Конкурс рассказов "ЛаВрушка-18"

1. #9 Небывалое Пузо ( 29). Не верующий.

Говорят, когда приходит смерть, перед глазами человека проносится вся жизнь.
В моем случае это не так.
Сижу на табурете, сгорбив спину и закинув ногу на ногу. Рваный тапок висит на носке левой ноги. Пытаюсь с ним играть, хлопаю задником по пятке, стараюсь не уронить тапок с носка. Рядом нехитрая техника: старый советский холодильник 'Мир' и газовая плита. Однокомнатная квартира. Здесь я вырос. Маленькая кухня, комната чуть больше. Мутные окна, грязные подоконники, даже одуревшие голуби не удостаивают их своим приземлением.
Острые скулы выдают плохое питание. Зарплаты молодого дворника хватает лишь на бутылку столичной и нехитрую закуску. Пожелтевшие зубы уже давно потеряли надежду приобрести белизну. Худое лицо и нос с благородной горбинкой. Волосы жирные, даже чесать голову неприятно. Сходил бы помылся, но в ванне по той же причине неприятно мыться. Квартира уже давно забыла последнего гостя. Вот уже десять лет скучает со мной. В такой мороз, никто не захочет гостить в плохо отапливаемом помещении.
Все внимание уделено тапку, но глаза смотрят в пространство, а мысли пытаются собраться во что-то цельное.
Смерть. Почему-то ее представляют как безносую старуху, в черном плаще и обязательно с косой. Как же глупо. Вот она смерть. Четыри рюмочки разбавленного водой цианистого калия.
Рай? Ад? Какая разница. Не верю ни в то ни в другое. Разве может существовать рай на небесах? Тропосфера, стратосфера, Мезосфера и все, дальше космос. Нет места для рая.
Ад? Земная кора, мантия и земное ядро, увы, и ада нет.
Свистит чайник. Это сигнал - пора.

Первая рюмка.
Ну где же ты жизнь? Почему не пролетаешь перед глазами?
Тьма. Только тьма. Тьма лишь на миг. Медленно проступают очертания кухни. Очень странной кухни, более молодой. Оглядевшись, обнаруживаю на себе рубашку с коротким рукавом и шортики с вышитым на кармашке медвежонком. Ноги босые и грязные.
Стою на кухне и смотрю в пол. Осколки стекла разлетелись в разные стороны. Похоже, один впился в ногу. Не замечая боль, руками собираю осколки стакана. Трясущимися пальцами выкидываю в ведро. Лишь бы родители не увидели.
Из комнаты приходит мама, и с вопросом - 'Что за шум?', застает меня за скрытием улик.
Дьявольски пылают надранные уши, и глухой болью отдается отшлепанный зад.
Вердикт - Неделю без улицы и сладкого.

Опять тьма. Проступает силуэт перевернутой рюмки. Рядом еще три полные отравой.

Говорят у каждого человека, есть свой ангел хранитель. Не верю. Я бы сейчас не пил яд будь рядом хранитель. Люди странные создания, верят во всякую чепуху и для чего? Для чего все эти гороскопы, добрые приметы и не добрые. Для чего придумываются сказки и рае и аде? Сказки о творце? Сказки о добре и зле. Какое добро, какое зло? В мире нет ни добра, ни зла в чистом виде.
Нет, не верю. Все это глупости придуманные людьми.

Залп. Вторая рюмка стоит донышком вверх. Даешь кино!

Тьма не отступает.
- Ты знаешь, что такое любовь? - задает вопрос сама тьма.
- Да, - судорожно киваю в ответ.
- Расскажи.
И я не могу рассказать. Что такое любовь? Лучшие ученые мира бьются над этой загадкой, а тут ее раскрыть должен я? Что же это такое? Когда с девушкой хорошо? Когда ты ради нее готов сделать что-то совсем тебе не свойственное? Любовь вне организма человека и бесполезно его изучать. Она скрыта в душе. Именно она заставляет человека идти наперекор разуму, и совершать глупости. Выходит любовь глупость? Но почему, когда видишь влюбленную парочку, сердце сжимается, а в мыслях только 'Почему у меня такого нет?'.
Любовь, когда ради постороннего человека совершаешь глупости и ничуть об этом не жалеешь. Любовь это чувство. Но у меня никогда ничего подобного не было. Так значит:
- Я не знаю что такое любовь!
- Идиот:
Тьма рассеивается. Тяжело дыша, я открываю глаза. Со лба скатываются крупные капли пота. Кошмар. Просто кошмар. Закрываю глаза и сразу же засыпаю.

На столе два перевернутых стакана.
Любовь, любовь. Порой человек ни разу не испытавший любви, знает гораздо больше.
Но не верю. Не верю в сказки о любви. А все что о любви именно сказки.

Люди спорят - 'Есть ли жизнь после смерти?'. Разве такое бывает сначала смерть, потом жизнь. После смерти может быть все что угодно, но только не жизнь. А если и будет, то уже не твоя жизнь.

Пошла третья. Что сейчас покажут?
Тьма расступилась, и я увидел себя со стороны. Сижу, сгорбившись на табуретке, и играю с тапком.
- Знаешь, зачем он это делает? - спрашивает тьма.
- Нет, - честно отвечаю я.
Зачем еще не старому мужчине, кончать жизнь самоубийством? Пускай,что у него ничего нет. Нет ни родных, ни друзей, ни девушки. Нет никого и ничего, ради чего стоит жить, но разве это причина расставаться с самой бесценной вещью в мире? Нет, не верю. Не верю, что ради этого можно умереть.
- Смотри же:
Перед глазами мелькали эпизоды, слишком короткие, что бы можно было запомнить. Смутно узнавались пощечины, резкие слова. Вот тут его кто- то бросил, тут он кого-то. Тут он дерется с парнем. А вот сейчас делает первую в жизни затяжку дури. Первая рюмка.
Ролики прекратились.
- Это то, до. Дальше:
Я понял. Дальше просто ничего нет. Дальше ничего не ждет. Если считается, что все увиденное было интересным, то дальше будет еще хуже. Или просто ничего.
- Я понял.
- Идиот:
Тьма появилась и рассеялась.
Три рюмки перевернуты. Осталась одна.
Пора проверить, что там после:
Голос, очень похожий на голос тьмы проговорил:
- Не пей последнюю Идиот!
Кто это? Мой ангел хранитель? Я говорил, что не верю в них. Зажмурив глаза, залпом опустошаю рюмку. Горькая жидкость омывает горло и устремляется в пищевод.
Зажевав сухой коркой, мучительно вздыхаю. Тьма наступает навсегда.

Говорят, когда приходит смерть, перед глазами человека проносится вся жизнь.
В моем случае это не так. Разве жизнь пронеслась перед глазами? Я не верю, что это жизнь.

Говорят, что даже 0,05 грамм цианистого калия способны убить человека. В четырех рюмках примерно по грамму разбавленного яда. Я умру.
Но как могу умереть? Я не верю в это. Умирают те - кто жил. А я не жил и умереть не могу просто по определению смерти. Даже если перестану дышать, не умру. И в это верю всем небьющимся сердцем.
15/12/2006

2. #7 Знак ( 21). Медицина и водка.

- Вахтовка надрывно завывая прорывается через снежные завалы. Урр-уррр -ваувауваувау, ууууу. Очередной язык сугроба, опрометчиво выложенный Зимой на зимник, передавлен рубчатыми колёсами. Грым-бух, грым-бух.
Сзади убраны несколько сидений и на кочках мотыляется дубово замёрзшая туша оленя. Прыгают мешки с припасами. Прыгает веник водителя, прыгают погромыхивают стянутые проволокой буровые колонковые коронки.
- Блин! Федрат! Брось коронки у ящик! Ну, брось, брось, а то весь пол обдерут. - меленький сухой старичок, стрельнул быстрыми льдинками почти прозрачных глаз в сторону широкого косоглазого татарина. Тот невозмутимо зацепил связку коронок и отправил в ящик. Грым-бух, ваувауваувуууууууу, 'Урал' пошёл юзом, с трудом выбираясь из подснежной промоины. У всех в руках дымят сигареты. Дым не то что коромыслом, а плотным одеялом укутывает людей.
- Ну что, давай, давай, доставай! Вдруг завёлся жилистый желчный мужчина на заднем сидении.
- Да ладно, те Ренат, осталось полчаса и доедем. Трубы чтоль горят, мало в отгулах погулял! - буркнул бородатый мужик вытирая лысину меховой шапкой.
- Тракторист не геолох, мне не токо нужно, но и можно! Давай, давай!
- Да ты достал, трахтористь, млин. Вон валенки в ящике стоят. Вытаскивай да, наливай!
Ренат споро выхватил литровую бутылку из валенка, быстро смотал длинную полосу смягчающей портяночной ткани и лихо скрутил бутылке пробку. Всё прыгает, подскакивает, мотыляется, и кондыляет в трясущейся вахтовке. Всё: кроме двух рук Рената, живущих, как бы в другом измерении. Одна рука держит, оттопырив мизинец, стакан, вторая наливает половину. Оп! Несколько аккуратных глотков и посуда освободилась. Ренат крякнул, отёр пальцем прокуренные рыжие усы и окинул повеселевшим взглядом буровую смену.
- Всё-таки две козырных работы у нас в партии! Начальник партии и тракторист! - нагло ухмыльнулся, золотые зубы через один засияли под щёткой усов.
- Наливай! - выдохнул Федрат, пригласившись к дискуссии. Руки вновь перекочевали в другое измерение. Толстые пальцы Федрата на мгновение стиснули стакан, хоп! Полстакана мигом исчезло в недрах объёмистого живота. Он выдохнул, занюхал рукавом, и нервным баритоном ответил:
- Херня, вот щас приедем, а сменщик у тебя трактор сломал. И будешь на морозе копошиться. Я тебе помогать не буду. Тоже мне козырь нашёлся!
- Кто нить ещё будет? - Ренат обвёл бутылкой полукруг. Салон отозвался мрачным молчанием.
- Не дело оно на ходу, - буркнул маленький хладноглазый мужичок, судорожно сглотнув, - Вот приедем, пельменей сварим и можно:
- Ну Богдан, как хош! А геология, как?
- Ну ты чё за душу тянешь! Кому надо нальют! Виртуоз мля: Ты ещё на крышу залезь и там водовку жри! - рявкнул бородатый, злобно напяливая шапку.
- Геология против, - констатировал тракторист, - ты, Боря, не обижайся: И меня не обижай:

Вахтовка лихо подрулила дверью к двери балка. Забрехал пёс Бобсон, молодой ещё, отвык за месяц от других людей. Выскочили из балка сменные. Начали помогать перетаскивать продукты, запчасти сбросили пока у порога. Буровая стоит метрах в ста. Высокий 10 метровый конус, торчащий из широкого зелёного вагончика на полозьях.
Богдан прищурился: - Пылят... Шо, не набурили опять ни хрена?
Олег, пряча глаза суетливо развёл руками:
-Ну опять поломались. Виталик решил сегодня нагнать, но мачмала идёт скважину валит.
- Обсадку надо было ставить нормальную! Поставили поди два метра и хочете, штоб не валило!
- Трубы не подвезли! А метры надо давать!
- Не подвезли: А в пене что лежит? Да, куски, так из них ещё можно метра три слепить! Под ящиками не догадались посмотреть? Идиоты бля! Вы(непеч)у и высушу!
Мелкий тонкокостный Богданчик, чуть ли не слюной брызжет. Здоровенный Олег разводит огромными лопатами ручищ, виновато щуриться.
- Давай, давай, по одной Бохдан, не суетись! - Ренат суёт в нервно подрагивающие руки бурильщика полстакана водки. Тот опрокидывает, морщится, берёт протянутый огурчик, хрустит. Лицо, скукоженное, как печёный яблок слегка светлеет.
- Ладно, езжайте: Зови этого болвана Виталика, смена приехала. Щас то всё ведь нормально, ничё, набурим, Бог даст: Олег ломанулся к буровой, потерял шапку, поднял, ухнул в сторону от тропки по пояс в снег. Вылез потом вытащил валенок, высыпал снег и неуклюже вскидывая тяжёлую обувку помчался звать.
Неподвижный морозный воздух. Даже не холодно, но дыхание тут же повисает изморозью на ресницах, усах, бородах, бровях. Но стоит чуть шелохнуться, как от движения воздуха даже глаза мёрзнуть начинают. Холодрыга:.
В смена уехала. В балке плавают облака никотинного дыма, режется, варится, чистится разнообразная закусь.
- Ну, ты чё, Богданчик! Какая бурёжка! День заезда ведь! - с надрывом вещает Ренат
- Не, сё. Пузырь раздавили, похорошело. Теперь метры, метры, метры надо давать! Те чё, Бабая с Жориком мало?
- Да не мало, но вон, скока водяры набрали!
- Дык набрали! Хто ж знал! Тебе хорошо, трахтер тарахтит и порядок, а нам метры нужны! Наливай! Куды стоко льёшь, мля я тебе русским языком говорю, метры нужны, дайкась пузырь!
Богдан налил, выдохнул и опрокинул ещё треть стакана. Решительно распахнул дверь, глубоко вдохнул, поперхнулся закашлявшись морозным воздухом. На уровне пояса вдвинулся ровный колыхающийся слой тумана. Вышел. Молчаливый Федрат зыркнул на стол, буркнул:
- Пельменей миску оставьте, да из бульёна выловьте, а то раскиснут.
- Конечно. Чё, не знаем чтоль, - здоровенный неторопливый Жорик, не спеша начал вылавливать ложкой пельмени.
- А это, чё смена за кастрюлю оставила? - на печурке стоит огромная сорокалитровая кастрюля. Печка подтапливается. На улице мороз такой, что паровое отопление - двух батарей не согревают балок. На 'семёрке' балок плохонький, самодельный.
- Да так это смена оставила, вишь не доели. Они готовить ленятся, вот сразу на весь заезд кастрюлю щей состряпали, и постоянно кипят они у них: - Жорик приоткрыл крышку, нюхнул:
- Фу, я не понял:
- Почему фу-то! Хорошшие щщи! - Бабай понюхал тоже - Вон мяссса сколько, - Бабай выдвинул беззубую челюсть вперёд. Нижний клык закусил губу, почти чёрные глаза хищно блеснули.
- Тебе бы токо мясо, пустынный гад! А што оно в говне лежит:
- Чего тебе! Хорошее мясо-шмасо!
- Ага, а щи хоть полощи!
- Кончайте хернёй страдать! Виталик сказал, что из квашеной капусты делали. Вот и пахнет так:
- Наливай! - согласился Бабай.
- Нее, без меня:
- Как! И ты, Федя! - встрепенулся тракторист. - Ты, что меня с этими нерусскими оставляешь!
Федрат усмехнулся, развёл руками.
- Слыхал, что Богдаша сказал. Метры надо! - хлопнула дверь, и Федрат ушёл.
- Ну, давай, ещё по одной, - выдохнул Ренат решительно взяв бутылку. Налил, выпил, да так и замер. Боря надел фуфайку, и бормоча о расползшихся стельках натянул валенки.
- А ты куда?
- Наливай, - хмыкнул Боря. Крякнул, выпил, и решительно нахлобучил шапку.
- Куда, куда! За кудыкины горы:
- Татар не трожь, зарежу, - автоматически перебил Ренат. Геолог стукнул стакан о стол и исчез за дверьми.
- Ты что, не слышал, - что он с Рябоконем по рации перетирал? - Ренат пожал плечами, покосился на остывающие пельмени.
- И што?
- Што, што, а ништо! На пятёрке уже восемьдесят метров керна лежит, ящики кончились. Говорят, не придёт, на землю выкладывать начнут!
- И што?
- Да пошёл ты тракторюга бестолковый, тебе всё ништо! Баран бестолковый! До них через сопки четыре километра! Ночевать останется. А ведь Борька с нами закупался, надо ему пузырь заначить!
- Кто баран, - Ренат приосанился, - щас я тебе расскажу кто баран!
- Наливай, согласился Жорик.
- Фух, понеслась, - выдохнул он, занюхал рукав спецовки, и только потом потянулся к пельменям.
И действительно, понеслась. Очень скоро знаменитые тосты: 'Ну, давай', 'наливай', и 'Ну, будем', закончились. Каждый цеплял бутылку и наливал сколько надо. Надо было помногу, но так и закупали много! На дворе уютно тарахтит дэска, чуть тише слышится натужное завывание компрессора, под трапом глухо и лениво побрёхивает окопавшийся Бобсон.
- Ну, чего ты эти щи нюхаешь! - весь уже щатиной провонял гагагагаага, - заржал Ренат. Жора очередной раз приоткрыл крышку недовольно бурчащей кастрюли. Морщится и неприязненно разглядывает рыжую пену, выбрасываемую из недр варева.
- Нрее, этто неее капуста пахнет, капуста так не воняет: - помбур дневной смены уже растягивает слова. Борется с завявшим языком, и пока побеждает.
- Мяссо выловить, щи вылить. Мясссо обжарим, - Бабай интенсивно двигает челюстями, на щеках вздуваются мощные желваки. Зубы давно выпали, и дёсны ороговели, передавливая и перетирая пищу. Только клыки ещё крепко держатся. Оттого смотреть на улыбающегося Бабая жутковато. Распахнулась дверь и ввалился Федрат. Окинул общество насмешливым взглядом.
- Федра-ат! Тут Бабай говорит давай из щей мясо выловим, а сами выльем.
- Наливай, - буркнул Федрат.
Выпил, закусил. Не спеша, вразвалочку подошёл к кастрюле. Присмотрелся:
- Да вылейте на хрен это дерьмо!
- А мяссо?
- Да что тебе это мясо! Вон тушу оленью взяли, какие проблемы!
За столом пьяная беседа. Каждый что-то говорит, ловит какие-то обрывки речей, отзывается невпопад. Ренат вдруг повесил голову на бок и захрапел, медленно заваливаясь на нары. Бабай, увлечённый разговором несколько раз его поправил. Но тот особо шумно пару раз всхрапнул, и завозился. Пришлось сдвинуть его поближе к печке и закинуть ноги на нары.
- Тыр, фры, тыыы:тьфу, куда Федррат!? - язык Жору слушается всё слабее. Но идея держать и не пущать собутыльника преобладает.
- Метры, метры! Богдан слышишь, по трубе долбит. Подъём начал! С улицы перекрывая все шумы доносится громкое металлическое дын-дын-дын-дын.
- Нурра, мретры, нахрен:- пытается донести мысль до собеседника Жора. Жору водит и качает. Он умудряется сидя скрутить задницей сложенный бушлат в бесформенный ком, и теперь то и дело заваливается в стороны.
- Фссё нормаллльно, Шшорра! - шипит Бабай.
- Ничегро нрет нормальнннного, КУДА! - бросок, и Жора поймал беглеца за рукав. Федрат в одном валенке еле устоял.
- Вот это тебя качает! - смеётся Федрат. И во всю глотку запел:
- А когда на море качка, и бушует ураган:
Жора потерял мысль и с готовностью подхватил:
- Проходи со мной морячка, я тебе любоф отдам!!!
- Давай Ффедя по посследнй! И пойдёшш себе на подъём! - Бабая не так просто сбить с толка.
- Не, Бабай, меня и так растащило, ты, что хочешь, чтоб снаряд потеряли, или мне черепок снесло? Во, смотри! Сколько пальцев на двух руках? Семь с половиной осталось! А сколько если бы трезвый подъёмы делал сколько было бы?

- Ну и шшто? Рассвессло меня шштотто как глину на такыре:Ссемь сс половиной, это почти воссемь! А воссемь для помбура сс твоим ссташшем этто росскошшь: Ну давай по посследней! И пойдешшшь!
- Да пошёл на хер, змей пустынный! Никаких последних! Вот часика через четыре ещё пару рейсов сделаем, и посмотрим. И всё, не уговаривайте, я и так слюной захлёбываюсь, а там что Богдашка один чтоль будет ковыряться?! - Федрат вдруг завёлся, заговорил с надрывом, рванул в сердцах рубаху.
- Ладно, бесс поссследней, как хххочешш. А мы всссё таки по поссследней выпьем!
- И вылейте нахрен щи эти вонючие! - Федрат злобно стрельнул дверью, выскакивая на улицу.
Забормотал во сне Ренат, повернулся на бок и вдруг лихо забросил ногу на стол. Бабай равнодушно посмотрел на слетевшую на пол колбасу, лук. Лихим жестом профи вбросил в желудок ещё полстакана, и вдруг утомлённо привалился в уголок к пачке слоями повешенных бушлатов. Жорик, донёс до рта полстакана как тяжёлую гирю, и поднырнул как штангист под штангу, опрокинул одним глотком. Секунда, другая, словно зафиксировался рекорд, и тяжёлая голова рухнула на сомкнутый помост сложенных рук.
На стенке мирно тикают огромные гонконговские часы-кошачья морда, шевеля вправо-влево глазами. Шипит и поскрипывает космическими шорохами рация. Короткий северный день похож на длинный туманный вечер. Солнце прошмыгнуло между сопками еще, когда подъезжали к балку. К окончанию застолья на участке плотно воцарила серая ночь.

Вдруг стоваттная лампочка над столом накалилась, побелела и с лёгким хлопком погасла. Узорчатое окно тускло подсвечивается дальним прожектором буровой, да из поддувала отсвечивают в железном листе под печью красные блики. От хлопка вдруг застонал и завозился Жорик. Голова соскочила с локтей, брякнулась скулой о стол. Из уголка перекошенного рта потянулась струйка слюны. Умг, умг, умг: тело судорожно начало подёргиваться в неясных спазмах. Жора застонал, медленно покачиваясь всем телом отжался от стола. В тусклом свете дальнего прожектора блеснули остекленевшие глаза. Умг, умг - живот продолжает судорожно сокращаться. Жора привстал, качнулся, завалился на стол. Но вновь отжался и боком вылез. Его повело. Он резко попытался выравнять равновесие и отчаянно хватаясь за воздух качнулся в другую сторону. Руки ловящие воздух поймали край кастрюли со щами. Приоткрытая крышка крутнулась, как крысиная ловушка. В нос шибанула вонь. Бунтующий желудок вновь жутко задёргался. Жора оттолкнулся от кастрюли и рванулся к дверям. Кастрюля пустая на две трети, лихо спрыгнула с печи и вылила кипящее содержимое на ноги посапывающего Рената. Жора вырвался и промчавшись в носках по сугробам скрючился под стенкой балка, рёв освобождаемого желудка слился с рёвом ошпаренного Рената. Кастрюля, описав пируэт аккуратно встала в уголок за печкой, тихо сделав вид, что стояла там вечно.
АААА!!! - Бабай очнулся от хриплого вопля. Столько в нём было боли печали, что пробрало до нутра. Темнота, в смутном свете из окна видна фигура Рената, тот прыгает, почему-то в семейных трусах и свитере. Вот он открыл дверцу печки, присел на холодной пластине железа и бросил в печь охапку лучины, заботливо запасенной сменой на растопку. Груда углей в топке вспыхнула ярким пламенем. Ренат вытянул вперёд правую ногу. В красноватых отсветах показались крупные пузыри. Тени от пляшущих языков огня делали их крупнее и ужаснее.
- Как бооольно! - простонал Ренат. - Чтооо это? Гангрена?
- Гангрена? - с ужасом переспросил Бабай, подходя поближе. - Вся нога до бедра! Ни хера ссссебе!
Ренат, в семейных трусах на ледяном полу растопыренными пальцами обхватил голову, завалился на бок, потом потёр ногу, застонал громче.
- И запах какой гнилой:А-а, наверное волдыри лоопнули!
- На, Ренатик, выпей, - Бабай трясущимися руками налил стакан водки.
Протянул было, но махнул сам. Потом быстро налил и подал Ренату. Тот выпил. И вновь огорчённо взвыл, схватившись за ногу:
- Аа, бляяя!!!
Дверь распахнулась, в помещение вкачнулся Жора. Внеся с собой волну морозного воздуха и целое облако снега.
- Чего это он? - сипло вопросил он и закашлялся.
- Помоги на шшконку переложить. Сссмотри на ногу ему, видишшь гангрена началассь!
- Ни хера себе началась, - отшатнулся Жора. - А воняет - то как.
- До косссти значит уже прогнило, - согласился Бабай.
Ренат вскинулся, ударил кулаком по нарам и заорал:
- Чего, списали уже! Ни хера! Выживу до вертушки! Тащи с буровой ножёвку, отпиливай правую нахер!
Жора вскинулся, напялил валенки, и умчался в ночь. Бабай метнулся в спальное отделение собрал все наволочки и простыни, ухватил ватный матрас.
- Сейчассс, Ренатик, ссейчасс. Всссё сделаем! - Бабая водит, в голос дрожит, но руки делают дело, рвут простыни на длинные широкие бинты. Ренат приглушая стоны, сам распорол финкой матрас, надёргал ваты залил водкой в широкой кастрюле. Вновь ворвался рослый Жора. В руке сверкает полотном новая мелкозубчатая ножёвка. Сунул её сразу в печку, поводил над пламенем. Плеснул на неё водки. В воздухе резко запахло медициной. Положил аккуратно на газетку. Махнул стакан водки, перекосился, поискал глазами, по столу, ухватил приютившийся на столе кусочек лука. Буркнул:
- Ренат, там Фрреддя говорит, чтоб ничего не дералали, он сейчас придёт.
- Он что охренел совсем? Смерти моей желает?! Тут ничего не сделать, а так загнусь совсем! Закрой щеколду, бери тозовку, и чтоб никто не зашёл! Бам, бам, бам!!! В дверь забарабанили.
- Э, алкашня, вы чё там совсем ё(непеч)ись!
- Не лезь Фредрат! У Рената грангрена! Опрерация нужна:
- Открой бля, дверь, бля, урою, бля, нахер, бля!!!
Ренат вскинулся, заорал.
- Уйди, Фед- дя! Ничё не поделать! Не мешай!
- Открывайте уроды, идиоты, какая в пи(непеч)у гангрена! - дверь заухала и заколыхалась под ударами. Толстенная, окованная листовым железом, но усилия ломящегося не зряшные. Как все грамотно сделанные северные двери, эта открывается вовнутрь. Задвижка начала подаваться. Жора наклонил ствол и дуплетом стрельнул в пол перед порогом. Красноватое марево заволокло прогорклым пороховым дымом.
- Бляди, уроды, придурки, - удаляющиеся крики и скрип шагов возвестил о том, что Федрат побежал от балка.
Бабай зажёг две свечи, покачиваясь подставил тазик под стол.
- Балок под, под углом поссставили. Кк: ик. овь туда сстекать будет. Верёвка за жгут сссойдёт. Рената перевалили на стол. Он, выпил ещё стакан водки, но всё сидел, будто лом проглотил.
- Давай, Жорка, стукни мне по башке, чтоб я отключился, - чётко выговаривая каждое слово заявил Ренат. Здоровенный Жора неуверенно двинул его в глаз, тракторист завалился набок погасив одну из свечек. Ренат ругнулся и выпрямился.
- Не, лучше Бабай!
Бабай вскочил на стол и сзади со всей дури ляпнул Рената ладонями по ушам. Он закрыл глаза и с деревянным стуком грохнул затылком о стол. Из ушей и ноздрей потекли струйки крови. Жора пьяно-испуганно глянул на Бабая, тот деловито захлестнул ногу тракториста сдвоенной верёвкой и начал закручивать её ложкой туже.
- Сссейчассс, Ренатик, отпилим, - физиономия 'пустынного змея' жалостно кривится, глаза подозрительно поблёскивают. В неверном отсвете прожектора. Сам покачивается, но рука уверенно взяла ножёвку, и уверенно приложилась намного выше колена.
- А нре высоко? - пробормотал вытянув шею Жора
- В самый рассс.
Вдруг перекрывая все шумы раздался оглушительный рёв. Бубух!!! Дверь распахнулась, балок встряхнуло и накренило. В дверь всунулся ровный угол тракторной морды. Унь,унь,унь!!! РРРРааа, кхам!!! Угол под лязганье гусянок убрался. Зато в распахнутую дверь в стиле спецназа ворвался Федрат, следом Богдан. Бах, бах, бах! Удары градом посыпались на опешивших хирургов.

****************

- Ой идиоты! Ой придурки! Чем вы вообще думали? А если бы Богдашка на тракторе не мог бы дёргать за рычаги?
- Чего, чего, сидел бы я сейчас без ноги! - смущённо пробормотал Ренат, покусывая отросший ус.
- Но ты то Бабай! Ты чем думал!
- А я шшто. Сссказал гангрена, я и понял, что гангрена.
- Блин, а грамотно всё так подготовил. Хирург бля! Хе, Бабай я вот подумал, а если бы меня всё таки уговорили последнюю выпить?
- Вссё, Федя, клянусссь больше никогда и никого на посследнюю не кручу! Сспасибо тебе.
- Хе, ладно, все слышали? Ренат? Федя? Все запомнили. Последнюю теперь никогда не пьём!

3. #6 Светлана ( 20). Похищеный

- Я пойду, погуляю?
Как сейчас помню этот разговор, еще в глубоком детстве, когда деревья кажутся особенно высокими, а трава зеленой.
Сколько мне тогда было? Я и не помню. Года четыре или около того.
- Погуляй, - ответила мама, - только выглянь в окно, как люди одеты. По улице ходили одни тетки и ни одного ребенка, быть может, поэтому в теплый весенний день на них были надеты громоздкие плащи ужасных серых и темно-синих расцветок.
В мое детство все так одевались - во все неброское и неяркое - то ли кто-то наверху считал, что советскому человеку не за чем выделяться, то ли сами люди покупали то, что меньше пачкается.
- В плащи, - честно ответил я.
- Ну, тогда, оденешь куртку.
- Но на улице восемнадцать градусов! - я тогда, наверное, еще не представлял, что такое шкала Цельсия, но с удовольствием смотрел телевизор и прогнозы погоды. - Вон девочка пошла в одной кофточке. Мама тоже выглянула в окно, но моя так и не удавшаяся спасительница уже скрылась за поворотом.
- Ну, это какая-то ненормальная, нужно одеваться, как все.
- Почему?! - едва не срываясь на визг, выкрикнул я. - Они же не правы, ты же это сама видишь. Почему я должен поступать неправильно только потому, что все это делают.
- Потому что иначе ты останешься дома.
Говорят, характер ребенка формируется к трем годам, а некоторые ученые утверждают, что уже с рождения. У меня характер был, и принципы уже были, которые никак не позволяли тогда подчиниться несправедливости, и даже обмануть: надеть ненавистную куртку, а потом снять во дворе. Поэтому я, насупился и сказал как можно более спокойно, выпрямившись во весь небольшой рост:
- Значит, я останусь дома.

Сколько лет прошло, кануло безвозвратно мое беззаботное детство, затерялись вдали школьные годы, и даже институтские вот-вот скоро унесутся вскачь за горизонт, а я все помню этот детский разговор. Кажется, уже тогда я решил раз и навсегда, что никогда не стану делать и думать как все. Именно это решение привело к тому, что я стал презирать толпу, а слово обыватель рождало в груди неистовство. Юношеский максимализм, скажете вы? А я и не стану спорить, в правильной пропорции юношеский максимализм не помешал бы ни одному из нас. Ведь, в конце концов, не стал же я преступником или хиппи, или голубым.
'В таком случае ты такой же, как все', - сказал бы любой из представителей толпы.
А я бы с ними не согласился: у меня, в отличие от всех их, есть свои принципы, свои заморочки, свое мнение, и я никогда не стану оглядываться по сторонам в желании убедиться, что кто-то еще поступил так же, как и я. Однако точно так же, как и уверяться, что я один такой неповторимый.
Кто-то из древних сравнил человека с куклой, которую тянет за ниточки умелый кукловод. Если человек сумеет порвать одну из нитей, то станет преступником, ежели оборвет все - богом. Я считаю иначе: если живешь и поступаешь без оглядки - уже свободен.
Ну да ладно, хватит философствований, я закурил, взял из холодильника бутылку пива и включил телевизор.
Ящик я смотреть не люблю, но, когда хочется отвлечься от собственных мыслей, нет ничего лучше, чем тупо впериться в экран. Похоже, наше телевещание и было создано только за тем, чтобы отвлечь население от размышлений, если не отучить думать совсем.
По первому каналу шел какой-то телесериал, с кочующими из мыла в мыло нестареющими Педрами и Хуанитами. На мой взгляд, таковой можно смотреть лишь под капельницей, связанным по рукам и ногам заботливыми санитарами. 'Россия' предоставила вниманию телеаудитории старый американский боевик, обильно политый кровью и постельными сценами, - любимая сказочка на ночь для детишек, что начинается сразу после 'Спокойной ночи, малыши'. А СТС - ужасы.
Я присматрелся, в детстве все обожают страшилки и ужастики, я из всего мусора, ввезенного из-за рубежа, полюбил только те, что содержали незамысловатый юморок.
'Жвастики' - именно то, что мне сейчас нужно, чтобы выкинуть из головы мысли.
Не хочу думать: ни об упущенном контракте, ни о потерянной женщине, ни о том, что до сих пор не имею ни своего крова, ни детей, ни даже посаженного дерева.

Жвастик как раз закусил очередной гранатой, когда в квартире погас свет. Вероятно, опять пробки, подумал я. Но кругом было как-то уж слишком темно. На ощупь, подойдя к окну, я обнаружил, что электроэнергии нет не только у меня.
На улице не горели фонари, только нечастые авто медленно ползли, в последний момент, успевая освещать частые колдобины. Соседние дома провожали их пустыми глазницами окон. Ослепли рекламные щиты, позволяя отдохнуть глазам от незамирающего ночами вечного двигателя прогресса в виде жвачки 'Стиморол' и пива 'Локос'. Молчали неоновые витрины магазинов, и только протяжный вой собаки за окном, нарушал спокойный сон квартала.
В подстанцию снова попала молния? Вроде бы, даже небольшого дождика не было, да и разве осенью бывает гроза?
Где-то на кухне должен был обнаружиться фонарик, найти бы его в этой темноте.
Стараясь вспомнить, как дойти до кухни, по возможности, огибая мебель и мелкие разбросанные предметы, я стал медленно продвигаться к коридору.
Осторожно, ощупывая босыми ногами пол, я все-таки умудрился опрокинуть стул, рассыпать сигареты и наступить на бутылку пива:
- Ай, ай, ай, - завопил я, хватаясь за порез и пытаясь остановить что-то теплое и неприятно липкое, вырвавшееся из раны.
- Чва, чва, - донеслось совсем рядом, и я замер.
Ни один взрослый не признается, даже самому себе в том, что верит в детские страшилки, но, видимо, детские ужасы живут в нас всю жизнь, выползая в такие вот минуты.
Взрослый мужчина во мне хотел потребовать незваного гостя представиться, а маленький мальчик - сжаться в комочек и сидеть ниже травы, тише воды. Победил подросток.
- Кто здесь, - гаркнул я во все горло и отпрыгнул в сторону, опасаясь, что враг отыщет меня по голосу.
Приземлиться я планировал, естественно, как можно мягче и бесшумно, но со всего маху влетел во что-то твердое и хрупкое, оступился, по голове дало что-то вроде молота, и потерял сознание.

- Включит кто-нибудь, в конце концов, свет или нет? - раздалось над самым моим ухом.
Речь, вроде как, знакомая, но произнесена столь писклявым и звенящим голосочком, что я никак не мог представить внешность человека, что мог бы издать такие звуки. - Он, кажется, приходит в себя. После таких слов лежать с закрытыми глазами было, по меньшей мере, глупо. Если грабителей интересовало мое состояние, значит, я им за чем-то понадобился, неужели, пытать станут на предмет хранения в квартире старинных икон, ювелирных украшений и других ценностей? Даже интересно стало. Я приоткрыл один глаз.
То, что я увидел, ввергло меня в предшоковое состояние. На моей груди удобно устроился шарик или мячик, размером с футбольный, сильнее всего походивший на жвастиков из кинофильма. Поросший жестким черным мехом субъект имел маленькие атрофированные ручки и ножки, огромные зеленые бусины глаз, две ноздри и рот. Еще пара таких же существ прикатили из кухни с уже зажженными свечками. Обед при свечах, нечего сказать: Что-то типа: 'мы ваши друзья, ням- ням'.
Однако не за тем же, чтобы меня сожрать, они ждали, когда я приду в себя?
- Спокойно, - произнесло существо. - Раз уж мы прилетели, значит, нам очень понадобилась ваша помощь.
Я инстинктивно глотнул и приподнялся на локте.
- Ай, ай, ай, - подражая моей интонации, проговорил звенящий комочек, держащий канделябр, уставившись на мою ногу. По более выраженным ресницам и относительно мелодичному голосу я сделал вывод, что предо мной жвастик женского рода. - Ах, как не хорошо. Что не хорошо, я и сам видел. Стекло пропороло пятку и вошло далеко внутрь, из пореза до сих пор сочилась кровь, и ее натекло достаточно, чтобы промочить на ковре большое пятно.
- Сейчас все будет, - заверил меня пригревшийся на груди жвастик и покатился на пол.
Я, было, хотел воспрепятствовать, но внезапно из глаз существа вырвались желто-оранжевые лучи и опалили ступню.
Ни боли, ни жжения я не почувствовал, только осколки немного кололись, просачиваясь сквозь поры и мгновенно истаивая. Вся процедура не заняла и пяти секунд, жаль, пятно с ковра никто не удалил. Невзлюбившие меня соседи обязательно пустят слух, что я кого- то прирезал.
- Так лучше, - заискивающе, заглядывая в глаза, то ли спросило, то ли констатировало существо.
- Лучше, - с той же интонацией проговорил я. - И кто вы такие? - когда убедился, что жизни ничего не угрожает, можно и пальцы погнуть. - Что надо?
Жвастики переглянулись, тот, что был за главного, снова хотел вспрыгнуть на грудь, но я уже встал.
Джеки Чан недоделанный, ругался я про себя, оценивая понесенный ущерб. Падая, я протаранил стенку, и только бельевой шкаф остановил мой бреющий полет. В общем, те полки, что посыпались с почти метровой высоты, и отправили меня в глубокий нокаут. И кто это все убирать будет, мелькнула своевременная мысль, жены ведь нет.
- Я уберу.
На роль жены, самка жвастика никак не подходила, хотя, если она так же в мгновение ока приберет мою квартиру, как главарь излечил ногу:
- Нам нужна твоя помощь.
Оба-на. Только в каком-нибудь фантастическом романе являются инопланетяне и просят о помощи человека с планеты Земля, в жизни такого не бывает, или нет?
Я нашарил ногой стул, поднял его и сел, хмуро поглядывая на стеклянные осколки и еще угрюмее на гостей.
- Если вы не согласитесь, наша цивилизация просто погибнет, а вместе с ней и наша Галактика.
Я скептически хмыкнул:
- И что же, по-вашему, я могу для вас сделать?
- Как?! - они снова переглянулись, в глазах появилось непонимание. - Вы же Человек.
- Таких как я пять миллиардов, вроде бы, почему ко мне явились, да еще и весь квартал без электричества оставили? - они мешкали с ответом. - Да и как вы предполагаете, с какого перепугу я с вами полечу, когда здесь:
Я запнулся, ведь на самом деле нет ни единого существа, кто держал бы меня здесь и сейчас.
- Вы не должны беспокоиться ни о квартире, ни о своей работе, - заверил меня главный жвастик. - Вы будете находиться с нами, но и для земного сообщества будете существовать. Вот, - он вынул из какого-то незаметного кармана на теле ярко-синюю таблетку. Ассистент принес бокал, а лидер кинул препарат туда, растопил взглядом и подал мне уже в виде синебуромалиновой жидкости. - Вы выпьете, мгновенно создастся ваш двойник, который останется на земле и станет вместо вас ходить на работу и вести хозяйство.
- Хм, - я повертел бокал в руках. Жидкость в живом свете переливалась всеми красками спектра, становясь то золотистой, то изумрудной, то мглисто-черной. - Да, нет, бред. И мои соседи, и сослуживцы, да и немногочисленные друзья сразу заметят подмены, чем он-то хоть заниматься будет?
- А вы не беспокойтесь, друзья ничего не заметят, в офисе вас сочтут хорошим работником и повысят, да и отношения с соседями наладятся. Ваш двойник станет действовать, как все. При этом он сохранит вашу память, и даже набор необходимых эмоций.
Быть как все: хорошая работа, куча приятелей, добродушные соседи, которые не плетут за спиной интриг, а мирно завидуют. Все, конечно, заманчиво, но для меня, а как станет чувствовать себя тот другой я, ведь если и память и чувства сохранятся, именно мной он и будет? И он след в след станет проживать день за днем, двигаясь за тетками в серых и темно-синих плащах, одеваясь, отдыхая и стараясь быть как все, мечтая только о том, чтобы вернулся я и избавил от этой роли в стаде. Не хотел бы я для себя такой судьбы, ох как не хотел бы. А вот интересно, пронеслась в голове осторожная мысль, сколько еще человек могли выпить такую таблетку, быть может, по Земле ходят тысячи, если не миллионы таких двойников, мешая жить обычным людям? Додумать я не успел, зато прекрасно понял, как поступлю.
- Не стану, - я вернул бокал обратно.
И здесь его прорвало.
- Много миллионов лет назад, Творец создавал Вселенную. Ему было очень интересно и Он увлекся на столько, что создал Эволюцию - механизм, по которому созданные им существа начали развиваться самостоятельно. Но, создав Ее, Творец понял, что просто не в силах за всем уследить. И тогда он начал копировать себя, и создал Человека - Сотрясателя Мира.
Вы сами ушли от Творца, выбрали одну из планет и поселились на ней, но вы не учли того, что Эволюция влияет и на вас. Вы забыли, для чего были созданы, забыли, чьей копией являетесь. Возомнили себя отдельным видом, а не хранителями Вселенной, перестали заглядываться на звезды, а главной целью избрали размножение и достижение большего положения в своем отдельно взятом социуме.
Вы не хотели, чтобы вас призвали, и из поколения в поколение стали бояться нас - обитателей Вселенной, вы представляли нас монстрами, чужими, жаждящими одного: покорить вас, уничтожить поработить. Да кому вы нужны, когда Вселенная изобилует планетами, с которыми изуродованная человечеством Земля просто не сравнится. Но вы возненавидели в своей боязни, что кто-то придет и разрушит ваш выдуманный мирок, в котором вы выдумываете сами себе врагов из числа подобных.
А как все прекрасно задумывалось, - здесь он сделал паузу и отдышался. - Вы могли летать меж звезд, создавать Сверх Новые и гасить Черные дыры, творить жизнь и воссоздавать тепло солнц. Вы были бессмертны, но сами решили, что долгая жизнь на этой планете вам не нужна. Одной силой мысли вы могли создавать галактики, но разучились понимать даже самих себя, превратившись из Сотрясателей Мира в рабов придуманных божков и религий.
Мне очень жаль, что мы ошиблись, теперь, когда Творца уже нет среди нас:

Я молча откупорил пиво, запил им таблетку анальгина: от звенящего писклявого голоска ужасно разболелась голова. Мельком возникла странная мысль, почему бы не прибегая к лекарствам снять боль, ведь если я, даже не творение Творца, а его копия, избавиться от головной боли мог бы, лишь щелкнув пальцами. Но вовремя засунул эту идею куда подальше.
- Ты так и не ответил, - напомнил я, возвращаясь к стулу, - почему я. Жвастик только развел тоненькими ручонками:
- Ты подходишь для нас лучше любого другого, ты словно создан для нашей Галактики. Создания пребывают на Землю ежеминутно со всех уголков Вселенной, ведь вас людей все еще очень мало, да и не все соглашаются. Главное условие для отбора - быть Творцом, пусть маленьким, но уметь принимать решения самостоятельно, быть готовым к ответственности, - он вновь замолчал и в последний раз протянул мне бокал. - Так, может быть, выпьешь?
Я молча покачал головой.
Он вздохнул и покатился в каридор.
- И не полетишь? - спросила самочка.
- Полечу, - также спокойно ответил я.

Сегодня одним из 'похищенных' на Земле стало больше. Правда, думаю, если кто и станет меня искать, то только для порядка, потому что 'так положено', и совсем недолго. Соседи только порадуются моему исчезновению: смогут прихватизировать со временем мою квартиру, ведь никаких наследников у меня нет. В общем-то, меня это уже не интересует, врятли всемогущий Сотрясатель Мира будет озадачиваться квартирным вопросом, хотя я и до сих пор не понимаю, как смогу летать меж звезд и управлять кометами. Все-таки физика убивает в нас фантазию. Но ничего, научусь, раз умею.
За горизонтом величаво встает золоченый диск, еще мгновение и он осветит самый большой океан на планете, не потому что там живут люди, а, просто, потому что считает необходимым дарить жизнь всем. Я уношусь дальше, к миллиардам искрящихся точек яркокрасного, синего и зеленоватого оттенка, в Космос, что на самом деле вовсе не черный и не чужой.

4. #5 Аянбек ( 17). Зелень, Мать Твою!

Сколько там можно выдержать без воды? Вот столько же времени я в аду. И чувствую, вода мне скоро будет совсем не нужна. Зачем мертвецу вода? Краем глаза заметил мимолетное движение, бросился вперед что есть мочи, прямо так, из положения лежа. Скорее всего это была ящерица-тормоз или ящерица-даун. Я жадно высосал живительную влагу из пресмыкающегося, дрожащие пальцы хищно разрывали чешуйчатое тело.

Пожалуй мои мучения продолжаться еще чуть дольше. Я пополз дальше, чувства голода и жажды, сопровождающие меня, кажется всю жизнь, притупились. Куда идти? Давно уже не обращаю внимание на миражи чудесных оазисов, но ползти куда-то надо? Надо, посему и держу курс на ближайший из десятков райских островов, и что не удивительно он и не собирается приближаться.

Откапать бы какую-то там жабу, которая хранит воду под шкурой и питается ею в течении года, находясь в норе... Вот бы пир на весь мир. Или найти кактус, нормальный кактус, а то здесь прям пустыня гигантских кактусов, твердых как камень.

Удивительно, какой же я живучий! Днем жара, ночью мороз, тогда я забираюсь по песок, так вроде бы теплее. Вы даже и представить не можете, каково это, всю жизнь хотеть пить. Поставь напротив меня хоть десять ведер воды, я выпью и все равно буду хотеть еще, если не лопну.

Почему я так спокоен? Есть определенный порог, переступив через который и ад покажется обыденностью. Но даже эта обыденность не мешает мне испытывать смертельную жажду... и голод... Эх, когда еще перепадет такая тупая ящерка?

Раздался низкий гул, песчинки под лапками мелко задрожали, я быстро вытащил-втащил язык, прислушивался... Очень страшно, лапки затряслись, мелко, почти незаметно, я в страхе встопорщил гребень. Сражаться!!! Я обреченно подумал, вот и пришла моя очередь быть выпитым более сильным существом, теперь уже я ящерка-даун.

Огромное чудовище медленно приближалось ко мне, я как завороженный смотрел на четырехногого титана. Я то уж точно ему не противник, но я все равно поднялся на задние ноги, страшно зашипел, еще сильнее растопорщив гребень. Неожиданно часть тела титана отвалилась, упала на землю. Эта часть так же оказалась чудовищем. Оно встало на задние лапы и точь в точь повторило мою боевую стойку... Странно... без распущенного гребня эта стойка выглядела глупо. К этой огромной безгребневой ящерице подбежали другие, тоже на двух ногах.

Я не успел среагировать, на меня накинули что-то... а дальше тьма...

-Профессор...
Я попытался разлепить веки... как это непривычно...
-Алибек Данилович, ну что же вы так...
Я прохрипел, словно связки были облеплены песком:
-Пить...
-Что?
Я закашлялся, тело моё скрутило в диком спазме...
-Я принесу воды!!!
Молодой аспирант рванул из палаты. Мой помощник, сидевший рядом лишь покачал головой, подошел к раковине у стены.

Я присосался к большой колбе, из которой медики пьют спирт, как к оному заядлый алкоголик. Наконец прибежал запыхавшийся аспирант, виновато потупился со стаканом в руке.
-Давай мне.
Я жадно выхватил стакан, осушил в мгновение ока, почему-то вспомнился Горький со своим отменным умением писать про голод. Отдышавшись сказал:
-Рассказывайте.

-Все эти проклятые зеленые! Да и вы, Алибек Данилович, честно говоря, опрометчиво поступили... Меняться сознанием с ящерицей... это знаете ли, не сахар...

-Понимаю...
-Мы же и не знали о вашем эксперименте! А тут набег этой чокнутой зелени! Видите ли решили бедных подопытных зверушек в выпустить в естественную среду... так вы и попали в пустыню.
-А как нашли ящерку... вернее меня?
-Хм... вы лежали в подвале, наверное хотели отложить яйца.
Впервые на хмуром лице помощника появилось хоть какое-то подобие улыбки.
-И что, отложил?
-Ага, только какие-то странные... хм, но не будем об этом. главное что эксперимент удался!!!
-Удался, удался...
-А вы хоть что-нибудь помните?
-Помню, только очень смутно... и как-то странно...
Мне вспомнился вкус крови ящерки, стало плохо.
-Налей еще воды. и еще... жене ни слова.

5. #10 КАВ ( 13). Равнодушие

Я сижу за компьютером и делаю чертеж. Это раньше чертежи чертили на огромных и громоздких кульманах, вон они стоят в углу, завхоз никак не позволяет выбросить. Дескать, вдруг война, электричество отключат, как тогда чертить будете? А пока войны нет, все делается на компьютерах. И быстрее и удобнее, главное чтобы плоттер не начал капризничать и рвать бумагу.
Впрочем, это меня мало волнует. Куда больше меня трогает компания моих коллег, которая устроилась рядом. Кабинет у нас маленький, вдоль стены стоят компьютеры, а в центре расположены рабочие столы. Вот за столами они и расположились. Дело в том, что мы все повременщики, то есть получаем деньги за время, проведенное на рабочем месте. Наша работа похожа на работу пожарных - месяцами можно сидеть и ничего не делать, кемарить от скуки и обыденности, а потом где-то что-то внезапно загорится и нужно бегать в три ноги с высунутым языком и делать время резиновым, чтобы вытянуть 8 часов до длинны месяца. Такая уж специфика нашего производства.
Но и это пол беды. Настоящая беда в том, что загорается обычно где-то в одном месте и бегает кто-то один. Остальные же продолжают маяться бездельем и ничегонеделаньем.
Вот как сейчас. Я сижу и изо всех сил пытаюсь начертить срочный чертеж, а рядышком расположились все мои коллеги и громко разглагольствуют на отвлеченные темы. Хихикают, подкалывают друг друга, рассказывают анекдоты и прикольные истории. Меня это бесит, все внутри дрожит от ярости и обиды - мне нужно сосредоточится, а их болтовня мешает. Но сказать я ничего не могу - сам поступаю так же, когда у них запарка, а мне заняться не чем.
Их трое, моих мучителей: Аня, брюнетистая девушка с простоватым располагающим лицом и ироничным подходом к жизни, Миша, паренек с парадоксальным чувством юмора и детскими представлениями о крутизне и Стас - маленький и тощий тип с грустными глазами.
- Здарова, чумоходы! Как вы тут без меня? - раздается голос и к компании присоединяется еще один персонаж. Это Паша, начальник соседней бригады. Паше всего 29 лет и он донельзя самоуверенный и наглый тип.
- Привет! - отзываемся мы.
- Чего у тебя, Серега так и не вышел? - спрашивает Миша.
- А Серега у меня космонавт! - начинает испражняться в словоблудии Паша. - Пошел на второй виток! Связь с ЦУПом давно потеряна. Но подозреваю, что налажен контакт с внеземным разумом! Все смеются.
- Да как же Серегу на орбиту вывели? - включается в разговор Аня. - Его ж никакая ракета не выдержит!
Снова смех. Серега у нас очень толстый. А еще он живое опровержение тезиса, что все полные люди - добродушные и спокойные. Ибо Серега очень нервный человек. Ему постоянно кажется, что окружающие замышляют против него что-то недоброе. А между тем ему хочется быть в центре внимания и ощущать свою значимость. Все это делает его поистине стихийным бедствием для любого собеседника. Несколько лет назад они с женой взяли кредит и купили квартиру. Теперь каждый месяц ему нужно выплачивать по 8 тысяч. В последнее время завод лихорадит, план постоянно срывается, как следствие не платятся премии. А без премий наша зарплата бомжам на смех, женам на поругание. Это подкосило Серегу. Он запил. И вот уже два дня не приходит на работу. Хороший повод для добрых коллег поржать и позлословить, не правда ли?
- Ха-ха! Да Серега с пары пузырей так улетает, что никаких ракет не надо! Ему же главное начать, а там помогут его друзья - инопланетяне!
- Да-а! Инопланетный друг милее трех подруг! Серега всерьез рассказывал, что общается:
- А я его сейчас в проходной видела! - говорит Аня. - Такой противный. Небритый, перегаром за километр несет. Денег просил! Дурак! Кто ж ему такому денег даст! Чтобы еще выпил?
Я сижу, позабыв про чертеж. Все-таки странная вещь - человеческое общество. Живешь, общаешься, с некоторыми достаточно близко. Улыбаешься каждый день, 'здрасте' говоришь. После работы заходишь в кабак, обсуждаешь темы разные, говоришь, что вот так жить правильно, а наоборот - недостойно. А то и вовсе клянешься в крепкой дружбе и взаимовыручке. Иногда ругаешься, конечно, куда без этого в наше нервное время. Вроде бы все по-доброму, по-человечески!
Тогда откуда берется такое равнодушие? У человека трудности, а они даже не замечают этого. Сидят и наперегонки соревнуются, кто поострей кольнет, кто позаковыристей отпустит шпильку! Откуда это в нас? Ведь Серега погибает. По настоящему погибает! Он запил от безысходности! Ему кажется, что денег взять негде, поэтому пропивает последнее. Если он не возьмет себя в руки, его выгонят из квартиры и переселят в какую-нибудь развалюху, где он окончательно сопьется.
- Паша! Опять балагуришь! - от дверей к нам идет Андрей, начальник отдела. Он молод, едва перевалило за тридцать, но уже настоящий руководитель - регулярно пьет с высшим начальством, и столь же регулярно за дело и без дела дрючит нас, своих подчиненных.
- А чего! У меня затишье! - ни капли не тушуется Паша. Оно и понятно, в его бригаде и так недокомплект, мало кто желает идти работать на наш завод. Когда такой дефицит кадров, остающимся легко гнуть пальцы и выполнять работу кое-как.
- Ладно, я не о том. - говорит Андрей. Он тоже все понимает. - У тебя заканчивается срок действия надбавки к окладу. Если хочешь продлить - пиши заявление. Серега где?
Надбавка к окладу - это гениальное изобретение администрации завода. Если что-то нас еще держит здесь, так это она. Без нее средняя зарплата инженера-конструктора на нашем предприятии смехотворно обидна или обидно мала.
- Серега на орбите! Связь потеряна! - Паше очень нравится его шутка, поэтому он повторяет ее еще раз.
- Не пришел, значит? Хорошо! Сереге не пиши, снимаем нафиг! Будет знать!
- Может когда придет заставить его заяву накатать? - говорит Паша.
- Какую заяву? - не понимает Андрей.
- На увольнение, какую! - нервничает Паша. Андрей лишь качает головой и уходит.
А я сижу и мне грустно. Номинально они правы. Как начальники правы. Зачем нам человек, который не работает? Зачем платить лишние деньги человеку ненадежному и пьющему? Зачем?
Но я не начальник. И мне почему-то больно. Больно за то, что за обыденными и мимолетными словами: 'Сереге надбавку не пиши, снимем нафиг!' скрывается человеческая трагедия и поломанная жизнь. Больно за то, насколько легко эти слова произнесены. К тому же сэкономленные на Серегиной надбавке деньги все равно осядут в карманах директора и его замов, нам же не достанется ни копейки. Я вздыхаю и возвращаюсь к чертежу. В конце концов, моя надбавка действует, завод исправно платит мне зарплату. Стало быть, и я должен поменьше думать о постороннем и выполнять свою работу на пять. Иначе и быть не может. А коллеги и друзья вновь собираются в кружок и говорят, говорят, говорят. Вспоминают Серегу и смакуют его cложный характер и странности натуры:

Я сижу за компьютером и делаю чертеж. Это раньше чертежи чертили на огромных и громоздких кульманах, вон они стоят в углу, завхоз никак не позволяет выбросить. Дескать, вдруг война, электричество отключат, как тогда чертить будете? А пока войны нет, все делается на компьютерах. И быстрее и удобнее, главное чтобы плоттер не начал капризничать и рвать бумагу.
Впрочем, это меня мало волнует. Куда больше меня трогает компания моих коллег, которая устроилась рядом. Кабинет у нас маленький, вдоль стены стоят компьютеры, а в центре расположены рабочие столы. Вот за столами они и расположились. Дело в том, что мы все повременщики, то есть получаем деньги за время, проведенное на рабочем месте. Наша работа похожа на работу пожарных - месяцами можно сидеть и ничего не делать, кемарить от скуки и обыденности, а потом где-то что-то внезапно загорится и нужно бегать в три ноги с высунутым языком и делать время резиновым, чтобы вытянуть 8 часов до длинны месяца. Такая уж специфика нашего производства.
Но и это пол беды. Настоящая беда в том, что загорается обычно где-то в одном месте и бегает кто-то один. Остальные же продолжают маяться бездельем и ничегонеделаньем.
Вот как сейчас. Я сижу и изо всех сил пытаюсь начертить срочный чертеж, а рядышком расположились все мои коллеги и громко разглагольствуют на отвлеченные темы. Хихикают, подкалывают друг друга, рассказывают анекдоты и прикольные истории. Меня это бесит, все внутри дрожит от ярости и обиды - мне нужно сосредоточится, а их болтовня мешает. Но сказать я ничего не могу - сам поступаю так же, когда у них запарка, а мне заняться не чем.
Их трое, моих мучителей: Аня, брюнетистая девушка с простоватым располагающим лицом и ироничным подходом к жизни, Миша, паренек с парадоксальным чувством юмора и детскими представлениями о крутизне и Стас - маленький и тощий тип с грустными глазами.
- Здарова, чумоходы! Как вы тут без меня? - раздается голос и к компании присоединяется еще один персонаж. Это Паша, начальник соседней бригады. Паше всего 29 лет и он донельзя самоуверенный и наглый тип.
- Привет! - отзываемся мы.
- Чего у тебя, Серега так и не вышел? - спрашивает Миша.
- А Серега у меня космонавт! - начинает испражняться в словоблудии Паша. - Пошел на второй виток! Связь с ЦУПом давно потеряна. Но подозреваю, что налажен контакт с внеземным разумом! Все смеются.
- Да как же Серегу на орбиту вывели? - включается в разговор Аня. - Его ж никакая ракета не выдержит!
Снова смех. Серега у нас очень толстый. А еще он живое опровержение тезиса, что все полные люди - добродушные и спокойные. Ибо Серега очень нервный человек. Ему постоянно кажется, что окружающие замышляют против него что-то недоброе. А между тем ему хочется быть в центре внимания и ощущать свою значимость. Все это делает его поистине стихийным бедствием для любого собеседника. Несколько лет назад они с женой взяли кредит и купили квартиру. Теперь каждый месяц ему нужно выплачивать по 8 тысяч. В последнее время завод лихорадит, план постоянно срывается, как следствие не платятся премии. А без премий наша зарплата бомжам на смех, женам на поругание. Это подкосило Серегу. Он запил. И вот уже два дня не приходит на работу. Хороший повод для добрых коллег поржать и позлословить, не правда ли?
- Ха-ха! Да Серега с пары пузырей так улетает, что никаких ракет не надо! Ему же главное начать, а там помогут его друзья - инопланетяне!
- Да-а! Инопланетный друг милее трех подруг! Серега всерьез рассказывал, что общается:
- А я его сейчас в проходной видела! - говорит Аня. - Такой противный. Небритый, перегаром за километр несет. Денег просил! Дурак! Кто ж ему такому денег даст! Чтобы еще выпил?
Я сижу, позабыв про чертеж. Все-таки странная вещь - человеческое общество. Живешь, общаешься, с некоторыми достаточно близко. Улыбаешься каждый день, 'здрасте' говоришь. После работы заходишь в кабак, обсуждаешь темы разные, говоришь, что вот так жить правильно, а наоборот - недостойно. А то и вовсе клянешься в крепкой дружбе и взаимовыручке. Иногда ругаешься, конечно, куда без этого в наше нервное время. Вроде бы все по-доброму, по-человечески!
Тогда откуда берется такое равнодушие? У человека трудности, а они даже не замечают этого. Сидят и наперегонки соревнуются, кто поострей кольнет, кто позаковыристей отпустит шпильку! Откуда это в нас? Ведь Серега погибает. По настоящему погибает! Он запил от безысходности! Ему кажется, что денег взять негде, поэтому пропивает последнее. Если он не возьмет себя в руки, его выгонят из квартиры и переселят в какую-нибудь развалюху, где он окончательно сопьется.
- Паша! Опять балагуришь! - от дверей к нам идет Андрей, начальник отдела. Он молод, едва перевалило за тридцать, но уже настоящий руководитель - регулярно пьет с высшим начальством, и столь же регулярно за дело и без дела дрючит нас, своих подчиненных.
- А чего! У меня затишье! - ни капли не тушуется Паша. Оно и понятно, в его бригаде и так недокомплект, мало кто желает идти работать на наш завод. Когда такой дефицит кадров, остающимся легко гнуть пальцы и выполнять работу кое-как.
- Ладно, я не о том. - говорит Андрей. Он тоже все понимает. - У тебя заканчивается срок действия надбавки к окладу. Если хочешь продлить - пиши заявление. Серега где?
Надбавка к окладу - это гениальное изобретение администрации завода. Если что-то нас еще держит здесь, так это она. Без нее средняя зарплата инженера-конструктора на нашем предприятии смехотворно обидна или обидно мала.
- Серега на орбите! Связь потеряна! - Паше очень нравится его шутка, поэтому он повторяет ее еще раз.
- Не пришел, значит? Хорошо! Сереге не пиши, снимаем нафиг! Будет знать!
- Может когда придет заставить его заяву накатать? - говорит Паша.
- Какую заяву? - не понимает Андрей.
- На увольнение, какую! - нервничает Паша. Андрей лишь качает головой и уходит.
А я сижу и мне грустно. Номинально они правы. Как начальники правы. Зачем нам человек, который не работает? Зачем платить лишние деньги человеку ненадежному и пьющему? Зачем?
Но я не начальник. И мне почему-то больно. Больно за то, что за обыденными и мимолетными словами: 'Сереге надбавку не пиши, снимем нафиг!' скрывается человеческая трагедия и поломанная жизнь. Больно за то, насколько легко эти слова произнесены. К тому же сэкономленные на Серегиной надбавке деньги все равно осядут в карманах директора и его замов, нам же не достанется ни копейки. Я вздыхаю и возвращаюсь к чертежу. В конце концов, моя надбавка действует, завод исправно платит мне зарплату. Стало быть, и я должен поменьше думать о постороннем и выполнять свою работу на пять. Иначе и быть не может. А коллеги и друзья вновь собираются в кружок и говорят, говорят, говорят. Вспоминают Серегу и смакуют его сложный характер и странности натуры:

6. #1 Serious ( 11). Искушение

Голова трещала страшно, но в глазах пока не расплывалось, по крайней мере, на глюк эти двое подозрительных типов за последним столиком не очень походили.
Впрочем, Саше было глубоко плевать на них обоих вместе и на каждого в отдельности. Желаний было два, причем альтернативных. И он твердо знал, что ни одно из них не выполнит. Видимо, потому что не дошел до кондиции. Почему-то всегда, когда хочется напиться, хмель не берет, только болит голова, и еще сильнее лезут мысли, от которых пытаешься спастись.
Первое, чего хотелось - это поехать к Катьке на работу (а если рабочий день уже кончился - часов нет - домой к ее родителям), броситься в ноги, просить прощения, умолять: Но толку от этого не будет, а если вдруг: Да не заслужила она! Пусть сама прощения просит, с-с-стерва!
Хотя: Наверное, она все-таки была права:
Второе, что приходило в голову - выйти прямо сейчас на улицу и начать приставать ко всем встречным женщинам в возрасте от пятнадцати до тридцати пяти. Но это тоже не стоит - во-первых, лень и скучно, во-вторых, ничего приятнее: 'Пьяный дурак!' - не услышишь.

Началось все с самого утра, во время завтрака. Почти семейного, что ни говори, потому что Катя, не способная уйти на работу тихо и спокойно, приучила его вставать и завтракать, соответственно, тоже, с утра вместе с ней. У нее на сегодня намечалась какая-то важная встреча на работе, отчего она была вся как на иголках. Рассказывала, постоянно повторяя одно и то же, и вся ее речь сводилась к одному тезису: 'Меня выгонят!' Ничего нового - мама тоже все время такое повторяла, с интервалом примерно раз в месяц. Наверное, это чисто женское - так волноваться, мужчины все-таки более уверены в себе:
- Меня выгонят! - в очередной раз повторила Катя, заправляя за ухо прядь волос. - На что мы тогда будем жить? К моему папе на поклон пойдем? Или, может, разъедемся?
- Устроишься куда-нибудь еще, - буркнул Саша, ковыряясь в тарелке. Только сцен еще не хватало:
- Да? И куда? Уборщицей? Нет, спасибо, мне и торговым агентом хорошо! - она даже вся раскраснелась, что ей безумно шло, в другой ситуации Саша непременно полез бы целоваться. - А может ты? Ты куда- нибудь устроишься?
- Я работаю, - говорить не хотелось. Опаздывает вот, а раскричалась. Характер у нее: Когда у них все только началось, на него все друзья косо смотрели - дескать, зачем тебе такая?..
- Сашка, ты надо мной издеваешься?! - Катя разошлась не на шутку. - Какая работа? Это то, что ты пару раз в неделю кому-нибудь компьютер соберешь или виндовс поставишь, ты работой называешь? И деньги - прям лопатой гребешь! Пятьсот рублей в неделю! И что, ты нам на пятьсот рублей в неделю жить предлагаешь? Да ты и один не проживешь на столько! А что будет, когда мы распишемся? А если ребенка решим родить? Семью кормить надо!
- Кать, - ему еле-еле удалось вклиниться в этот поток восклицаний, - какой смысл искать работу на два месяца? Все равно потом увольняться. Да и ни одна серьезная фирма не возьмет на такой срок. А нам, сама знаешь, в этом году писать диплом, вернее, похоже, что мне за обоих: - он улыбнулся, пытаясь свести разговор в шутку, но только разозлил ее еще сильнее.
- Что?! Это когда ты за меня что-то писал? Да ты на третьем курсе обе сессии сдавал по моим конспектам! - это была правда. - Ты что возомнил о себе? Я тебя кормить должна? Ты что, думаешь, я без тебя не могу? Единственный и неповторимый, да? Да если я захочу, у меня сколько угодно мужиков будет, во много раз лучше тебя! На меня все мужчины внимание обращают! Вон, Мишка с математики до сих пор за мной бегает! - да, бегает, но только он закомплексованное чучело, с которым даже поговорить не о чем, не говоря уже обо всем остальном. Это Саша только подумал, но говорить не стал, поскольку последствия были очевидны. Впрочем, они итак последовали незамедлительно: - Все, я ухожу от тебя! Сегодня же поеду к маме с папой - можешь вечером не ждать! А вещи заберу позже, когда тебя дома не будет!
Она вышла, хлопнула дверью кухни. Саша, наскоро просунув ноги в тапочки, побежал за ней в прихожую. Подошел, положил руки на плечи этого маленького, безмерно дорогого существа:
- Катенька:
- И не лапай меня - ты мне не муж!
Она отпихнула его и выскочила из квартиры.
Потом были мотания без адреса, вернее, с бесконечным множеством адресов, и без цели, вернее, с одной целью - забыться.
Вала Саша разбудил, но предусмотрительность принесла плоды - полторашка 'Питта' была воспринята другом на ура. Правда, закончилось пиво быстро, и эстет Вал, редко пивший что-то крепче вина, достал из заначки здоровенную бутылку кагора. Все дальнейшее распитие сопровождалось гремевшей из колонок музыкой и увещеваниями перекрикивавшего ее Валыча, вроде: 'А что я тебе говорил - все бабы такие!'
Когда церковный напиток тоже начал подходить к бутылочному дну, в дверь позвонили - пришел Чирик. Собственно, ничего особенного в этом не было - он летом почти каждый день коротал у своего закадычного друга Вала, благо своего компьютера с интернетом у него не было и не ожидалось, а заняться больше было нечем. Увидев Сашу, Чирик даже обрадовался, историю про Катю выслушал хмуро, не в силах что-то посоветовать (он был типичным неудачником, никогда не имевшим с женщинами никаких отношений), а вот увлечение кагором не одобрил, заявив: 'Пошли ко мне, у меня отец дома, нальет, что покрепче!' И пошли, только Вала пришлось оставить дома - от пива с кагором у него уже начали слегка заплетаться ноги, и когда Чирик заявил: 'Ну, а пока Валыч тут поспит', - тот ответил согласием. Саша в очередной раз позавидовал Валу - как же можно так быстро и так легко напиваться!
Отец Чирика, Лев Николаевич Воробьев, военный пенсионер, прошедший Афганистан, действительно был дома. 'Бабы - зло!' - подтвердил он, разливая по стаканам коньяк и отрезая лимонные кругляшки. Кроме бутылки и лимона на столе ничего не было - злая баба, то есть жена, ушла от ветерана три года назад. После второй, захмелев, Лев Ни- колаевич начал долго и нудно рассказывать про войну:
Потом, когда Саше с Чириком удалось снова вырваться на улицу, а идти было уж вовсе некуда, пошли, просто от нечего делать, сначала в магазин дисков, затем в книжный. Чирик при этом хохотал на всю улицу, рассказывая о том, как один раз в девятом классе они с Валом, надравшись, решили пойти в музей - типа, культурные, - и Валыч сблевал прямо на музейный пол.
Кроме того, в парке, по которому Чирику с Сашей случилось пройти, Воробьев-младший, пожаловавшись на жару, подставил голову под фонтан. В итоге он походил на какое-то морское чудо-юдо, и мокрые капли летели от него в разные стороны при каждом движении, что вызывало брезгливые и недоуменные взгляды прохожих.
После мультимедийного и книжного, зашли в кафе напротив, взяли еще пивка. Потом, слово за слово, Саша не удержался-таки от того, чтобы послать Чирика, и тот с чувством оскорбленного достоинства поднялся, залпом выхлебал последний стаканчик пива, пролив половину на себя, и убрался, наконец, восвояси. Безусловно, в том, что у Саши разболелась голова, треп Воробьева сыграл непоследнюю роль, и Александр решил пока не уходить, чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть в одиночестве.

- как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт -
кажется так у Маяковского, - произнес Саша, глядя в белизну стола перед собой. На его слова никто не обратил внимания. Да собственно и некому было обращать - в кафе ни души, за исключением этих двоих в углу. Но они и головы не повернули, что впрочем, и немудрено - странно ждать от таких знания творчества великого пролетарского поэта.
А странная все-таки парочка. Редко таких увидишь, тем более вместе. Один - франт. Во фраке, в цилиндре, окантованном у полей золотистой ленточкой, холеные пальцы увиты богатыми перстнями с, похоже, неподдельными каменьями. Говорит вкрадчиво, наклоняясь постоянно ближе к собеседнику, часто вежливо улыбается. И все же есть в нем что-то неприятное, как будто это гладко выбритое лицо - какая-то страшная маска, за которой проступают некие нечеловеческие черты. Второй собеседник был еще занятнее. Одет во все белое, даже штаны белы, длинные светлые волосы, ниспадающая на грудь светлая борода, которой заросло все лицо, мужик похож на старообрядца или калику перехожего из многовековой древности, несмотря на то, что, кажется, молод, лет тридцати. Синие глаза светятся огнем какой-то небывалой всеобъемлющей силы. Говорит спокойно, с минимумом жестикуляции, и производит впечатление на редкость уверенного в себе и в окружающих человека.
Ладно, нечего на них заглядываться. Пора и честь знать. Сегодня впервые за последние полгода ему предстоит спать в одиночестве. Может, вообще плюнуть на все и уехать к матери с братом? Нет, не стоит - зачем он им нужен со своими проблемами, у них и своих хватает.
Он встал и двинулся к выходу, но тут до его слуха донеслись слова из- за того самого крайнего столика.
- Понимаете, коллега, все дело не в том, кто сделал: хм: сам объект, а в том, кто придал ему более совершенный вид и придумал: гм: назначение и цель существования: Именно в этом и заключается процесс творения, а не в том, чтобы просто вылепить из глины фигурку, - фрачник сделал паузу, словно проверяя, какой эффект окажут его слова на собеседника, и, не дождавшись реакции волосатого, поднял голову и увидел Сашу. Ухмыльнулся. - Вот, например: - подойдите сюда, пожалуйста, молодой человек, - тот подошел, как загипнотизированный голосом франта и выражением его лица. - Вот скажите, что для вас ценнее в жизни: то, что вы человек, то есть живете, ходите, едите, пьете, думаете, наконец, - или всякие мелкие жизненные ценности, вроде власти, денег, карьерного роста, развлечений, или, скажем, близости с женщинами? - при последних словах длинноволосый метнул на фрачника взгляд из под бровей, как будто с чем-то не соглашаясь, но промолчал.
'И этот туда же!' - зло подумал Саша и произнес:
- Скорее, то, что я думаю. И потом не все же упирается в эти деньги с карьерой, есть ведь еще какие-то общечеловеческие ценности, вроде честности, там, верности, и все такое, - говорить с франтом больше не хотелось, хотелось развернуться и уйти, но что по-прежнему притягивало его.
- Вот как? - франт усмехнулся. - А знаете, ведь это легко проверить. Вас ведь что-то сейчас гнетет, не так ли?
- Это не ваше дело! - крикнул Саша, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Но незнакомец его как будто и не слышал.
- Да-да, понимаю. Знаете, вы тут не причем, это свойство всех женщин: как бы их не любили - рано или поздно они уйдут. Так уж устроены, - он снова гадко ухмыльнулся. - Но у вас есть шанс вернуть вашу женщину. И не только. Если вы выпьете вот это, - он поставил перед Сашей тонкую хрустальную рюмку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью. Саша был готов поклясться, что только что никакой рюмки рядом не было, - то вы получите настоящую власть над людьми. Любая женщина станет вашей, вы без труда добьетесь каких угодно успехов работе, люди будут просто подчиняться вам, вы будете делать с ними все, что хотите. У вас будет все. Пейте.
Саша смотрел в рюмку, стараясь не взглянуть на фрачника. Подчинить себе Катю, манипулировать ей, как куклой? Разве можно так поступить с той, кого любишь? Все женщины будут мои? Совсем странно. Зачем мне другие женщины? Подчинять себе людей? Какими бы они не были - разве они не заслуживают свободы собственной воли?
Он перевел глаза на не проронившего с начала разговора ни слова длинноволосого бородача: и понял все. В глазах плескалась боль. Неизъяснимое страдание за всех них, стремление помочь любой ценой, но невозможность: даже сделать сейчас за него этот выбор.
- А что мне надо сделать за это? - вмиг спросил он пересохшим голосом, посмотрев прямо в глаза фрачнику, намереваясь наконец-то вывести его на чистую воду.
- Сделать? - удивленно переспросил тот. - А, я вижу, вы все поняли, сообразительный юноша. Нет, нет, расписываться кровью не надо. Это все суеверие и ересь, если позволите мне употребить такое слово, - он хихикнул. - Во-первых, наделенный абсолютной властью человек и без моего вмешательства будет творить такое: - он закатил глаза. - Это кстати, еще раз доказывает, что истинный творец людей - я, а не он, - он указал на сидящего напротив. - Ну и потом, ваш выбор должен быть абсолютно естественен, чтобы окончательно различить наш спор, - снова легкий кивок в сторону длинноволосого, - о том, кто же на самом деле есть создатель человечества, - он сделал небольшую паузу и добавил: - Честно говоря, я не понимаю ваших колебаний. Пейте же!
- Нет, - просто ответил Саша и пошел из кафе.
- Одумайтесь, она к вам никогда не вернется, если вы не выпьете! - несся вслед ему голос фрачника.

На улице было на удивление свежо, Саша даже поежился, и совершенно безлюдно. Странно даже, ведь светло как днем - самые длинные дни идут - а ни души. А хотелось бы, чтобы вокруг ходили люди, он бегал за ними и кричал: 'Я вас спас!' Хотя на самом деле он спас в первую очередь себя:
Маршруток вокруг тоже не наблюдалось, но он в любом случае решил пройтись пешком. Проветриться. Удивительно все-таки, что даже ни на чуть-чуть не начало темнеть, хотя времени, наверное, часов девять. 'А скоро ведь день рождения Катьки, - невпопад подумал он. - Только она теперь, наверное, даже подарка от меня не примет. Ну и ладно, главное: чтобы она была счастлива'.
До дома дошел на удивление быстро, минут за пятнадцать. Около подъезда тоже на удивление пусто, хотя тут редко обходится без целующихся парочек. Они раньше с Катей тоже иногда целовались вот так, на ступеньках, не поднимаясь в квартиру. Все-таки есть какое-то особенное удовольствие в этих поцелуях на свежем воздухе:
Ключ послушно повернулся в замке, дверь отворилась, даже не скрипнув.
- Привет.
Саша смотрел на нее, боясь пошевелиться и спугнуть галлюцинацию.
- Саш, - Катя прятала глаза, - я подумала: ну ее, всю эту работу: Деньги есть пока, все равно. Давай лучше уедем куда-нибудь вдвоем, хоть на пару недель. Пусть, - она еще сильнее потупилась, покраснела, - пусть это будет нашим свадебным путешествием. Радость подкатила к горлу, переполняя, выплескиваясь наружу. Он обнял девушку, прижал к себе, вдыхая одуряющий запах ее волос:
- :Что с тобой с утра-то было?
- Прости: сама не знаю, бес попутал.
- Это точно!

7. #2 Светлана ( 9). Баловень судьбы

'В некотором царстве, в некотором государстве, жили да были', - начал я набивать первую строку.
В общем-то, на этом все мои чаяния и заканчивались. Да, трудно нынче написать нормальную детскую сказку, обязательно на какого-нибудь Гарри скатишься, а это нельзя, это стыдно, если не сказать больше: засудить могут.
В дверь тихонько поскреблись. Я обернулся и грубо рявкнул:
- Входи, Волчья сыть, гостем будешь.
Сутулый, умудренный сединами домовой по-хозяйски отворил ногой дверь и, прищурившись, переспросил:
- Праавденько зайти можно?
- Да заходи ты, я на прошлой неделе полы мыл, весь мел стер.
Невысокое - метр двадцать в холке - существо подковыляло к столу, налило сока, и уставилось в экран монитора.
- Все пыхтишь, пыхтишь, а зачем? Что доказать пытаешься, ведь и ежу ясно, что не выходит ничего. Вон пол не метен, сковородки не чищены, пивных банок батарея, да и женщина от тебя ушла последняя, больше никакой не будет.
- А больше и не надо, - буркнул я, утапливая Делит. Хотя: на самом деле он был прав: неумеха я и неудачник. И институт, вроде бы, хорошо окончил, да и на работу много куда приглашали, а я: Кто-то из авторов-корифеев не помню, кто именно, уж очень плохо у меня с именами и датами, как-то сказал, что, если можешь не писать, нужно не марать бумаги вообще.
Я не писать мог. Не писал в те годы, когда оканчивал школу, отвлекался от рассказов, когда сдавал сессии, но вот не писать из-за работы - увольте и идите вы к черту! И ведь, самое смешное, от этой писанины в стол не было ну никакой пользы: от издательств приходили милые и вежливые отписки, в коих мои рассказы обзывались без сомнения интересными, но неподходящими, среди друзей находилась масса понимающих, знающих, а, главное, искренне желающих помочь, но их уже не слушал я. Никогда не поверю в то, что если главная героиня будет блондинкой, книга вдруг сразу всем понравится. И половину друзей я как-то вдруг незаметно для себя растерял и забыл. Хотя, вероятно, и к счастью: друзей было двое, они и остались - самые надежные и старые - а приятели: это не друзья, они так же легко прилепляются, как уходят и отвязываются.
Затем у меня появилась любимая женщина, да еще какая: первая красавица на курсе. О ней не то, что книги, стихи слагать нужно было, если не портреты писать. Но: это теперь я понимаю, что гад и сволочь: денег в дом не приношу, дома не убираюсь, за компьютером постоянно сижу, в рестораны меня не вытянешь: - раньше как-то не знал.
Настя ушла так же просто и быстро, как появилась, помахала хвостом перед лучшим другом, возможно, чтобы позлить, скорее, просто так, и укатила за границу, на прощание, бросив обличительную фразу, что в России нормальных мужиков нет.
Следующий год после диплома ознаменовался у меня началом кипучей деятельности по заработку денег. Досталась газета 'Из рук в руки' и выбралось первое попавшееся объявление. В тот год очень уж нужны были разного рода торгаши-менеджеры. Взяли охотно, платили неплохо. Сбежал через год, когда 'политика партии' вошла в разрез с личными убеждениями.
С тех пор свожу концы с концами в бедненькой газетенке и чахну за компьютером, а еще медленно схожу с ума:
- Потому что не может нормальный человек видеть леших с кикиморами и общаться со всякой нечистью.
- Эй, эй, - замахал домовой в мою сторону, - на нечисть я и обидеться могу, тебе припомнить, как ты, шизофреник последний, за мелом ходил, круги намалевывал?
- Извини, Мохорыч, не знал, что в слух.
Домовой Мохохорыч прицепился ко мне на Алтае, где я отдыхал у дальних родственников, был он невысокого роста, заросший белыми волосами так, что лицо состояло из картофелины выдающегося носа ярко- малинового окраса, и пары глазищ: ярко синего и изумрудного. Познакомился я с ним на семейном застолье, когда самогону было выпито столько, что хватило бы для умерщвления среднего стада слонов, а накурено так, что ни один хомячок уж был бы разорван на части, не говоря о лошадях.
'Домовой', - пожав мою ладонь, представилось тогда существо.
'Сергей', - ответил я, ничуть не удивившись.
Мохохорыч утверждал, что выбрал меня, потому что я один из немногих, кто еще может его видеть. Я отмахивался, сводя разговор к шутке, но самым смешным было то, что на утро никто из пирующих низенького мужичка и в помине не помнил. И все это при том, что тем же днем Мохохорыч завалился ко мне с литром самогона и банкой соленых грибов, отбивающих любой хмель.
Странное то было лето, даже не считая шабаша и цветущего папоротника, который и цвести-то не может.
А с месяц назад домовой просто так пришел в мою московскую квартиру, сказал, что мне, видите ли, очень нужна его помощь.
Я, если честно, сначала решил, что у меня глюки. Побежал по специалистам, прошел всю диспансеризацию, и получил заключение, что на мне пахать можно. Затем со всех ног бросился ко всякой ереси, общающейся с нечистой силой - все бестолку.
А теперь я даже смирился с проживающим рядом со мной беспрописным лимитчиком: с ним веселее.
- Ну, нам пора.
- Куда? - не понял я.
- В настоящее, куда же еще? - домовой указал на стройный бокал резного хрусталя. У меня такого в доме отродясь не было. - Был, был такой, - прищурился он изумрудным глазом, - у прапрапрадеда твоего намедни в покер выиграл.
У прадеда?! Намедни?!
Мне показалось, что перед глазами запрыгали разноцветные круги.
- Да что ты с ума сходишь, чес слово, это у вас человеков пространство трехмерное, а у нас - четырех. И временем мы можем апеллировать точно так же, как вы длинной или шириной. - Я медленно выпадал в осадок, а Мохохорыч продолжал. - Хорошая у меня самогоночка, крепкая, давай с тобой по одной, а? А-то возвращаться уж пора.
Куда и зачем мне возвращаться я так и не понял. Домовой тем временем достал деревянную кружку грамм на пятьсот, налил себе и, отсалютовав, залпом выпил. Я пригубил свой бокал.
Голова закружилась. Стол, монитор, стены, пол - пустились в бесшабашный пляс. Череп вздрагивал под ударами молотков, а тело стало внезапно ватным.

- Что же это такое, студент Макаров! - раздалось над ухом, и я со всего размаху грохнулся об пол под дружный хохот аудитории.
Я глупо озирался по сторонам. Альма-матер, родной мой институт, как давно я здесь не был, особенно: когда.
- А ну, вон отсюда!
Все еще ничего не понимая, я взял тетрадь и выбежал.
Я долго умывался и пил холодную воду в туалете, потом так же долго щипался - бесполезно. А когда увидел себя в зеркале, едва не упал в обморок.
Из прямоугольного окна на меня смотрел парень двадцати трех от силы полных лет, без обыкновенных для меня красных глаз, с пока еще широко разведенными плечами и гордо посаженой головой.
Мое замешательство прервал телефонный звонок. Старая моторолла в черном кожаном чехле издавала нечто невообразимое, но на тот момент она считалась самой продвинутой моделью.
- Слушаю?
- Сергей Макаров? - голоса в трубке я не узнал, должно быть, забыл. - Вас беспокоят по поводу вашего рассказа, не могли бы вы подъехать к нам в половину второго?
- Да, конечно, - машинально ответил я, и только потом вспомнил. Это было на третьем курсе института, я набрался смелости и отправил свою первую рукопись в одно крупное издательство. Вот только на собеседование я так и не попал. Из-за Насти, которой с лабораторной помочь нужно было. А после со мной никто уже не захотел разговаривать.
Кто знает, может, мы и расстались, потому что я так и не смог ей простить этого своего опоздания.
Краем глаза я заметил небольшую тень.
- А ну, стой! - домового я схватил вовремя, тот как раз собирался выскользнуть в коридор. - Ты не хочешь мне объяснить, в чем тут дело?
- Да спокойней ты, спокойней, - Мохохорыч извивался и прыгал в моих руках, словно я мог причинить ему вред. - Ох, убивают, люди!
- Ты с ума сошел что ли?
- А кто ж знает, как на тебе путешествие сказалось? - он перестал паниковать, как только оказался на свободе.
- Что со мной было, а? - в голове еще звенело.
- Да ничего, я ж говорил, четвертая составляющая: время. Мы умеем ею оперировать, вы же люди можете перемещаться только с нашей помощью, - он хитро прищурился. - То снадобье, что ты выпил, как раз и помогло.
- Зачем? - я снова был близок к обмороку, даже голова закружилась, и пришлось опереться о стену, чтобы не упасть.
Старик же, наоборот, был собой очень доволен.
- Как это, ты что же доволен своей жизнью, и ничего менять не хочешь? - Я вздрогнул и схватился за голову. - Ну вот, держи, - он подал мне флакон, - пользуйся, меняй все свои ошибки. Как изменишь, отопьешь, чтоб, так скажем, убедиться. Ну и так далее.
- И я ничего не должен за это? - на всякий случай спросил я.
- Какие счеты между своими? Твой прапрапрадед все сделал.
С этими словами домовой исчез, а я поплелся чуть-чуть подышать свежим воздухом.

Ноги сами вывели меня на институтский двор.
Так, видимо, чувствуют себя рыбки, пересаженные из одного аквариума в другой: все вроде бы знакомо и понятно, но с другой стороны:
Я сел на ступени и поочередно выкурил три сигареты.
- Как ты мог? Ведь для меня эта лабораторная была так важна, - услышал я чуть грустный спокойный голос.
Странно, я так привык к ее обвинениям и обидам, что сейчас едва узнал. А ведь у нее очень приятный голос, да и сама она совсем не та дурочка с претензиями, какая жила в памяти.
- Прости, я: - голос не слушался, внутри все скукожилось в ожидании скандала.
- Да ничего, я все понимаю, - она присела рядом, обняла за плечи. - Что с тобой?
Зеленые глубокие как у ведьмы глаза уставились мне в переносицу. Ох, как я только могу так о ней, об этом чистом еще не испорченном существе?
- Понимаешь, мне позвонили по поводу:
- Рассказа? - улыбнулась она. - Ну, так, конечно, поезжай, это же такой шанс. Ты дуй на Октябрьскую, а я здесь сама что-нибудь придумаю.
Она встала и потянула меня за руку.
Почему же я всегда думал, что это Настя разрушила мою судьбу, не пустив этим погожим весенним днем в издательство?
Она же тем временем легкая, словно облачко, полетела к выходу на проспект, на пол пути обернулась, покрывало светло русых локонов смешно взвилось над головой:
-Только ты не слишком долго, ладно?
Я улыбнулся и помахал рукой.
День был великолепен. Высокое синее небо и легкие перышки белоснежных облаков нежились под золотистыми ручейками ласкового майского солнышка. В зеленых пушистых кронах высоких лип переговаривались птицы. Изредка налетал легкий ветерок, теребил волосы и уносился куда-то дальше играть прошлогодними листьями. Неужели я изменил будущее? Так просто, даже элементарно. И неужели мне ровным счетом ничего за это не нужно делать, как говорил домовой: мой прапрапрадед уже сделал все за меня?
На глаза попался серебристый флакон ярко-фиолетовой жидкости тягучей и пряной по аромату. Было ли это так на самом деле, я не помнил. Возможно, время вообще не имеет вкуса, как впрочем и запаха? Я отпил совсем немного, и меня сразу закружил смерч, подхватил, завертел над землей. Ничего похожего с тем, что я испытывал впервые. А потом пришла тишина и щелчок, словно кто-то переключил тумблер старенького КВНа.
Я находился в белоснежном коридоре, перед глазами только дешевая плитка пола, да грязь, слетевшая с ботинок. Бесцветный бьющий и режущий глаза свет, а еще неприятный скрежет, что только начал оформляться в слова.
- Приперся, намусырил, так теперя еще и пол мне мешает мыть, малохольный. Ты мужик или кто? Подумаешь, девка под машину попала, найдешь себе новую.
Я еще толком не осознал свалившихся на меня звуков, а кулаки уже сжались, ноги обрели небывалую силу, и я сам не понял, как оказался на ногах. Крутнулся на каблуках, готовый размозжить лицо этой каркающей вороне, но только застыл. Кулак разжался сам собой. Передо мной стояла тетка лет пятидесяти в грязном белом халате, с жестяным ведром и тряпкой, что источала гнусную больничную вонь. Грязные волосы свисали какими-то паклями на плечи, нос был с картофелину и чем-то напомнил мне Мохохорыча, а в выцветших глазах я не прочитал и тени страха, словно побои для этой женщины были обычным явлением.
- Что ж ты остановился, касатик? У меня мужик как выпьет, поколотит меня, так все ему легче становится, а ты:
- А я не мужик, - ответил я и, развернувшись, вышел.
Опрометчиво я ушел, даже не поинтересовавшись здоровьем Насти. В голове не укладывалась сама мысль, что такое могло случиться. И уж тем более, я не собирался вымещать злость на несчастной женщине. Даже на Мохороче не стану:
Стоп. Быть может, если я отопью еще раз, то смогу вернуться и предотвратить?
Я остановился, в руке из неоткуда проявился флакон. Настроившись на прошлое я сделал глаток и:
В этот раз не было даже смерча. Я обнаружился за столом ресторана. Огромный золотой зал, украшенный золочеными скульптурами людей и животных, на потолке играл на свирели рогатый пан, а стаи пышногрудых нимф плясали вокруг хрустальных люстр. Стен будто не было, их скрывали от глаз тяжелые бархатные портьеры, но на них немыслимым образом висели фарфоровые бра и бронзовые канделябры. А еще в зале было множество людей: дамы в дорогих нарядах, сшитых по последней моде, кавалеры в строгих смокингах, меж столами шныряли важные официанты в черно-белом с золотыми подносами в руках, а симфонический оркестр закатывал туш, стоило кому-нибудь поднять руку. Один из официантов подошел и ко мне, замер по стойке смирно, чуть наклонясь в мою сторону. На мгновение в глазах потемнело, и на белоснежной скатерти с золоченой каймой появились два бокала алого вина, голова зажаренного поросенка и гроздья черного винограда. Вроде бы я ничего не заказывал.
- А это подарок, - вежливо ответил официант на мои мысли.
- От кого?
- От нас, - ухмыльнулся официант, развернулся на каблуках и крикнул. - Чествуем Сергея Никитовича Макарова, человека изменившего свою судьбу.
Оркестр грянул туш, гости повыскакивали со своих мест, зааплодировали стоя, тянули чрез весь зал бокалы, наполненные алой кровью.
В руке официанта материализовалась чаша. Я пригляделся и с ужасом увидел пузырящуюся зловонную жижу, да и самого прислужника уж было не узнать: строгий костюм сменила золоченая кираса с искусно выгравированной оскалившийся волчьей мордой, длинноносые лакированные ботинки - ботфорты, с широченных же плеч теперь ниспадала пурпурная шелковая мантия.
- Не сказал бы, что я хотел такого итога, - голос не слушался, но я заставлял ворочаться неподъемный язык. Звуки со скрипом продирались сквозь горло, но все же складывались в слова.
- Да, - согласился тот, которого привычнее называть чертом, нежели Люцефером. - Я чуть поторопился, но все от того, что я просто уверен в своей правоте: в том, что ты ни за какие сокровища мира не откажешься от избранной доли.
Он взмахнул рукой. Свет померк, а погрузившийся в тишину зал внимал треску старой кинопленки. Как глупо в наш век жидкокристаллических экранов и видеоаппаратуры:
- Посмотри, здесь ты заключаешь выгодный контракт, а здесь сдаешь в печать свою первую трилогию: а вот, вот здесь твои почитатели и, наконец, - он сделал многозначительную паузу, - тебе вручают Оскар! Экран осветил огромный зал как две капли воды похожий на этот ресторан, где-то там на пленке ничуть не изменившийся черт вручал золоченую статуэтку обычному мне, только чуть поправившемуся и обросшему.
- Я кровью не подписывался, - напомнил я, - более того, меня заверили:
- Да, да, да, - он примирительно развел руками, - не моя магия, признаю, однако, я ведь могу, как создать козни, так и сделать твой жизненный путь абсолютно гладким. Подумай об этом. Только переступивший через обыденность, не испугавшийся предначертания может оценить мое предложение.
- Но Настя, она:, - я запнулся.
- А разве ты не помнишь, как гибель одной единственной бабочки в прошлом привела к гибели цивилизации?
Читал я похожий фантастический рассказ в детстве, вот только не запомнил и выводов не сделал.
- Хотя, по секрету скажу, что цивилизация не погибнет, это все утрированно, - он улыбнулся, показав ряд белоснежных острых голливудских зубов. - Ты ведь убедился,: уже убеждался, что вам не быть вместе, да и любовь меж вами канула в небытие. Так что, на мой взгляд, прекрасный размен: капризную стерву на честь и славу. Врет он, нет чести в таком размене, да и вообще не может размен быть честным, если касается он жизней людей. Это я изменил прекрасную девушку, это я повесил на нее вину за свои просчеты, и уж если меня бросили, только я виновен, а не она.
- Ну что уж поделать, - пожал он плечами, ее не вернешь.
Я потупился. На миг мое внимание привлекла странная тень, да и в воздухе послышался аромат душистых трав Алтая и словно из бездны всплыли слова Мохохорыча.
Врешь, черт, все ты врешь. Это для нас время неумолимо, вы живете в четырехмерном пространстве, не существует для вас прошлое и будущее, а если и существует, то вы так же просто существуете во всех их проявлениях.
Он, тем не менее, поднял свою чашу в пригласительном жесте:
- За баловня судьбы.
- За него, - ответил я, поднял свой бокал и со всей силы саданул об пол.
Окружающее исказилось, словно в кривом зеркале. Сознание начало мутиться, но я все же видел как поплыло и истаяло лицо официанта, как посерели и осыпались пеплом его роскошные гости и весь зал.

Эпилог

'В некотором царстве, в некотором государстве, жили да были', - начал я набивать первую строку.
Опять та же комната, и снова ничего не выходит.
На столе: початая банка пива, сок и пара маринованных огурчиков.
В прихожей раздались трели механического звонка.
Нет, не хочу. Не хочу и не могу никого слышать и видеть, пусть весь мир катится ко всем чертям! Чертям? Я ухмыльнулся. После всего случившегося подобало бы как следует треснуть себя по губам. За дверью послышались легкие шаги, и я инстинктивно сжал кулаки.
- Не прогонишь?
- Входи, - огромнейшим усилием я заставил себя расслабиться.
- Ну, как ты? - домовой треснул меня промеж лопаток. - Как жив, не кашляешь?
- Вроде бы как, - ответил я. - Спасибо, что помог.
Мохохорыч пошарил за пазухой, счастливо осклабился и поставил на стол две бутыли самогона и соленые грибочки - извечный гостевой набор.
- О чем говоришь, обращайся. Я этому рогатому не подчиняюсь, так что пущай не лезет со своими заморочками, - он порылся в карманах и достал три рюмочки, осторожно разлил самогон. - Пей не бойся, чудак, самогончик самый обычный, но что ребенок, девять месяцев настаивался, чистый, аки слеза.
Я исподлобья взглянул на домового.
Я был на взводе. Мое жизненное кредо не бить того, кто явно слабее меня, но тон и ухмылки Мохохорыча убеждали меня отказаться от принцыпов.
Дверь тихонько приоткрылась:
- Серег, звонили из издательства, хотят, чтобы ты пришел к ним завтра.
Настя ничуть не изменилась. Все те же пушистые локоны, чистые большие глаза, восхитительная улыбка:
- Привет, Мохорыч, - она подошла вся легкая и волнующая, даже в обычном домашнем халате и босяком. - А чего как не родные сидите, пойдемте к столу, у меня все готово.
Она ухватила за горлышки бутылки и, не принимая возражений, вышла.
А я чувствовал, как отвисает нижняя челюсть, а волосы на макушке медленно подымаются.
Ты что а? - Мохохорыч похлопал меня по плечу.
И тут меня прорвало:
- Но, как? Почему? Как именно я?
Он долго вглядывался в мое лицо, а затем ответил очень спокойно и просто:
- Я же говорил, что твой прапрапрадед сделал все правильно: или: сделает, не все ли равно? Он-то и попросил предоставлять выбор своим: хм, пра: потомкам.
- И я сделал все правильно?
- Возможно.
Я хотел спросить еще что-то, но никак не мог сформулировать мысль.
- Обращайся, - спокойно ответил домовой, - я люблю возиться с маленькими.
- Поможешь?
- Ну, если только с вашими детьми:

Где-то в небесной вышине зажглась очередная звезда, но ни один смертный на этой земле не обратил на нее внимания. Звезда горела и тянула к земле тоненькие только что народившиеся лучики, и только караван тащился по бескрайней пустыне вслед ее сиянию.
- Вот и еще одно Сегодня настало для этой цивилизации, - Мохохорыч сидел на суку старинного дуба и раскачивал ногами, он был очень доволен, и всем видом напоминал сейчас нахохлившегося сытого филина.
- И очередной Миссия вышел в мир, - беззлобно сказал Официант.
- Осуждаешь? - Мохохорыч вскинул бровь, но ему совсем не нужно было оборачиваться, чтобы видеть статную высокую фигуру в пурпурной мантии.
- Констатирую.
- А, это, пожалуйста, сколько угодно, - Мохохорыч улыбнулся и мельком разогнал сизые тучи где-то над Финляндией: пусть викинги лишний раз порадуются солнышку.
- И завтра это Сегодня тоже настанет? - спросил официант.
- Пожалуй, зависит от них, - его уже занимали маленькие снежинки, нужно было каждой придать свою уникальную форму, сотворить неповторимым предметом искусства и высыпать на улицы ближе к Рождеству.
- И не надоело тебе возиться? - вновь спросил официант, в голосе его не было и тени укора или вопроса.
Мохохорыч только пожал плечами и подмигнул народившейся звезде:
- А это уже Моя Судьба и Мой Выбор.

8. #8 bogAD ( 8). "ЧБ"

1. СОЛДАФОН

Я ее сразу заметил, как только вошла в кафе. Симпатичная блондинка, фигурка - блеск, ноги - 'от ушей'. Она осмотрела зал и, остановив взгляд на мне, двинулась к столику.
- Можно к Вам присоединиться? - спросила она.
- Да, конечно. Присаживайтесь.
Большинство столиков свободны. Но раз уж она подошла ко мне: не стоит упускать удачу. Пока она общалась с официантом, я сделал пару глотков кофе. Горячий. Загляделся на блондинку и обжег горло. Крепкий. Как раз такой с утра нужен.
- Что будете заказывать? - спросил официант у девушки.
- Чашку кофе, пожалуйста.
Он развернулся и направился в сторону кухни. Я решил взять корову за вы: ё-блин, быка за рога.
- Девушка, Вас как зовут?..

* * *

Скорый поезд к дому мчится,
Прилечу домой, как птица,
Прилечу, как птица я:

Громкий звонок телефона вырвал меня из сна. Эта мелодия стоит на Солдата. Я открыл глаза. Мутно. Настенные часы вижу, а стрелки и цифры на них уже вне поля моего зрения. Минус семь все-таки не шутка:

Жизнь начнется без авралов,
Сундуков и генералов,
Демобилизация:

Я схватил телефон, на ощупь нажал клавишу ответа.
- Слушаю!
- Веришь в проклятия? - спросил Солдат.
Ни здрасьте, ни до свидания. Странный он сегодня.
- К чему это ты? - я хоть и не еврей, но в ответ тоже вопрос. - Во- первых, привет. Во-вторых, ты мне такой сон сейчас испортил.
- Веришь в проклятия? - повторил он, словно не слышал меня.
Солдат шмыгнул носом.
- Я не знаю, что делать. Приезжай, сам все увидишь.
Гудки.
Я бросил трубку на стол. Совсем не хочется вставать с теплой постели. Но, все-таки пересилил себя. Быстро умылся, почистил зубы, а вот с линзами пришлось помучаться. Первую неделю в них. Но уже понял, что намного удобнее, чем в очках. К тому же контактные линзы не разобьешь, а очки у меня падают каждый день. Конечно, не всегда бьются. Иногда просто трещина на стекле появляется. Такая маленькая трещина, которая даже не мешает. У линз тоже есть минусы. Вчера уронил одну на пол, кое-как нашел. С моим зрением что-то искать только на ощупь. Нашел, но она успела высохнуть, сморщилась. Думал, все - пора выбрасывать. Ничего, полежала часик в растворе, и как новенькая.
Сегодня рекорд. Одел линзы за полчаса.
Завтракать? К черту, у Солдата перекушу.

* * *

Дверь в квартиру была открыта. Я думал, сейчас, как обычно, минут 10 буду яростно колотить по звонку. Ничего подобного. Я толкнул дверь, та бесшумно распахнулась. В коридоре темно. Тишина.
Солдат сидит в кресле. Бледный, осунувшийся. Таким его еще не видел. Взглядом сверлит стену. Не слышал, как я пришел.
- ЗдорОво, Саня, - сказал я бодрым голосом, протянул ему руку.
Ноль эмоций.
- Ладно, что случилось? Рассказывай.
Он встрепенулся, заметил меня.
- А? Привет, - прохрипел.
- У тебя есть пожрать? Разбудил с самого с ранья, похавать не дал, - .
Я прошёл на кухню. В таком состоянии от него не дождаться ответа. На плите кастрюля с супом. Пока тарелка супа будет греться в микроволновке, поговорю с Солдафоном...

* * *

- Эта старая сука меня прокляла. Я вышел из банка, ну, сразу закурил. Откуда-то стая цыган появилась, одна тварь подбежала ко мне и такая: 'Угости сигареткой'. Ладно, думаю, одну сигарету не жалко. Молча протянул сигарету. Та сразу затараторила: 'Жить будешь долго и счастливо, и доживешь до 80 лет:'. Что-то типа этого. Я уже повернулся и пошел. Не слушал, что она там говорит. Тут другая подлетает. Страшная, как черт. Старая, как: как-будто в эпоху динозавров родилась и до сих пор жива-здорова. И толстая, как слон: нет, стадо слонов. А такие твари всегда виживают, когда нормальные люди дохнут. 'Дай, - говорит своим скрипучим голосом, - сигаретку'. Глаза наглые с меня не сводит. 'Бабулька, ты совсем оборзела', - говорю ей. 'Я тебе бесплатно погадаю'. Она попыталась меня схватить за руку, но я резко отдернул. Говорю ей: 'Иди ты нах:'. Оттолкнул и пошел дальше. Никогда не думал, что старухи могут так быстро бегать. Догнала меня, схватила за руку и проскрипела: 'Будь ты проклят, белое отродье. Повесишься ты'. И провела указательным пальцем мне по горлу.
Солдафон замолчал. Запищала микроволновка, напонив мне о супе. 'Хавать!' - требует желудок. Я быстро заработал ложкой. Когда опустошил пол-тарелки, спросил:
- С чего ты взял, что ее 'проклятье' действует? Мало ли что могла наговорить.
Солдат как сидел, когда я пришел, так и сидит. Глаза в стену, взгляд thepr.
- Я вчера пытался вздернуться.
Я аж подавился супом.
- В туалете оторвал провод от вентилятора. Уже все, накинул петлю на шею и тут Маус вошел в туалет. Я забыл запереть дверь. Висел секунд пять, теперь горло болит. А Маус вытащил из петли:
- А где он сейчас? Зачем он тебя оставил одного? Вдруг ты еще раз попытаешься.
- Я спал, когда он ушел. Не знаю куда, к Сашке наверное.

2. НЕ ПЕЙ ПОСЛЕДНЮЮ

На следующий день я встретил тех же цыган, что и Саня. Там же - в Центре возле банка. Разноцветная толпа на противоположной стороне улицы. Вон, одна уже докопалась до какого-то паренька. Минуты три ему что-то втолковывала, незаметно для него вытащила деньги из его кармана. И с чувством выполненного долга пошла искать других лохов. Увидела меня, быстро метнулась через дорогу. Проскочила перед летящей на приличной скорости десяткой. Но не на того нарвалась.
'Ты малость попутала, сволочь', - подумал я.
- Угости сигареткой, дорогой.
- Не курю, - ответил я.
А сам достал из кармана пачку, и закурил. В толпе цыган я увидел самую старую. Видимо это и есть та, которая прокляла Солдата.
- Позови ту старуху.
Цыганка не сдвинулась с места. Даже не обратила на мои слова никакого внимания, что-то тараторила на своем языке.
- ПОЗОВИ ТУ СТАРУХУ, СУКА!!!
Цыганка аж вздрогнула и мигом перелетела через дорогу.
- Тварь, это ты прокляла моего корефана, - прошептал я подошедшей почти вплотную старухе.
В моей руке блестнул нож. Лезвие узкое. Много места не занимает, в руке сидит как влитой. В дряхлую плоть старухи нож вошел как в масло. Ее ноги подкосились, но успела пробормотать:
- Проклинаю тебя, белый:
Ее пальцы коснулись моей груди в области сердца.

* * *

Не помню, как смог уйти оттуда, но факт остается фактом. Скрылся с места преступления. Русским было абсолютно по на эту цыганку, а пока остальные твари перебегали дорогу, меня уже там не было. К Солдафону пришел с бутылкой водки.Палец с звонка не убрал, пока не открыли. Маус.
- Ну заходи, коль пришел.
Мы пожали друг другу руки. У него настроение веселое, у меня поганое. промолчал. В кухню вошел, уже все по стопкам разлито, корнишончики на столе:
Залпом: Вторю: Третью: Без сакуски. И Солдат в том же темпе. За пять минут поллитру вдвоем оприходовали. И так три бутыли подряд.
Я сидел почти в отключке. Помню еще, Маус скзал Сане:
- Не пей последнюю рюмку.
Но тот все равно выпил. И я заснул:
С утра мы узнали, что Солдат повесился. Выбрал довольно оригинальный способ. Привязал все тот же провод к батарее у окна. Петлю на шею, и сиганул в окно:
Не знаю, что со мной будет, но уже боюсь. Жить хочу. Хотя почти никто моей смерти не заметит. Кому я нужен? Мать, жена: и всё. Ленку жалко, в девятнадцать лет стать вдовой:
Меня нашли. Менты ломают дверь, а я не открываю. Надо дописать:.

13 декабря 2006 г.

9. #3 Serious ( 8). Капли души

Сестренка сидела за столом и читала, усердно водя тоненьким пальчиком по строчкам. Почему-то когда я видел это ее движение, мне всегда вспоминался Федя из 'Что делать?' Чернышевского, с его удивлением тому, что у сестрицы такие ручки маленькие. Почему такие ассоциации вызывал процесс именно чтения, сказать трудно.
- Что читаешь, Мариш? - спросил я, подходя к окну.
- 'Мифы Древней Греции', - деловито ответила она, не отрываясь от книги.
- Молодец. В школе задали?
- Нет, я сама. Мне интересно.
- Ну, давай, давай!..
За окном серела осень, капая с ветвей деревьев, расплываясь склизким месивом под ногами, сутулясь спинами редких прохожих. Я вернулся на диван, но скуки не убавилось.
- Мариш, - позвал я, - а почитай мне вслух!
Она закивала и громко прочла.
- Данаиды - 50 дочерей царя Даная, по велению отца убили в брачную ночь своих мужей (ослушалась одна Гипер:мнес:тра, - это имя она еле выговорила по слогам, - впоследствии ставшая родоначальницей аргосских царей). В наказание Данаиды должны были в Аиде вечно наполнять водой бездонную бочку. С тех пор словосочетания "бочка Данаид", "работа Данаид" обозначают наказание в виде бесполезного и бесконечного существования: Слушай! - она обернулась, глазки заблестели. - А бездонная бочка - это как? Ведь раз они ее наполняли, а она без дна, вода должна была выливаться, и все там кругом затопить!
- Ну, это же боги такое наказание придумали. Всемогущие. Им никто не мешал сделать так, чтоб бочка была обыкновенной, но вода оттуда, например, исчезала, как только ее наливали.
- Здорово! А представь, если вдруг на самом деле есть какая-нибудь бездонная: м-м-м: чашка, куда, сколько не наливай, все исчезнет? - она лукаво улыбнулась, глядя на меня.
Вот так она всегда. Взбредет что-нибудь в голову: Теперь не успокоится, пока не перепробует наполнить всю посуду в доме. Даже завидно иногда становится, что куда-то исчез этот интерес ко всему, эта детская наивная неразочарованность и вера во что-то необычное. Пресечь намечающиеся эксперименты можно было только одним способом, и то не факт, что удалось бы.
- Пошли! - сказал я, вставая.
- Куда?
- На кухню пошли. Покажу тебе, что все это ерунда, заодно попью, как раз пить хочется.
Она послушно прошагала за мной на кухню, смешно шлепая тапками.
- Вот смотри, - я открыл шкафчик с посудой. - Из чего мы здесь никогда не пили? Ведь то, из чего уже пили, не может быть бездонным, правда?
Маришка кивнула, задрала голову и несколько секунд раздумывала, потом показала на старый, чуть треснутый сбоку стакан, который действительно для питья не использовался - бабушка мерила им муку, когда что-то пекла. Ну-ну, значит, это он - бездонный. Стакан был извлечен наружу, вымыт, вытерт, одним словом, подготовлен к 'испытанию'. Я налил в него воды. Маришка стояла рядом и сосредоточенно смотрела, но вопреки ее ожиданиям стакан налился полностью, и вода никуда не исчезла.
- Пей, - сказал я, надеясь, что хотя бы после такой наглядной демонстрации она не будет придумывать всякой ерунды.
Сестра отпила три глотка, и каким-то быстрым и резким жестом поставила стакан на стол.
- Что такое? - спросил я.
Она обернулась и посмотрела на меня большими испуганными глазами.
- Я: - произнесла она чуть дрожащим голосом, - слышала: как будто стон какой-то:
- Вот ерунда! - засмеялся я, поднимая поставленный ей стакан. - Вечно ты напридумываешь:
- Не пей, - крикнула она, увидев, что я подношу стакан к губам. - Там кто-то стонал, я слышала. Это данаиды, наверное:
- Какие еще данаиды, глупенькая!? - я чуть не выронил стакан со смеху. - Ты не видишь, стакан наполнился, и то, что ты выпила - исчезло! Нет никаких тобой выдуманных данаид. Вот хочешь, - я взял чайник, - я еще долью, до самого верха.
Струйка воды полилась из чайника, но: уровень воды в стакане оставался неизменным. Казалось, вода уже должна выливаться через край, но не тут-то было. Как будто жидкость исчезала или переливалась в какой-то невидимый сообщающийся сосуд.
- Вот видишь, - Маришка захлопала в ладоши. - Я же тебе говорю: это стакан данаид!
Я перестал лить воду и несколько смущенно ответил, не зная на самом деле, чем это объяснить:
- Это просто визуальный эффект. Нам кажется, что вода перестала наливаться. Смотри, сейчас я выпью эту воду, а потом мы нальем стакан снова, и ты увидишь, что он совершенно обычный.
- Не пей, дурак! - она вцепилась мне в рукав. - Был же стон, я слышала!
Я отмахнулся и отпил около полстакана. В ушах раздался какой-то странный, наполненный дикой болью, но явно человеческий, стон. Черт, что такое, не хватало еще в дурку загреметь вместе с сестрой, одни и те же глюки уже лезут: Я торопливо допил до конца. Мир вокруг закружился, изменяясь в пропорциях, в глазах потемнело, и я прова- лился в темноту.

Надо сказать, привык я быстро. В принципе, здесь почти так же, как там, только еще скучнее. Неизмеримо скучно. Как не было скучно даже данаидам. Раньше, когда я еще жил там, мне в какие-то моменты казалось, что противнее и быть ничего не может та-кой тусклой жизни, но здесь: Вечность лежать в этой серой пыльной пустоте, где даже поговорить не с кем - ведь не поговоришь же с кружками и тарелками (хотя последние все время о чем-то бестолково звенят под нами)?! Правда, иногда меня вытаскивают на свет божий. К тому, как хозяйка меряет мной муку, я уже привык, даже не обращаю внимания, если можно не обратить внимания на то, как тебя поднимают в воздух вверх ногами и начинают трясти. Хуже другое.
Пить из меня за все это время пытались только один раз, но это ощущение я запомню еще надолго. Невыносимо пробирает насквозь эта боль, болит не стекло, а что-то внутри, как будто из меня нагло и бесцеремонно, но одновременно медленно, перелопачивая все пережитое, выворачивая на поверхность пласты негатива, моменты разочарования и стыда, тянут душу: Причем выпивают только самое хорошее, оставляя всю черноту на потом. Никому не пожелаю таких ощущений.
За то время, пока лежу, я передумал немало всего, но одна мысль не дает мне покоя, как бы я не гнал ее прочь. Что будет, если когда- нибудь меня допьют до дна, душа кончится, нельзя будет даже больше ничего налить? У меня донышко дрожит при мысли о том, что ждет человека, который будет пить из меня последним, а ведь, как бы не хотелось обратного, рано или поздно такой момент все равно наступит! Хотя, возможно, выход все-таки есть... Надо будет в следующий раз, когда хозяйка будет сыпать из меня муку, попробовать выпасть у нее из рук - вдруг сумею разбиться?

10. #11 Аянбек ( 5). Рядовой Генералов

Рядовой Генералов был зол. И на Беденко, что так некстати предложил выпить, и на офицера Пресловутого, что застукал его со стопкой в руке, и на родителей, что не сумели отмазать от армии, и на президента что задержал ввод контрактной службы на год, он был зол даже на тяжелый автомат, что уже отдавил плечи, и не стоит даже говорить, как он был зол на уличный туалет, который ему приказали охранять.

Вот так, распираемый злобой, и опьяненный водочкой, рядовой Генералов и уснул.

Обычный дворик, заключеный в объятия панельных двухэтажек. Какая-то деревня, разбитые окна домов грустно взирают друг на друга темной пустотой брошеных квартир.Стены расписаны матерными словами и названиями направлений андеграундной музыки. Вдалеке одиноко стоит здание, окруженное бетонным забором, бетона в котором только обглоданные куски, впившиеся в арматурный скелет. Забор низкий, таким обычно ограждают школы и детсады.

Лето. Дворик погружен в ночную темноту, лишь изредка разгоняемую светом, льющимся из окон. Пахнет деревней и соляркой. "Хорошо в краю родном, пахнет сеном и говном!".

Из ближайшего окна раздались крики и брань. Единственное развлечение провинциальных супружеских пар, кроме конечно сериалов-новостей и старой немецкой порнушки, которую привозили казахо-немцы, так рьяно рвущиеся в Германию в начале 90-х, и так же рьяно рвущиеся обратно теперь.

Крики раздались громче, с эхом, бранящиеся перебрались в подъезд. Громко хлопнуло, из подъезда кубарем выкатился низенький рыжий мужичок. Он подбежал к окну, начал барабанить. Из форточки высунулась разъяренная морда супруги. Они еще долго ругались, привставший на цыпочки муж и жена, балансирующая на стуле и вцепившаяся в раму.

Супруга заорала громче, начала пропихивать клетчатую китайскую сумку в форточку. Что получалось у нее весьма неважно, но разъяренная женщина не собиралась сдаваться. Баул упал под ноги мужичка.
-И не возвращайся! Алкаш!

Мужичок почал плечами, и побрел шатающейся походкой в противоположный подъезд. У самого входа спохватился, вернулся за сумкой.

Дверь открыл давний друг, сосед по парте и двоюродный брат впридачу, Коля.
-Ну что, Гриня, в командировку?
Глаза его, затуманенные алкоголем, хитро заблестели, рот растянулся до ушей. Гриня устало махнул рукой, ввалился в квартиру, толкнув плечом косяк. На кухне сидели все те же люди.
-С возвращением!
Федя радостно воздел на руках бутылку, потряс ею как трофеем. Все замахали руками, приглашая за стол.
-И стоило тебе уходить?
Добродушный комбайнер Федя налил Грине полный граненый, пододвинул блюдце с мелко нарезанным салом. Гриша выпил залпом, закусил.
-Не убивайся ты так! Совсем лысый станешь!
Федя похлопал незадачливого мужа по лысине, пахнущей мазутом ладонью.
-Ты еще счастливчик, вот моя:

С полчаса каждый рассказывал дущещипательные истории семейных разборок, ободряли друга. Тут подал признаки жизни перебравший старый токарь Петя. Старик поднял указательный палец вверх, сказал довольно трезво:
-Сейчас и я расскажу:

Когда я был маленький, примерно как твой сын, Федя: Жили мы бедно, время послевоенное: Нас, немцев не любили сильно, жили мы впроголодь, одевались в мешковину, а дети в школу даже не ходили. Не пойму все равно, почему? Родители всю жизнь в Союзе прожили, в Казахстане.

Били нас часто, идут было мальчишки из школы, а мы с братьями рыбу ловим. Идут и идут, а потом ка-а-а-а-к вдарят, что аж искры из глаз. И никто нас не защищал, кроме дедушки-соседа. Он работал учителем в школе и все время пытался нас с братишками, что постарше, уговорить в школу пойти. Так у него и не получилось:

Помню, однажды, сидим мы у костра, возле землянки нашей, картошку печем. Тут к нам подсел дедушка: уж и не помню как звать его-то: и вывалил на землю картошки. Мы противится не стали, и не оттого что страшный голод грызет внутренности, нам чужого добра не надо! Уже знали, дедушка не унесет, а будем противится - обидится: Вот так сидели мы у костра, бросали хворостинки в жаркое пламя, а дедушка решил рассказать нам сказку. Мы сидели, слушали. Дедушка говорил, вороша палкой горящие дровишки.

Давным-давно, а может быть совсем не давно, в тридевятом царстве, а может и за вот той речушкой жил народ волшебников, магов и колдунов. Их было много, а может быть мало, но все они были гордые и могущественные. Никто ни с кем не враждовал, никто ни с кем и не дружил. Просто как-то издревле повелось что жили они вместе. И жили они в маленьких глиняных домиках, но внутри те были огромными дворцами. А в некоторых домиках были даже другие миры! Странный это был народ, даже тем что королем был у них обычный человек. Но как можно быть королем народа, что не общается между собой, не торгует, не влюбляется? Так и жил король в скуке,, проводя дни и ночи в огромном дворце, действительно огромном, как внутри так и снаружи, не то что домишки что у волшебников. И одет он был красивей, и оружие было у него лучше и кони статней и сильней. Но король все равно знал что волшебники выше и могущественней его, короля волшебников. И оттого ему было грустно и горестно.

Однажды он вышел на прогулку, гулял между глиняных домиков, прислушивался. Из одного доносились звуки огромной толпы, веселая музыка, пахло вкусной едой и праздником. Из другого были слышны крики ярости, стоны умирающих, лязг оружия и грохот тысячи копыт боевых коней. Во дворе одного из домиков, в клетке сидела женщина. Она со страхом уставилась на короля, забилась в дальний угол клетки. Король подумал что она тоже волшебница. Имея огромную власть и силу, волшебники прожив несколько тысячелетий уже изнывают от скуки, каждый развлекается по-своему. Может быть ей очень интересно быть в роли рабыни?

Король подошел поближе, что-то заинтересовало его в девушке. И сразу из домика вышел сухонький старичок. От него пахло морем, а подол серой рясы потемнел, смоченый водой. Он низко поклонился королю, спросил елейным голосом, сильным и чистым, так сильно разнящимся с внешностью:
-Чего желает Его Величество в моем скромном доме?
-Что это за женщина, Фифал?
-Какая? - волшебник озадачено взглянул на клетку. - Ах, эта? Ну это просто женщина:
Король рявкнул:
-На колени червяк!!! Целуй!!!
Волшебник ахнул, бухнулся на пыльную землю, будто подкошеный, подполз, мелко перебирая локтями, к ногам короля, поцеловал кончик сапога. Король вздохнул, ну почему, в который раз он спрашивал себя, ну почему эти всемогущие маги и чародеи позволяют ему все? Что он только не делал, даже убивал, но только через несколько дней убитый вновь ходил по улицам, стараясь не попасться на глаза Его Величеству.
-Освободи, мне ее жаль!
-Как пожелает Его Светлость:
Маг подскочил, отряхнулся, засеменил к клетке, старательно горбясь, дабы не навлечь на себя гнев короля.
Неожиданно подала голос девушка:
-Эй, напыщеный петух, скажи своему рабу что бы он убрал свои грязные руки от клетки!!!
Король удивленно подал знак волшебнику, тот остановился.
-Ладно, только не злись, но как-то странно говорить с тобой через решетки:
-Ладно, только открывай сам, вижу ты не такой как эти уроды!
Король подошел к клетке, отпер дверцу. И только подойдя ближе, он заметил что кожа девушки как-то странно поблескивает, да и сама она обвешана какими-то странными вещичками. Она вышла из клетки, распрямилась во весь рост, оказалась на две головы выше не такого уж низенького короля. Она протянула ладонь, шириной с лопату, король покосился на странный жест.
-Лайса Ви, миссионер Технократичной Церкви, а вы как понимаю король:
-Король: ну: просто Король:
-Хорошее имя, я пришла со светом мира и счастья: ага, счастья! Примите нашу веру и будете щастливы, как самые настоящие счастливцы!
-Ну: хм: - Король был несколько ошеломлен таким напором. - Мы и так не горюем:
Глаза ее загорелись, она нависла над королем как скала, с жаром затараторила:
-Так всегда, человек считает сырое мясо самым лакомым, до тех пор пока не подержит его над костром! Я ясно выражаюсь? Просто послушайте меня! И вы обретете истинное счастья воссоединия своей бренной плоти с благословенной прохладой металла. Отбросте все эти дьявольские козни этих тупорылых магов! Ах-ах, аура-аура, сила воли, сила воли, заклинания и прочая дурь!
-Стой-стой, откуда ты пришла?
-Я явилась со славной планеты, то есть пришла из дивного мира машин и техники!
-А что такое машины и техника?..
Лайса радостно вспелснула руками:
-Как же вы, благородный король, тупы в своем незнании! И как это прекрасно, что я смогу вас научить так многому! Это истинное счастье для верного миссионера святейшей Церкви, я так рада принести веру нашего Господа в ваш медвежий угол!!!

Дедушка замолк, все так же задумчиво переворачивая угольки палкой. Мы тоже молчали, ожидали продолжения такой странной сказки, но его не последовало, мы заверещали.
-Я не придумал что будет дальше:
-Но ведь они в конце концов поженятся!
-А что такое технократия?
-Все потом, потом, дети, завтра придумаю продолжение: Я устал, мне завтра рано вставать: да и вам уже спать пора:

Мы еще посидели немного, а потом разошлись: Продолжения этой странной истории я так и не услышал, дедушка умер ночью от инфаркта: Эх: Так выпьем же за то что бы наши истории если и заканчиваются, такова жизнь, то уж лучше точкой, чем многоточием: а лучше восклицательным знаком!!!

Петя опрокинул стопку, и уткнулся лбом в стол. Все молчали, не понимая к какому месту рассказал эту историю Петр.

Гриня вышел из-за стола и отправился в спальню. Утро выдалось тяжелым, как обычно с похмелья. 10 метров до дома показались сущей пыткой. Гриня отпер квартиру своими ключами. Жены дома не было, на столе, рядом с бутылкой пива лежала записка:
'Прощай, муженек! Поехала в Голливуд, щастья пытать! Курица в морозилке, там же сосиски, отваришь.'

Гриня заторможено прочел несколько раз, в тщетных попытках отыскать слово 'шутка'. Не нашел, ну и черт с ней. Гриня сокрушенно сел на диван, с криком подскочил, в зад что-то кольнуло. Он посмотрел на диван: ничего нет. Снова дикая режущая боль охватила ягодицу: Ой как больно!!!

Рядовой Генералов сонно провел рукой по заднице, раздался оглушительный писк. Он испуганно вскочил, вскинув автомат, на пальцах была кровь.

Прижавшись к стене туалета сидела огромная крыса. Генералов истошно заорал шепотом от отвращения, и от того что был укушен крысой и оттого что дрых возле кучи дерьма. Крыса как раз сидела на этой куче, там некогда обвалилась земля, теперь дыра заполнена солдатскими фекалиями.

Генералов в ужасе передернул затвор, готовясь превратить крысу в решето. Палец уже почти надавил на курок, но тут сонный мозг нарисовал страшную картину, когда огромный фонтан какашек в перемешку с крысиными кишками накроет его с ног до головы: На выстрелы сбежится вся часть.

Он саданул крысу прикладом, раздался смачный хруст.
-Тварь хвостатая, тьфу!
Генералов повесил автомат на плечо и сонно побрел в медпункт.

Тимур отодвинулся от монитора и спросил:
-И что к чему?
-Ну: кхм: эээ: Ну: Фишка здесь такая, типа рассказ в рассказе!
-Не, ну я понял: только мораль в чем?
-Хм:
Я задумчиво почесал в затылке:
-А: Ты ж не читал рассказ Татьяны с прошлого ЛэВэ!
-Не читал.
-Ну и ладно, но понравилось? Ты скажи честно, не как друг.. .а как чувак за несколько тысяч километров.
-Э: хм: ну язык хорош, хорош: и образы хороши: и стиль и форма так тоже ниче: да иди ты, блин! Не критик я!
-Ну ладно, понятно: Так мне отсылать?
-Ну отсылай.
-Но я вот думаю не отсылать:
-Ну не отсылай.
-Или мож отослать, какая разница?
-Действительно, отошли.
-Только вот еще чуть почищу, и отошлю.
-Во-во, отсылай: Ты мне дипломную поищешь, или мне еще че-нить прочесть?

#4 зубастый Пупс ( 19). На тебя вся надежда

В юности мне говорили: 'Не пей, козленочком станешь'. Я не слушал, я вообще никого никогда не слушал. Козленочком не стал, стал козлом. По крайней мере, так считала ушедшая от меня жена. Случилось это зимой, год не помню. Время - как склероз, пока тебе о нем не сказали, ты счастливейший человек. Впрочем, и несчастным ты будешь недолго. Сидел я, как-то вечером на кухне в своих единственных красных тапочках на голое тело и употреблял любимую. Кажется 'Гжелка' была, но какая разница. С водкой ведь, как с женщиной: лучшая та, что твоя. Жена в комнате предавалась разврату с телевизором. Шел один из многочисленных сериалов. Хлопок кухонной двери:
- Господи, ну что же ты за урод, - знакомьтесь эта моя, вернее уже не моя Леночка, в халате и бигудях, королева красоты, мля. - Когда же это кончится. - Я так понял это она про водку. Я посмотрел на бутылку: и действительно скоро кончится, а денег нет, Ленусик позаботилась, но зато есть заначка, о которой она не знает.
- Лен, ну чего тебя надо? - ограничено владея собой, вяло возмутился я.
- Ухожу я от тебя. Не могу больше. - Печально. И знаете, что печально: не то, что она уходит. Я давно уже не живу с ней, да я вообще давно уже не живу:здесь. Печально то, что я ничего не почувствовал. Тихо. Душа спит, ничего не слышно. Никаких чувств, никакого движения, ни горечи, ни облегчения: ничего.
- Я ухожууу, - донеслось глумливым эхом из комнаты. - Пакует чемоданы, небось, все из квартиры вынесет, а ладно, пусть. Мне ничего не надо.
- Уходи. - Сказал я хлопнувшей входной двери.
Любимая быстро кончилась и я полез в сливной бачек за продолжением сказки. Оригинальное место нычки, правда?
Знаете, с определенного момента, закуска становится формальностью и она уже не разделяет тебя и напиток. Не портит его злобную горечь, не мешает погружению. В себя.
Поэтому отсутствие ее, меня совершенно не смущало. Оно смущало моего гостя. А, да забыл сказать. Где-то к исходу первой трети второй любимой в окно ко мне постучали. Помню, что живу на десятом этаже, но я отношусь к той категории людей, что всегда готовы к чуду. Если вдуматься - это несчастные люди.
Я открыл окно, в него влетела снежинка. Уселась на табуретку уже Дедом Морозом, по крайней мере, так он представился.
Я налил ему. Молча выпили. Дедушка сожрал всю закуску. Не люблю людей, которые закусывают не пропорционально выпитому. Ну да бог с ним, не жалко.
- Бог не с ним, я собственно и есть бог. - Это незнакомец умничает.
- А чего тогда Дедом вырядился, я ведь могу и подарка потребовать?- Лечиться мне уже поздно, остается только получать удовольствие от 'белочки'
- Да, понимаешь, когда передвигаешься по воздуху, меньше вопросов задают. У вас уже скоро в небе пробки будут. В своем обычном образе, я очень заметен, а так ну летит себе Дед Мороз по делам и пусть летит.
- Угу. Еще?
- Наливай, закусить больше нечем?
- Нет.
- А хочешь я сделаю:?
- Нет, я здесь хозяин. Пей, как есть. Чего надо-то?
- А почему ты решил, что мне от тебя что-то надо, может это тебе от меня что-то надо. Я все-таки бог. - Мда, а чего ж в глазах тоска-то такая, бог.
- Ты не бог, а моя белая горячка. И потом, если бы мне было что-то от тебя нужно, мы бы пили у тебя на кухне, а не у меня.
- Резонно.
- И:?
- Скажи, какие у тебя отношения с реальностью?
- Да, в общем никаких, - усмехнулся я, - я ее не трогаю, она : ну она меня тоже не очень трогает. В общем, любовь у нас платоническая.
- Здорово.
- А чего ж хорошего?
- Устал я, не могу больше смотреть на всё это.
- Ну, так не смотри.
- Не могу, работа такая.
- Что, сидеть и смотреть?
- Ну да, сделать-то ничего не могу. Делать надо было раньше, теперь остается только смотреть. - Бог укоризненно посмотрел на мою ухмыляющуюся рожу. - Если есть игра, есть правила, и к нам они жестоки.
- А что вас много?
- Даже слишком, как и вас. - 'Ни фига себе открытие' - подумалось мне тогда.
- Итак, что от меня-то ты хочешь?
- Работу свою спихнуть хочу. Достало. - Охотно верю, если бы я был ближе к действительности наверное бы уже и застрелился. - Вот-вот,- продолжил мой персональный глюк, - в этом-то и дело. Тебе ведь все равно.
- А какой мне интерес, ввязываться в это?
- В твоей жизни ничего не изменится. Ты также будешь сидеть на кухне и жрать водку, которая, кстати, никогда не будет кончаться. И просто смотреть на мир, его нельзя оставлять без присмотра. - И чуть тише добавил. - А я в последнее время воспринимать его только "под шафэ" и могу. - Ну это он уже кокетничает, сам же и сделал.
- Слушай, а что я не могу делать, есть какие-нибудь ограничения.
- Есть, ты главное не пей последнюю. Как только ты ее выпьешь, всё, хана миру.
- Ладно. А это навсегда?
- Нет, я отдохну, слетаю в другую Вселенную, и скоро вернусь. Тебе надо продержаться какие-то четыреста двадцать тысяч лет, с небольшим. Как раз к концу Кали-юги я и вернусь
- Кали: чего?
- А не бери в голову, бери: впрочем, ладно. Договорились?
Вот так я и остался на хозяйстве. А этот, как в том мультике: 'улетел, но обещал вернуться'. Я потом прочел про Кали-югу. Какой, все-таки засранец, наш бог. Ну да ладно, в принципе я неплохо устроился.
Люди, я смотрю на вас, на заставляйте меня пить последнюю.