопал по карманам. Достал деньги. Пересчитал. На две не хватит. А вторую можно на зажигалку обменять. Бобр взял со стола зажигалку. Почиркал огоньком. Работает. Бобр тяжело поднялся, шагнул к двери. На лестничной клетке стояло два незнакомых мужика. Бобр попытался их обойти, но мужики шагнули прямо на него и прижали к ободранной стенке.
- Когда выселяешься, гнида? - вяло спросил правый мужик.
- Куда? - не понял Бобр.
- Ты слышишь? - правый повернулся к левому. - Он еще спрашивает куда?
- А чего ты на него орешь? - левый мужик пихнул правого в бок локтем. - Уважаемый забыл, что квартиру свою продал, бумаги у нотариуса оформил и сегодня должен выселиться. Правда, уважаемый, ты ведь забыл?
- Забыл, - признался Бобр. - А когда я продал?
- Да уже как неделю назад, паскуда, - заорал правый. - Ты же на наши деньги водку жрешь.
- Опять орешь? - строго сказал левый и наступил правому на носок ботинка. - Человек на радостях напился, вот память и отшибло. Не имеет права? Я тебя, сука, спрашиваю, он что, не имеет права?
- Имеет, - неохотно согласился правый. - Вот ведь бывают у людей праздники. Тут как пес работаешь без выходных, на нервах, дома сутками не показываешься, а этот пьет себе в чужой квартире и горя не знает.
- А тебе чего? - медленно произнес левый. - Он на свои деньги пьет. Продал квартиру и пьет. У тебя еще деньги остались? - повернулся он к Бобру.
- На бутылку есть, - кивнул Бобр.
- Вот и иди за бутылкой, - левый отпихнул правого от Бобра.
- И сюда не возвращайся, - опять заорал правый, неохотно выпуская лацканы Бобра.
- А если вернусь? - Бобр попытался сплюнуть, но в горло запекла сухая короста..
- Некуда вам, уважаемый, возвращаться. Мы сейчас же замок сменим, - левый подтолкнул Бобра к лифту. - Бумаги на руках. Ну не вызывать же милицию, в самом-то деле, а?
Бобр вошел в лифт, нажал на кнопку первого этажа. Лифт тронул, но через пару этажей дернулся и замер. Погас свет. Бобр постоял в кромешной темноте. Достал зажигалку. Повертел в руках, щелкнул. Неровный огонек осветил угол кабины. Бобр нашел кнопку тревоги, нажал.
- Чего? - раздался чуть сонный голос диспетчера.
- Застрял, - развел руками Бобр.
- Сколько вас? - уточнил голос.
- Я один, - сказал Бобр и добавил, - совсем.
- Ждите, - голос исчез.
- А чего ждать? - спросил Бобр и, не дождавшись ответа, медленно опустился на пол. Положил руку с зажигалкой на согнутое колено и перевел взгляд на пляшущий в кромешной тьме огонек. Бобр усмехнулся - уже очень и очень давно он ничего ни от кого не ждал, так стоило ли задавать этот вопрос сейчас? Бобр молчал и смотрел на огонек, не оборачиваясь на тени, которыми за его спиной играла темнота.

#1 vad ( 0). Таблетки от одиночества

Демьянцев пришел к врачу. Тесный кабинетик невыгодно отличался от пугающих стерильной белизной приемных покоев дорогостоящих светил, которых он уже повидал немало.
-На что жалуетесь? - Привычно бодреньким тоном спросил старичок в белом халате, бросив изучающий взгляд на атлетическую фигуру пациента. Радости узнавания на его лице не было - спортом не интересуется. Зато явственно читалось: - Этого-то зачем сюда принесло? Сразу видно, что о болезнях только в книжках читал!
-Доктор: - Терпеливо начал Иван: это был не первый подобный визит, и он уже наслушался всякого. Однако именно этого врача настойчиво рекомендовали надежные люди, и молодой спортсмен уцепился за последнюю надежду. Демьянцев тоскливо повторил:
- Доктор:. Мне нужно лекарство: Лекарство от одиночества. - Пояснил он, увидев вопросительно вздернутую бровь врача. Реакция собеседника была неожиданной - вместо обычных сочувственных расспросов, старикашка начал торопливо рыться в ящике письменного стола.
-Надо же - Иван засчитал ему это в плюс, - даже не спросил: - И как это вы, батенька, дошли до жизни такой?
Его здорово достали бесконечные тесты, когда, убедившись в полной психической нормальности посетителя, опытные медики назойливо пытались выяснить, как получилось, что он, 28-летний здоровый, красивый, хорошо обеспеченный парень, известный спортсмен, в этой жизни оказался абсолютно одинок - ни родных, ни друзей, ни близких, ни любимых.
Его это не слишком беспокоило - просто не хотелось больше жить. Состояние Демьянцева волновало спортивных воротил и космобольных тренеров - проблемы общения сказывались на успехах суперзвезды. С недавних пор игра потеряла всякую привлекательность, утратила смысл: кому и что ею можно было доказать?
Врач, наконец, перестал рыться в ящиках.
- Нашел! - Торжествующе заявил он удивленному пациенту, с выражением какой-то свирепой ожесточенной радости на лице показывая блестящую пластинку с таблетками. - Вот они! Таблетки от одиночества!
-На как? Что..? - Растерянно начал Иван.
-Ну, больной, Вы же этого хотели? - Старик был категоричен. - Посмотрите. 5 таблеток. Разных цветов.
Иван внимательно присмотрелся - действительно, разные.
Заметив его реакцию, врач обрадованно кивнул. - Правильно: белая, красная, желтая, зеленая и черная. Принимать на ночь - по очереди. Каждая - на два часа здорового сна.
-А: - Врач снова не дал ему договорить. - А цена разная. Какая поможет, за ту и заплатите. По усмотрению. Завтра утром. И хорошо запомните - именно в этом порядке: белая, красная, желтая, зеленая и черная. Если какая-то поможет, следующую не глотайте. Когда придете платить, объясню. - И, настойчиво подталкивая 'больного' к дверям, выставил его из кабинета.
Вечером, запершись в неуютной спальне роскошного коттеджа, арендованного боссами космобольной команды, Иван внимательно разглядывал первую таблетку. Белая. Терять нечего - у него ничего нет. Своего.
-Ну что ж, - Он решительно проглотил таблетку и мгновенно отключился. Ему приснился сон. Неприятный и недолгий. Всего несколько минут. Почти сразу проснувшись, Иван вспомнил его с отвращением. Снились родители. Те, кто когда-то, в двухлетнем возрасте, не слишком беспокоясь о будущем, оставили его в специнтернате для одаренных детей. И ни разу не навестили, не вспомнили.
К счастью, Демьянцев действительно оказался талантливым. Способности его проявились рано и во многом. В учебе, в искусстве, в спорте. Он, не раздумывая, выбрал спорт. Это позволило быстро покинуть ненавистный рассадник будущих гениев, сменив его на спортивную спецшколу. В отличие от многих других, не сломавшись. Он знал: тех, обреченных на одаренность, чьи таланты так и не раскрылись до 21 года, отправляли на принудработы. Некоторые попали в психушку. Кто-то - на социальное пособие. Опасный общественный эксперимент продолжался до сих пор. Во сне родители просили прощения, жаловались на одиночество, умоляли о встрече.
Демьянцева передернуло - никакого интереса к этим чужим людям он не испытывал. Взгляд на часы - прошло ровно два часа. Пожал плечами - врач так и обещал. Эксперимент начал вызывать любопытство. Вторая таблетка - красная. Ее он проглотил, не раздумывая. Следующий сон. Ирина. В незнакомой комнате. Одна. Такая же прекрасная, нежная и хрупкая, как когда-то, давно. Тогда, когда предала его, оставила, непонимающего, растерянного, предпочла нелюбимого, но благополучного и надежного Ракитина.
-Ты! - Чудесные серые глаза подернулись дымкой воспоминаний. - Если бы ты знал, как часто я вспоминала о тебе, как жалела о том, что сделала. Я люблю тебя по-прежнему. Ты пришел за мной, наконец-то! Если хочешь, я все брошу, все оставлю и пойду за тобой. Ты прощаешь? - Ее руки потянулись к Ивану. Он резко отпрянул.
-И опять предашь? - Иван Демьянцев не признавал компромиссов и не умел прощать. Как в один голос утверждали психологи, это и было главной причиной его одиночества. - Я не простил. Извини. Прощай! - Он выпал из сна резко и болезненно. За эту таблетку он тоже не собирался платить. Снова взгляд на часы. Еще два часа жизни. Следующая таблетка. Желтая. Цвет предательства. Он примерно знал, что его ждет, и с удовольствием отказался бы от этого сна. Но врач сказал - именно в этом порядке. Иван решился. В конце концов, это ведь только сон. Пусть и не слишком приятный. Догадка оказалась верной. В желтом сне бывший лучший друг жалко замямлил ненужные слова о минутах слабости, о том, что не хотел, но так получилось, что много раз хотел подойти и объясниться, но все ведь знают его, Ивана, тяжелый характер: Очередное тяжелое пробуждение. Еще два потерянных часа. Эта таблетка тоже ничего не стоила.
Но следующая? Какой еще гость из прошлого мог оказаться в зеленом сне? 'Цвет надежды - зеленый' - внезапно припомнилась прочитанная когда-то фраза. Предпоследняя таблетка. Следующая - черная. Она почему-то пугала, вызывая в памяти странно жестокую гримасу на лице старого, казавшегося таким добродушным врача. 'Цвет надежды - зеленый' - Повторил Иван вслух и привычном жестом отправил в рот таблетку.
В этот раз все было иначе. Он оказался в полупустой комнатушке. Интернат. Диван, несколько стульев, на узком столе - компьютер. За компьютером - толстый незнакомый парнишка лет 19-и, немного похожий на пингвина: рваная черная кожаная куртка натянута на грязную белую майку. Он жевал что-то вроде ватрушки, не отрывая взгляда от экрана. Появление Демьянцева 'пингвин' проигнорировал.
-Эй! - окликнул Иван. Хотелось поскорее выяснить, что он тут делает, в этом сне.- Ты кто?
Воспользовавшись возможностями сна, он прервал увлекавшую парня игру, появившись прямо на экране. Тот поморщился.
-Юль! - коротко ответил он, и, увидев удивление странного посетителя, неохотно пояснил: - Юлиан. Демьянцев. Чего явился? Вали давай отсюда, интернет-глюк!
-Это кто тут глюк? - Неожиданно оскорбился Иван. Наглый мальчишка казался скорее забавным, но что-то только что сказанное встревожило, требуя вернуться, осознать, переспросить. Вот! Демьянцев? Младший брат? Здесь, в интернате?
-Демьянцев? - переспросил он вслух.
-А что? Морду набить хочешь? - Окрысился 'пингвин'. - Не ты один!
Вскочив со стула, он бросился в угол, попытавшись принять защитную стойку. Только сейчас Иван заметил синяки и царапины на опухшем лице 'брата'. Объяснений не потребовалось. Широко распахнув дверь, в комнату ввалились незваные гости. Кандидаты на принудработы. На лице Юля появилось тоскливое загнанное выражение.
-Бить пришли. - Понял Иван. - Не выделяйся!
Давно не испытываемое сильное чувство - озлобления, ненависти - смело в его душе опостылевшее ощущение одиночества. Через несколько минут подлые щенки жалобно выли по углам. На лице Юлиана медленно проступило мрачное выражение подозрения.
-Пошли отсюда! - Коротко объяснил спортсмен. - Я твой брат.
-Брат? - Фыркнул темноглазый темноволосый мальчишка, глядя на высокого, голубоглазого блондина.
-Да. Старший брат. Иван Демьянцев. - Мучительным усилием выплывая из затянувшегося сна, сказал Иван. В комнате он был один. Взгляд на часы. 7 часов утра. Еще 2 часа прошло. Но совсем другие. Где-то у него был телефон этого врача.
На прием он попал первым. К 8-и.
-Сработала? Какая? - С жадным интересом спросил старик. - Зеленая? Любопытно. Соционически - волевая сенсорика в ведущем блоке.
-Скажите, доктор, - Швыряя на стол пачку крупных купюр, спросил Демьянцев, не зная, как перейти к главному. - А черная - это что? Я правильно догадался?
Врач улыбнулся: - Еще одна таблетка от одиночества, знаете ли. Самая действенная. А что, приняли бы? Впрочем, вам, кажется, повезло.
-Да. - Иван, наконец, решился. - Скажите, а парень этот, Юль, брат, он что, существует на самом деле? Где?
Старик равнодушно пожал плечами: - Я, извините, ваших снов не видел. А только, если приснилось, значит, существует. Там, где видели. Это сны жизни.
Иван успел в интернат вовремя, едва успев вырвать полузабитого парня у толпы визжащих подонков. В жизни Юлиан был другим - тощим, еще более мрачным, взъерошенным. Только в глазах его горела знакомая ненависть. И он все еще был похож на пингвина.
-Я твой брат. - Без лишних объяснений сказал Иван. - Собирай вещи и пошли отсюда.
-У меня здесь никого и ничего нет. - Угрюмо буркнул младший.
-Знаешь, у тебя есть я. - Сказал Иван, чувствуя, как жизнь неожиданно приобретает какой-то смысл, какую-то, прежде незнакомую, ответственность. И уходит одиночество. Юль хмыкнул.
- Знаю. - Ответил он на вопросительный взгляд брата. - Ты мне вчера снился.