Конкурс рассказов "ЛаВрушка-16"

1. #2 Carapax ( 40). Пустая книга

Любовь была яростной, но короткой, как всегда по воскресеньям - с утра рано на работу и все такое.
Это вам не "friday night, when we say good by", в конце концов. В конце концов, не может быть каждый день пятницой. Тут же ж никакого здоровья не хватит...
А Катерина - ей все равно, сразу отрубилась. Привыкла, видать, к такому режиму... Человек, он ко всему привыкает, особенно ежели человек - женщина...
На некотрое время он залюбовался ее красивым профилем. И обзавидывался - если Катюха спала, то - спала...
Сергей Геннадьевич достал из пепельницы недокуренный бычок Мальборо и поискал глазами зажигалку.
Катя не любила, когда он курил в постели, но если уж она уснула... Как в том анекдоте, "умерла, так умерла" - тут не то, что курить, тут "болгаркой" пилить было можно. И не только по металлу... В смысле, что по ней самой пили - не-а, не проснется. Вот ведь наградил же боженька сном? Дай бог такого каждому...
Зажигалака нашлась на полу, возле тумбочки. Сделав глубокую затяжку, Сергей Геннадьевич прикрыл глаза, положил голову на подушку и попытался... не уснуть - представить себе, каково это - хотеть спать. Куда там... Видать, Катерина спала за них двоих. Потому что в данном конкретном объеме - Сергей Геннадьевич окинул внимательным взглядом спальню, поблескивающую в свете ночника пурпуной драпировкой - свободных снов больше явно не осталось.
Хорошо хоть полпачки Мальборо осталось... Но до утра все равно не дотяну, - с тоской подумал он, сминая фильтр о дно пепельницы. - Баранов, что ли, посчитать? Тьфу ты! Твою мать, даже не смешно... От баранов ему наоборот, хотелось немедленно встать и начать делать приседания с гантелями. Не те мне, видать, бараны постоянно попадаются... Не интеллегентные, или укуренные какие, в усмерть, устало бредущие под сурдинку пастуха со вселенской печалью в глазах, а непременно почему-то спортивные все такие - такие заводные все, с репеём под хвостом... Зайчики, блин, энерджайзеры. И считать-то их легче как раз в момент, когда они через плетень сигают. Ага, вот один сиганул, вот второй... за ними третий... во - четвертый и пятый сразу, синхронно. Главное, тучные, вроде бы, а как легко преодолевают! Но это от шерсти, наверно, не иначе... Если шерсть снять, то будут все как коты после ванной, точно! Не могут тучные так прыгать... Наверно, только кажется, что они тучные... Порода это видать такая, как ее, сейчас... Романовская, во! Если бы тонкорунная была, наверно и выглядели бы соответствующе... Нет, но как обманчива все-таки бывает внешность!
Сергей Геннадьевич потянулся рукой за пачкой, но рука неожиданно нащупала корешок книги. Осторожно скинув все, что валялось сверху, Сергей Геннадьевич достал ее и поставил себе на живот. Развернул так, чтобы сияние ночника отсвечивало прямо в глаза.
"Как обмануть бессонницу", автор Джон Доу... Интересно! - Сергей Геннадьевич хмыкнул и открыл первую страницу.
С секунду подумав, он зажмурился. Не помогло. Страница, как была так и осталась - девствено пуста. Или девственно чиста... Поворот книги к источнику света - на отблеск, всегда беспроигрышный - тоже ничего не дал. Ни одной буковки или цыферки. То же и с остальными страницами. Книга была пуста, несмотря на толщину страниц в триста и вполне приличный, даже вычурный, с золотым даже тиснением переплет... Сергей Геннадьевич достал сигарету, чиркнул зажигалкой... Прикурил, рассмотрел под огоньком пачку с зубодробительным "Marlborough " на борту. Поднес огонек к книге... пусто. Кинул обжегшую пальцы зажигалку на столик и сделал несколько задумчивых затяжек.
Какое-то облако ассоциаций... Нет, не облако. Скорее легкий утренний туманчик над болотом - когда не успел еще как следует сгуститься - плавно накрыл его. Одеялом из тишины и спокойствия.
Взять книгу с текстом - вещь, понятная во всех отношениях, - само собой вдругподумалось ему. - Что-то в ней написано, и глаза это что-то видят и читают, а мозг - пытается это что-то понять. То есть, все работает, как надо, как оно и должно быть. А вот книга БЕЗ текста? Вещь не совсем понятная... С одной сторны, все дожно быть ровно наоборот - глаза нифига не видят, не читают, а мозг нифига не понимает, потому как нечего. И ничего, значит, не работает... м? НЕТ! Потому что все на так, на самом деле...
Сергей Геннадьевич поймал себя на том, что смотрит в пустую страницу и плавно осознает, можно сказать "врубается" в то, что мозг его сейчас не то, что не не работает, а наоборот МОЛОТИТ как бешенный. И именно из-за того, что ничегошеньки же ведь не видит, в этой книге без текста... Каков парадокс! Нет, каков прадокс, а?! Как ломаются стереотипы! Как взнуздывается и ставится на дыбы самоочевидная, казалось бы не требующая доказательств и вроде бы не мОгущая быть неправильной обывательская логика, а! Мозг начинает работать, когда его НЕ загружаешь инофрмацией! Когда его НЕ напрягаешь!
... а почему?
Вопросик всплыл подленько, откуда-то из-за левого плеча или и вовсе из ниоткуда.
Кстати, мог бы и не всплывать, - Сергей Геннадьевич отмахнулся, - сам готовился его себе задать. Потому что заметить явление еще ничего не значит, надо с ним что-то сделать - как-то его объяснить, интерпретрировать, положить на слово... Как-то его назвать, "разговорить", вербализировать, чтобы мозг, привыкший к слову, смог явление через него же и осознать.
... а надо ли?
Оттуда же...
А действительно, надо ли ложить... тьфу-ты, пропасть, класть! - класть мысль на слово? Может и здесь парадокс, сродни пустой странице? Может ощущения гораздо глубже доступных нам способов их выразить?
Не класть... или класть, но не сразу... Дать себе возможность пропитаться ощущениями, не загоняя их сразу в рамки понятий. Только потом, позже, почувствовав некий предел, некий порог чувствительности, когда вряд ли почувствуешь еще что-то новое, только тогда - класть. На слово... М-м?
Сергей Геннадьевич приподнял почившую на животе книгу и с любопытством взглянул на ее пустые страницы. - Вот ведь оно как, пустая книга, а как зацепила...
Он снова развернул ее к свету - ну, мало ли что там, может не заметил в первый раз просто... Не может же быть, чтобы книга так вот и была напечатана - с пустыми страницами и золотым тиснением на обложке! Кстати... нет, все правильно, "Как обмануть бессонницу", Джон Доу... С золотым тиснением и совершенно пуста.
А как читается!
Сергей Геннадьевич поразился еще одной мысли. Вот один любит Пушкина, другой Маяковского, третий там, не знаю, Тамару Гварцители. И готовы слушать только их - остальные не интересуют. А если им дать ПУСТУЮ книгу, и сказать: на тебе, дружище, то, что ты хочешь - наслаждайся! Лови свои любимые нотки, подмечай милые душе завитушки и обертончики. Вычленяй главное, отбрасывай второстепенное, запихивай гения на пьедестали и прикуривай от блеска его славы, он весь твой! И что, найдут? Найдут! И нотки, и завитушки, и обертончики! Потому что все они внутри - внутри того, кто читает. И почитает. Ибо... - голос зазвучал босовито и роскатисто в голове Сергея Геннадьевича, - ибо зерна-то падают не в сухую - не в сухую землю, но в ОРОШЕННУЮ! Иначе не было бы давно уж зерен-то этих - сгинули, сгинули втуне бы, пропали бы! Растворились, аки демоны на свету, бияся головой о невозможное. От ведь оно, как-то... Но! Те лишь найдут, кто и раньше их НАХОДИЛ. Сергей Геннадьевич с почти уже любовью погладил корешок ненаписанной книги. Хотел поцеловать, но счел слишком сентиментальным и не совсем, что ли, мужским. Провел подушечками пальцев по тиснению, этим и ограничился.

Сергей Геннадьевич с почти уже любовью погладил корешок ненаписанной книги. Хотел поцеловать, но счел слишком сентиментальным и не совсем, что ли, мужским. Провел подушечками пальцев по тиснению, этим и ограничился.
"Сергей Геннадьевич", - между тем прочитали, как по методу Брайля, подушечки пальцев. Почему-то без фамилии.
Любопытно, - Сергей Геннадьевич раскрыл книгу с энтузиазмом и удивлением. - Что я-то мог там понаписать...
Он снова повернул книгу к свету и словно под кисточкой палеонтолога, под его взглядом на бумаге стал проявляться текст:
"Бессонница ваша от вашей же лени. Да-да, не удивляйтесь! Мозг, не отвлекаемый мирской суетой - нелепыми приказами и неумными вопросами вашего тела, вроде "хочу туда", "постой здесь", "как достать это?", "как искоренить то?" - мозг не ОТДЫХАЕТ. А тогда только и начинает работать, причем работать на полную катушку - когда вы даете ему такую возможность... Когда вы вырубаетесь, а у него появляется глоток свежего воздуха - возможность осуществлять свою высшую функцию, абстрагироваться и осмыслять мир и самое себя. А не где "достать на пузырь", или как "отбить Кольку у этой дуры Вички!"
Поэтому не сметь спать! Сон не отдых. Сон - каторга, для вашего истощенного за день интеллекта. Погруженного в... пусть и не полно, перечисленное выше. Бойтесь сна! Он заставит вас ДУМАТЬ. Он вставит вам в сложенные на животике ручки ПУСТУЮ КНИГУ, в которой нечего читать, и которую потому нужно ПИСАТЬ. САМОМУ. С чистого листа и от первой до последней буквы, основываясь на том, что у вас внутри. Если таковое найдется. А если нет, то всю жизнь будете пялиться в ПУСТЫЕ СТРАНИЦЫ. И считать баранов, прыгающих через плетень. И завидывать Катюхе (Викухе, Женюхе, Танюхе... ЛенкУ, Светику и Маришке - недостающее вписать), и думать, какой же он глупый, этот Джон Доу. Этот извращенец да и просто м..дак.
Поэтому не спите, нигде и никогда! Бойтесь сна и - считайте! Но не баранов, нет - это не то что нам сейчас надо. Считатйте тигров, в одной клетке с вами! Считатйте комодских варанов, с их зловонным дыханием и слюной, полной продуктов распада и болезнетворных микробов. Считатйте тещ, которые вдруг оказались под вашей рукой вместо жены! Считатйте, сколько раз вы опозорились не сумев, когда от вас этого так ждали! Сколько раз приходили на работу, забыв надеть брюки, сколько раз вас застукала жена в постели у соседки... В общем, не важно, что считать, главное тут - БОЯТЬСЯ. Вздрагивать и вскакивать! Дрожать и покрываться липким потом! И не спать! НЕ СПАТЬ!! НЕ СПАТЬ!!! И тогда все у вас будет хорошо..."

Лицо было испуганным. Всклокоченные волосы и расширенные глаза изменили его неузнаваемо, оно было страшно, оно КРИЧАЛО. Сергей Геннадьевич как торпеда вынырнул из глубочайшего, на грани анабиоза, сна. Будто ужаленный, рывком поднялся и сел на подушку. Мамочка! Он так испугался, что сперва не признал в кричащей от ужаса женщине собственную супругу...
- Сережа!.. Сережа!.. Сережа!..
Катя всхлипывала и беспрестанно трясла его за плечи, не замечая, что он проснулся, сидит и таращится теперь на нее полными испуга и непонимания глазами.
- Сережа!.. Сережа!..
- Ну, я! Я Сережа! Дальше-то что?
- Сережа!.. Сережа!.. Миленький... Мне приснился кошмар... Мамы - ты представляешь, ИХ БЫЛО МНОГО! - мамы прыгали через плетень и с рычанием пытались меня УКУСИТЬ! Ртом, полным ядовитой слюной! Я больше не усуну - я больше не усну НИКОГДА!!!
Сергей Геннадьевич прикурил сигарету, выдохнул. Потянулся за книжкой на тумбочке. На ее обложке снова было написано "Джон Доу, Как обмануть бессонницу".
- На, Солнце. - он протянул ей кнгу. - Ты же у меня не дура, правда? Почитай вдумчиво... Только об одном тебя прошу, не надо вот ЭТОГО ВСЕГО! Комодских варанов, кусающихся тещ в прыжке, еще там чего подобного. Пожалей! Только ведь уснул в первый раз...
- Хотя, ладно... Варанов, пожалуй, можешь оставить... - добавил он уже сквозь дрему, пререворачиваясь на другой бок.
Через минуту Сергей Геннадьевич опять спал. Сам не заметив, что прихватил снов как минимум на двоих, в данном конкретном объеме. Катюха всхлипывая открыла книгу. Через секунду зажмурилась, а еще чуть позже ее брови взлетели вверх.

2. #8 Татьяна ( 39). ОТТЕНКИ ЧЕРНОГО

"""...Вчера, в районе шоссе Найроби-Момбаса в буше найден труп женщины-альбиноса с перерезанным горлом. Вот что сказал по этому поводу священник поселка Ганза, где жила убитая: "К сожалению к альбиносам до сих пор относятся, как к прокаженным. При этом некоторые больные СПИД свято верят, что если напиться крови женщины-альбиноса, предварительно совершив с ней половой акт, наступит исцеление. Да хранит Господь дочерей своих, отмеченных печатью рокового проклятия"""

Газета "Часовой саванны", Найроби, 12 августа 2005 года.

Августовская жара плавила щербатый асфальт старого шоссе. Дон стоял и кричал: "Ганза! Ганза!". В кенийской провинции не было кока-колы, европейцев, рекламы и общественного транспорта. Здесь надо было просто выйти на дорогу и орать вслед редким авто название поселка. Дон порядком охрип, когда протарахтевший микроавтобус сжалился и замер на обочине, скрипя натруженными рессорами. Судя по выцветшей наклейке -бывшая "скорая помощь" в Нидерландах. Нутро медицинского транспорта, рассчитанного на горизонтального пациента и двух врачей при нем, вмещало не менее дюжины кенийцев обоего пола . Все они дружно выдохнули , теснясь, а маленькая, пепельного цвета коза встретила белого пассажира презрительным блеянием.
Журналист Дональд Шепард пару часов трясся по разбитому проселку ради очерка о необычном магазине. После двух часов потной духоты в шумном, политкорректном сообществе он, неуклюже двигая затекшими ногами, выгрузился на площади Ганзы.
Вкусно пахло печеной кукурузой. Маисовые шарики жарились здесь же, на площади, шкворча в медной плошке с кипящим маслом. Дон улыбнулся мальчишке-продавцу и пошел по немощеной, ухабистой улице, здороваясь со стариками, созерцающими небо со ступенек домов. Шел, удивляясь странному безлюдью: он привык видеть на улицах детей, возящих друг друга в самодельных тележках, и обязательно женщин. Африканские женщины - украшение селений. Они не ходят в джинсах и редко улыбаются до двадцати пяти, пока тонки и прекрасны. Зато много смеются после сорока, став пестрыми, большими и шумными. Дон привык отдыхать глазами на их говорливом разноцветье, а тут ни одной. Что за место такое, что за день? Хорошо хоть магазин заметен издали.

Гробовых дел умелец обосновался на холме и не изощрялся с вывеской. У входа висел на деревянных шестах гроб в виде фотоаппарата Leika. Дверь в обитый легкими шитами продолговатый барак с продуваемой сквозняками верандой, была символической, но надпись на клочке бумаги информировала на суахили, что 11 августа магазин не работает. . Дон помрачнел. Меж тем внутри что-то грохнуло, будто деревянный шкаф подпрыгнул на дощатом полу, и журналист решительно открыл незапертую дверь В конце концов, на его лице не написано знание суахили. И сразу наткнулся на гроб в форме пивной банки, открывающий галерею экзотических ритуальных творений. Самым большим и ярким был гроб в виде раскрашенной курицы. Анатомические особенности птицы предполагали, что усопший отправляется в нем в последний путь сидя. У гроба в форме ананаса возился продавец - наголо бритый парень в грязной белой майке . При виде Дона он отпрянул и едва не сверзился в приветливо распахнутое, лаковое нутро гроба-лимузина.
-Мистер, скорее уходите! Сегодня сюда нельзя ! Хозяйка рассердится! , - парень размахивал руками и выкрикивал на ломаном английском, пританцовывая вокруг Дона. Однако купюра в двадцадь пять шиллингов, неловко втиснутая в его ладонь, зажгла в антрацитовых глазах искру предприимчивого разума, и продавец мгновенно повел себя, как энциклопедия. Дон узнал, что большинство людей заказывают себе гробы при жизни, чтобы успеть погордиться своим последним домом. И сюда, в Ганзу, приезжают за этим делом со всей Африки, даже из самой Претории. И люди далеко не бедные. Например, огромный красавец-гроб в виде черного льва изготовлен для важного нефтедобытчика из Нигерии.
"А чтобы закопать его, в похоронном ритуале нало задействовать экскаватор", -усмехнулся про себя Дон. И с любопытством открыл крышку льва.
-Удобно, не правда ли? - суетился продавец, шустро орудуя метелочкой из перьев, как будто рекламировал спальный гарнитур. Дон кивнул. Внутри, в сиянии золотого шелка, гроб был безупречен. А продавец продолжил экспресс-лекцию, разъясняя, что его товар - точное выражение земной жизни усопшего: бутылка колы для управляющего фабрики газировок, курица для многодетной матери, лобстер для рыбака.
-А в виде человека гробы бывают? - поинтересовался Дон.
-Если ты - человек, зачем гроб в виде человека? - удивился продавец.
-Действительно..
Они дошли до элегантного самолета "Кenia-Airlins".
-Не пользуется спросом? Дон провел пальцем по толстому слою пыли на гробовом фюзеляже.
-Похоронить в нем можно только пилота, а большинство пилотов - русские, - объяснил продавец и украдкой оглянулся на дверь.
-Послушай , -не выдержал Дон. - Я улажу проблему с твоей хозяйкой. Как ее зовут?
-Фитаврари, -раздался ехидный голос за спиной . Продавец начал было жалобно оправдываться, но, повинуясь короткому окрику , метнулся к выходу и пропал с глаз.
"Фитаврари..." - Дон мысленно покатал женское имя на языке. "Разящая Ночь" на суахили, ну-ну.... Высокая, белая женщина. в джинсах. Безразмерная голубая рубаха из дрянной синтетики укрывает руки до запястий и...надо же, перчатки! Худая, с ярко-синими, сердитыми глазами и широким негроидным носом. Розовеют молодые, по-африкански чувственные губы, брови выбриты. Шевелюра из упругих, свитых в микропружинки волос, обрамляет белое лицо, как парик из сахарной ваты, нахлобученный на сливочный пломбир. .
Дон оживил в мозгу скудные знания про альбиносов. Но ничего путного, кроме фотографии, на которой гигантский белый питон завтракает белым же аллигатором, не выцепил. Разящая Ночь....
Влажная от пота футолка все сильнее холодила позвоночник. Прохладой веяло от синих, нетипичных для альбиносов женских глаз в оправе игольчатых, словно заиндевевших ресниц. "Две полыньи на замерзающем озере..," Дон зябко поежился.
-Здравствуйте. Я из газе.....
-Быстро...Уходи...Отсюда...Смерть...Близко...
Под натиском низкого, проседающего до шипения, голоса, Дон растерянно отступил к выходу. Раздвинул лопатками дверные створки и покачнулся: под пятку ему попал верткий деревянный обрезок. .
-Поздно..., -прошелестело над головой. Фитаврари, подхватив падающего журналиста, втянула его назад, в магазин. Дону померещилось, что его руку перехлестнуло парашютной стропой..

Они стояли рядом, раздвинув тростниковые жгуты жалюзи и смотрели, как со стороны безлюдной улицы, преодолев подъем, подползал черный "альфа-ромео". Фитаврари взволнованно шептала не то заклинание, не то молитву. Алебастровый лоб ее блестел от испарины. Вспомнив про гостя, женщина сочувственно показала рукой в темный угол: . -Спрячься там, мистер, а когда оно начнется, пусть тебя не видят. Никто, слышишь? Особенно я...
-Как я замечу, что ОНО началось?, - закапризничал Дон, не двигаясь с места.
-Не, волнуйся, когда оно начнется, этого просто невозможно будет не заметить, -успокоила его хозяйка.
Дон не нашел в себе сил спорить и на деревянных ногах побрел к домовине русского пилота, понимая, что влип. Поднял с пола ребристый металлический прут. Так, на всякий случай...
-Эй.., -окликнула его Фитаврари. -Ты из Найроби?
-Вообще-то я из английской Guardian
-Откуда англичанин знает суахили? -прищурилась она.
-До семи лет жил в вашей столице с родителями.
-Запомни все, что увидишь. А когда кончится, доберись...-она осеклась, приложив палец к губам и скроила зверскую физиономию: - Ложись!
. Дон послушно нырнул в пахнущее стружкой нутро гроба. Боковины разрезного фюзеляжа скрипнули петлями и сомкнулись над ним. Однако немного света проникало спереди. Дон перевернулся на живот и подполз вплотную к окошку кабины пилотов.. Обзор сквозь слой пыли на тонированном стекле был не ахти какой, но часть двери и правый угол просматривались. Благословив шанс, Дон , отчаянно заерзал, ибо фотоакамера застряла в ногах, то есть в хвосте самолета . Нацепляв в ладони заноз из халтурно выструганных стенок, дотянулся до ремешка футляра и дернул. Вот черт.. с этой возней он упустил момент прибытия незваных гостей.
На фоне распахнутой настежь двери вовсю золотились пляшущие в воздухе пылинки. Кто-то уверенно топал по магазину, пиная гробы, как автомобильные скаты, но кто, и сколько их, Дон не видел.. Двое мужчин справа от двери впечатления добропорядочных граждан не производили. Оба были примерно по шесть футов роста, одинаково сложены и носили револьверы. Здоровяк в шелковом красном жилете, подошел вплотную к Фитаврари. У него был длинный шрам, рассекающий лоб наискосок.
-Вот и наша сахарная девочка, -проворковал пришелец голосом простуженного бульдога.
- Он болен БАСИТУ? -палец Фитаврари указал на второго, в бежевом костюме "сафари", с нездоровой, пепельного отттенка кожей.
-Именно. А ты -его лекарство. Слышишь, Курия, дамочка угадала, кто у нее будет кавалером!
-Меня больше удивляляет, почему она не пустилась бежать, завидев машину. Такая охота сорвалась.. -во взгляде Курии на хозяйку светилось скорее понедоумение, чем похоть.
-А может, привязалась к здешним мухам, приглядывает за их детишками, - бандит расхохотался. Следом заржали остальные. Натешившись видом раскрашенных гробов, молодчики втроем обступили Фитаврари. Только Курия держался в стороне, мрачный, как ночь на гнилом болоте.
-Где-то я ее видел...хотя какая разница?

Он подошел к женщине, расталкивая приятелей.
Стайка электрических ящериц скользнула по затылку Дона, шевельнув волосы. Теперь понятно, как ОНО начнется и чем закончится. Быть свидетелем страшного преступления Дон не хотел, но протестовать он мог только закрыв глаза. Не лезть же в посмертные герои с арматуриной наперевес против пистолетов. Однако журналистский кураж, подпитанный напутствием Фитаврари, зудел о том, что глаза закрывать не надо.
Курия протянул пятерню, и стал лапать женщину за грудь. Она отшатнулась, схватила с полки банку с мебельным лаком и швырнула бандиту в лицо. Тот завопил от боли и злобы, рванул ее на себя, так что рубашка затрещала по швам, и влепил несколько увесистых пощечин - голова Фитаврари моталась из стороны в сторону, - потом рывком притянул к себе , разрывая на ней одежду. .
Дон беззвучно застонал и зубами вцепился в запястье. Но глаза не закрыл, а уставился на дисплей фотоаппарата. Ему и в голову не пришло, что вспышка его выдаст...К счастью для него бандиты смотрели в другую сторону. Он снова нажал кнопку.
Кровь часто закапала из носа Фитаврари. Курия жадно уставился на алую струйку, сбегающую по белизне нежного подбородка за ворот рубахи, и облизнулся. Перевел глаза ниже... и вскрикнул, отталкивая женщину. . В магазине резко потемнело, и в сгущающейся темноте заплясали голубоватые искры, словно пропустили ток высокого напряжения прямо через воздух. Фитаврари, стоящая спиной к Дону, смазанным молниеносным движением переместилась влево, в зону, недоступную обзору из пилотского гроба. Подпиравшие дверь бандиты заорали и кинулись за ней, выхватывая пистолеты. . Судя по звукам, завертелась нешуточная драка. Дон моргнул, а его самолет неожиданно для самого себя взмыл в воздух, уподобившись истребителю вертикального взлета И тут же шлепнулся на пол, основательно встряхнув незаконного обитателя. В затуманенном окошке несколько ушибленный журналист видел, как напротив засиял солнечным светом гроб-ананас. Его шишковатый корпус пошел трещинами и рассыпался, как будто не рос пару месяцев назад в виде эвкалипта на холме, а был современником фараоновых гробниц. Где- то слева грохотала война, пистолетная пальба уподобилась лаю собачьей стаи , гонящей по саванне испуганную лань. Кислый, едкий дым просочился в укрытие Дона. Извертевшийся журналист закашлялся. Страх неизвестности гнал его наружу, а генетическая охотничья осторожность заставляла замереть и не шевелиться. Тонкий слой культуры настойчиво взывал к молитве, но молиться Дон не умел. Выстрелы поредели и стихли будто у бойцов кончились патроны. . Дон замер, считая про себя гулкие удары сердца. При счете "девять" нервы журналиста не выдержали...

Он стоял, по колено в гробу, и продолжал считать: на этот раз тела, . Один, два, три, четыре...Нет, злополучный Курия, был жив, и силился что-то сказать, лежа на полу.. А над ним, покачиваясь над собственным, свернутом в кольца израненным телом, взметнулась на гибкой шее голова гигантской черной кобры в раскрыленном боевом капюшоне.. Лицо бандита быстро отекало, а кожа вся позеленела. Дон в растерянности наблюдал, как несчастный скрипит зубами и жует свой распухший язык, как выступает у него изо рта пена, окрашенная алой кровью. Ломая ногти, несчастный стал царапать пол и биться о половицы, точно издыхающий крокодил. . А ядовитая змеища медленно повернулась и уставилась на Дона ярко-синими, свирепыми глазами. И зашипела ...
"Когда оно начнется, пусть никто тебя не видит, особенно я." - запоздало всплыло предупреждение Фитаврари. Дон машинально надавил кнопку "съемка", и рухнул в обжитое убежище. И, наконец, закрыл глаза, призывая сознание к потере, но тщетно. Тогда он замер в гробу, притворяясь мертвым, и лежал так долго, что устал бояться и впал таки в забытье, но уже сонное. Пустота, угнездившаяся в мыслях, потеснила взбешенное пространство, и он поплыл над облаками грез, покачивая крыльями маневренной, послушной машины с надписью "Кenia-Airlins" на борту...

Фитаврари стояла в углу на коленях, ее тошнило. . Вывернувшийся наизнанку организм выдавливал изнутри последнюю пулю. Пара болезненных спазмов -и теплый, мокрый кусочек расплющенного металла упал ей в ладонь. Оправившийся от шока Дон, скрестив ноги по-турецки, сидел рядом и отыскивал на дисплее "цифры" хоть что-то внятное. Он уже привык к новому превращению хозяйки.. Вместо нежного альбиноса в джинсах перед ним была черная, как августовская ночь, воинственная африканка в короткой кожаной юбке и плетеном из кожаных ремней и волосяных косичек топике. Тряпочкой, пропитанной маслянистой жидкостью, она стирала с лица остатки маскирующей эмульсии. Волосы и ресницы оставались белыми, но понятно было, что они выкрашены хитрой природной химией.
-Зачем ? -безмолвно спрашивали глаза Дона. Он впервые в жизни общался с оборотнем и стеснялся задавать вопросы вслух.
-Терамиссу была моей сестрой-близнецом. .Они убили ее год назад, -. Фитаврари хмуро сверкнула синими глазами на угомонившихся навсегда бандитов, которые органично вписывались в потрепанное гробовое великолепие.
-Терамиссу...Лунная Роса? Не понимаю:
Тогда женщина начала рассказывать -сначала неохотно, запинаясь через слово, потом все более свободно. Дон только успевал записывать.

Однажды в деревне племени овахимбу жена вождя принесла двойню. Родились бесполезные девчонки с уродливо-синими глазами, одна из них - отмеченная проклятием МБОЙИ. Вождь настаивал на умерщвлени выродков, но шаман решительно вступился. Он говорил с духом великой Матери Кобры, древнего тотема племени, и предрек большую добычу, которую принесет одна из сестер. И сам выбрал младенцам имена. По его приказу Фитаврари воспитывали вместе с охотниками , а Терамиссу отправили в школу христианской миссии. Жадная до наук Лунная Роса преуспела настолько, что обогнала в знаниях не только сверстников, но и учителей. Высшего образования она не получила из- за цвета кожи и бедности, но ничуть не огорчалась по этому поводу. . -Этот магазин и мастерская, - ее задумка, ее дело, -Фитаврари грустно усмехнулась. - Терамиссу была отчаянной фантазеркой. Бешеный успех...На полученную прибыль в деревне построили новые дома и школу, купили медикаменты...даже начали строить собственную электростанцию. А потом все поломалось в один день. .Мою сестру посчитали живым лекарством от баситу, по-вашему СПИД, и напали в дороге, когда она ехала по делам в Момбасу. Слишком уж была на виду...и никто не вступился, когда ее увозили бандиты, никто.
-А полиция?
-Очень медлительная. След преступников остыл. Его нашла я. Подбросила письмо с приманкой. Свою фотографию в белом гриме. Убийца прожил целый год, увереный, что кровь сестры дала ему силы. Он пришел за новой порцией.
-Вы сильно рисковали, -покачал головой Дон.
-Наверное...Я молила Мать Кобру, чтобы она дала мне силу. Хотя бы на день.
-То есть это...эээ..превращение - оно случилось впервые?!
-Да. Когда мне разбили лицо, и потекла кровь, проснулось что-то внутри. И вот. А теперь кончено.
-Внутри!? -Дон со всхлипом втянул воздух, вспомнив холод в позвоночнике, дикую трансформацию "ананаса" и собственный взлет на "Кenia-Airlins". Как и безлюдные с утра улицы поселка....Нда. Конечно, внутри..
-Я искренне сочувствую вашему горю, -откашлялся Дон, -Но остался процветающий бизнес, юридически вы - его хозяйка. Или вождь вашего племени..., -он запнулся, не находя нужных слов.
-Я сама теперь -вождь племени. И к утру должна быть в деревне, - жестко усмехнулась Фитаврари и рывком встала на ноги. Скорчившись от боли, схватилась за плечо журналиста.
-Вы ранены..., -встревожился Дон.
-Немного, -призналась Фитаврари. -Но это теперь внутри, и нет лучшего средства от легких ран, чем хорошая пробежка.

На сиреневом небе проступили первые, бледные звезды, круглая луна медленно поднималась на востоке. Если не считать цикад и отдаленного посвиста ночных птиц, вечерняя тишина ничем не нарушалась. Извилистая тропа уходила в сторону от проселочной дороги и терялась в зарослях.
-Прощай, англичанин. Вот-вот пойдут грузовики с апельсиновой плантации, к ночи будешь в Киото.-Фитаврари ступила на тропу.
-Меня зовут Дональд.
-Мое христианское имя София. Разве это важно....
Женщина направилась к зарослям, : -Сколько тебе лет, англичанин?
-Двадцать семь.
-Значит, мы родились в один год...
Она прижимала ладонь к животу и прихрамывала, но тем не менее все убыстяла шаги, пока не перешла на легкий, размеренный бег. Гибкий, черный силуэт мелькнул на фоне красноватой пены закатных облаков и пропал в буше. Дон стоял и смотрел ей вслед, что он еще мог сделать? Хотя...он как раз мог. "Делать" - вообще выдумка белой расы. Обитатели Черного Континента предпочитают "быть". И бытие это не просто определяет сознание, оно поглощает его без остатка. За спиной вспыхнули фары, . Дон взмахнул рукой, приветствуя незнакомого водителя и желая ему счастливой дороги.
Подошвы его видавших виды кроссовок с хрустом уминали каменную крошку. Журналист возвращался в Ганзу.

****
''Позавчера в поселке Ганза подвергся нападению гигантской черной кобры магазин "Ларабанга", торгующий похоронными принадлежностями. Имеются жертвы среди покупателей. Инцидент произошел в отсутствие хозяйки магазина Софии Берхи. Оказавшийся на месте происшествия репортер газеты Guardian чудом остался в живых и даже сумел сфотографировать чудовищную рептилию, атаковавшую магазин. Фото вызвало огромный интерес ученых-биологов парка Восточное Цаво. Ведется следствие....''

Газета "Часовой саванны", Найроби, 13 августа 2006 года.

3. #7 Винт ( 36). Соломинка.

Мороженое отдавало какой-то химической гадостью: то ли пластмасса, то ли керосин. Хотя керосина я никогда не видел, а тем более не пробовал, привкус казался именно керосиновым. Скорее всего, я просто отвык от мороженого. Алкоголь честнее и понятнее для вкусовых рецепторов. И потом, рано или поздно он превращается в вату, заворачивая в себя блестящий елочный шарик сознания. И шансов на то, что шарик разлетится на отдельные мысли-осколки - меньше. Они ведь слишком острые, эти мысли...
Я выбрал мороженое. Вслед за Иркой. Сливочное, в круглой металлической мэйд ин ЮэС (бэк ин ЮэС? Господи, где откопали только?) вазочке на высокой ножке. С клубничным сиропом- наполнителем. Из солидарности, а может из смутного желания подстроиться под собеседника, зеркально копируя его поведение. Только дядюшка Дейл, рекомендовавший заменять улыбку смайлом, не учел, что иногда уместней ухмылка. Короче, не клеился разговор. Муторно нам обоим было. И сливочное мороженое в советской вазочке, прямо со склада детских воспоминаний, не давало ничего кроме химического привкуса. Лучше бы пива взяли.

Зеленая книжечка аттестата казалась нам билетом на все поезда. Причем, на какой поезд не садись, хуже, чем здесь и сейчас не будет. Будет новая, интересная и независимая жизнь всерьез. Настоящая жизнь. Мы имели на нее право, почему нет? Глупый вопрос, конечно имели. Всей добросовестной школьной десятилеткой с эффектным виражом выпускных экзаменов, всеми пионерскими слетами, макулатурными сборами, обернутыми в целлофан учебниками и заполненными дневниками, всей обязаловкой для-твоей-же-пользы, за которую надо еще и благодарить затрепанными до состояния половой тряпки фразами, мы заслужили право начать жить для себя. Не так, как надо, а так, как считали правильным. Или нужным. Так как правильно считали нужным - неотразимый итоговый довод.
Проблемы поступлений в институты, переездов, серпантинных завитков уже вступительных экзаменов, или работы, или армии маячили где-то на задворках сознания взведенным таймером будильника. Но все это выглядело приправкой к новым реалиям, чтобы вкус лучше чувствовался. Несерьезные такие хлопоты, как уколы после операции. Мы ведь были победителями. На 'младшаков' поглядывали с грустной снисходительностью, с учителями разговаривали почти на равных, курили в открытую на крыльце - громадная фронда по тогдашним понятиям. Привыкали к новому статусу. Так, медленно, бережно, но в то же время ожесточенно сдирают бинты с засохших ссадин. Чемоданное настроение. Порог свободы. Бери столовую ложку и ешь свободу прямо из кастрюли. Время ведь было еще такое... неоднозначное. Девяносто второй. Героический девяносто первый - позади, доблестный девяносто третий - в будущем. Кисляков там ляжет. В девяносто третьем. В войсковом оцеплении. А пока - девяносто второй, ожидание выпускного и перманентное ощущение праздника, как запах мандаринов, принесенных с декабрьского мороза в теплую комнату.
Выпускное рондо отыграли типично для подобного мероприятия, строго в рамках неформальной нотной тетради. Про формальную, где первоклассница с колокольчиком, полуфальшивые слезы у самых сентиментальных барышень и напутственные телеги со словами про дорогих выпускников, я и не говорю. А так, все как положено: и купленные на ближайшем рынке пиджаки с торчащими нитками, худо-бедно по росту, и контрабандная водка в темном вестибюле, помимо с фарисейской неохотой разрешенного шампанского, и своя в доску географичка с обнаружившимся талантом к медлякам, и как-то подозрительно быстро окосевший физрук, и чьи-то окончательные выяснения отношений на спортплощадке.
То же, что и всегда, и как всегда, и у всех - по одному большому шаблону. Но тогда мы этого, понятно, не знали. Праздник был только наш, и впечатления только наши, и расчувствовавшаяся классная с охапкой букетов сожалела о расставании именно с нами - самыми хорошими, полюбившимися и своими.
Одно радует - на апофигей веселья, встречу рассвета, мы не поперлись. Да и то, потому лишь, что Маринка Зайцева сломала каблук на ступеньках - с натурами возвышенными и чувствительными всегда так, на первый взгляд не вовремя.

Ирка вдавила в пепельницу очередной окурок. Пока она курила, я мрачно, взглядом памятника - поверх голов и чуть в сторону, изучал прудик, расположенный прямо за оградой летней кафешки. Ирка сидела к нему спиной. Как там? 'Дама в белом возле озера с лебедями'? Вместо лебедей по отмели задумчиво расхаживал одетый пацан лет семи. Кроссовки он снял и держал в руке, а вот джинсы подворачивать не стал: до колен они были насквозь мокрые. Две девочки чуть помладше на вид, кидались в него с берега крупной галькой. Камешки плюхались в воду и окатывали ребенка брызгами. Некоторое время тот пытался уворачиваться, а потом получше перехватил кроссовки и, нагнувшись, стал шарить в воде. Вытащив какую-то тряпку, или кусок грязного полиэтилена, отсюда было не разобрать, он прошлепал к берегу и, размахнувшись, швырнул ее в девчонок. Я перевел взгляд на Ирку:
- Пойдем отсюда, а?
- Куда? - Тускло поинтересовалась она.
- Не куда, а отсюда. Мест нормальных в городе можно подумать нет.
- Кирюх, да какая разница, по большому счету? Встретились, посидели...
- И разошлись?
- А ты чего ждал?
- Не знаю. Это свойство человеческой натуры - чего-то постоянно ждать от жизни. Только жизнь часто об этом не знает... Что по жизни должна. Слушай, ты второй раз замужем?
- Последний, Кирь.
- И кого дождалась на этот раз?
- Не хами, а?
Господи, до чего же она никакая! Даже на явно задевшую фразу реагирует лениво, будто от комаров отмахивается. Мне до медного привкуса во рту захотелось хоть как-то вывести ее из равновесия. Глупость какую сказать, что ли, умную? Раньше получалось.
- И в мыслях не было. Я серьезно.
- Виктор - московский искусствовед. Со специализацией в поп-арте. Вот так вот. Спрашивай - отвечаем. Справочное бюро ты наше.
- Да уж. Мозговой сутенер - востребованная в наше время профессия.
- Ну-ну, - Ирка переплела пальцы, - поясните вашу мысль, докладчик.
- Что тут пояснять. Все современное вроде как искусство - сплошное насилие над мозгами. Разница только в том, что если слушаешь утром на кухне 'Русское радио', просто потому, что приемник никогда не отключается - это 'вертолет', причем не по твоей вине, а если покупаешь билет на выставку Уорхола, и пытаешься понять концептуальную наполненность двухсот банок с томатным супом - это уже сеанс ментального минета. Что характерно, продолжительность и качество зависят исключительно от того, насколько зрителю удастся заценить внутренний мир художника и навытаскивать из подкорки ассоциаций, гиперссылок и чувства прекрасного по теме. А ты что думаешь, почему всем творческим личностям так важно услышать мнение о своих работах? Чужие мозги ведь не жалко. Вот, Виктор твой, значит, и готовит неумелых... ммм, подопечных к правильному использованию своих мозгов. Чтобы все было на уровне, так сказать.
- Если следовать такой логике, - Ирка улыбнулась, ну, наконец, то! - Если следовать такой логике, только что состоялось еще одно жестокое изнасилование. Потому что я твой бред внимательно слушала и пыталась понять.
- А, даже не думай. Строго говоря, этот принцип подходит под все искусство вообще, а не только под современное. И не только под искусство - под любые мероприятия, которые требуют абстрагирования, а не реального восприятия объекта. Пока горшок пустой, он, как предмет простой, вещь в себе, но как только горшку начинают приписывать дополнительные функции, основанные на претензиях к миру, тут то и начинаются страданья и разочарованья.
- И какой же выход?
- Выход? - Я перегнулся через пластиковый столик и сдул чешуйку пепла с рукава Иркиной блузки. Мне снова ничего не хотелось, кроме пива. - Выход один. Не жди. Не помни. Не надейся. Все, что у нас есть настоящего - это здесь и сейчас. Потому, что ничего другого нет, и на самом деле никогда не было. А искусство должно умирать молодым. Вместе с мечтами и надеждами. Так будет эффектнее для искусства.

Пьяные выпускные сны, обрывочные и перенасыщенные, каруселили меня до обеда. Спрятанная от родительского неодобрения бутылка 'Черного принца' работала потом расческой для мыслей, отделяя сны от реальности. А вечером в удачно пустовавшей квартирке мы собрались снова. Не все. Зачем нам были все? Всемером. Так... Коллективчик по невольному знакомству и осознанным интересам. Маринка Филиппова и Ирка с Белкой представляли прекрасную половину класса, правда, меньшую половину. Но в тот вечер они интересовали нас только как боевые подруги. Знали все друг друга со времен усердно заполняемых прописей и ухаживания, если и предполагались, то больше в шутку, а дальше уже как получится. Цель была другая. Мы вообразили себе школьную ностальгию и собирались усердно ее культивировать. Алкоголь в помощь.
- Скора-бля-на бал. В смысле за стол.
- Угу. Под стол. Мало тебе одного бала? - Белка фыркнула. Смирновку, на правах будущего медработника реанимировала именно она.
- Белкова-Желткова, не порть человеку праздник. Если под стол, то на него ноги можно будет ставить вместо скамеечки. И вчера зря полезла. Такая красота была - со второго этажа травить. Салют. Фейерверк.
- Надеюсь, Кирилл, Вашего таланта хватает не на одни только гадости? - Ирка играла в высокий стиль. - Может лучше подготовите тост пооригинальнее?
- И не просто тост, - бесился Смирновка, - а с чувством, с толком, с распальцовкой.
- Евген, уймись. Я тост готовлю.
- Лучше бы ты картошку приготовил, - заухмылялся Колян.
- Ребят, ну что вы ссоритесь? Может, последний раз так собираемся, а вы как всегда. Давайте лучше загадаем, что с нами будет, ну... лет через пять. Или семь - для счастливого числа. И нас здесь семеро. Забавно, правда?
- Точно. Офигеть. Каждому по году, именем революции. Чур, Валерке високосный. Пускай лишний день мучится.
- Да самому тебе. Блин, молодое дарование, достояние республики. Иди- иди, достаивайся.
- Ну, что вы, в самом деле, как дураки? Я серьезно.
Наивные сантименты у Филипповой всегда перехлестывали через край. Самые сиропные идеи были ее идеями. На встречу рассвета она чуть не отправилась босиком, еле-еле отговорили. Но мысль она подкинула действительно удачную. Через семь, так через семь, почему нет, благородные доны? Можно и два раза по семь. Теперь, главное, сосредоточить всех вместе и как частность, уловить Иркин взгляд.
- Итак, господа. И дамы, куда без вас то? Емкости на изготовку. По поступившему предложению зачитываю события семилетней будущности. Судьба у каждого, по любому, ожидается уникальной, так что оригинальничать, несмотря на просьбу, мне не придется. Значит, Валера...
Наговорил я им на легкую душу всяческих приятностей. Первый тост он сложный самый, но ничего, справился. Сам верил, что говорил. Реальность, как блестящее на солнце оконное стекло, казалась небьющейся, кривая все равно вывозила на большую дорогу, друзья рядом, горячительного много, все только начинается. Дальше пошло проще. Никаких тостов больше не требовалось - впечатлений, воспоминаний и растопыренных друг перед другом перышек хватало без этого. Пересечься с Иркой наедине мне удалось много позже, когда все уже впали в легкую меланхолию и разбились на пары-тройки по интересам.
Она стояла на кухне, что-то пытаясь рассмотреть в чернеющем застекольном квадрате. Я обнял ее за плечи.
- Грустишь?
Она отстранилась, но как-то неуверенно.
- Да нет, смотрю просто. Темно там, ни одного огонька не видно.
Я накрыл ладонью ее сжавшиеся кулачки, а пальцами другой руки осторожно прикоснулся к бившемуся над ключицей пульсу. Сейчас этот жест показался бы мне подсознательной доминантой садизма, желанием хоть ненадолго подчинить себе чужую жизнь, заставив ее зависеть от твоих поступков, но тогда важнее было просто прикосновение. Ирка не шевелилась. Стояли молча, боясь разрушить иллюзию сжавшегося до крохотного теплого шарика мира, и загустевшего битумом времени. В соседней комнате звякали вилки и гитара. Колян, судя по шорохам, стал возиться с отцовским 'Панасоником'. С техникой, по пьяному делу, у него получалось не очень. 'Ко мне!' - внезапно рявкнул голос Кинчева. Зар-раза. Включил все-таки. Ирка вздрогнула, высвобождаясь.
- Послушай, - протянула она, не отрываясь от окна взглядом, - если проткнуть стекло соломинкой, то можно пить темноту. Как думаешь, какая она на вкус?
Я пригляделся. Темнота будто вдавливала стекла внутрь, и бледные наши отражения выглядели в них призраками.
- Не знаю, Ир. Может, как темное-темное вино? Густое, сладкое, но немного солоноватое. С ноткой крови.
- А почему крови?
- Кровь ведь сама по себе непростая жидкость. Она тоже может пьянить. А темнота с кровью... Разве это странное сочетание? Только коктейль такой слишком опасен, ты ведь не знаешь, что в нем еще намешано. Даже капелька темноты может сделать человека другим. Запьянить без надежды на трезвость.
- А может, так и лучше? Мы ведь и так всегда ищем, чем раскрасить свое существование. Хотя... Темноты вокруг и так много. Действительно, не стоит искать ее нарочно.
Я вдруг представил, как через соломинку капли концентрированной ночи просачиваются в кухню. Нелепое и пафосное вино с кровью уже не казалось такой уж выдумкой. Угольные непрозрачные капли падают на пол, замутняют электрический свет. Мы подставляем под них ладони, слизываем, окончательно превращаясь в оконные отражения... Случайная картинка. Случайная и мгновенно распавшаяся. Вот только осадок от нее...
- Вы чего тут? Пойдем. В 'Крокодила' играть. Рассосались, блин, тараканы по углам.
Валерка, размахивавший бутербродом и желавший совместного веселья, в движениях был неточен, но деятелен. Я его понимал.
- Ну, пойдем, крокодильщик...
- Давай, давай, шнель. Ирка! Отлипни ты от окна, все равно ничего не разглядишь. И глядеть там не на что. Я тебе и так скажу: слева больничка, дальше бараки брошенные, цех заводской за поворотом. Пошли.
Меня снова накрыло чувством лихости и бесшабашного веселья. Захотелось орать и отрываться, благо вина еще оставалось до черта. Захотелось стрелять из ракетницы - Валерка для того и притащил, вот и попробуем. Захотелось облапить всех вместе, и девчонок в особенности. Все. Только. Начинается.

Ирка разглаживала фольгу из сигаретной пачки.
- Кирюх, а ты наших встречаешь кого-нибудь? Как они?
- Встречаю... Колька в армии на офицерском контракте. Они ведь служить с Серегой Кисляковым пошли, а он потом так там и остался. Ленка Белкова... Как же ее сейчас? Афанасьева... Ну, ты знаешь, как медучилище бросила, потом что-то платное заканчивала, года три уже как в собесе бухгалтерствует. С Валеркой давно не сталкивался, но у него что-то с почками, кажется. В прошлом году застудил, да как-то оно все...
- А Женька?
- Смирновка то? Ну, он в Москве сейчас крутится. Из этих - с чувством, с толком, с распальцовкой. Не искусствовед, но тоже нормально.
- Кирилл, а сам ты? Ты ведь так и не рассказывал толком ничего.
- А я здесь. Здесь и сейчас. Ты же видишь.
Да, здесь и сейчас. Только не потому, что здесь и сейчас интересно или необходимо, а просто ничего другого не остается. Все мы здесь и сейчас. В заложниках у бытового искусства, так и не сподобившегося умереть молодым, вместе с мечтами, ожиданиями, пожеланиями и сусальными обманками вечных праздников. Время расходиться, но я все тянул, надеясь непонятно на что. Я бы дорого отдал за возможность чего-то киношно эффектного, например, за дорожку кокаина, которую Ирка принялась бы равнять телефонной картой прямо на зеленой пластмассе стола, или ствол, который можно было бы, улыбаясь, разрядить в нее, или в себя, или в официантку, неважно, или за пачку иностранных купюр и возможность вот прямо сейчас, не откладывая, рвануть вдвоем из этого города. Словом, все, что угодно, лишь бы разомкнуть мелькание одинаковых, как придорожные столбики, дней, месяцев, лет. Но ничего этого, разумеется, не было. И не могло быть. Да и духу ни на что у меня не хватит. Мы должны раскланяться, пообещав не теряться, и звонить если что, сразу же забыв об обещанном, и разойтись по своим колеям и рельсам - разогревать на плите ежедневную суточную судьбу, даже присоленную, если повезет.
Я тогда ошибался. Тогда, стоя на кухне. Лучше бы мы выпили черноту за окном. По крайней мере, оставался бы шанс. Мы опоздали. Это тот, кто стоял снаружи, просунул соломинку и начал пить. Он то видел, что высасывает. Впрочем, ладно. Ничего плохого ведь не случилось, верно? Обычная жизнь. Тот, кто стоял с другой стороны окна, выпил немного. Всего одну искорку из каждого, ожидание и возможность чуда, на которое мы имели право. И ничего не случилось. Началась жизнь. Хотя, может, все произошло гораздо раньше? Этот, застекольный, давным-давно выпил через соломинку искорку нашего мира. И вот мы все живем по инерции, живем...

4. #3 Аянбек ( 35). "Не ночь, - сумрак"

Здравствуйте. Вы уже начали читать, верно? У меня к вам маленькая просьба, совсем маленькая, перед тем как начнете читать, дышите медленней. Очень медленно, будто и не дышите совсем. Договорились? Очень хорошо, вдыхаете медленно и выдыхаете медленно:

Я. Серый и незаметный.
Серый плащ, недавно был черный, серые туфли и рубашка, недавно были белые. Хотя нет, очень давно, когда покупал, пять лет назад. Дождь льет. Кому то уже надоел, кто то не обращает внимания. Как я. Уже две недели льет. Никогда такого не было.
Опаздываю, опять. Я и без дождя всегда опаздываю.
А тут еще дорогу затопило. Машины едут как подлодки. Аварийная служба уже неделю не может люк прочистить. Всегда так.
Только в начале весны, когда снег тает. А сейчас из-за дождя. Ну и что. Придется обходить дорогу:
Ха. Сложно будет это сделать, взять и обойти дорогу. Вернее сказать лужу на дороге. Вот ее и надо обойти. Это долго.
Ну ничего, что долго, всегда опаздываю. Хотя кому какое дело, когда пришел бухгалтер? Тем более такой как я.
Серый. Незаметный.
Сначала удивлялись. Потом привыкли. Не всегда же был серый и незаметный. Вот и удивлялись. До сих пор удивляются, ах какой ты серый.
И незаметный, говорю.
Да, и незаметный.
А если незаметный, зачем со мной говорить? Как меня заметили?
Погода будто подстроилась. Все серое, все в тумане, тихо.
Почему так грустно? Не знаю. Вернее знаю, но объяснить не могу.
Люди всему виной. И зачем вообще они, люди?
Уфф, в голове вата, пошли к черту, мысли, надо идти на работу.

Вечер.
Люди постепенно собираются, уходят по домам.
Только как-то замедленно, словно двигаются в океане густого киселя.
Из-за погоды.
Дождь льется по стеклу, не барабанит, стекает.
Гвалт большого города поглотили туман и шум ливня. Изредка сквозь влажную пелену раздаются сигналы машин, и то какие-то скромные, вялые.
Иногда над городом грохочет гром. Раскаты идут низко-низко, кажется будто прогремел в соседнем дворе. Страшно. Машины в панике кричат писклявыми голосами, зовут хозяев на помощь, сигнализация. До свиданья, пока, до завтра: И ты, Ваня, пока. Вот, я опять последний. Даже шеф ушел.
Вечер уже. Хотя весь день как вечер, круглые сутки - вечер. По радио слышал, что дождь идет не только у нас. По всему миру. А почему? Никто не знает.
Я знаю.
Дождь давит на плечи. Уже привык. Капли разбиваются, брызгают в лицо. Щекотно, неприятно.
Зашел в трамвай. Сел.
Черт.
Воняет то как.
Встал, надо смотреть куда садиться. Мишка вздрогнул, поднял пустой взгляд на меня.
Что то промычал, запахло перегаром и нечистотами. Куда уж больше. Я отошел в начало трамвая.
Сколько себя помню, Мишка всегда ездил по трамваям. Дебил, больной алкоголик. Разве что не бездомный, не знаю. Всегда садится на конечной, сидит там на скамейке, ножками машет. Иногда лежит. Зашли два подростка, взяли Мишку за шиворот, вышвырнули под дождь. Мишка закричал. Подростки засмеялись.
Чего уставился, урод!
Ничего: Отвернулся к окну. Вода. Вода стекает по стеклу. Взглянул вниз. Тоже вода. Грязная. От колес идут волны, разбиваются о встречные.
Кто то толкнул, я обернулся.
Девушка. Извините.
Извиняю. Пьяная. Черные мокрые волосы. Тушь растеклась. Короткая клешевая юбочка, порванные колготки. Посмотрел ей в глаза. Замерла на мгновенье, что-то увидела в моих глазах. Не знаю что, зато знаю что увидел я.
Под кайфом. Наверное много молодых девушек ходят по городу под кайфом, я раньше и не замечал. Все из-за дождя. Обычно жизнь бьет ключом, торопишься, спешишь куда-то, неважно каким взглядом на тебя посмотрит молодая девушка.
Уступи место, сонно потребовала девушка у одного из подростков. Она навалилась всем телом на перила. Уступи место беременной девушке! Дура, сказал подросток, встал.
Она бухнулась на сидение, моментально вырубилась. Второй брезгливо отстранил ее.
С задних сидений донесись перешептывания.
В плохую погоду всегда охота спать.
Остановка.
Подростки вышли.
Беременная наркоманка разлеглась на два сидения.
Оплатите проезд. Нащупал мокрые монетки, ткань кармана прилипла к кисти, с трудом вытащил, оплатил.
У беременной плату не взяли.
Украдкой поглядываю на нее. Почему то считается что если смотришь на незнакомого человека пристально, это неприлично
Жаль ребенка, что не родится. И девушку жаль. Жаль весь мир. Вот только миру никого не жаль.
Остановка. Моя.

И хорошо что машину не купил. Не нужна теперь.
Лодку бы.
Вода уже выше колен.
На работу подвозит сосед. У него надувная. Практичная. Приплыл на работу, сдул, в карман и никаких проблем.
В офисе пожелтели обои, в некоторых местах уже облезли.
Пахнет известью. Побеленные потолки мокрые. Плачут. Весьма назойливо, приходится ставить зонт над бумагами.
Вся техника давно уже не работает. Влажность. На новую денег нет. Приходится возится с бумагами.
Вожусь.
Часы подсказали что уже вечер. Биологические.
Настенные подтвердили.
Ужасно душно.
Рабочий день кончился.

Неприятно.
Трупы бездомных могут сутками не убирать.
А они гниют.
А с работы почти всегда пешком.
Приходится выбирать маршруты, где не плавают трупы.
И зачем ходить на работу? Ничего, ничего, все хорошо, уважаемы граждане, синоптики предсказывают, что все хорошо! Ха-Ха:.
Иду домой. Дождь уже не замечаю вовсе.
Как лягушка. Ха. Попытался улыбнутся. Не смог. Ох как погода на человека влияет.
Когда ноги по колено в воде, идешь очень медленно, тяжелые резиновые сапоги рыбака, осторожность. Легко можно пропороть лодыжку. Много всего под водой.
Из-за угла навстречу плывет Миша.
Пахнет еще хуже.
Я резко отвернулся, пошел вправо.
Все равно успел заметить изгрыженное крысами лицо. И раками.
Сгнившие глазные яблоки.
Тело пробрала дрожь.
И от холода тоже.
Кости ломит. Быстрее домой.

Достал дождь, да?
Я медленно повернул голову. На подъездном козырьке сидят трое. Дети. Лет 12.
Да, надоел: А почему вы не дома? Дождь ведь.
Тот что посередине широко развел руками. Вот наш дом. Раньше был там, внизу, затопило.
Не стал отвечать. Мир жесток. Миру никого не жаль.
Быстро пошел вперед.
Справа свистнули.
А я и не заметил. Там еще трое стоят. Постарше. Лет 15.
Куда почапал?
Ускорил шаг, насколько это возможно.
Гром. Сильный. В ушах заломило, голову будто сдавило в тисках. Да слышу, слышу, слышу!!!
Догнали.
Один из тех что постарше ударил по спине.
Боль.
Толчок. Упал лицом вперед. Захлебнулся.
Смех. Детский: Слов не разобрать. Боль какая то тупая, словно трубой бьют.
И в самом деле, труба.
Земля и небо поменялись местами, тем более одного цвета. Серые.
Кровь красная.
Я бухнулся на зад.
Словно сквозь туман слышу глухие звуки. Что то говорят. Смеются.
Удар. Хруст. Челюсть сломали.
Упал на спину. Подняли.
Удар. Уже трубой. Плечо хрустнуло. И боли словно нет: Она есть, я не чувствую.
Подняли. Взгляд прочистился, посмотрел на ребенка. Глаза зверя.
Стало грустно. И было грустно:
Я за вас умирал, дети мои:. Грустно:.
Подумаешь: Умри еще, козел!!!

Отец:.
Отче:. Я:.
Что.
Я снова здесь, отче:
Здравствуй сын. А ты и не повзрослел.
Я и не пытался: Отче, почему?...
Потому что.
Понял:. Я действительно не повзрослел:
Мир тоже. Мир тоже:
Отче, ты действительно хочешь это сделать?
Да.
Но:
Я сказал ДА!
Отче, но они не ведают что творят:
Ты молчал все 40 лет земной жизни. Заговори ты, попал бы ко мне еще раньше. Разве не так?
Значит еще не пришло мое время, Отец.
И не придет. Не придет. Это просто брак, сын мой, просто ошибка:
Ошибка???... Но они ведь тоже твои сыны!!! Отче!!!
Да, сыны: Но только ты понял это: Мне жаль. Очень. Но впереди вечность.
Слабая улыбка прикоснулась к губам Господа, Я уткнулся лицом в колени, зарыдал.
Твои слезы утопят горе Земли. И твоё, сын мой. Иисус.

5. #9 Voland ( 28).

Савельев пил третий день! Пил много и основательно, прерываясь на кратковременный сон да многоминутные монологи, которые понимающе выслушивал Синичкин, его друг, товарищ и просто хороший мужик.

Как всякий порядочный человек пить Савельев начал культурно, зайдя в ресторан и потребовав себе бутылку коньяку и что- нибудь закусить. Презрительно поглядывая на всех женщин присутствующих в тот вечер в ресторане и для себя решив что все они сволочи и твари, он очень скоро физически ощутил жгучее одиночество. Захотелось компании, общества, умных разговоров и плакать, но вместо всего перечислено, расправившись с коньяком он отправился домой, где так и не успев заплакать уснул в не разобранной постели.

На второй день вставать было лень, болела голова и подташнивало. Савельев позвонил Синичкину и не вдаваясь в подробности объявил.

- Шесть пива, две водки и пулей ко мне! Есть повод!

Повод действительно был. Ого-го какой это был повод. Поводище, а не повод. От Савельева ушла жена! Вот так вот, в один миг вернулся ничего не подозревающий муж к любимой жене, а она ему все, что накопилось после одиннадцати лет совместной жизни не разбавляя прямо в лицо. Прихватила кое-какие вещички, дочь и к матери, любезной теще.

Синичкин, друг надежнее алмаза, не стал вдаваться в подробности, в точности исполнил полученное поручение и через полчаса стучался в дверь осиротевшей квартиры Савельева.

Пиво, водка и день закончились одновременно, а тоска все никак не отпускала. Видя такое критическое самочувствие друга, Синичкин что бы не искушать судьбу сбегал в соседний подъезд за самогонкой. До круглосуточного супермаркета идти две остановки, и встречаться с ментами не было никакого желания.

- Я эту гадость пить не буду, - задрав нос заартачился было Савельев отодвигая стакан с мутной вонючей жидкостью, - водки хочу.

- Хочешь? - пожал плечами более покладистый и менее разборчивый Синичкин и опростав полстакана самогонки добавил, - так беги!

Бежать не хотелось. И поломав комедию еще минуты две, Савельев выпив самогонку выдохнул обдавая терпким сивушным запахом друга с ног до головы, словно змей-Горыныч.

- Ты понимаешь, - закурив сигарету и закинув ногу за ногу, в очередной раз попытался Савельев достучатся до чувств друга, - не то обидно что ушла. Пусть валит, скатертью дорога! Обидно то, что оказывается это я испортил ей жизнь. На меня она потратила свои лучшие годы. Что это я дикарь. Понимаешь, одиннадцать лет все то же самое я думал про нее, и даже хотел ей это все высказать в один прекрасный день. Сам с собой разговаривал, и все- все ей это говорил. А она видимо подслушала. Вот только как, когда? Ума не приложу!

- Бабы они такие, - хрустя огурцом соглашающее поддержал друга Синичкин, - откуда что знают? Я подозреваю, мы мужики во сне болтаем много. А они все наши секреты и выведывают. Вот возьми мою к примеру! Всех любовниц по имени знает. Вопрос - откуда? Только во сне, иначе и не объяснишь!

- Думаешь во сне? - недоверчиво переспросил Савельев

- А то как же, не сам же ты ей все рассказал?
- Ну да, - неохотно согласился под грузом железных аргументов Савельев.
- Дурак ты Савельев, - неожиданно констатировал Синичкин, - сидишь вот тут, самогонку жрешь, и счастья своего не понимаешь. У тебя ж такие перспективы открываются, аж дух захватывает. Мне бы на твое место!
- Ну да! Открываются, - опять согласился Савельев, но для верности решил все же уточнить, - а какие?
- Да огромные, ты ж теперь человек свободный ото всего. Хочешь баб в дом води, хочешь не води!
- Я с бабами вообще дел больше иметь не хочу, - категорично заявил Савельев и потянулся к ополовиненной бутылке с самогоном.
- Ты подожди, - опешил Синичкин отнимая бутылку с самогонкой у друга, - то есть как? Ты что? Этим: заделаться хочешь?
- Не, - замахал рукой Савельев, - не в том смысле. Не хочу я баб.
- Как это не хочешь? - опять не понял Синичкин, и на всякий случай переспросил, - ты импотент? И давно это с тобой.
- Да что ты примотался, - рассердился Савельев, - не в том смысле что не хочу, а в том смысле что не хочу сейчас. Все они сволочи и гады.
- А-а-а, - понимающе кивнул головой Синичкин и облегченно вздохнул, - в этом смысле. А то я уж было подумал: Согласен! Все сволочи и гады, но встречаются среди них и настоящие женщины. Это просто нам с тобой таки достались. Надо было жениться на мечте.
- Что еще за мечта? - нахмурил брови Савельев, - на мечте не женятся, о мечте мечтают. А иначе какая же это мечта?
- Вот! Вот! - встрепенулся Синичкин, - типичное заблуждение. Помнишь я в восьмом классе в Любку Петрову влюбился? Она теперь замужем за Вадиком со второй парты. Живут душа в душу, она его во всем слушает, помогает и не пилит как нас с тобой наши благоверные. Ну, то есть теперь только меня. Потому что она - мечта. Вот женился бы я тогда на мечте, и жил бы сейчас как Вадик со второй парты. А у тебе что за мечта?
- Да ну, - отмахнулся Савельев, - бред какой-то несешь. Нет у меня мечты!
- А вот и не бред, не бред. И у тебя есть мечта, ты только о ней забыл или не помнишь. Ну? Что за мечта то?
- Нет у меня мечты, нет, - упорствовал Савельев, но уже не столь категорично.
- Колись, колись, - подбадривал друга Синичкин, - я же тебе рассказал про свою.
- Ну: Это: - нерешительно начал Савельев, - я тогда в девятом был, помнишь мы на конкурс ездили. А там девчонка одна выступала. Темная:
- Так ты что? Брюнеток что ли любишь? - сообразил Синичкин припоминая, что жена у Савельева крашенная блондинка, и сочувственно добавил, - как же ты жил то все это время, горемычный?
- Да какие брюнетки, я ж говорю - темная.

Синичкин задумался и минуты две пытался переварить информацию. Брюнетки по его разумению были темными, по мнению Савельева темными были другие. Так и не найдя решения он вопросительно посмотрел на друга.

- Ну темная, темная как ночь, - злясь на непонятливость друга эмоционально взмахнул руками Савельев.
- Негра что ли? - обрадовано догадался Синичкин.

Савельев посмотрел осуждающе на друга, а затем перевел взгляд в пол тихо проникновенно прошептал.

- Они не любят когда их так называют!
- Ну хорошо, темная так темная, - не стал спорить Синичкин соглашаясь, и неожиданно хлопнул себя по лбу не в силах сдержать эмоции, - слушай, так тебе надо на твоей мечте жениться и будешь счастлив.
- Совсем спятил, - сочувственно посмотрел Савельев на друга и поднеся указательный палец к виску сотворил известный жест.
- Ну не хочешь жениться, не женись, - неожиданно согласился Синичкин, но узнать то ты можешь какова она - мечта? Так сказать почувствовать ее изнутри. Черт, вот повезло человеку. Да выпади у меня такой шанс, я бы горы свернул. Так меня ж Любка Петрова с восьмого класса на дух не переносит. А здесь все само в руки идет, а он дурак отказывается.
- Ты о чем говоришь то? - не понял Савельев, - чего несешь то? Где ее взять мечту то? Как будто бы их полон город.
- Да вот где. Вот!- ткнул пальцем в разложенную на столе газету Синичкин.

'Эскорт. Любые девушки в любое время на любой вкус. Цены умеренные'.
Далее приводился длинный перечень телефонов, по которым следовало звонить, и адрес где находилось это чудо-агентство.

- Бери телефон и звони, - предложил Синичкин. Но телефон неожиданно зазвонил сам.
- Да, - ответил Савельев и испуганно посмотрел на Синичкина, - передаю.
Синичкин удивленно принял трубку из рук Савельева и нервно улыбаясь сладким голосом стал отвечать.
- Да любовь моя! Да мы тут, ничем не занимаемся. Сидим чай пьем. Сколько пить еще будем? Да ни сколько! Уже бегу моя ласточка. Целую, солнышко.

Положив трубку Синичкин презрительно хмыкнул.
- Ишь, мегера моя звонила. Волнуется она видите ли! Когда хочу, тогда и приду. Хотя, правда мы засиделись, домой пора. Ну ты идешь за мечтой то?
- А что, вот возьму и пойду, - разлив остатки самогонки поровну в два стакана, разохотился Савельев.
Друзья выпили и Савельев быстро исчез в спальне. Он появился минут через десять в костюме тройке и при галстуке поспешно засовывая в карман пиджака скрученные в аккуратный столбик стодолларовые купюры перетянутые черной резинкой.
- Хрен ей, а не шубу, - расхрабрился он, - мечты должны в жизнь претворяться, а иначе жить незачем. Пошли. Мечтать так мечтать!

В ярко освещенный вестибюль, где располагалась фирма предоставляющая эскорт Савельев вошел в одиночестве. Синичкин сославшись на неожиданную слабость в ногах и как оказалось близко расположенный родной домом отбыл под крылышко к жене.

- Вас что то интересует? - поинтересовалась толстая баба восседая за стойкой, словно дежурная в гостинице.
- Эскорт! - гордо произнес Савельев и презрительно посмотрел на бабу.
- А деньги то у тебя есть? У нас цены выше рыночных, - попыталась сбить гонор с клиента толстуха.
- С деньгами все в порядке, - ответил Савельев и вытащил из кармана заветный столбик повертел им перед носом дежурной.
- Ой, у нас такой большой выбор. Вы не пожалеете что обратились именно к нам, - залебезила баба как и полагается порядочному менеджеру перед потенциальным клиентом, - вот пожалуйста. Выбирайте.

Она положила на стол внушительный альбом с фотографиями девушек. Савельев для порядка пролистал нехотя несколько страниц. Ничего похожего на девушку-ночь не было.

- Вы ищите что то особенное? - участливо поинтересовалась баба.
- Мне бы: темных, - нехотя произнес Савельев.
- Ой, у нас очень богатый выбор темных, - сообщила она и протянула менее объемную папку Савельеву.

Тот пролистал и эту папку, напичканную сплошь фотографиями брюнеток. Настоящих темных девушек в ней тоже не было.

- А еще темнее есть? - растеряв остатки смелости едва слышно поинтересовался Савельев.
- Негры что ли? - догадалась дежурная, - ну так бы сразу и сказал. Это вот здесь у нас. Смотрите!
И она подала третью, совсем тоненькую папку, открыв которую Савельев увидел только одну фотографию темнокожей девушки с подписью внизу 'Аэлита'.
- Да, эта подходит, - обрадовался Савельев.
- Ой, шельмец, ой шельмец - засмеялась баба и погрозила зачем то Савельеву пальцем, - ну что оформляем?
- Оформляем.

Тетка склонилась над журналом и принялась что то записывать. Она писал долго, а Савельев от нечего делать разглядывал стены, сплошь увешенные портретами девушек различных возрастов, цветов и комплекций.
- С интимом или без? - неожиданно спросила тетка и посмотрела на Савельева.
- С интимом, - тихо ответил тот и сделался красным.
- Угу, - понимающе одобрительно кивнула тетка и снова склонилась над журналом продолжая что то записать и подсчитывать на калькуляторе.
- Ну вот, - минут через десять сообщила она закончив подсчеты и подавая Савельеву квитанцию, - 490 долларов в час включая налоги. На сколько берете?

Савельев растеряно и непонимающе посмотрел на бабу.

- Что? - переспросила та, - дорого? Так милый мой, это ж экзотика. Ты поди вон в дальние страны съезди. Да и потом цены они нынче на все кусаются. Ну так заказ оплачиваем или передумал?
- Оплачиваем. На все. На час. - выпалил Савельев и передав зеленый столбик нахальной бабе повернулся и хотел было уйти.
- Клиент, - крикнула ему тетка в спину и положила на стол мятый американский червонец, - сдачу возьми. Аллочка будет через час, смотри не опаздывай. Время пошло, беги готовься.
- Почему Аллочка, когда она Аэлита, - думал Савельев спеша домой.

Темнокожая Аллочка-Аэлита прибыла к нему через полтора часа, сообщив что по дороге у нее сломалась машина, и что это так называемые форс-мажорные обстоятельства, за которые она не несет ответственности. Она тут же поинтересовалась где находиться ванная комната, а узнав поспешила скрыться в ней. Минут через пятнадцать она появилась закутанная в полотенце и нетерпеливо взглянув на часы сообщила, что у Савельева есть еще десять минут, так как время ее одевания к сожелению входит в стоимость. И что она советует Савельеву поспешить, если он хочет получить удовольствие.

Через десять минут старающегося спешить Савельева Аллочка легко отпихнула от себя и извиняюще улыбаясь сообщила, что ей очень жаль, но время вышло. Что она и рада бы чем-нибудь помочь, но не может, не имеет право разбазаривать понапрасну свое рабочее время. Разве что еще клиент оплатит час?

Настала очередь Савельева виновато развести руками и попытаться в знак благодарности и щедрости сунуть на прощание Аллочки в ладонь мятый американский червонец. Девушка засмеялась, и вернула деньги, чем еще больше смутила Савельева. После ее ухода он лежал и смотрел в окно. Бесконечная, полная приключений и неожиданностей ночь закончилась и наступало утро. Серое, тяжелое, похмельное.

Савельев лежал и пытался понять сбылась ли его мечта, или это было что то другое. С девятого класса он мечтал о девушке-ночи и казалось, что никогда эта мечта не воплотиться в жизнь. И вот все это случилось, но радости почему то не было. Он как астронавт залетел на обратную сторону луны, надеясь увидеть там невиданные чудеса, а увидел все ту же пустыню. Странные были чувства. Обманутость, разочарование и прозрение.

Когда окончательно рассвело, Савельев сделал тщательную уборку в квартире. Вытер пыль, пропылесосил ковер и даже помыл посуду, что с ним крайне редко случалось. А затем, снова облачившись в костюм тройку, затянул потуже галстук вышел на улицу. В ближайшем цветочном киоске купил на оставшийся мятый американский червонец букет цветов и отправился к теще мириться с женой.

6. #5 зубастый Пупс ( 25). ТЕНЬ

Я ночной житель. Ночь для меня - это жизнь, день - жизнь вывернутая наизнанку. В нём всё не так. Хочется спать (еще бы, если лег в четыре утра), резко бьёт по глазам наглое Солнце, загоняющее испуганные тени под дома и деревья. Мучают навязчивые звуки дневного города. Я пытался бороться с днем, надевая солнечные очки, нося их даже в метро, в помещении - не помогает. Иллюзия. От дня никуда не скрыться, он врывается в мозг яркими волнами, нарушая тишину и покой, мешая связно думать, заражая своей хаотичностью.
Этот день запомнился мне навсегда. Начался он с того, что я сломал свой будильник (вестник дня, однако). А что? Он провинился тем, что я не смог найти его во время. Чуть навеселе был, когда ставил на привычные 8.30. Что поставил - помню, куда нет. Вот и заехал подушкой по периметру. Периметр жалобно всхлипнул разбитыми электронными мозгами.
Жара. Отсутствие горячей воды. Оплывший жирный город принял меня в потные объятия. Что говорить, я был несколько раздражен, когда проходящая мимо тетка врезала мне локтем в печень, да так больно, что я, аж, вскрикнул. При этом грымза еще и злобно хихикнула. Вообще-то, хамство мне не свойственно, но тут не сдержался: идиот. Выплеснул, так сказать, что накопилось. . . В свое оправдание могу сказать, что бабец и, правда, был на редкость несимпатичный. Типичная торговка - хамка, бомжеватой наружности, с соответствующей манерой подачи текста, лексиконом и . . . хм. . . запахом.
- Ну, что, козел, всё сказал? - Прошипела упыриха, после того, как меня перестало рвать словами.
- Всё! Калоша драная : - На автомате, уже без прежнего вдохновения огрызнулся я.
- Вижу, милок, глазки у тебя красненькие, небось, не высыпаешься, ложишься поздно. - Прервала меня мерзавка. - Ночь любишь? Ну что ж, гаденыш, не будет для тебя больше ночи.
- Да пошла ты, - сплюнул я, влившись в мутный людской поток. День прошел как обычно: душный офис, скисшие к вечеру коллеги, скучные заигрывания с секретаршами. Клиенты, бумаги, звонки, факсы. И над всем этим тягучее марево (солнце - я тебя ненавижу!). Вечер не принес облегчения, скорее наоборот. Вечер - это намек на утро, а утро . . . ну, впрочем, я уже говорил. Проталкиваясь через толпу, заряженную накопившимся за день раздражением, физически ощущаю скопившийся за день смрад человеческих эмоций. Он парИт над людьми, владеет ими, сталкивает, заставляя злобно, вскользь переругиваться. Меня всё это не трогает, я таинственным образом предугадываю места напряжения, вовремя обходя их. Странно, раньше такого не замечалось, наоборот всегда попадал в дурацкие ситуации. Ладно, вот мой вонючий подъезд, ныряем. Дом сыто отрыгивает шлепком входной двери. Внешний мир отрезало.
Остаток вечера, рассыпался мелкой дробью бытовых забот: магазин, готовка, уборка, мытье посуды. Нашлось время и на обычные развлечения: телевизор, Интернет. Все как обычно, кроме одного - вечеру не вечерелось. Не темнело: в 9,10,11 часов светло как днем, а живу - то я не на Севере и, потом, август уже на дворе. Ночь, моя любимая ночь, вечная обманщица, с ее намеками, плавностью линий и неясными контурами, с ее загадкой - предала меня. Ушла, как уходили все мои женщины. Последняя из них, однажды ночью застав меня на балконе, устроила дикую истерику: хлестала меня по щекам, кричала, плакала. Я думал, она давно спит, время было около трёх и, как обычно, сидел на балконе и смотрел ночь.
- Что случилось? - Вывалившись из состояния созерцания, заорал я, стараясь поймать ее руки, больно бьющие по (неказенным, кстати) щекам.
- Ты, ты : ты где был?- Всхлипнула она. - Тебя как будто не было здесь, ты сидел, а в глазах: Ничего не было, пустота, понимаешь. Мне стало жутко, ты никак не реагировал. Я пыталась говорить с тобой, трясла, что происходит?
Что я мог ей ответить? Что настоящая жизнь для меня только ночью, что я ненормальный? Что ночь - моя единственная любовница, и я вновь и вновь наслаждаюсь близостью с ней, не в силах отказаться от нежных, обманчивых прикосновений. Каждая женщина чувствует соперницу и никогда не потерпит ее присутствие. И если не сможет выжить ее, уходит сама. Так я в очередной раз остался один. Вернее один на один с Ней.
Теперь же для меня нет темноты. Стоя на балконе ночью я четко вижу все контуры, линии, углы. Краски только странные - мертвые какие-то. Спектр сместился. Больше нет загадок, нет тайн, нет жизни. Скучно, пусто, мерзко. Я ходил к профессору-'глазнику'. 'Светило' - говорили люди. Он долго смотрел меня, провел кучу анализов и опытов, а потом сказал, что с глазами всё в порядке. У меня. Всё. В порядке. И что причина, скорее всего, психологическая и физиологию феномена объяснить затрудняется. Отправил к психиатору. Тот тоже решил, что я здоров - дурью маюсь, и направил к психоаналитку. Последний начал со снов (Фрейда ему в печенку) и закончил разбором инцидента с той теткой, сказав, что я - натура впечатлительная, легко внушаемая (ага как же) и, видимо, я решил, что она меня сглазила или еще чего - нить в этом роде. Психосоматическая реакция и всё такое: и отправил к офтальмологу обратно. А я не пошел к офтальмологу, я пошел на крышу. Смотрю вниз. Плохо. Черно-белая ночь: резкая, грубая, четкая. Думаю недолго. . . Оттолкнуться было тяжело. Выбор - проклятие человека, бог долго придумывал пытку для нас.
Это только навстречу красоте лететь приятно (спросите у бабочки), жестким асфальтом - не очень-то насладишься, не успеешь. . . Ура! Темнота.
Странно быть тенью: днем прятаться от света, ночью благословлять его. Бегать от солнечных лучей и тянуться к Луне. День - изнанка ночи, тень - изнанка дня. Она не нужна ни дню, ни ночи. Свет стремится рассеять, теснота - поглотить меня, но ни у того ни у другого ничего не получится. Ничего не получится до тех пор, пока они существуют. Странное посмертие, для странного человека. Интересно, кто же проклял меня?

7. #4 Обновленное Пузо ( 24). Изнанка ночи

[b]1. Катана Правды[/b]
Катека угрюмо посмотрел по сторонам. Юнихара по левое и Мидзо по правое плечо. Верные друзья. Умелые бойцы. Воины одного клана. Остро заточенные самурайские катаны мирно покоятся в ножнах, но не ровен час, покинут их и насладятся кровью врагов.
  Одежда с виду простая, шаровары, рубаха, и кожаные браслеты, с вшитыми внутрь металлическими вкладышами, и тонкие пластинки, защищающие кисть от повреждений. При хорошей реакции можно попытаться, отбить ими меч противника. Поверх накинут балахон с широкими рукавами. В бою рукава не мешают, рука ходит свободно.
  Время идет, еще немного и будет бой. Мирную лесную землю скоро орошат кровью убитые. Катека в задумчивости постучал пальцами по рукояти меча. Бой продлится от силы минуты две. Поскорей бы. Дома ждет жена, и маленький сынишка. Прочь мысли, в битве голова должна быть пуста.
  Послышался топот множество ног. Троица синхронно схватилась за рукояти катан. На поляну вышли люди в тяжелых доспехах.
- Кто вы такие? - крикнул командир отряда.
- Воины клана Хироко. - постно ответил Катека и вытащил катану, чуть отстав от товарищей.
- Нет такого кла: - недоговорил командир, голова упала на землю. Катека ошибался, битва продолжится ровно минуту. Всего полсотни бойцов, против их троих, это курам на смех.
  Взмах мечом и доспех раскрылся, показывая глубокую рану в животе. 'Катана налево, защита от палаша, плашмя, острие в горло, поворот, удар по ребрам, справа поймать лезвие на браслет, отбросить, ткнуть острием' - просчитывались действия в его голове. Главное, холодная голова, чтобы знать что делать сейчас и что делать потом. 'Пригнуться, полоснуть по ногам, кувырок туловищем, ногой по лицу, острием в сердце'.
Натренированное тело четко повторяло действия. А острейшая катан рассекала доспех, так же легко, как рассекает воздух. Шаг вправо, уворачиваясь от удара копьем, ткнуть ниже пояса и резко провести вверх до головы. Черт кровь попала в глаз, смахнуть нет времени, хоть секунды и текут как густой клей. Резко ткнул острием, влево целясь в лицо врагу. Лезвие попало в глаз и прошло через мозг. От резкого движения рукав рванулся вперед, смахнув кровь с глаза. Следующим движением скрестил меч с дайкатаной, оттолкнул, повернувшись рубанул с плеча по шее, поворот обратно, удар. Дайкотана летит ввысь. Со злостью опускает меч на голову противника. Потратил из-за ублюдка три секунды. Лезвие прорубает череп, горло, грудную клетку, мышцы живота, и чуть ниже пояса, описав дугу внутри человека, выходит, раскрывая доспех как раковину.
  Опять взмах, из тоненькой полоски между доспехов брызжет кровь. Налево, взмах, косой порез и человек падает мертвым, а меч, что только что побывал в теле, уже вложен в ножны.
  Дыхание даже не сбилось. Скольких он убил? Какая разница? Задание выполнено. Еще одна небольшая победа маленького клана Хироко. Юнихара и Мидзо уже стоят с вложенными катанами. У Мидзо на рубахе красное пятно, постоянно увеличивается.
- Мидзо! Опять забываешь про левый бок! - зло прокричал Катека. Мидзо виновато потупился.
- Задание выполнено - напомнил Юнихара, - надо доложить господину.

***

- Папа! - раздался звонкий мальчишеский голос, - папа, подожди. Не уходи далеко, я боюсь темноты!
Малыш бежал сквозь заросли. Ночный лес не был помехой между отцом и сыном.
Катека улыбнулся, подхватил на руки маленького сына.
- Нечего боятся папа рядом.
Малыш радостно улыбнулся но, посмотрев по сторонам, скривил губки.
- Но ты опять уйдешь, а вокруг ночь. Что мне делать, когда тебя нет дома?
- Защищай маму. И никогда не бойся темноты. Тогда ты вырастишь смелым, сильным воином.
Катека опустил мальчонку на землю. Посмотрел на свои руки. Эти руки купаются каждый день в крови. И этими руками он касается своего сокровища. Его нежного тельца. Челюсти сами собой стиснулись. Это все ради его будущего. Это ради мирной жизни в его будущем. Это ради сына.
- Пап, а почему ночью так страшно? - обеспокоено спросил сын.
- Глупенький, ночь совсем не страшная. Ты еще слишком мал, что бы понять ее хорошую сторону, - решил Катека.
- Чего тут хорошего? Темно! Ничего не видно, никого рядом, да еще кто- то в траве шебуршится! Ай! - не выдержал мальчонка.
На него прыгнула лягушка. Чудом, спасшись от чудовища, юный воин посмотрел на папу.
- Прежде всего, не бойся ее. Ночью, все, так же как и днем. Только намного спокойнее. Днем все мельтешат, куда-то спешат по делам. Слишком много всех. А ночью можно отдохнуть, спокойно обдумать в одиночестве. Ночь прекрасна и умиротворенна.
- Да уж, умирот: умират: мирно, как же! Когда тут всякая гадость, - негодовал малыш, переступая с ноги на ногу, давая дорогу 'всяким гадам'.
- Эх, малыш, - вздохнул Катека и потрепал сына по голове, - много ты еще не знаешь.
  'Он не знает ни про кланы ниндзя, что устраивают ночами кровавую резню, он не знает про хищных животных, охотившихся ночью. И он не знает о прекрасных звездах, которые так и манят к себя, очищаю душу от переживаний, и успокаивая нервный мозг. Пусть пока эта изнанка ночи не будет ему известна. За это я борюсь'
- Сынок, а не мама ли нам светит издалека? - сменил тему Катека.
И, правда, совсем близко виднелся огонек. Мама стояла со свечкой и обеспокоено поглядывала по сторонам. Завидев своих мужчин, лицо смягчилось. Морщинки разгладились, тревога медленно покидала ее тело.
- Ну, где же вы пропадали озорники! - мягко укорила мать, глядя в глаза Катеке. - Я уж совсем изнервничалась.
- Папа мне про ночь и ночных зверей рассказывал - похвастался сынок.
-Ну молодцы, давайте в дом еда стынет, - весело позвала мама.
Однако от ее взгляда не укрылась вторая катана, воткнутая в пояс мужа. Катека владел обеими руками, но дрался лишь одним мечом. А самурайской моде он никогда не подрожал. Значит, опять обучал сына бою на мечах.

***

Маленький клан Хироко возглавлял седовласый старец Коми. В клане насчитывалось лишь три воина. Катека - мастер меча, бывший наемник, Юнихара - мечник из армии императора, и Мидзо - о его прошлом ничего неизвестно.
  В тот день Коми созвал всех воинов.
- Деревня Куриява благодарит вас за спасение. Благодарность выражается в десяти золотых монетах. Таким образом, мы спасли деревню от грабежа и заработали немного денег для нашего клана справедливости.
Воины внимательно слушали старца сидя в позе лотоса. Совсем близко раздавался шум прибоя. Маленький штаб клана находился на скалистом берегу и представлял собой простой двухэтажный дом.
  Коми, закончив говорить, оглядел воинов. Кажется все смотрят в никуда, но он уж точно знает, что внимание приковано к его катане. Катане Правды. Благодаря этому оружию образовался клан Хироко, в их кругу так же называемый кланом справедливости. Необыкновенное оружие наделяет владельца ничем не сравнимой силой.
  Коми уже стар. Он и сам понимал, что катану пора передавать, что бы клан продолжил жить. Необязательно под тем же именем. Главное что бы это был клан справедливости.
Вздохнув, Коми снял катану с пояса и положил перед воинами.
- Катана Правды, - произнес старик - достанется лишь одному из вас. Глаза воинов загорелись жадным огоньком.
- Подлейшему из подлых, - закончил Коми.
Огоньки в глазах Катеки сменись на огонь ярости.
- Мы воина клана справедливости, отдадим Катану Правды подлецу? - возмутился мастер меча.
- Увы подлейшим из подлых должен стать один из вас, -грустно ответил старик, - в своё время, я заплатил за этот меч страшную цену. - его лицо исказилось, как будто кто-то разворотил старую рану.
- Но почему? - поддержал друга Юнихара.
- Меч правды в руках хорошего человека, не более чем просто заточенная палка. А в руках подлеца, он превращается оружие поражающе мощи. Это страшное оружие, но оно нужно этому миру, ради справедливости. Такова дорога нашего клана.
- Никогда, - сказал Катека и встал, - я приду, когда вы господин передумаете. Если же такого не будет, то я ухожу из клана. Катека поклонился и вышел.
- Что скажешь ты Юнихара? - обратился старец к мечнику.
- Я не люблю принимать быстрых решений. Я подумаю и дам ответ завтра. Юнихара поклонился и побежал догонять старого друга.
- Мидзо? Хоть ты меня понимаешь?
- Господин я дам ответ завтра, - ответил Мидзо и, забыв поклониться, побежал вдогонку.

***

Катана Правды достанется подлейшему из подлых. Проносилось в голове Мидзо, когда он шел по ночному лесу. Меч правосудия в руках ублюдка. Нет, я не за что на это не пойду. Стать подлецом предав друзей и все чему ты верил? Сказочная Катана Правды, превратилась в его воображении, в ржавую клюку. Последую примеру Катеки. Хотя ведь Катана Правды нужна миру. Она вершит справедливость. Она должна быть. Без нее не будет справедливости и не будет нашего клана.
  Дрожащими руками он схватился за рукоять катаны.
  Глаза обезумели от идеи пришедшей в голову. 'Подлейшему из подлых' говоришь старик? Ноги сами понесли к дому Юнихары.
***
Тревога подгоняла Катеку. Он бежал к Юнихаре. Что бы могло случиться? Старик не в состоянии убить наемника, от любого бойца Юнихара легко отобьется. Но что тогда заставило его переживать за друга? Вдалеке виднелись отблески костра. Катека прибавил скорости. Дом Юнихары горел. Сам Юнихара лежал невдалеке с проткнутым горлом. Рядом сидя на коленях, рыдал Мидзо.
- Мидзо! Кто это сделал Мидзо? - в ярости кричал Катека, - Мидзо, да ответь же:
Катека увидел окровавленный меч в руках Мидзо.
- Мидзо, почему у тебя меч в крови?
Мидзо прекратил рыдать. Широким рукавом утер лицо, крепче сжал рукоять катаны. Поднялся.
Катека увидел полные безумия глаза.
- Мидз:
В следующие мнгновение Катека ели успел, выхватить катану, чтоб отбить удар.
- Так надо Катека. Так надо, - проговорил Мидзо не своим голосом, скорее убеждая себя чем бывшего друга, - Катана Правды будет моей. Еще один удар. Мидзо не останавливался. Катека все еще не веря, с трудом блокировал клинок.
- Я буду подлейшим из подлых, - прокричал Мидзо и ударил наискось, намереваясь закончить бой.
  В этот момент Катека принял правду и крепко сжал катану. Подлейшему из подлых говоришь старик? Так вот какую цену ты заплатил за этот меч! Нет такого не должно быть. Отомстить за друга, остановить этого безумца, вот его задача. Косой удар Мидзо, пришелся на браслет, клинок отскочил, оставив на коже порез.
  Катека перешел в наступление. Удар по ногам и, описав дугу, взмах на уровне шеи. Мидзо, ловко принял удар сначала на меч, потом на браслет. Быстрый удар наискось, пришелся на подставленный меч. Клинки скрестились. Противники заглянули друг другу в глаза.
- Меч это всего лишь инструмент, пойми Мидзо! Правосудие Вершит Человек, а не железка в его руке. Если даже мы потеряем Катану Правды, мы останемся кланом справедливости.
  Мидзо засомневался. Катека воспользовавшись этим, крутанулся и замахнулся, но остановил лезвие перед соприкосновением с кожей.
- Опять забываешь про защиту левого плеча, - горько сказал Катека, - Юнихару не вернуть, и я не хочу терять последнего друга.
Катека убрал меч в ножны и скрылся в лесу.

***
-Папа! Я тебя нашел! Смотри, я не боюсь темноты! - прокричал сынишка.
- Глупый, ты, что здесь делаешь? Быстро домой! Кто тебе разрешил ночью выходить?
-Папа, но я больше не боюсь ночь!
- Ах ты мой маленький, - обнял малыша Катека. Из глаз так и хотели вырваться слезы.
- Пап, пошли домой! Я тебя так долго искал, что забыл дорогу назад. Пап пошли.
Катека молчал.
- Пап? Пап! ПАПА!
Из груди отца высунулся острый кончик катаны. Рядом раздалось истерическое:
-Подлейшим из подлых!
Лезвие резко вышло назад. Катека упал на спину.
- Звезды, красивые звезды, - последние слова слетели с холодных губ.

***
  Меч вложен в ножны. Лицо мечника меньше всего походит на человеческое. Заостренные скулы, искривленный рот, судорожные всхлипы, соленые ручьи вдоль щек. И в голове одна лишь мысль - 'Меч Мой'. В ночном лесу никто не видел той безграничной боли, на которую обрек себя Мидзо. Слезы и сдавленные всхлипы не могли заставить ее утихнть. Лишь маленький мальчик, прячась в кустах, с ненавистью смотрел на спину воина. И повторял:
- Я найду тебя подлейший из подлых. Не сейчас, но справедливость настанет.

***

1582 году малоизвестный клан Хироко переименовал себя в клан Фудзивара, известный так же как, клан подлейших из подлых. Кланом правил Мидзо Хироеки.

***
[b]2. Безымянный Меч[/b]
Три самых лучших воина клана Фудзивара сидели сейчас перед господином Мидзо. Все знали, что настал этот момент. Момент, когда сменится лидер и самое главное, сменится обладатель Катаны Правды.
  Мидзо устало разглядывал лучших. Очень молоды, совсем как он в тот день. Смотрят жадно на меч. Ничего они еще не знают. Не знают, что это такое - Катана Правды.
Увы сейчас узнают темную изнанку легендарного меча.
- Пришло время передать одному из вас, это оружие, - грустно начал Мидзо, кладя катану перед воинами, - ее получит лишь один из вас.   Уши ловят каждое слово. Как и он в тот день. Мидзо помнил, что надо сделать паузу.
- Самый подлый из всех подлых, - закончил он и с интересом посмотрел на лица воинов. Кажется Саку, Рени и Нори.
Вместо гневных возгласов, Мидзо услышал лишь краткое:
- Почему?
И все? Клан справедливости? Почти не удивились! Им просто нужно знать причину? Что же.
  Мидзо не спеша, рассказал им все слово в слово, как говорил господин Коми.
Тишина. Они согласны с этим? Что же мне лучше.
- Почему? - резко нарушая тишину, повторил Саку.
- Что? - не понял Мидзо.
- Почему Катана Правды, должна попасть в руки ублюдку? Почему не дать ее достойному воину? Это же всего лишь меч! Справедливость вершит человек, а не острозаточенная палка! - со спокойным лицом спросил Саку.
- Катана Правды не какая-то заточенная палка. Это мощь! Это мощь нашего клана! Это оружие справедливости, - сдерживая эмоции, процедил Мидзо. Почему-то эти слова вызвали острую боль. Как будто он слышал их раньше.
- Оружие справедливости - человек! - повысил голос Саку и схватился за рукоять меча.
Эти слова! Это же говорил Катека! Друг, которого я убил. И Юнихара, он обучал меня мастерству!
  Мозг взорвался эмоциями. В ушах звенело 'Справедливость, Подлейший, Человек'. Мидзо упал на спину и, зажав уши руками, катался по полу.
- Забери ее, забери пожалуйста! Избавь меня от нее! Эта боль! Катека! Юнихара! Я не хотел! Старый Коми, ублюдок! Я не хотел! Забирай Катану!
  Саку поднял легендарное оружие, наклонился к господину. И шепнул пару слов.
Мидзо успокоился, растянулся на полу.
- Уходите, - сказал он Рени и Нори.
  Воины вышли, следом выбежал Саку. Мидзо лежал на полу. В голове звучал шепот Саку: 'Папа на вас простил'.

***
Угрюмый ночной лес. Небольшая насыпь, чуть дальше кривые палки, связанные крест накрест. Яркая луна освещала одинокую могилу.
  Из тьмы вышел Саку. Он уже не помнил, когда последний раз посещал могилу. Подойдя, ближе он склонился на одно колено.
- Я уже не боюсь ночи папа. Она теперь мой спутник. Я узнал, то чего ты так не хотел, чтоб я знал. Я знаю про ночных хищников, и про войны кланов. Да я узнал эту изнанку ночи. А еще узнал про звезды. Ты прав, они прекрасны. Теперь я понял ночь. Спасибо папа.
Мидзо вытащил из-за пояса катану. И положил на могилу.
- Тебя посчитали предателям клана, и похоронили без меча, - твердым голосом сказал Саку, - Прими эту катану. Просто Катана.
Саку поднялся.
- Я выполнил свой долг папа. Катана Правды у меня. Однако я знаю, что это всего лишь железка. Справедливость буду вершить я. Катана правды, навсегда должна пропасть из этого мира. Я беру ее, что бы вершить справедливость, но никто не узнает, истинное имя этого оружия. Может быть катана и бессильна в моих руках, но не бессилен я. Запихну изнанку меча обратно вовнутрь. Отныне этот меч будет без имени. Саку поклонился и скрылся в ночи.

***
Поздняя ночь. Как она прекрасна! Сияние звезд. Катана в ножнах. Близкий бой. Вот что ожидает его ночью. Отряд уже близко. Рука сама легла на рукоять. Показались первые солдаты. Катана со свистом покинула ножны и Саку рванулся в бой.
Удар по шее, кувырок, острие в живот, резкий поворот, взмах, лезвие прошло до позвоночника, отрубив руку. Взмах наверх, освобождая клинок и прорубая череп солдата. Резко вниз, блок, еще блок. Принял удар на клинок, сам ударил рукой. Меч резко назад, лезвие просадило доспех и мягкое тело. Взмах, клинок свободен, как свободны и две половинки туловища. Удар по шее, голова упала на траву. Принять удар на браслет, ответить косым ударом по груди. Саку двигался легко и быстро. Удары отбивал четко и не замедлял с ответом. Рубил, когда руки, когда головы, он даже успевал уходить от брызг крови. Меч легко протыкал доспех и погружался в мягкую плоть.
  Скольких убил, он не знал. Многих? Нет. Множество? Больше. И лишь один хриплый голос выдавил, выплевывая кровь:
- Кто ты?
- Справедливость, - ответил не надеясь, что услышат.
  Деревня спасена от посягательств соседа. И не нужно золото. Благодарность ценнее.
Изнанка катаны Правды, скрыта.
А люди спят и не увидят изнанку ночи. Уж я об этом позабочусь.

***
1597 году легендарная Катана Правды бесследно исчезла. Ее бывший владелец Мидзо Хироеки покончил с жизнью, совершив Сиппуку. Через три года установился режим Току-гава и в Японии воцарился мир. Ходили слухи, что их предводитель Ясу Току-гава не раз обращался за помощью к таинственному мечнику. История сохранила лишь обрывки его имени - Сику Безымянный. О его происхождении ничего не известно. Так же как и о его мече, рассекающем любые доспехи.

#6 freelancer ( 10). Реальность.

Ночь не бывает одинаковой для всех индивидуумов, которые пользуются её прелестями в своих целях. Одним - это время пассивного сна, другим - гулянки и клубная жизнь, полная новых ощущений. Кому то возможность убежать от проблем и забот, приносимых световыми сутками, кому то поиск новых знакомств, возможностей и как случается нередко неприятностей. Для Виктора ночь была временем труда и беспрестанной работы, с промежутками для личных потребностей. Он был сотрудником небольшой фирмы и занимался, ставшим в последнее время невероятно популярным, веб-дизайном, но в связи с незначительным бюджетом фирмы и немногочисленностью заказов мог себе позволить лишь ночной трафик. Вот так ночь стала для него ' рабочим днём'. Работа непыльная, вот только первое время трудновато было привыкнуть к рабочему графику.
Повинуясь внутреннему будильнику, проснулся около девяти вечера и, умывшись, принялся готовить нехитрый ' завтрак'- пару яиц, поджаренных с беконом, и тосты с кофеем. Так со сковородкой в правой и стаканом в левой руке проследовал к столу, который являлся рабочим местом уже в течение трёх лет.
Знакомая и надоевшая заставка Windows вывела Виктора из состояния бездумного поглощения своего завтрака, заставив обратить внимание на комп. Пришлось оставить в покое жевательно-глотательные процессы и заняться неблагодарным делом - попытками связаться с провайдером, который каждый раз ускользал, что не добавляло спокойствия и душевного равновесия.
Виктор любил зависать в инете не только в силу своих профессиональных потребностей, которые требовали знать последние веяния в области создания сайтов и иметь перед глазами 'живые' образцы продукции. Его радовала свобода, с которой была доступна практически любая информация, если конечно знаешь, где искать. В инете он чувствовал себя, как рыба в воде, хотя больше нравилось представлять себя пауком, этаким тарантулом, который способен своими лапками контролировать всю паутину.
Внезапно модем пискнул и выдал заветную надпись ' Регистрация в сети! 111 подключён! Скорость 19,2 Кбит/с'
- Ну, поехали - радостно воскликнул Виктор, потирая ладони в предчувствии работы и, чем чёрт не шутит, небольшого барыша. Но не найдя в почтовом ящике ничего, кроме нескольких рекламных буклетов предлагающих стопроцентное и безболезненное средство для увеличения мужского полового органа, призадумался.
Чем теперь заняться?
Закурив сигарету, Виктор задумался над сложившейся ситуацией. Пойти в Метро или Просвет? Мда. Его никогда не прельщали ночные увеселительные заведения, тем более физические данные не могли обнадёжить, что некая девушка решит заинтересоваться им. Ростом он не вышел, это точно. Свои метр семьдесят и рано появившуюся залысину, Виктор недолюбливал, но ничего поделать не мог. Спортзал не посещал со времени выпуска из школы, с её беспощадными уроками по физической культуре так, что похвастаться развитой мускулатурой тоже не мог.
Подруги не было, и нет, несмотря на попытки найти спутницу жизни, которые он периодически прилагал.
От горьких размышлений Виктора отвлёк звук 'проснувшейся аськи'.
- Приветик, Стиратель! Куда вчера пропал? Как насчёт моего предложения?- гласило сообщение в конце, которого устроилась загадочно подмигивающая рожица.
Виктор улыбнулся, с облегчением человека, нашедшего решение всех своих проблем. Стирателем он себя величал ещё со школьных лет, когда впервые зашёл в Интернет. Ник прижился, и менять его не было никакого желания.
На связь вышла Незабудка, которая, насколько он помнил, обожает поэзию, пишет стихи, и даже один вчера прислала:

Над головой созвездия мигают
И руки сами тянутся к огню:
Как страшно мне, что люди привыкают
Открыв глаза, не удивляться дню.

- Ты что уснул, что ли? а вчера был такой галантный, такой общительный!!! - не унималась Незабудка, строча сообщения со скоростью РПК.
- Прошу прощения, но что то перепуталось у меня в голове и я не могу припомнить, что там ВЫ сказали насчёт какого то предложения?- решился ответить Виктор. Он слукавил, сославшись на временную амнезию, ибо отлично помнил вчерашний разговор, и предложение встретится отчётливо отложилось в его голове.
- Все вы мужики такие - наобещают в три короба, потом в кусты! J - - пролепетала собеседница - А вчера сказал, что подумаешь об очной ставке. Память отшибло. Что ли? Ну, так при встрече её моно слегка вправить. Если ты конечно не против?
- Да, я то не против. Когда? Где? - решился спросить я - В любой день и час!!!
Последовало минутное молчание, которое могло означать всё что угодно - от задумчивости до одновременного общения с ещё кем-то. Незабудка во вчерашнем общении описала себя обаятельной блонди с шикарной грудью и ногами от ушей. Что то Виктора дёрнуло в ответном описании добавить себе два десятка сантиметров к росту, яркую рыжую шевелюру, прохождение службы в Ставропольском ДШБ и высшее образование по специальности журналистика. Так что сейчас его решимость была только в сообщениях, а самого пробирала дрожь.
- Сегодня! Через час! На Старой деревне! У ларька с книгами! Думаю, что мимо меня ты не проёдёшь! Синенький плащик и яркий зелёный зонтик, который так подходит к цвету моих глаз-сообщение выскочило, словно из небытия.
Вот ведь попал. Хотя почему это попал? Работы всё равно нет так, что, почему бы ни сходить, не посмотреть. Такие мысли витали в голове Виктора, который для себя уже принял решение.
- ОК! Буду! Чёрное драповое пальто!!!!
Но Виктор и не думал надевать пальто, которого совершенно у него не было. Одним лукавством больше, одним меньше. Какая разница!
Поглядев в окно, Виктор отметил, что его собеседница не зря намекала на зонтик. На дворе стояла Питерская весна, с её дождями, слякотью, туманами, что отражалось на душевном состоянии. Весна- пора любви, как утверждают лирически настроенные люди, но только не в Питере. Входная дверь подъезда неуверенно открылась и явила взору стоящую за ней невзрачную девушку, соседку Виктора, с которой он обменялся за всё время парой ничего не значащих фраз. Серость её лица не позволяла определить возраст, каштановые волосы были аккуратно уложены, но это не придавало ей ни шарма, ни обаяния. Мышиного цвета плащ дополнял образ.
Дождь закончился, и он неторопясь побрёл к остановке маршрутного такси, следующего к станции метро Старая деревня. Девушка пару минут оставалась на месте, словно обдумывая свои дальнейшие действия, а после тоже двинулась к остановке.
Приехав к метро, Виктор пристроился за колонной, глядя в сторону книжного ларька и, ожидая появления Незабудки, закурил. Назначенный час прошёл, но девушка, соответствующая описанию так и не появилась:..
*
* *

Плащ промок и, кажется, даже поменял оттенок со светло серого до мокрого асфальта, но Его нигде не было видно. Книжный ларёк давно закрылся, и пространство перед станцией стало постепенно пустеть, но высокий, рыжеволосый, журналист так и не появился. Сами по себе стали рождаться строчки:

Зачем любить, зачем страдать
Ведь легче кнопки нажимать::

#1 Драгажар ( 15). Городские новеллы

Тень грозового облака накрыла спящий город, погасив искорки звезд, подрагивающие от бесплотных попыток пробиться сквозь ночную тьму. Кроны деревьев затрепетали в ожидании долгожданной влаги, в отличие от глупых людей, они не испытывали никакого страха перед грядущим ненастьем. Для них надвигающийся облачный вал означал лишь окончание нестерпимо-долгой засухи и наступление часа великой Игры. Игры в Жизнь, к концу которой кто-то должен проиграть: Людям такие правила кажутся жестокими, но умудренные веками деревья понимали, что если их смягчить - исчезнет что-то очень важное: Что? Этого не знали даже они... Он любил это время: Время, когда кажущийся исчезающе-слабым звездный свет новолуния исчезал, подавленный наступающим ненастьем. Любил вслушиваться в перешептывания древесных крон, обсуждающих приближение грозы и гадающих - кого Игра на этот раз наградит слепящим ударом молнии, после которого к привкусу озона, парящему в прохладном ночном воздухе, добавится запах пожираемой жадным пламенем древесной плоти. Он с удобством расположился на широкой развилке веток в дубовой кроне. Древний великан, давший жизнь не одному поколению молодых дубков то тут, то там проглядывающих среди серых высоток, что-то нашептывал стоящим невдалеке березкам: Он давно понял, что растения города живут своей, ни на что не похожей, жизнью, смысл которой простому смертному объять не под силу: Но Он не был простым смертным: Давно уже не был. На его глазах, на месте заболоченного леса, пригнанные своими владыками, люди строили Город. Город, впитавший за свою недолгую историю больше крови, чем иные долгожители, гордящиеся своим тысячелетним прошлым. Город, построенный на крови, и живущий кровью. Город, избравший свою первую жертву - своим смотрителем. Тогда его звали по-другому, он был молод, строил грандиозные планы на будущее, скорее всего показавшиеся бы нынешним обитателям смешными, и, быть может, даже нелепыми. С тех пор многое изменилось, изменилось и его имя, и сама его суть: Он менялся вместе с Городом, он был человеком, он был частью Города: Он стал его сутью. И лишь в такие ночи грозового новолуния, когда свет, казалось, навеки исчезал во всё поглощающей грозовой тьме, он выходил на охоту. Тем временем на замерший в ожидании город упали первые капли:

Гроза надвигалась медленно и неотвратимо. А вместе с ней шел страх. Не тот, привычный уже, мелкий страх перед вконец озверевшими гопниками, маньяками, и непредсказуемыми наркотами, а всепоглощающий инстинктивный ужас, пеленающий рассудок, подобно липкой ленте. Он проникал во все уголки сознания, сковывал мысли, превращая каждое движение в небольшую победу над собой. Напряжение чувствовалось во всем, и только деревья хранили непробиваемое спокойствие. Но и это не помогало бороться со страхом, наоборот, казалось, что зеленое братство, буднично так, обсуждает твою смерть, всматривается в тьму, для того чтобы запечатлеть в своих хрониках малейшую подробность грядущей трагедии: 'Хотя, разве для них это трагедия?' От таких мыслей хотелось повеситься, не дожидаясь развязки, но заложенный где-то в глубине инстинкт выживания гнал и гнал вперед, заставляя переходить чуть ли не на бег. Мимо проплывали купола небольшого храма, но в голове воинствующей атеистки, коей считала себя возвращающаяся домой после бурного празднества, посвященного ее совершеннолетию Иволга, даже не промелькнула мысль о том, чтобы свернуть в круглосуточно открытые двери церкви. Тем временем на замерший в ожидании город упали первые капли:

- Друг, трогай!!! Долго там тебя ждать?! - голос соклановца вывел байкера из навалившейся дремоты, сопровождаемой какими-то бредовыми видениями. 'Привидится же такое: А вроде бы выпили не так уж и много'. Клык вдарил по газам, окончательно придя в себя от радостного рева мотоцикла.
- Покорнейше извиняюсь, друг мой, что-то задремал.
- Задремал?! - рыкнул сидящий сзади Март, - я те задремлю! Ты что, решил покончить жизнь массовым самоубийством?!
- Ага, тебя убьёшь, - огрызнулся Клык, - легче носок через голову одеть. - А что, неплоха идея, авось мирно задохнешься: Хороший выход из сложившейся ситуации, ибо:
- Заткнитесь! Оба! Лучше трогайтесь побыстрее, Клык, хватит спать на посту, Март, раз умудрился припарковать свой мотоцикл на пути фуры, лучше помалкивай в тряпочку и молись на доброго дядю Клыка, что решился взять тебя балластом.
- Все-все, Мастер, я таки все понял. Был не прав, - поспешил согласиться Март. С Мастером, особенно, когда он был не в духе ( а сейчас он был явно не в духе ) предпочитали не спорить. Клык уверенно вывел своего стального коня на пустынную трассу, эта ночь байкеру нравилась. Запах озона предупреждающий, что гроза уже совсем близко, приятно щекотал ноздри. Подобное ощущение, он знал, охватило сейчас всех выбравшихся в эту ночь на трассу соклановцев. Кроны, проносившихся мимо деревьев, что-то шептали им вслед, но рев двигателя заглушал их слова, обращенные к семерым стальным всадникам, а вскоре к нему прибавился шелест дождя - на замерший в ожидании город упали первые капли:

Тяжелые фиолетово-черные облака заслонили ледяные осколки, прикидывающиеся звездами. Кто другой, и не заметил бы подмены, но он-то знал, что в подобные ночи звездам нет места над этим городом. Даже Городом. Городом, который, в миг превратился в еле различимый призрак самого себя. Здесь, в центре, среди извилистых переулочков, это ощущалось еще острее, особенно после яркого неонового блеска, казалось бы близких, основных магистралей. Но, Город только делал вид, что смирился с искусственным светом. Здесь, в нескольких десятках метров от вечно кипящей и суетящейся магистрали предгрозовая тишина и облачная тень окутали каждый камень, каждую плитку мостовой, каждую оконную раму. Здесь при взгляде на небо, можно было увидеть осколки льда, выдающие себя за звезды: Точнее, несколько мгновений назад можно было увидеть: Теперь на небе царила та же непроглядная тьма, что и на земле: Света не было ни в одном окне, казалось всё население Города замерло в преддверии чего-то. Чего-то надвигающегося. Медленно и неотвратимо. Подобно грозовым облакам.
'Жизнь - вечная дорога к смерти: Не помню, кто это сказал, но сейчас его правота ощущается как никогда четко'
Где-то приглушенно завыла собака, но ее вой потонул в осязаемой ночной тишине, лишь углубив ее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. 'Что-то будет: В такую ночь что-то просто обязано случиться' - Мирослав прикрыл глаза, вслушиваясь в оттенки тишины, пытаясь определить хотя бы общие контуру грядущего: И тут же распахнул глаза - ему показалось, что он сошел с ума: 'Этого не может быть! Не может!' - Но это есть, - раздался из-за спины чей-то голос, заставивший прорицателя вздрогнуть. Тем временем на замерший в ожидании город упали первые капли:

Пелена дождя заглушил и, без того, еле слышимое перешептывание деревьев, вскоре ничего уже нельзя было разглядеть в поглотившей все пляске стихии. Внезапно непроглядную мглу разрезала первая ослепительная вспышка, за которой последовал крик разрываемого первозданной силой дерева. Скрип этот не был похож на крик, он скорее напоминал последнее прости покидающего этот мир дуба, исполнившего свою роль на этом свете, испившего до конца свою чашу, и ни о чем не жалеющего. В отличие от глупых людей, деревья не боялись смерти, они понимали, что ничего не кончается, как ничего и не начинается. Этот круг вечен. Вечен как сама Игра, которая будет продолжаться даже после исчезновения самого времени. Ибо на место исчезнувшего - придет новое. Так было и так будет. И эта первая вспышка означала, что Ему пришла пора покидать мир живых, на считанные мгновения слившийся с обителью теней, а теперь вновь отдаляющийся от неё. Но Он не жалел об этом, так же, как не жалел об этом старый дуб, отдавший многое этому Городу, а теперь отдающий последнее, что у него осталось - самого себя. 'Вот и пришло время прощаться. Вновь'. Он не знал, когда еще будет такая ночь. Может быть в следующем месяце, а может быть века спустя. Но он знал, что, когда это произойдет, Город снова будет. Может быть, он будет совсем другим, может быть, останется прежним, быть может он останется здесь, а быть может - будет где-то еще, возможно даже не в этом мире: Город вечен, как и все сущее. Как и он сам. Теперь он понимал это - он был всегда. Просто раньше он был иным: Настолько иным, что память услужливо подкинула сказку о человеческой жизни, поглощенной Городом в момент его, Города, рождения: Но Город не мог родиться, как и не мог умереть - Город был вечен. Он, хищный дух Города, бросил последний взгляд на серые контуры зданий, проступившие на миг в ослепительной вспышке, и исчез. Растворился в Городе. Растворился в себе. То чему суждено было случиться - случилось.

Первобытный ужас, накапливавшийся с каждым мгновением и, в конце концов, поглотивший всё её сознание, исчез в ослепительной вспышке. На один миг. Ослепительный и, по-своему, бесконечный Иволгу окутало ощущение безграничного и безысходного счастья. 'А ведь это совсем не страшно:' Храм, представший в этой вспышке во всем своем великолепии, с печалью смотрел на еще одного мотылька, притянутого болотным огнем, умело выдающим себя за теплый костер. На его памяти такое происходило уже не единожды, но он не мог ничего с этим поделать. Были случаи, когда ему не доставало каких-то пары секунд для того, чтобы предотвратить неизбежное, но на этот раз судьба не дала ему ни одного шанса, превратив в простого наблюдателя. А Иволге всё происходящее было уже абсолютно безразлично - она летела навстречу голодной грозовой мгле, столь пугающей, и столь манящей, одновременно. В её душе ужас все еще боролся с подступающим покоем. Вечным покоем. Инстинкт сопротивлялся как мог, тянул девушку обратно, пытался сделать то, что не удалось храму, но было уже поздно. Несмотря на предельно-возможный выброс адреналина, тело уже не хотело бежать от Наступающего. Ужас уже окончательно уступил место безмерному, неуправляемому счастью. Иволга шла по узкой полосе света, которого ей так недоставало, поднимаясь всё выше и выше, не в силах остановиться. Шум дождя смягчил угрожающе-острые контуры Города. Девушка с удивлением поняла, что в Нем нет ничего пугающего: Обожженный остов лежал на асфальте, и лишь на бледном, ни чуть не пострадавшем лице играла странная улыбка: То чему суждено было случиться - случилось.

Они неслись по пустынному шоссе, отдавшись во власть стихии. Ощущение полета не покидало их ни на миг.
- Клык, жми еще - раздался из-за спины еле слышный вопль Марта, - проскочим полосу ливня - будет легче. А чем быстрее мы её проскочим, тем быстрее перед глазами появится дорога, а не эта водяная плёнка, а то я ни черта не вижу! Где остальные?!
Этот же вопрос мучил и самого Клыка - за шелестом дождя моторов соклановцев было не слышно вообще. Все звуки смешались в одно, постоянно меняющееся, нашептывание, и даже рев мотора своего стального коня, Клык различал урывками и с большим трудом. Включенная фара позволяла разглядеть лишь узкий клочок дороги, а по сторонам из-за непрерывного потока воды байкер мог разглядеть только тени контуров зданий, составляющих Город. В какой-то момент он внезапно понял, что звук падающих капель поглотил даже шум, издаваемый его мотоциклом, лишь непрерывный трёп Марта, говорил о том, что время не остановилось, а всё ещё продолжает свой бешенный и неустанный бег. 'Странно: Со мной такое впервые: Надо будет спросить Мастера, не было ли у него когда-нибудь подобного ощущения: Свободный полёт: В пустоте: В абсолютной пустоте, вечно меняющейся и вечно неизменной:' Он попытался вспомнить, когда всё изменилось, когда от прошлой жизни остался лишь голос соклановца с заднего сиденья, но в памяти была лишь ослепительная вспышка. Клыку вдруг нестерпимо захотелось оглянуться и посмотреть Марту в глаза, но для этого требовалось как минимум сбавить скорость, а ещё лучше - остановиться. Но что-то не позволяло сделать ни того, ни другого. 'Странно:'
Март отлично помнил вспышку, настигнувшую их в тот момент, когда мотоцикл подпрыгнул на какой-то выбоиной. Это случилось миг спустя после того, как всё вокруг укрылось пеленой дождя. Осталась лишь дорога. И спина Клыка, молча ведущего мотоцикл, парящий сквозь пустоту. 'Пустоту':
- Эй, Клык, ты там не заснул?! - реакции не было, - ау, чудище!
В этот момент Март отдал бы всё, чтобы увидеть лицо соклановца: Мотоцикл с двумя седоками на невообразимой скорости летел сквозь пустоту. В пустоту. Над пустотой. То чему суждено было случиться - случилось.

- Но это есть, - вновь повторил Мирослав, глядя на первую вспышку молнии, и только в этот миг понял, что оба раза произнёс эту фразу вслух, - Нет. Это уже было.
Фиолетово-черные облака постепенно разрежались, незаметно для простого глаза, но тем не менее неотвратимо. Как неотвратимо было и то, что уже произошло. Потому что никто не смог этого предотвратить, ибо, если бы это можно было предотвратить - кто-нибудь обязательно сделал бы это. Но Город никогда не допустит вмешательства в свою жизнь из вне.
- И это ещё будет. Круг замкнули, - вновь произнёс он слова, показавшиеся чужими.
Постепенно сквозь остатки некогда грозных облаков начали проглядывать осколки льда, все еще прячущиеся под масками звёзд. Теперь их уколы были сильнее, и шрамы, которые они оставляли на душе Мирослава становились тем сильнее, чем слабее шёл дождь. Прорицатель достал пачку дешевых сигарет, щелкнул зажигалкой и затянулся. А что ему оставалось сделать? Ведь То чему суждено было случиться - случилось.

sadfreak. МОНОЛОГ.

- Кто здесь?
- Я.
- Я?!
- Не дури.
- Ладно, ладно...
- Все без-дейс-тву-ешь?
- Тебе-то что?
- Слишком долго.
- Ну и...
- Пришел за-дейс-тво-вать тебя.
- Сейчас какое время суток?
- Тебе-то что?
- Налаживаю связи со внешним миром.
- Каким еще внешним... ах, это! Не важно.
- Для кого?
- Для тебя, конечно.
- Почему?..
- Твое время и место дейс-тви-я - изнанка ночи.
- Как это?
- Сумеречная зона. Разрыв шаблона. Сдвиг контуров сознания.
- Переходный момент?
- Можно и так. Для всех по-разному.
- Почему по-разному?
- Не почему, а зачем. Для свободы выбора.
- И от чего к чему этот переходный момент?
- От без-дейс-тви-я к без-дейс-тви-ю.
- Бред...
- Тянешь время? Смотри, оно для тебя сейчас абсолютно эластично...
- А это можно прекратить?
- ...завязнешь совсем.
- Нет, правда. Это самое дейс-тви-е. Его можно избежать?
- Попробуй.
- Не смешно.
- Никто и не смеется.
- А если умереть?
- Слишком много вопросов за единицу постоянства памяти.
- Это последний.
- Сам знаешь ответ на него.
- Нет, ТЫ скажи.
- ...
- Ну скажи!
- ...
- Ладно. Где ложка-вата?

Лика. Картина

Селена ломтиком лимона
Глядит с холста.
И блеском стали эспадрона -
Река, чиста.
Ночная ласковая свежесть,
Покой и лень.
Полутонов зелёных нежность
Светла как день.
О волшебство Куинжи! Верю:
На берегу
Виллису, мавку или пери
Подстерегу,
И папортника цвет заветный
Найду в лесу...
Живой, мерцающий, запретный
В горсти несу...
Зачем мне клады, потаённы?
Мне б эту ночь
Забрать, почувствовать, запомнить,
Непревозмочь -
Остаться, может быть, на время,
У речки лечь,
И сбросить день - как груз, как бремя,
С усталых плеч.