Конкурс рассказов "ЛаВрушка-24"

1. #8: Хотэй (61). Искры разума

Наконец наступила ночь. В темноте я вижу не хуже чем при свете, однако эти твари нет. И это означает мое преимущество. Я сам сплошное преимущество перед двуногими. Но осторожность никогда не повредит. Не трусость - осторожность. Если существует хоть малейший шанс моей смерти, он должен быть исключен. Агр! Таков закон охотника. Таков мой закон, закон последнего Двайну. Я, последний, не имею права на ошибку.
  Я последний Двайну. Ношу имя своего народа - Двайну. Так меня зовут. И моя жизнь это месть. Моя жизнь бесценна для Двайну, но в то же время бесполезна. Агр! Я последний из рода и нет шансов на продолжение. Я последний и на мне все кончится. Последний двайну. Ступаю бесшумно. Двуногие не должны слышать мои шаги. Чешуйчатые лапы, на каждой длинный острый коготь. Лапы накачены до предела перекатыванием бревен. Острые словно бритвы когти наточены о камни. Хвост изящно изгибается позади. На конце хвоста заостренный наконечник. Словно копье он может пробить любой доспех, не раз проверенно. Прочные хитиновые пластины закрывают спину и живот.   Клыки. О мои клыки. Любой двайну позавидует таким. Аккуратные, маленькие зубки, только с небольшим секретом. Загнуты назад. Что попало, уже не вырвется. Кроме того, удивительно острые. Обычно у двайну зубы большие, клыки настолько огромны, что не помещаются во рту. Тут я имею отличие. Агр! Как последний, я вынужден много тренироваться. И обнаружил удивительную способность менять свое тело. Так появились мои уникальные клыки.   Глаза узкие, двуногим не легко в них попасть. Все свое тело я подстроил для охоты. Охоты на двуногих. На людей. Агр!

  Не знаю сколько деревень на моем счету. Это не так важно. Сейчас будет еще одна. А потом еще. И так до последнего вздоха. За род Двайну. Агр!
В деревне отсутствует оборона. Да и зачем простой деревне солдаты? Двуногих с оружием около пяти штук. Три ночи проведено за наблюдением. Не зря. Теперь я знаю, в каком доме живет главный охотник, в каком бывший воин. А так же очень хорошо чувствую детский запах. В домике на окраине, живет бедная семья с пятью малыми двуногими. Пока живут. Но скоро жить не будут. Я убью. Всех их убью! Агр!
Зевака идет по дороге к местной харчевне. Агр! не порядок. Меня не должны заметить раньше времени.
  Острый коготь легко протыкает горло. Зевака, хрипя, падает на землю. Дом охотника. От добротно построенного дома тянет запахом смерти. Кроличьи шкурки. Когда-то в доме висела распятая на стене шкура Двайну. Ее запах ели уловим, но я чувствую. Шкура Двайну около камина справа. Я почти вижу ее.
  Агр этот охотник смел, охотиться на нас, прирожденных охотников! И смог победить. Запах слишком слаб, не могу определить возраст того Двайну, крещение огнем ему. Агр я отомщу за тебя брат. Не будь я Двайну.
Охотник спит. Рядом лежит самка. В соседней комнате сопят детеныши. Разве настоящий охотник может спать? Агр! Случайно ты убил Двайну. Не мог ты одолеть его в честном охотничьем поединке.
  Коготь плавно вошел в горло. Я давно заметил, что если целить в горло - меньше шума. Но крови больше. Двайну не боятся крови.   Самка. Коготь проходит сквозь одеяло, пронзает то место, где должна быть шея.
Раздался крик. Самка проснулась и вопит. Кто же спит ногами на подушке? Коготь пронзил ногу.
  Агр, таких ошибок быть не должно! Секунды быстрых движений и тело пронзено когтями в двенадцати местах.
  На крик выбежали детеныши.
- Мама, Папа! Что за крик? - спросила маленькая самка.
За ней, потирая глазки, стоял маленький самец. Гибкий хвост молниеносно пронзил детенышам головы.
  Агр! Крик услышали на улице. Сюда бегут другие двуногие. Агр! Проснулся бывший воин. Я должен был убить его в кровати. Таких ошибок больше не будет. А пока, пускай узрят истинного Двайну! Бегите же сюда глупые двуногие.
  Первое правило охотника - не забывай про тыл. Коготь на передней лапе разрубил голову вошедшего как гнилую тыкву. Рывком выбрался из- за двери и зацепился на потолке.
  Второе правило охотника - глаза должны поспевать везде. Еще трое двуногих лишились голов.
Следующие зайти не успели. Пронзая двуного с рогатиной, выметнулся из дома. На улице светло. Двуногие зажгли факелы. Меня быстро окружили. Двуногие кто с вилами, кто с лопатой, у кого в руках топоры.
  Агр! Двайну не умрет от рук двуногих. Сейчас вы еще греете надежду меня победить. Но скоро будете уносить ноги, и вопить как самки. Но нет. Сегодня никто не уйдет от гнева двайну. За вас мои братья! За вас мой род. Пусть льется кровь наших врагов. Врагов что истребили нас. За Двайну! Агр! Бойтесь меня люди!

Деревня Савва славилась своими охотниками. Абсолютное большинство мужчин кормили свои семьи охотой. Меха и шкуры продавали другим деревням. Если человек разбирается в охоте, то лучшего пристанища, чем деревня Савва ему не найти.
  Женщины деревни не в меру бойкие. Большую часть времени они проводят на грядках, а в свободные минуты помогают мужьям сдирать шкуры. Деревня окружена частоколом, а маленькие крепкие домики тесно расположены друг к другу. В середке круга из домиков деревенская площадь. На ней устраиваются праздники и ярмарки. А зимой привозят из леса огромную елку и наряжают игрушками.
  Для глаза простого огородника площадь придумана именно для празднеств. Однако настоящий охотник распознает хитрость. В неспокойные времена, когда дикие звери часто нападали на новые, еще не окрепшие деревни, это служило отличной ловушкой. Со всех окраин охотники сгоняли зверя на эту площадь. Зажигали повсюду факелы и безжалостно истребляли хищников стрелами. Но такие времена давно прошли. Уже третий десяток лет Савва не знала нападения хищников. Запах смерти братьев, отгоняет зверей и заставляет мчаться стремглав от опасной деревни. Но охотники не расслабляются. Каждый год обновляют частокол.
  Сегодня в деревне Савва внеочередное собрание.
После приветственных церемоний деревенский староста Амос объяснил цель собрания:
- Два дня назад охотники Бел и Варлам отправлялись в соседнюю деревню Вюго торговать мехами,- ровным голосом начал Амос. - Сегодня они вернулись с тревожными известиями. Жители деревни мертвы.
Одна женщина ахнула. Все остальные молчали. Настоящих охотников трудно напугать. Послышались деловые вопросы.
- Способ умерщвления?
- Неизвестен. На деревенской площади обнаружена груда пепла. Деревня полностью пуста.
- С чего вы взяли, что жители мертвы? Они могли просто покинуть деревню.
- В домах повсюду кровь. Кроме того, кровью забрызгана вся площадь. А в кустах мы обнаружили голову Санчала - старосты, - пояснил Варлам. Голос его слегка подрагивал.
- Может солдаты Генриха? - послышалось предположение.
- Исключено, - взгляд Бела испуганно метался по залу, но голос был ровным. - Приближается зима. Генрих не полный дурак, не пойдет войной на нашего господина Гурия перед началом зимы. Следы конницы отсутствуют. Это я говорю вам как охотник. Там множество следов людей, но ни одного следа зверя.
Слово взял староста.
- Кроме того, к нам давно не прибывали торговцы из деревень Дор, Глес, и Рена. Хотя две наши знаменитые ярмарки уже прошли. Предлагаю послать туда по охотнику и проверить что с деревнями. Не исключено что и там: Такая же ситуация.
  Неожиданно поднялся Маркел - старейший тихий охотник. Среди других охотников он пользовался уважением и по почетом.

- Я думаю, что все это дело рук зверя, - произнес он зловеще.
Не смотря на то, что к его словам обычно относились с уважением, послышались смешки.
- Да зверя! - не обратил внимания на смех он. - Более того, я знаю какого. Может быть, вы не помните, но я еще храню в памяти те кровавые ночи. Искорки. Адские искры, так мы окрестили этих демонов. По залу пошел гул.
- Искорки. Милое название для адских псов. Четыре ноги, огромные клыки, острейшие когти. Смертоносные звери. Они жили задолго до того, как на эти земли пришли люди. И злобы этим тварям не занимать. Когда они бьют когтем о коготь, вспыхивают искры. Огонь, раздутый из этих искр, смертелен. Он все превращает в пепел. Так избавлялись от наших трупов. Нет, они не едят людей. Брезгуют, твари. Они нас просто сжигают. Искорки: псы из ада вот кто они.
Староста похлопал в ладоши, призывая к тишине.
- Маркел всех искорок истребили еще до моего рождения. Помню, бабка рассказывала сказки про них. Поверь, их уже не существуют. Была там, какая то охота:
- Большая Охота! - гневно поправил Маркел. - Лучшие охотники нашей, еще тогда молодой деревни, собрались на большую охоту и истребили всех Искорок. Их шкуры стоят много денег. Одежда из них не снашивается. А из хитиновых пластин кузнецы делают крепчайшие доспехи. А их когти: Сто золотых за маленький кусочек когтя этого зверя даст любой знахарь или маг.
В зале воцарилась тишина.
- Можете мне не верить. Но все ведет к адским псам. И если даже я ошибаюсь, не лишним будет соблюсти осторожность и выставлять на ночь дозорных. А так же обновить частокол и возможно вырыть ров, - Маркел сел.
Пугающие слова старого охотника подействовали на людей. Единогласно утвердили выставлять дозорных.
  Собрание окончено, и жители расходились по домам. Маркел вел под руку свою дочь. Большего всего в жизни он дорожил дочерью. Его жена умерла при родах, и Маркел опекал младенца слишком тщательно.
- Папа тебе нельзя так нервничать, посмотри, пот течет по лбу, - упрекала дочь отца.
- Ничего Ларин, малыш, - успокаивал Маркел. - Все хорошо. Сейчас придем домой, и все будет хорошо. Наверное, я буду спать в низу дочка, там прохладней.
  Ларин согласилась. Маркел вытер пот. Спать ему сегодня точно не придется.
Подходя к дому, Ларин чмокнула отца в щеку и побежала кормить скотину.
Зайдя в сарай, девушка почувствовала чье-то присутствие. В стойле для коров неизвестное существо смачно хрустело костями.

  Агр, давно я не питался так хорошо. Людей двайну не переваривают. Эти двуногие не подходят даже для пищи. Агр! Корова, гораздо вкуснее.   Внезапно я почувствовал, что кто-то за мной наблюдает.
- Двайну: - услышал я нежный голос. На мгновение он напомнил мне голос матери. В следующий миг я, оскалив пасть, развернулся. Человеческая речь!
  Двуногие так и не смогли выучить наш язык. Наши слова они воспринимали за рычание. Их же язык мы выучили в совершенстве. Мы умнее.
  Но кто посмел назвать меня по имени моего народа? Двуногие не знают, как зовут мой род. Они дали нам странное название 'искокри'. Это же самка назвала по истинному.
- Двайну? Я угадала? Это ты? - голос самки был схож с голосом матери.   Наверное, поэтому я до сих пор не убил ее. А надо, самка может поднять тревогу.
- Кто ты? - спросил я на языке двуногих. - Откуда ты знаешь, как зовут мой род?
Надо отдать должное. Самка не испугалась.
- Тут был другой двайну. Он рассказал мне.
Другой двайну? Я не последний? Хвала священному огню!
- Как звали того двайну? Где он сейчас? И:. как он рассказал тебе? - мне было все равно, что мой возбужденный голос могли услышать. Жив еще один двайну!
- Рассказывай! Рассказывай! Не молчи же!
Мое возбуждение напугало ее.
- Двайну звали Мокей:
Мокей, нет имя мне незнакомо, черт с ним. Дальше:
- Он был тут около десяти лет назад. Мы с ним очень подружились.
  Подружились? Человек и Двайну? Не важно, где он сейчас:
- Он ушел. В один из вечеров мы с ним гуляли, а на утро он пропал. Я думаю, он ушел странствовать дальше:
  Десять лет назад. Его могли убить: Но ... но: двайну легко не даются. Последнего двайну, что видел, была моя мать более двадцати лет назад.
- А как зовут тебя? - спросила самка.
Интересная двуногая. Она все еще не бежит и не зовет на помощь. Может и мне не следует пока ее убивать?
- Двайну.
- Это твой род, а тебя:
- Меня зовут Двайну! - перебил я. - Я ношу имя своего рода. Я последний: Агр: я так думал.
- А ты отличаешься от других двайну: Твои клыки:
- Я изменил их: - перебил я. Мне не терпелось узнать побольше о том двайну.
- С помощью третьего глаза?
О священный огонь, она знает о нашей тайне!
Уже лишь за это я обязан убить самку. Секрет двайну третий глаз. О нем не должны знать двуногие.
- Кто рассказал тебе о нашем третьем глазе? - сдерживая гнев, спросил я.
- Мокей рассказал мне. Он много мне рассказал про вас двайну. О вашей войне с людьми. О вашей боли. Теперь я знаю, что двайну не звери. Двайну такие же, как мы - разумные.
Что за глупый двайну! Так подставить свой род! Однако нельзя трогать девчонку. Она знает много лишнего, и много нужного, пока должна жить. И деревня пусть живет. Еще не время.
- Разумные говоришь? А кого это волнует? Вы убиваете нас, потому что мы живем на 'вашей земле'. Только кто сказал, что она ваша? Двайну жили раньше. Вас не волнует, что мы разумны. Мы для вас простые звери:
  Я постарался аккуратно обойти самку.
  Неожиданно почувствовал что-то теплое на спине. Самка гладила мою спину. В омерзении я скинул ее руку хвостом.
- У тебя сильное тело. Ты гораздо сильнее обычных двайну, - услышал я ее голос.
Невольно выдохнув, я направился к выходу, у самых ворот меня остановил ее вопрос.
- Когда я смогу тебя увидеть Двайну?
Что же так даже лучше.
- Приходи завтра ночью к большой березе. В вашей деревне должны знать это место. Придешь одна. Ослушаешься, пострадает вся деревня. Не будь я Двайну Агр!
  Ночь скрыла меня.

Весь день без устали изучал деревню. Деревня охотников. Довольно опасная деревня, но и она будет уничтожена. Я хорошо знаю свои силы. Главное действовать, быстро и тихо. Тогда почти все охотники умрут в постелях. Деревенский частокол не проблема для моих лап. Дозорные? Эти зеваки не заметят меня, даже споткнувшись.
  Сам не замечая, ждал ночи. Когда придет та самка. Сегодня она мне все расскажет. На всех четырех сердцах становилось тепло. Не знаю, почему, но при мысли о самке четыре насоса качали кровь усерднее.
  Как только самка все расскажет, убью ее. Никто не должен знать того, что знает она.

  Ночь наступила не заметно. Все это время провел, размышляя о выжившем Двайну и о самке.
Такого больше не должно быть, за мыслями потерял счет времени. В таком состоянии мог не заметить подкравшегося двуного.

Вот идет она. Одна. Мой острый нюх не подводит, самка одна и несет что-то в корзине. Агр! Это мясо! Свежая говяжья вырезка! Она хочет отравить меня? Нет, лишние запахи выдадут яд. А тут только аромат мяса. Агр, я и забыл, как голоден.
Я вышел на дорогу. Самка остановилась.
- Привет Двайну - весело поздоровалась она. Я молчал. - Вот принесла тебе поесть.
Самка подошла и поставила корзину рядом со мной.
Агр аромат сногсшибателен. В один присест проглотил вырезку. Узкими глазами уставился на самку.
- Ты не боишься, что я могу убить тебя? - спросил я, не знаю почему.
- Ни капельки! - бесстрашно ответила самка. - Мокей говорил мне, что Двайну вовсе не злые. И что люди и двайну могут быть друзьями!
Агр! Что за глупости? Двуногие и Двайну? После стольких смертей? Что за полоумный двайну? Нет, не бывать этому.
- Расскажи мне о Мокее, - потребовал я.
Самка простодушно начал рассказ.
- Мокей удивительный. Появился неожиданно и исчез так же. Мне он нравился, по-доброму относился ко мне. Много рассуждал об отношениях людей и двайну. Говорил, что ему надоела эта война. Что всем было бы лучше в мире. Двайну и люди вместе! Разве это не прекрасно?
- Нет, - отрезал я. - Рассказывай дальше.
Самка чуть погрустнела, но продолжила:
- Он рассказывал про третий глаз. Что с помощью него вы можете менять свое тело. Даже превращаться в других зверей, равных вам по размеру. Он два раза превращался в человека.
  Двайну принял облик двуного? Что за унижение. Чем больше я узнаю этого Мокея, тем больше сомневаюсь в нем. Двайну не мог говорить такие вещи. Его заставили? Нет. Двайну умрет, но не будет рабом. Может девушка не все рассказывает. Она боится? Нужно с ней помягче.
- А самка, агр, ну, а как тебя зовут? - неумело спросил я.
- Ларин. Нужно говорить не самка, а девушка. И не двуногие, а люди. Вздумала меня учить? Ладно.
- Ларин, расскажи мне все. Не бойся.
Ларин подошла ко мне и присела, облокотившись на мой бок. Внимательно осмотрела мои лапы.
- Ты очень сильный двайну. Твои когти много длиньше чем у Мокея, - с этими словами она погладила лапу.
  По телу пробежала приятная дрожь. Сначала хотел сбросить ее руки хвостом, но передумал. Дрожь по телу накатывала с новой силой. И постепенно начала стихать. От ее рук шло тепло. Мышцы расслабились, невольно лапы согнулись, и я лег около девушки.
  Ларин положила голову мне на грудь и почесала шею. Агр! Как же хорошо!
- Двайну, а ты можешь превратиться в человека? - спросила она.
- Нет, - я слишком расслаблен, что бы возмутиться.
- Почему? - жалобно спросила она. По ее щекам покатилась вода.
- Мой третий глаз плохо развит. В охоте на : людей он бесполезен. Я развивал свое тело.
Ларин всхлипнула. Я не знал, что она делает, но мне показалось, что ей плохо. И не знаю почему, но очень хотелось, что бы ей было так же хорошо как мне сейчас.
  - Что с тобой? Почему у тебя из глаз бежит вода?
- Это слезы, - утираясь кулачком, ответила девушка. - Я плачу, когда мне плохо.
- Почему тебе плохо?
- У нас деревня охотников. Я привыкла каждый день видеть кровь и мертвых животных. Я крепкая, но не железная. Не хочу всю жизнь видеть эти ужасы. Не хочу видеть смерть. Если бы ты смог превратиться в человека, то я познакомила бы тебя с отцом, мы бы поженились, и уехали из деревни. И зажили бы, в каком-нибудь домике в лесу. И ели бы только овощи, которые вырастим. Я больше никогда не хочу, есть мясо.
  Агр! Женитьба! С этим обрядом дву: людей я был знаком. Достаточно я наблюдал за ними. Они женятся, когда любят друг друга, самец и самка. И вместе продолжают род. Любовь! Только двуногие могли придумать такую глупость! Но нельзя расстраивать девушку.
- Почему ты не продолжишь род с кем-нибудь из деревни? Зачем тебе двайну? Союз человека и Двайну? Это самое глупое, что я слышал.
- В деревне все мужчины охотники. От них пахнет смертью. И они будут охотиться до конца своих дней. Я не смогу с ними жить!
- Агр! Я не лучше. Двайну охотники. Мы питаемся мясом. Я убиваю двуногих, я мщу за свой народ!
Девушка кивнула, как будто знала все мои секреты и мысли.
- Но если у тебя появится шанс продолжить род двайну, разве ты не прекратишь мстить?
  Продолжить род двайну? Возродить мой род? Могу ли я мечтать о таком? Продолжить род двайну сней? Человеком? Третий глаз тут может помочь, но он слаб. Агр что я говорю? Такие мысли не достойны двайну! Я не стану марать свою честь!
  Агр эта девушка умеет найти слабое место. Чересчур соблазнительно. Однако если род Двайну снова возродиться, не будет иметь значение, что к этому приложил руку человек. Люди вообще не будут иметь значение. Род Двайн оживет. Я должен думать.
  - Ты убивал детей? - перебил мои мысли нежный голос.
- Да, - ответил я.
- Я понимаю убивать взрослых людей, но детей? За что их?
- Агр! А ваши охотники щадили наших детей? Они никого не щадили!
Словно смерч пронеслись по лесу и сеяли смерть! Когда люди обнаружили пещеру нашей стаи, они вырезали полсотни детенышей в своих каменных лежанках. Я один выжил тогда. И до сих пор чувствую кровь братьев на своем теле! Люди хотели нас истребить, и это им удалось. Я последний двайну. Не спрашивай меня, почему убивал ваших детей. Я хотя бы их просто резал. А люди нет! Они получают великое удовольствие, издеваясь над нами. Проверяя на прочность детские головы. На головы некоторых просто наступали и прислушивались, как те лопались под подкованными сапогами. Сильные охотники голыми руками отрывали головы от тела. Смотрите, какие мы сильные! А теперь смотрите, какой сильный Я! Агр! Нет пощады людям! Нет не после этого!
- Двайну: - тихо позвала Ларин.
- Что? - прокричал я.
- У тебя слезы бегут из глаз:
  Что? Агр! Что это? Слезы? Я как последний двуногий плачу? Агр! Что со мной? Девушка околдовала меня! Агр!
- Двайну, прости, я не знала, - плача обняла меня Ларин. - Я и понятия не имела, что люди доставили тебе столько боли.
- А тела убитых. Тело матери: - слова сами вырывались из глотки. - Они забрали его. Я не сумел предать ее тело священному огню. Они забрали ее. Содрали шкуру, отрубили когти. Они не оставили мне ее тело. После той Большой охоты: Будь прокляты люди: будь прокляты:
Мокрые ручейки бежали по лицу. Я стыдился себя. Мне было стыдно перед родом. Внезапно мне надоели убийства. Двайну не всегда были убийцами. Убийцами их сделали люди. Я же хочу просто найти себе самку, и продолжить род: Будь прокляты глупые люди. Зачем они делают столько бед?
  - Двайну: - гладя мое лицо, произнесла Ларин. - Двайну мне пора возвращаться. Давай завтра ночью встретимся здесь же. Я приду, хорошо?
Я встал. Слезы высохли.
- Залезай мне на спину. По лесу опасно ходить в этот час. Неподалеку бродят волки. Садись я отвезу тебя до дома.
Ларин уселась на моей спине. Клянусь священным огнем, она ничего не весит!
- Держись, - посоветовал я и рванулся с места.
Ларин не умрет. Если я вырежу всю деревню, Ларин будет жить. Не будь я двайну! Агр!

- Ларин где ты была? - спросил Маркел, когда дочь зашла домой.
- Гуляла:- беззаботно ответила девушка.
- За деревней? В лесу? - смиренно поинтересовался отец.
- Да папа. У меня было свидание:
Отец посмотрел в счастливые глаза дочери и не смог сдержать улыбку.
- Что за счастливый охотник понравился моей дочке?
- Пока секрет:
- Надеюсь, ты не позволяла ему ничего лишнего? - поучительно спросил Маркел.
- Папа, ну что ты! - пристыдила отца дочь, - я не такая и он: не такой.
Отец кивнул. Ларин ушла спать. Беззаботная улыбка дочери на миг успокоила Маркела. Однако едва уловимый запах: чего-то знакомого. Зловещий запах заставил взять руки охотничье копье и поставить под дверь упор.

Она не пришла на следующую ночь. И на следующую.
Агр! Я не находил себе место. Дважды подбирался к ее дому. Но прокрасться внутрь не мог. Нюх предупредил, что в доме кто-то постоянно не спит. Наверное, ее прародитель. Я так же знал что ее прародитель отличный охотник. Не выпускает из рук копья.

Это самка: девушка: Ларин что-то сделала со мной. Я стал слишком много нервничать. Почему она не приходит? Почему я еще не уничтожил деревню двуногих. Черт! Деревню людей. У меня просто нет желания этого делать. Сейчас я хочу одного, что бы Ларин пришла, пришла и коснулась нежной рукой моего грубого тела. Странно, но раньше не задумывался над тем, сколько людей убил. Сколько деревень опустошил. Моя совершенная память услужливо пододвигает ответ. Цифра слишком ужасна. Не знаю почему, но:
.. но цифру хочется спрятать подальше. И никому, никому не говорить. Уже не охотник я просто убийца. Все мое тело создано для убийства двуногих! Этих Людей. И благодаря Ларин, понял главное, я не хочу посвящать свою жизнь убийству людей. Это слишком большая честь таким тварям.
  От нетерпения вскочил на когти, поднял задние лапы и несколько раз отжался на передних. Ничуть не запыхавшись, но, сбросив раздражительность, посмотрел на когти. Как сказала Ларин. Гораздо длиннее чем у Мокея. Не знаю, почему, но меня охватило чувство гордости перед этим неизвестным Мокеем.

Ноздри затрепетали. Агр! Ларин идет! Принюхался получше. Агр! Девушка в опасности. Позор мне перед двайну. Не смог учуять смердящего волка!   Послышался крик. Не испуганный скорее призывной.
Лапы сами несли тело. Вот Ларин. А вот волк.
  Мощный рывок и я выскакиваю на лесную тропку между девушкой и волком.
- Не трогай ее! - прорычал я. Краем глаз заметил испуганное лицо девушки.
- Двайну? Я думал вас всех вырезали, вот значит, откуда этот знакомый запах, - с удивлением прорычал волк в ответ.
- Не твое дело. Когда нас резали, ваши стаи сидели в стороне. И теперь не вмешивайся.
Волк не отступил.
- Даже если так, эта девушка из деревни охотников. Она так же ненавистна тебе, как и мне! Давай съедим ее вместе.
- Агр! Это моя добыча! И я поступлю с двуногой, так как посчитаю нужным! Трусливый пес мне не указ, - я угрожающе нацелил хвост на сердце волка.
- С каких пор Двайну защищают людей? - прорычал волк и приготовился к прыжку. - Ты возможно последний двайну, а нашим стаям нету счету. Отойди адский пес. Не мешай моей охоте!
Агр! Это пес считает, что может указывать мне.
- Ты думаешь справиться со мной? - ответа от волка не последовала. Волк сорвался с места. Слишком медленно. Бесконечно долгие секунды он летел на меня. С быстротой молнии я сорвался с места. Хвост пронзил сердце, одновременно когти вонзились в голову, спину и шею.
  Он все еще был в воздухе, когда я оттолкнулся от мертвого тела и спрыгнул на землю. Время для меня снова приобрело нормальный ход. Тело волка грузно упало на землю.
  Ларин стояла рядом и ничего не говорила.
Агр! С волком обошелся слишком круто. Девушка не должна видеть кровь. Я подошел к ней и толкнул головой ладошку. Девушка присела на корточки и погладила по загривку.
- Спасибо тебе Двайну.
Агр! За что? Но вслух спросил:
- Ты его испугалась?
- Нет двайну. Не его. Я испугалась за тебя.
Агр! Трусливый пес не может мне навредить. Но: но это : это приятно. Агр! До чего же люди глупые. Она волнуется за меня! Два дня назад я размышлял, оставлять ли девушку в живых. А она волнуется за меня. Агр!
- Садись ко мне на спину. Я хочу кое-что показать тебе. Она послушно села. Лапы оттолкнулись от земли. Мощным галопом пронеслись по лесу.
Лес остался позади, отталкивался уже слабее, чтобы сбавить скорость. С бега перешел на шаг.
- Что это? - спросила Ларин увидев пещеру.
- Это мой дом:
Мы прошли в глубь пещеры. Я подобрал сухую деревяшку, провел когтем о коготь. Посыпались смертельные искры. Хвостом обвил вспыхнувшее дерево, и высоко подняв над головой, передал Ларин.
- Люди плохо видят в темноте: - объяснил свои действия.
Ларин взяла факел, поблагодарила. Мы двинулись вдоль стен.
- Двайну, тут рисунки: - Ларин внимательно рассматривала стены.
- Да. Вся пещера в рисунках.
- Это ваш род?
Я покачал головой.
- Нет, рисунки создали люди. Смотри внимательней.
На стенах нарисованы эпизоды охоты на древних животных. Похожие на слонов, только с длинными клыками возле хобота. На тигров, только с клыками как у двайну.
Ларин вскрикнула.
Агр, я метнулся к ней.
  - Что случилось? - спросил я.
Ларин показал пальцем на рисунок.
- Мокей, - произнесла она.
Агр! Стремительно бросил взгляд на рисунок. Агр! Не может быть! Старейший двайну. Двайну что первым вступил в контакт с людьми, и первый кто получил от них рану. Здесь на рисунке даже отмечен его знаменитый шрам. Огромный, белесый на всю спину. Великий двайну смог выжить. Он вел всех двайну к победе. Почему я не знал его имени!   Агр! А может девушка ошибается?
- Ларин: ты уверена? Этот двайну жил очень давно. И, наверное, он сильнее всех ненавидел людей.
- Огромный шрам Двайну. У него на спине огромный шрам. Мокей мне так и не рассказал, как он его получил. И тут на рисунке. Это Мокей, нет сомнений.
- Агр! Великий двайну говорил о мирной жизни. Если даже он, пострадавший от рук людей, хотел мира: то и мои мысли: не должны оскорблять род двайну. Если так хотел старейший. Если такова была его воля. Я просто обязан так сделать: и кроме того:. Ларин: я просто устал: мне надоело истреблять людей:

Агр, словно трусливый заяц упал на гладкий камень. Девушка подошла и обняла меня.
- Двайну. Я люблю тебя, - эти слова прожгли мой мозг.
Любит двайну? Человек? Агр! Священный огонь:
- Я тоже люблю тебя Ларин, - Агр! Эти слова сами вырвались! Агр! Что я говорю! Я не знаю что такое любовь! Агр! Агр!
Ларин еще крепче обняла меня и заплакала.
  Ну что за неженки эти люди. Почему она опять плачет? И почему мне так тепло и так хорошо? Словно я дома? В самом деле, дома:
- Двайну, это рисовали древние люди? - спросила, наконец, Ларин.
Я кивнул.
- Наверное, они использовали сок ягод?
- Нет, Ларин, они использовали кровь двайну. Люди использовали даже нашу кровь.
Ларин снова заплакала.
- Двайну, я не хочу быть человеком:
Агр! Что за удивительное создание.
Агр! Время!
Я поднялся.
- Скорее садись на спину. Тебе хватятся в деревне.
- Я сама дойду двайну, - попыталась отказаться она.
Я обвил ее хвостом и насильно посадил на спину.
- Сейчас в лесу опасно. Волки будут искать нас.

Утро. В эту ночь я позволили себе уснуть. Агр! Давно я не спал так чудесно. Ларин придет сегодня утром. Я хочу сделать для нее сюрпиз. Мой третий глаз. Пускай он еще слаб, но я сделаю это. Сегодня я превращусь в человека. Агр!
- Ларин ты ничего не хочешь мне рассказать про вчерашнюю ночь? - спросил у дочери Маркел.
Ларин быстро собирала корзину с продуктами.
- Я не нашел в сарае ни следа, зверя что задрал нашу корову. А сегодня утром охотники нашли в лесу мертвого волка. Вчера вернулись посыльные из деревень Дор, Глес, и Рена. Они рассказывают страшные вещи. Деревни пусты. Похоже Искорки живы. А в это ты время спокойно гуляешь по лесу? - Маркел злился на дочь. Последние дни она сама не своя.
- Не видела ли ты странных зверей в лесу? - задал очередной вопрос отец.
  - Папа, сколько раз говорить, никого я не видела. Чего ты боишься за волка, его убили охотники и ладно. За меня не беспокойся.
- Ларин, - настаивал отец. - Сегодня ночью, ты в лес не пойдешь.
Дочь покорно согласилась. Накрыла корзину платком и выскочила из дома. Отец снял со стены копье и маленький топорик. Достал точильный камень.
- Все так же как десять лет назад: - сказал он в пустоту.

Агр вот она! Ларин бежит по тропинке. Солнечный волос красиво развивается на ветру. В голубых глазах словно отражается небо. Священный огонь как она прекрасна!
  Я вышел из-за деревьев и пошел ей на встречу. Агр! Я даже не подумал, что она может не узнать меня! Может испугаться и убежать домой! Агр!
  Но нет, Ларин бежит. Бежит ко мне и кидается на шею. Корзина падает на траву.
- Двайну! Я узнала тебя! Двайну посмотри на свое тело! - она радовалась.
  Ее радости радовался я.
Толстые как бревна руки. Мощные икры на ногах. Кубики пресса. Широкие плечи и высоченный рост.
- Ну, Ларин я же говорил, что не могу сделаться, меньше чем есть. Если стану человеком, то равным мне по размеру.
- Двайну! Ты прекраснее любого человека! Но зачем ты принял ту личину, которую ненавидишь сильнее всего?
- Ради тебя Ларин:
- Двайну! Твой третий глаз слаб, ты не долго сможешь ходить так, а под конец дня упадешь без сил!
- Агр! Сил у меня много. Не бойся Ларин. Я знаю сегодня в вашей деревне ярмарка. Не хочешь сходить на нее вместе со мной?
  Ларин хитро улыбнулась.
- Нет двайну. Сегодня ты мой. И тысячи ярмарок не заменят твоей близости.

Уже вечер. Агр, мы уснули в сарае на сене. Агр, теперь мой род спасен. Мое семя в девушке, что люблю. Агр хватит бояться своих мыслей! Агр я признаю их. Да я люблю человеческую девушку. Да я сейчас в личине человека, а она, прекрасная, обессилено лежит на моей груди.
  Агр! Мне хорошо. Очень хорошо.
Неожиданно ворота сарая распахнулись. Ларин вскочила и торопливо, закрылась одеждой.
- Ларин!? - гневно послышался голос ее прародителя. - Ларин ты: что ты там, на верху: с кем?
- Папа я уже взрослая!
- Спускайтесь оба!
- Папа мы любим друг друга!
  Я надел свои нехитрые брюки. Маркел гневно обводил нас взглядом.
- Ларин домой.
- Папа, я: -
- Не бойся дочка. Я верю, что вы любите друг друга. Просто хочу потолковать с твоим : избранником.
  Ларин с сомнениями на лице удалилась.
  С ее уходом на меня накатилась ужасная слабость. Похоже, и мои силы истощаются. Лишь бы успеть уйти из деревни в человеческом облике:
- Извините мне плохо, - сказал я пошатываясь.
- Кто ты? Ты не из нашей деревни? - строго спросил меня Маркел.
- Я отшельник. Проходил мимо: увидел вашу дочь: и:.
- Ну ну, - прохрипел отец, - если тебе плохо можешь идти.
Я рванулся к воротам. Из последних сил бежал по узким дорожкам между домами. Должен успеть.
  У окраины деревни упал. Мой облик растаял. Я снова на четырех лапах. Снова двайну.
  Агр! Как же устал. Нет сил идти. Но нужно скрыться в лесу. Я и не знал, что использование третьего глаза так истощает! Агр.
  Хорошо, что тут никого нет. Сейчас я не в состоянии отбиться и от зайца: Третий глаз медленно закрывается.
Запах двайну? Ноздри затрепетали? Мокей? Где? Сзади?
Я оглянулся. Наконечник копья вонзился в третий глаз. Острая боль заполнила мозг. Я зарычал.
Агр. Мой третий глаз!
  Кинжал вонзился в сердце. Что сердце? Их у меня четыре. Агр, мой глаз!
Кто? Кто посмел меня так ранить? Почему я не чую человека? Я чую: двайну!
Я отпрыгнул назад, хвостом вырвал копье из глазницы.
  И тут, наконец, открыл свои глаза. Передо мной стоял человек:
Маркел: Закутанный в плащ из шкуры двайну! Шкура с большим шрамом.
Плащ из Мокея! Агр! Последний! Я все-таки последний!
  Но за что? За что Мокея? Он хотел мира! Агр. Маркел ты ответишь.
  Маркел подобрал копье. На мой рык сбежались остальные охотники.
- Я знал Искорка, что когда вы используете третий глаз, особенно слабы, - улыбнулся Маркел. - Все как десять лет назад: Опять Двайну, опять третий глаз:только моя дочурка немного подросла.
Маркел оглянулся на подбежавших охотников.
- Вот братья мои охотники. Перед вами адский пес. Искорка, - представил зверя Маркел. - Ну что же ты пес не убьешь нас всех? Ты глупая тварь думала, что перехитришь людей?
  Агр! Нет сил. У меня нет сил. Агр! Двайну не умрет от рук людей! Нет! Только не сейчас.
- Должно быть, ты последний? - спросил Маркел. - Иначе, твои братья были бы здесь, ведь вы не бросаете, друг друга в беде, и складываете головы, бросаюсь на выручку братьям. Спасибо Искорка. Для меня честь убить последнего адского пса:
- Нет! - прорычал я.
  Люди отпрянули, услышав человеческую речь.
- Он говорит! По человечески, - слышались возгласы.
- Я продолжил свой род! Но не тебе убить меня жалкий двуногий. Агр! Из последних сил я поднялся на лапы.
- Ты! - гневно кричал Маркел. - Ты посмел отложить свое семя в: в моей дочери?
Агр! Мне приносит радость его злость.
Однако гнев в его голосе испарился. Появилась радость.
- Ха ха, искорка, ты сейчас сделал богатой всю нашу деревню. Когда появятся детеныши, радуйся - мы их не тронем. От малышей толку нет. А вот когда они вырастут: Шкуры, когти, пластины: Я озолочусь: Деревня станет богатой как никогда: ха ха ха Спасибо искорка.
  Агр! Эта тварь! Агр! Я убью тебя Маркел:
Мощный прыжок и я перелетел через охотников. Когти цепляются за стены домов. Мощные толчки выворачивают дерево. Стремительно, тщательно распределяя последние силы, отталкиваюсь от домов. Вот ее дом.
  Сгруппировавшись, залетаю в окно. На кровати под присмотром двух охотников сидит Ларин.
Охотники не успели среагировать, как мой хвост пронзил сердце сначала одному потом другому. О тишине заботиться не стоит.
  Ларин быстро села мне на спину, обхватила руками шею и крепко прижалась. С любимой на спине я прыгнул в пролом, и никто не посмел остановить меня.

  Агр! Из последних сил я добежал до пещеры. Деревня, лес, охотники - остались далеко позади.
Ларин не отпускала меня из своих объятий.
- Двайну они знали о наших отношениях. Они хотели вырастить наших детей, а потом убить их! Двайну:
- Я знаю, - прохрипел я.
  Хвостом погладил ее нежные руки. Высвободился.
- Двайну ты весь в крови: и твой глаз:
- Не бойся Ларин. Это кровь врагов, - соврал я. - Ларин: я должен вернуться:
Ларин снова кинулась на шею.
- Нет! Ты не должен! Мы теперь будем жить вместе! Вместе построим в лесу дом:
- Ларин: - из двух оставшихся глаз бежали слезы. - У меня нет больше третьего глаза. Если ты будешь со мной, тебя ждет смерть. Меня они найдут. Мне не превратиться в человека. Тебя они найти не должны! Подумай о наших детях. Агр! Я должен вернуться и остановить их. Ты знаешь своего отца. Он соберет всех охотников для Последней охоты! Охоты на меня! Ларин уходи. Как можно дальше. Другие города, где не знают о двайну. Уходи и продолжай мой род. Такого мое последнее желание.
  Ларин разжала руки. Вытерла слезы.
- Двайну, я не хочу быть человеком. Двайну: Агр! Я продолжу Наш род. Не беспокойся двайну. Ты не будешь забыт, Двайну носивший имя своего народа! - она завыла как настоящий двайну.
Я выскочил из пещеры. Агр! Она прекрасна. Агр! Я счастлив! Агр, у меня есть любимая! Агр, мой род будет жить! Агр! Я позабочусь об этом, не будь я двайну!
Охотники не далеко ушли от деревни. Ведя впереди собак, окружали лес. Агр! Какая глупая ловушка! Они думают, двайну попадет в нее? В самом деле, дураки. Агр! А почему бы и нет?
  Без труда я оказался в самой середке захлопывающейся ловушки. Обессилено лег. Наконец появились охотники. Впереди ведя собаку, шел Маркел.

- Где моя дочь, Искорка? - гневно спросил он.
- Я съел ее двуногий!
- Не ври! Вы не едите людей!
- Уж лучшее ее съем я, чем она достанется тебе. Мой род кончен. Я последний. Но не вы двуногие убили ее. Я сам это сделал Агр!
Маркел рассвирепел, спустил собаку. Так же поступили другие охотники.
- Тем хуже для тебя Искорка. Из твоей шкуры я сделаю прекрасный плащ!
Три собаки упали пронзенные хвостом. Две с перерезанными глотками. Зубы впивались в мягкие туши. Я встал на задние лапы, высоко поднял передние. Соединил когти и резко ударил одним об другой. Смертельные искры попали собакам на шкуры, быстро воспламенились. Запахло горелой шерстью. Поднялся вой.
- Нет двуногие, вам не убить меня! - прокричал я. - Но Ты! - я показал когтем на Маркела, отправишься со мной!
  Молниеносным движением я насадил старого охотника на коготь и так же быстро отскочил назад. Пронзенный охотник все еще был жив.
- Адский пес! - кричал он. - Ты отправишься в ад!
Его крики услышали другие охотники, натянули луки. Полетели стрелы.
  Я засмеялся.
- Агр! Именно туда я сейчас и направляюсь!
  Я скинул с когтя Маркела, пригвоздил его когтем на задней лапе. Снова поднял лапы вверх. И бесконечно долго ударял когтем о коготь. Искры падали на меня, на Маркела, на траву, кусты. Они летели всюду, приземлялись и мгновенно вспыхивали. Охотники не успели убежать, их окружил огонь. Адский огонь. Агр!
  Это мой последний рык.
- АГР!

В ту ночь пылал весь лес. Адский огонь потушить не удалось. Всю ночь по огненному лесу раздавался зловещий 'Агр!' Оставшиеся жители деревни прятались по домам и запирали двери.
На утро пожар потух. Огромная пустыня пепла стала могилой двайну, носившего имя своего народа. Двайну.

  Девочка увлеченно наблюдала за огнем. Словно по воле ребенка огонь приобретал причудливые формы.
- Анита! А ну немедленно прекрати! - увидев это, крикнула нянька. Неуклюжая женщина подбежала к ребенку.
- Это тебя братья научили да? - поинтересовалась она.
Девочка помотала головой. Братья, наблюдавшие за этим из-за кустов, стремглав бросились на няню. Вырвали сестренку из рук женщины. Один мальчик посадил сестренку на плечи.
- Да это мы ее научили! - признались няне мальчишки. В отличие от сестры они же говорили.
- Но с огнем шутки плохи: - начала няня.
- Оставьте их, - перебила няньку мать детей. - Пускай играют. Этот дар: подарок их отца:
- Да госпожа.
Мать подошла к детям и взяла дочку на ручки.
- Агр! - весело произнесла дочь.
- Что она сказала? - переспросила няня. - Агу?
- Агр! - повторила мать, со звериными нотками в голосе.
- Агр! - подхватили дети.

2. #7: Юми Фаэм (59). ДУРАК-ЧЕЛОВЕК, или ВОЗВРАЩЕНИЕ

Леонид направлялся домой. Под ногами хрустко поскрипывал снежок, мимо потоком неслись автомашины. Мороз был невелик, и город жил обычной жизнью, не осложнённой гололёдом или глубокими сугробами. Леонид шёл пешком - почему-то не пришло в голову поймать маршрутку, хотя идти предстояло кварталов семь.
Утро выдалось необычным. Более чем. Когда он возвращался от знакомой, попросившей помочь ей с починкой прохудившегося крана, возле него вдруг резко тормознул серебристый "Вольво". Из авто появился... несмотря на непривычно яркий пиджак, стрижку "ёжик" и порядком раздавшуюся фигуру, Леонид узнал однокурсника Васю Смолина, с которым не виделся лет десять. Вася, едва поздоровавшись и явно для проформы обронив "как дела?", начал зазывать его с собой - в казино. Леонид, отродясь не бывавший в подобных местах, мысленно усмехнулся и объяснил, что у него с собой 500 рублей, и это все деньги, которые остались до зарплаты, а зарплата хорошо если через неделю. Васю это отнюдь не смутило: пренебрежительно махнув рукой, он пообещал выделить Леониду для игры из своих капиталов и с новым жаром принялся за уговоры. И признался, что ему для игры позарез нужен партнёр: когда он играет в паре - ему улыбается удача, а когда в одиночку - продувает всё подчистую; при этом он не хочет звать в партнёры своих нынешних приятелей - не верит он им, потому что "все казлы".
Неведомо, что на Леонида нашло, - может, абстрактное любопытство взыграло, - но он неожиданно для себя согласился. И сел в серебристый "Вольво".
По дороге выяснилось, что нынешнее богатство Василий приобрёл, женившись на дочери владельца сети городских ресторанов. Узнав, что Леонид холост, да ещё и ни с кем не встречается, Вася посоветовал бывшему однокурснику выбрать в супруги кого побогаче и предложил своё посредничество - есть, мол, подходящие кандидатуры, и на Леонида они "западут" запросто: "Ты, Лёнька, настоящий сибирский мужик, мачо, небось бабы липнут. Чего ж не пользуешься? Проблем-то с этим делом нет? - он стрельнул глазами вниз. - Ну ты понял... Так чё ж! Глянь: высок, плечи - во, блондин - всё есть, лови удачу!"
Услышав отказ, удивился. Леонид коротко объяснил, что если когда и женится, то женится на женщине, а не на денежном мешке; да и вообще, с какой стати жена, имей она свой капитал, будет давать деньги мужу на всякую ерунду? Вася удивился ещё больше: "Мне ж даёт! Да и не ерунда это. Всё дело в том, как посмотреть. Да и подход нужен. Представь: подходишь ты к бабе своей, с лаской так, но серьёзно, и говоришь: понимаешь, лапочка, нужны позарез деньги на очень важное и неотложное дело... Представил? Да неужели она не поняла бы тебя?" Леонид ответил не сразу, пытаясь осмыслить эту абсурдную ситуацию, и наконец подал голос: "Я бы сам себя не понял, если бы вздумал обратиться к своей женщине за деньгами. Что за бред?" "А, гордость, - хмыкнул Василий, просигналил и "подрезал" жёлтое "Жигули". - Эх, Лёня, дурак-человек. Так и будешь вечно копейки считать? На меня посмотри! Да и вообще, - о чём-то вспомнив, приосанился он, насколько это возможно за рулём, и вздел указательный: - гордыня - смертный грех!" Однако, будучи незло послан Леонидом по популярному адресу, смолк и матримониальные речи более не возобновлял.
Леонид не собирался ему объяснять, что аховое положение с деньгами у него сложилось лишь в последние полгода, ибо сразу трое знакомых попросили у него в долг, и суммы немаленькие. Леонид согласился, хотя подозревал, что вернут они нескоро... если вообще вернут. "Вернёте когда сможете", - сказал им Леонид. Он не собирался их торопить. А на упрёки матери и младшей сестры в том, что он дал взаймы ненадёжным людям, ответил, что лучше дать в долг и не получить возврата, чем взять взаймы и не иметь возможности вернуть долг. Впрочем, на скудноватом семейном бюджете это не отразилось - в долг он дал то, что накопил за несколько лет благодаря подработкам- шабашкам на крупные покупки для родных. Свою же зарплату научного сотрудника - филолога он почти целиком отдавал матери.
Слова Васи о необходимости партнёра для игры оказались провидческими: за полчаса игры они с Леонидом выиграли 100 тысяч долларов. Леонид сказал, что уходит. Он видел, как игроки, в основном молодёжь до тридцати, небрежно швыряли или равнодушно выкладывали пачки валюты, явно не заработанные, и чувствовал себя чуждым и этому месту, и этим людям, к которым начинал невольно ощущать неприязнь. Василий не стал возражать против его ухода: отсчитал ему 20 тысяч долларов из выигрыша, заявив, что ещё останется поиграть. Леонид завернул деньги в газету бесплатных объявлений, вручённую ему на троллейбусной остановке, а поверх - в плакат Жириновского, оказавшийся здесь, вероятно, с недавних выборов, сунул во внутренний карман куртки и вышел на воздух.
По дороге в его голове возникали разнообразные варианты использования деньжищ, нежданно свалившихся на него. Возникали и растворялись, не успев оформиться. Пожалуй, три четверти суммы он отдаст матери - она найдёт как распорядиться. Теперь-то она прекратит сетовать, что он, единственный мужчина в доме, мало зарабатывает. Надо сделать в квартире ремонт, трубы поменять в ванной. А мать отправить в хороший санаторий, к морю, или - в круиз по странам Европы, она давно мечтает побывать в Париже. А сестра школу заканчивает, надо бы её в Москву - пусть попробует поступить в МГУ или какой другой столичный вуз, там и перспектив побольше. И матери шубу хорошую купить, её старой шубе уже лет 15, как она говорила... А то, может, и на "материнку" новую для его старенького компа хватит...
- Лёнь!
Леонид обернулся. Сестрёнка собственной персоной! На её лице - лёгкий румянец от мороза.
- Алёнка! А ты чего здесь?
- У нас же художественная студия здесь, - напомнила она. - По выходным. Вот закончились занятия.
- Ты домой?
- Домой, - она тряхнула каштановой чёлкой.
- Беги обрадуй маму, - он приглушил голос. - Скажи, что я сейчас много денег принесу. - Ему пришло кое-что в голову. - Я чуть позже подойду.
- А сколько? - любопытно спросила она. Услышав ответ, изумлённо расширила глаза и приоткрыла рот для нового вопроса, но Леонид опередил её:
- В казино сыграл. Повезло мне.
- Ты? В казино?!
- Тише. Давай беги.
- А ты?
- Я в магазин зайду, чего-нибудь вкусное куплю - отпразднуем.
- Урраа!! - Алёнка подскочила к нему, чмокнула в щёку, похлопала в ладоши и поспешила к остановке. Оглянувшись, помахала варежкой и пропела: - Купи торт, а?
Леонид с улыбкой посмотрел вслед сестрёнке. Он был старше её на 16 лет, почти вдвое, и она в свои 15 по-прежнему казалась ему маленьким ребёнком. И он подозревал, что так будет всегда.
Неподалёку сверкал бегающими огнями супермаркет - туда Леонид и направил стопы. Заботливые хозяева гастронома покрыли ступеньки поверх снега красной ковровой дорожкой, которую было видно издалека.
На подходе к гастроному Леонид заметил сбоку спешащую фигуру в зелёной куртке лёгкого покроя. Он узнал Романа Никонова, коллегу из исторического отдела. Полгода назад вся женская часть института обсуждала романтическую любовь Романа и аспирантки Тони Потаповой; потом они поженились. У Леонида мелькнула мысль, что для мороза на Романе слишком лёгкая куртка. В это время Роман заметил его, подошёл и протянул ладонь для рукопожатия. Леонид отметил его необычно бледное лицо и синие пятна под воспалёнными глазами, словно тот не спал трое суток.
- Что у тебя случилось? - спросил Леонид без долгих предисловий, внимательно поглядев на него.
- Тоня в больнице, - глуховато проговорил Роман, на миг зажмурился, с силой провёл рукой по лицу.- Почка отказала. Срочно нужна операция. 26 тысяч долларов она стоит. - Он глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. - 6 тысяч я уже собрал. Вещи продал, одежду, технику... кое-что по мелочи. Кто-то в долг дал. Я б квартиру заложил, но квартира не моя... Надо ещё 20 тысяч долларов достать. Я уже весь город обошёл... со вчерашнего дня.
Ботинки Романа выглядели так, словно он обошёл вокруг города по меньшей мере раз пять.

- Двадцать тысяч долларов, говоришь, - Леонид полез за пазуху и вытащил свёрток. - На, бери.
- Что это?
- То, что ищёшь. 20 тысяч.
- Долларов? - Роман неверяще смотрел на пакет.
- Ну не тугриков же. Давай бери, долго я их держать буду?
Словно очнувшись, Роман схватил свёрток. Он воскресал на глазах.
- Ты на какое время даёшь? - спросил он.
- Я тебе отдаю их вообще. Забирай, - сказал Леонид.
- Как...
- Это не мои деньги. Не заработанные. Я в казино был и выиграл. Через игру ко мне пришли, а значит, не мои, случайные. С неба свалились.
Роман поглядел на него потрясённо, думал было что-то сказать, но не сказал и начал запихивать пакет за пазуху. Свёрток не влезал, и Леонид помог снять плакат, который был сверху. Завёрнутые в газету деньги поместились в карман Романа.
- Спасибо, - почти просипел он. - Я побегу...
- Ага, счастливо! - Леонид поискал, куда выкинуть плакат, но урн поблизости не оказалось, а мусорить не хотелось, и он сунул плакат в карман куртки - набредёт на урну, выкинет.
Роман оглянулся на бегу:
- Лёнь!.. Храни тебя Господь, Лёня! Ты человека спас... Нет, двух людей! И меня...
- Это Тоню храни господь, - отозвался Леонид, чуть не улыбнувшись наивности фразы. - Удачи!
"Храни господь..." Знает же Ромка, что Леонид - атеист. Впрочем, какая разница. Главное, чтобы Роман успел Тоне помочь.
Он по инерции поднялся по ступенькам, постоял перед автоматически открывшимися дверями уже не нужного магазина. И спустился обратно. Идти домой не хотелось. А надо. Как теперь сказать матери и сестре, особенно матери, что посуленных денег уже нет? На душе стало тягостно.
Как-как. Скажет как есть.
Дверь открыли сразу, как только он позвонил. Лицо матери выражало удивление, ожидание и радость. Появившаяся из комнаты сестра улыбалась.
Леонид, не дожидаясь вопросов, коротко развёл руками.
- У меня... нет этих денег, - сказал он.
- В каком смысле? - радость на лице матери начала таять.
- То есть как? - подняла брови Алёнка. - Ты же мне сам сказал...
- Сказал, - подтвердил Леонид. - Когда сказал - были. Сейчас нет.
- Тебя что, ограбили? - в голосе матери прорезалась тревога.
- Нет.
Леонид рассказал о ситуации с Романом.
Женщины промолчали. Леонид чувствовал, как сгущается молчание.
- Лёня, - нарушила мать напряжённую тишину.- Как же ты такую нелепость вытворил, а?
- Вот дурак-человек, - надула губы Алёнка.
Леонид покосился на неё. В другой ситуации он бы сурово нахмурился, и сестра просила бы прощения. Но дважды за день получить такой эпитет, причём второй раз от кого - от младшей сестры! Это было слишком.
- Да ведь и не в первый раз, - продолжала мать. - Но то были небольшие суммы. А сейчас!
- Мам... - Леонид чуть заметно поморщился. Прошёл в комнату, провожаемый взглядами.
- Лёня, - мать зашла в его комнату, и следом в дверь заглянула сестрёнка. - Ну как же ты отдал такую сумму малознакомому человеку? А если он не отдаст? Скажет - не брал...
- Мам, - мягко произнёс Леонид. - Я же говорю: у него жена в больнице, в реанимации, почка отказала. Срочно нужны были деньги на операцию...
- А ты при чём? - с упрёком перебила мать.
Леонид непонимающе посмотрел на неё.
- Пускай обращается в фонды, к миллионерам всяким, - говорила мать. - Но ты-то...
- Ты ж не спонсор, - встряла сестра.
- Цыц, - вполголоса сказал он ей.
- Какое цыц, - обиженно отозвалась Алёна. - Обещал торт и не принёс.
- Ты б хоть какие гарантии с него потребовал, - продолжала мать, - расписку...
- Какую расписку! Мам... Я подарил ему эти деньги.
Мать всплеснула руками.
- Я выиграл их в казино. Значит, они не мои. Ну, как бы я их нашёл, - попытался он объяснить.
- Что за чушь, - буркнула сестрёнка и на всякий случай скрылась за дверью.
- Ещё того не легче, - Мать опустилась в старое плюшевое кресло. - Подарил! Рятуйте, люди добрые.
Она замолчала, с горестным упрёком глядя на него. Леонид не выносил, когда мама так смотрела. Он начинал чувствовать вину... Наверно, он и вправду был виноват.
Он подошёл, сел рядом на тахту, обнял мать.
- Мам, не сердись. Ну, прости. Я заработаю деньги. Как раз шабашка наклёвывается...
Мать провела рукой по его волосам. Вздохнула.
- В двадцать лет ума нет - уж не будет, - печально констатировала она.
- Мне уже 31, - с улыбкой в голосе напомнил он.
- Вот и я о том же, - мать снова вздохнула. - А если он тебя обманул? Ну хорошо, не обманул, его в больнице обманули...
- Мам...
- Ну что "мам", - она помолчала. Слегка взъерошила ему волосы. - Горе луковое. Нам ли с нашим достатком деньги раздаривать, сам подумай? Может, попробуешь обратно деньги взять?..
- Нет, - тихо сказал он.
Оба замолчали.
- Мам, я заработаю. И шубу тебе... И это, санаторий...
- Женился бы ты, что ли, - задумчиво сменила мать тему. - И мне бы помощница была, Алёнка вечно где-то пропадает, и тебя бы, глядишь, на ум-разум наставила, зарабатывать научила бы. У меня вот не получается...
Леонид встал, подошёл к окну. Мать не впервые затевала этот разговор. Обычно он оборачивал всё шуткой, говорил, что рад бы жениться, да кандидатуры нет, всё не может найти такую хорошую, как его мама. Но сейчас на шутки не тянуло. Как будто мать не знает, что любую симпатичную мордашку Леонид замуж не позовёт. И потом... Прошло 12 лет - в принципе немного, - он помнит... Помнит. Мать-то, скорее всего, забыла.
- А если тебе монголоидные нравятся, узкоглазые девочки, - вдруг продолжала мать, - так можно к моей родне съездить... как деньги будут. В Хакасию.
Так...
Он передёрнул плечами, словно от холода, и вышел из комнаты. Попавшаяся в коридоре Алёнка молча посторонилась. Леонид вышел на балкон, закурил.
...Ему было 15, когда он увидел её впервые. Заметил задумчивую худенькую девочку с корейским разрезом глаз в коридоре школы; в глазах её он увидел звёзды. Спросил у одноклассников. Оказалось - новенькая в классе на год помладше. Валя Ким. Он долго придумывал, как познакомиться. Просто подойти было неловко, требовалась причина. Наконец удача улыбнулась ему. В школьной библиотеке он услышал, как она спросила у сотрудницы книгу, которой не оказалось в наличии, и предложил принести нужную книгу из дома. Звёздные глаза обратились на него... С того дня началась их дружба. Он встречал её после уроков, провожал до дома, они гуляли в парке, ходили в театр и кино, бывали друг у друга в гостях. Она была ему бесконечно интересна, и он чувствовал, что интересен ей. Они не целовались - коснуться её губ Леониду казалось почти святотатством, хотя порой он с внутренней неловкостью ловил себя на том, как его тянет притронуться к ней. Он знал, что большинство его одноклассников были по опыту знакомы не только с поцелуями, но и с чем-то посерьёзнее, однако он не интересовался чужими делами. Когда он видел Валю, сердце вздрагивало и радостно сжималось. Валин отец, пожилой профессор философии, родом из казахских корейцев, как однажды было упомянуто, называл Леонида - по-видимому, из-за его пшеничных волос и такого же цвета пробивающейся бородки, спокойных синих глаз, большого роста и крепкого телосложения - русским богатырём и как-то выразился, что когда Валя с Леонидом, он не боится за дочь - за таким парнем она как за каменной стеной. Леониду приятно было это слышать - он уродился в отца, настоящего сибиряка, работавшего в пожарной службе, в отличие от сестрёнки, пошедшей в мать и в её хакасскую родню, - хотя он понимал, что для соответствия понятию 'богатырь' ему не хватает габаритов. Мама у Вали вела свой род с Владимирской губернии... В то время Леонид писал стихи, хотя никому их не показывал. Появление в его жизни Вали способствовало появлению в его литературных опытах лирической темы - стихов о любви, к которой он прежде относился с насмешкой.

Дружба их продолжалась и после школы, когда Леонид и Валя поступили в вузы - он на филологический, она на медицинский... А потом, в день его рождения, когда ему исполнилось 19, отец, обещавший прийти с работы пораньше, выехал с расчётом на срочный вызов - горел интернат для глухих детей - и, спасая малышей с 3-го этажа, погиб. Похороны отца, хотя помогли отцовские коллеги, легли на плечи Леонида - мать была вынуждена сидеть дома с приболевшей маленькой Алёнкой. Пришлось ему и успокаивать мать... Потом Валя обнимала его, молчащего, и говорила что-то, но больше молчала, и от того, что она была рядом, ему становилось легче. Тогда они впервые поцеловались. И Леонид понял окончательно - то, что знал и прежде, - что она нужна ему. Их отношения перешли в иное русло, перестав быть просто дружбой... А через полгода - нужно было выдержать траур - он ожидал её на проспекте с цветами, собираясь сделать ей предложение. У неё была практика в больнице, и скоро Валя должна была освободиться. Леонид был готов взять академический отпуск и даже вовсе уйти из института, чтобы устроиться на работу; зарабатывать и содержать семью должен мужчина, так всегда говорил отец, а женщина - как хочет... Валя не пришла. Он ждал два часа. Затем бросился в медицинский - иногда студентов собирали после практики. Там и узнал... Машину "скорой помощи", в которой больного сопровождали в больницу врач и практикантки-отличницы - Валя и её однокурсница, - смял КАМАЗ. Не выжил никто... Леонид смутно помнил, как поехал к ней домой. В квартире оказалось много народа - прибывали родные из пригорода. Пожилой профессор плакал; подержав Леонида за руку, он немного успокоился. Валина мама держалась лучше мужа и даже утешала двух заплаканных и испуганных младших Валиных сестрёнок. Валю ещё не привезли. Случилось так, что Леонида срочно вызвала мать - Алёнка снова болела, и серьёзно, - и он так и не увидел Вали и не участвовал в похоронах. И потом Леонид ни разу не был на её могиле. Для него Валя была жива. А иначе... иначе и жить незачем. С того дня стихи перестали приходить к нему.
За эти годы Леонид пять или шесть раз замечал на улицах девушек, похожих на Валю, и в каждом случае горячий поток подкатывал к сердцу - и нехотя отступал: то была не Валя. Обожжённое сердце ныло ещё с полчаса после каждой такой встречи.
...Воспоминания... 12 лет - это совсем недавно...
Его потянуло на улицу.
Снег скрипел под ногами, истоптанный за день тысячами сапог и всё же не потерявший белизну. Сутки клонились к вечеру, город постепенно зажигал окна и витрины. Люди возвращались по домам.
Леонид брёл по веренице дворов и улиц под облепленными снегом ветвями клёнов, каштанов и тополей и на людей не смотрел. И направлявшегося в его сторону чернявого милиционера он не замечал до тех пор, пока тот не остановился перед ним.
- Старший лейтенант Гамид Батыров, - с лёгким кавказским акцентом представился милиционер, притронувшись к шапке. - Леонид Алексеев?
- Да, - Леонид остановился.
- Вы знакомы с Василием Смолиным?
- Знаком.
- Вам известно, что его сегодня избили и ограбили у ворот его дома?
- Нет, неизвестно, - Леонид нахмурился.
- Вы были сегодня утром с ним в казино. Так?
- Был. Он пригласил меня сыграть вместе. Но я скоро ушёл. А он остался.
- Когда вы вышли из казино, сразу направились домой?
- Да.
- Вас кто-нибудь видел?
- Я не прятался вообще-то. Все видели.
- Я имею в виду - люди, которые могут подтвердить, что вы пошли домой и никуда более.
- Сестрёнку я встретил. Она поехала домой, а я пошёл пешком.
- Почему вы не поехали с ней?
- Прогуляться хотел.
Леонид всё больше недоумевал этой череде вопросов.
- Смолин сказал, что дал вам 20 тысяч долларов. Это пятая часть выигрыша на тот момент. Деньги у вас?
- Нет.
- А где они?
- Потратил.
- Быстро, - заметил лейтенант. - Вам придётся пройти со мной в отделение и написать всё, что происходило с вами сегодня с утра, с указанием точного времени.
- Зачем?
- Проводится поиск тех, кто избил Смолина и ограбил. Забрали 300 тысяч баксов, - милиционер испытывающе посмотрел на Леонида.
- 300 тысяч?! - Леонид присвистнул. - Ого... Ну а я здесь при чём?
- Проверяются все присутствовавшие в казино. Пройдёмте, - лейтенант приглашающе указал в обратную от проспекта сторону.
Леонид пожал плечами:
- Ну пошли.
Солнце склонилось к горизонту - его уже не было заметно за домами. Темнело. Наступала одна из долгих декабрьских ночей - холодная и бесстрастная, разрисовывающая окна узорами из тропических цветов. Небо затянули облака. Посыпался мелкий снег.
- Как он, Вася-то? - спросил Леонид, шагая рядом с лейтенантом.
- Нормально. Первую помощь оказали. Его по голове сзади ударили, он сознание потерял на какое-то время и не видел, кто его бил и кто деньги забрал. Лёгкое сотрясение мозга, от госпитализации отказался.
- Понятно, - кивнул Леонид. - Мужик. Я бы тоже у докторов валяться не стал.
- Это точно, - лейтенант покосился на него.
Леонид по пути заметил урну и, вспомнив о плакате, вытащил его из кармана, чтобы выбросить.
- Это что? - полюбопытствовал милиционер.
- Жириновский, - Леонид развернул плакат и продемонстрировал.
- А, это в него деньги были завёрнуты? Из казино? - проявил лейтенант осведомлённость.
- Ага.
- Дай-ка, - неожиданно перешёл он на "ты".
Леонид отдал ему плакат.
- Жирик, - хмыкнул милиционер Гамид совсем не по-уставному, обозрев изображение. - Всякий раз, как его вижу, вспоминаю случай с моим дядей, - вдруг доверительно сообщил он. - Он в Москве на рынке коврами торгует. Я ему помогал одно время, пока двоюродный брат сюда не позвал. А брат здесь в МВД на хорошей должности. Через него устроился в милицию. Причём взяли меня несмотря на то, что у меня сердце больное. Спасибо брату. Да приступы сердечные редко бывают, и у меня на такой случай лекарство имеется... о, кстати, купить надо, закончилось, - сейчас аптека должна быть по пути...
Леонид молчал. Он уже привык, что полузнакомые, а то и вовсе незнакомые, самые неожиданные люди начинали изливаться ему, рассказывая о своих проблемах, поднимая всю подноготную своей жизни, и посвящали Леонида в такие тайны, которые не доверишь ни адвокату, ни духовнику. Такое бывало очень часто, и каждый раз Леонид слегка изумлялся, хотя, конечно, ни единым мускулом на лице не показывал удивления. Сам он не изливался никогда и никому.
- ...Ах да, про дядю-то. Заказал ему богатый клиент ковёр. Большой, красивый. Его надо было взять со склада и нести метров 500 через улицу туда, где ждал клиент. Дядя взял и понёс. И видит: на улице толпа, в середине - сцена деревянная, и с неё Жириновский речь толкает. Жирик же где встанет - там у него и митинг. Дядя остановился послушать, и насколько же всё правильно говорит оратор! Власть обокрала народ, который всё больше нищает, бюджетники сидят на голодном пайке, малый бизнес зажимают!.. Всё, что дядя думал, - это всё Жириновский и высказал. И так сказанное дяде в душу запало, что он решил подарить Жирику ковёр! Представляешь? Забыл про клиента! Пробрался сзади к помосту, там телохранители спрашивают: ты, мол, куда? Он объяснил, что хочет ковёр подарить от души - до того ему понравились речи депутата. Ему говорят: подожди, мол, сейчас речь закончит, и подаришь... Стоит он с ковром сзади Жириновского, шагов за пять, ждёт. И тут Жирик начинает: эти кавказцы понаехали тут, такие-растакие, житья от них нет исконному- посконному населению - русскому народу... Дядя: ах ты ж!.. Развернулся с ковром - и прочь оттуда. Во какое влияние слово-то имеет!
- А Жирик не видел, что ему ковёр собираются дарить? - поинтересовался Леонид.
- Не-а. Он спиной стоял. Потом дядя мне сказал: слава Аллаху, что так вышло, а то - ты подумай, чуть ковра не лишился! По своей глупости.
- Доверчивости, - слегка усмехнулся Леонид. - Кто ж политикам верит? Они ж...

Громкий и отчаянный женский крик пронзил вечернюю мглу и оборвал его на полуслове. Леонид бросился в тёмную арку, откуда донёсся призыв о помощи.
Под аркой было темно, слышалась какая-то возня. Выхватив из кармана светодиодный фонарь-брелок, Леонид полоснул по сторонам лучом: у стены притаились три мужские фигуры, державшие женщину. Она дёрнулась и снова придушенно вскрикнула. Леонид метнулся к ним. Драться он не умел, но на силу не жаловался. Не вступая в переговоры, он молча ударил - выбросил кулак в направлении головы одного из нападавших. Тот рухнул. Второй развернулся и нанёс Леониду удар ногой в живот. Леонид предполагал этот удар и устоял, схватил второго в охапку и швырнул через голову. Освободившаяся женщина бросилась бежать, Леонид услышал неподалёку окрик: "Стоять, милиция!", узнал голос лейтенанта Гамида - и одновременно острая боль ужалила его в спину, заставив выгнуться, и снова, повыше и сбоку, ударило лезвие. Леонид, стиснув зубы, крутанулся в падении, выбросил пятерню, поймал ускользающую руку с ножом и сжал. Получил удар в лицо и коленом в живот, но руки не разжал - нож звякнул о мёрзлый асфальт, а нападавший взвыл, переходя на истошный визг:
Леонид сломал ему руку.
Леонид опустился на колени, борясь с собой, чтоб не упасть. Рядом рухнул, прекратив визг, ударивший его ножом. Над ним стоял милиционер Гамид, сжимая пистолет - он явно огрел бандита "макаром" по голове.
- Ты как? Эй, - лейтенант пригляделся к Леониду. - Ох блин...
- Нормально... - разлепил губы Леонид, и изо рта немедленно потекло по подбородку что-то густое и солёное. Предположив, что кровь, Леонид посмотрел вниз, на снег, но ничего не увидел: то ли в глазах потемнело, то ли наконец наступила ночь. Как сквозь вату он услыхал, как Гамид вызывает по рации наряд:
- ...да, трое. Арка между дворами, улицы Лесная и Тимирязева, возле обувного. Да. Одного я оглушил, а двоих - э... мой приятель. А? Минут через пять? Давай, жду.
Леонид пошарил рукой, сгрёб у стены снег и провёл по лицу, чтобы стереть кровь, - разбитый нос и губы обожгло болью и холодом. Но не лицо было главным... Сжав зубы. Леонид попытался подняться, опираясь кулаком в землю, - не вышло. Острая боль в спине и в боку тянула упасть и замереть, сознание мутилось. Промокшая рубаха прилипла к телу.
- Ну ты камикадзе, - заметил Гамид, рассматривая его в свете зажигалки. - Каскадёр, блин. Да... Хорошо тебе досталось. Ты, эта... Кровищи-то. Слышь, тут больница через два квартала. Сможешь дойти?
- А?.. Что?.. - Леонид медленно приподнял голову.
- Говорю, дойдёшь до больницы? Я тебя тащить не собираюсь. Мне этих надо стеречь.
- Дойду, - хрипло выдохнул Леонид.
"Я всё равно встану, - услышал он внутри собственный, одновременно знакомый и незнакомый повелительный голос. - Я встану! И пойду".
Цепляясь за обледенелые стены арочного туннеля, он кое-как поднялся. Шаг. Другой. Третий...
- Эй, - окликнул его лейтенант. И пошёл рядом, приноравливаясь к медленному, качающемуся шагу Леонида. - Ладно уж, так и быть. Провожу тебя до больницы. Слышь, безумный, ты где трудишься, в МЧС? Спасатель, что ли?
Леонид ответил не сразу. Надо было беречь дыхание.
- НИИ... Филолог...
- Вах! И я филолог по первому образованию. Но на этом бабки не заработаешь. Филфак закончил - и к дяде в помощники, ковры продавать... ну, я рассказывал. До сих пор помню экзамен по древнерусскому - я на него после тренировок пошёл, борьбой занимался. Прибежал я на экзамен, едва успел спортивки переодеть, и мне дают переводить письмо Ивана Грозного князю Курбскому. Там - помнишь? - Грозный вначале уговаривает Курбского вернуться, мол, мы так дружили, возвращайся, друже, рад буду, а потом впадает в злость, теряет контроль и начинает прямо противоположное: ну я ж тебя, такая ты, мол, сука, только попадись мне... А последняя фраза в письме - "Имя твое паче кала смердяе". Я всё перевёл, а слова "паче кала" - никак не могу понять. Я ж после тренировок, мыслями ещё там - и не врубился. Говорю: ну "смердяе" - понятно, а что такое "паче кала"? Однокурсники смеются, а экзаменаторша покраснела и сердито мне: что вы придуриваетесь, клоунаду разводите?! Она решила, что я на публику работаю. А я реально не понял, что это значит...
До Леонида смутно доходила эта история - всё его внимание было поглощено тем, чтобы сделать следующий шаг и не свалиться. Он чувствовал, как набряк свитер, невозбранно впитывая кровь сквозь рубаху. Его начал доставать холод. Надо бы двигаться скорее, но сил нет. Поблизости не было заметно людей. Он не считал шагов - на счёт нужны были силы и внимание... В какой-то момент уловив, что лейтенант замолчал, Леонид осторожно набрал воздуху, чтобы задать вопрос, - пусть лучше говорит:
- Ну и... какая... оценка на... экзамене была?
Молчание.
Ощутив рядом пустоту, Леонид счёл, что его непрошенный сопровождающий решил-таки его оставить. Ему было всё равно, но он зачем-то повернул голову, чтобы убедиться.
Милиционер, прижав к груди согнутую в локте левую руку, оседал на землю с приоткрытым ртом, словно тщетно пытался вздохнуть. Правая его рука тряско шарила по карману. На лице его Леониду померещилась гримаса боли.
- Лекар... ство... - сдавленно прохрипел Гамид, - не... купил...
Пока Леонид смотрел, лейтенант как-то неловко дёрнулся, завалился набок и остался лежать. С его головы упала шапка и откатилась в сторону, во тьму.
Леонид медленно, шаг за шагом вернулся к нему - благо, успел ушагать недалеко. Наверно, разумнее было бы суметь добраться до больницы и сказать, что там-то лежит милиционер, у которого больное сердце, - не успеет он замёрзнуть, когда за ним прибегут. Наверное... Эта мысль мелькнула в голове Леонида - и сгинула.
Он позвал лейтенанта по имени - ответа не было. Было ясно, что сам он не встанет. Долгие две секунды Леонид пытался найти выход из неразрешимой проблемы: если он присядет на корточки или просто сядет, чтобы перекинуть руку милиционера себе на плечи и поднять его, то сам уже не встанет. Да и не сможет он тащить человека, если себя еле передвигает. Однако пора было действовать.
Зарывшись коленями в снег, Леонид попытался было привести Гамида в чувство, но понял, что бесполезно. Скрипнув зубами, он перекинул руку горе-провожатого на свои плечи. Вцепился плохо гнущимися пальцами правой руки ему в пояс. Так. Теперь надо встать. И он встанет. Голова лейтенанта качнулась, он чуть не выскользнул из рук Леонида. Леонид поправил его руку на своём плече и тихо, ровно выругался - на эмоции нужны были силы, а их следовало беречь.
Надо встать.
Надо...
Не выпуская лейтенанта, Леонид почти рывком поднялся на ноги - и не сдержал короткий стон: в бок и спину воткнули по раскалённому вертелу. Невероятным усилием удержавшись на ногах, он сделал шаг. Ноги милиционера безвольно волочились по земле.
Шаг.
Ещё.
И ещё шаг...
- Пьянь поганая! - коснулось сознания, вломилось на миг, но осталось извне: кто-то торопливо обогнул их, прошёл мимо, волоча две полные оклумки, тускло и сыто отсвечивающие в темноте.
И снова шаг...
Да ведь он идёт!
Но - не отвлекаться. Каждый сантиметр надо брать с боем. Уже два сантиметра преодолено. Три...
Большое здание с окнами. Прямо впереди. Что там на вывеске... "Городская больница ? 2".
Ну вот... Дошли.
Леонид не заметил под сугробом ступенек. Оступившись, он упал лицом в снег.

- ...Иглодержатель, Нина Васильевна. Кетгут. Продолжить переливание крови...
- Родные его извещены, Лариса?
- Да, едут сюда. Им позвонили по номерам в его мобильнике...
- ...Сам сюда дошёл. Удивительно. Да ещё и помог кому-то дойти.
- Не помог, а принёс. Милиционера, с Кавказа парень. У того приступ... Порок сердца.
- Жаль будет, Виктор Сергеич, если... Такой красивый.
- Красивый, некрасивый - не знаю, а то, что дурак, - несомненно. Сам ранен, печень задета, а он таскать кого-то взялся. А тот где?
- В интенсивной терапии. Под капельницей... Владимир Моисеич за него взялся.
- Странно, как его вообще в милицию взяли. Развалили страну, черти, никакого контроля за здоровьем...
- Виктор... Виктор Сергеич, фибрилляция желудочков сердца!..
- Начинаем дефибрилляцию сердца!
- Асистолия!..

Леонид поднимался в широком потоке белого света, которому не было предела. Поднимался к небу... Земля оставалась внизу и всё продолжала отдаляться; операционный стол, врачи, лекарства - всё это было аморфно, ненужно и неважно. Впереди ждали полёт и радость!
Всё выше поднимался он. Выше - яркий свет, но он не слепил глаза.
Из света навстречу ему выступила женская фигура. Белое платье, а за спиной - широкие полупрозрачные крылья. Её лицо он узнал бы из тысяч.
- Здравствуй, Валенька!
- Лёня.
Эта её улыбка жила в нём 12 лет.
Леонид улыбнулся ей - легко и радостно. И стал приближаться к ней. А шёл он или летел - не всё ли равно.
- У тебя тоже будут крылья для полёта, - произнесла Валя. В её глазах мерцали звёзды.
Теперь сердце Леонида не сжималось от тревожной боли и не подпрыгивало от сладкого и мучительного восторга, а радовалось. Радовалось свету, гармонии, чистоте... Он и без её слов знал, что у него будут крылья. И не было удивления...
- Я рад, что ты меня встретила, - сказал он, и оба улыбнулись: это было понятно без слов. И - какое смешное слово "встретила". Встречают - там, внизу, на земле, и провожают, а здесь - видят и ведают.
Свет окутывал их, он был вокруг - и бесконечно дальше; везде. Здесь так легко было забывать обо всём, что связано с землёй, с тягостностью и тяжестью пребывания там. Свет, спокойствие и радость - вот что впереди!
- Пойдём, - серебряным колокольчиком прозвучал Валин голос. - Только вначале оглянись. Каждый из нас, уходя в Свет, бросает последний взгляд вниз, на землю.
Леонид оглянулся. Земля словно придвинулась, а слух и зрение обострились...
- Лёнечка-а-а!!! Лё-ня-а! Сынок!.. - мать, захлёбываясь в рыданиях, то обнимала его ноги, то бросалась целовать неподвижное лицо - и всё пыталась в безнадёжном ужасе заслонить от чего-то его, лежащего на каталке, уже отключённого от всех аппаратов. Две медсестры пытались успокоить её, напоить водой, поддержать под руки, но безуспешно: мать не давалась. - Лёня... Господи! Помогите! Сделайте что- нибудь!.. Нет! Не-ет!! Лёнечка-а!!..
Происходило это в небольшой комнате без мебели. У двери топтался врач - не тот, что оперировал; ему было неловко, и он явно находился в затруднении, как повлиять на обезумевшую от горя женщину.
По другую сторону от каталки стояла Алёнка. Она не кричала и не плакала. То и дело испуганно взглядывала на мать и переводила ставшие огромными глаза на его лицо. Она не верила. Не могла себе представить, чтобы её брат, сильный, умный, такой большой, который её всегда защищал и которого она любит, может вдруг умереть. Этого просто не может быть. Это невозможно...
Алёнка прикасалась к руке брата, свесившейся с каталки, и слегка теребила её, словно робко силясь разбудить. Белые губы негромко и настойчиво повторяли:
- Лёня! Лёнь. Лёня... Лё-ня...

Леонид смотрел вниз - на мать, сестрёнку... и понимал, что уйти не сможет. В памяти высветилось сказанное отцом, когда они сидели вдвоём на кухне, пили чай и вели, по обыкновению, один из долгих ночных разговоров. "Женщин не бросают". Отец бы и сам не бросил, выжил бы, если бы тело его было пригодно для возвращения. Да и не бросил он женщин - оставил на него, Леонида...
Леонид медленно повернулся к Вале.
- Валенька. Я не могу уйти, - проговорил он. - Мне надо вернуться. Ну как они без меня...
Брови Вали изумлённо приподнялись. На её лице не было печали или обиды - только удивление.
- Да, ты ещё можешь вернуться. Тело сохранно. Но - это будет больно, Лёня. Возвращение болезненно.
- Да, - отозвался Леонид. - Знаю. Я не могу... бросить их.
Свет вокруг слегка изменил оттенок, словно кто-то большой и незримый возле них вздохнул и покачал головой.
"Неразумен ты, человече", - явственно услышал Леонид голос, похожий на мужской, и пространство трепыхнулось, словно от движения огромного крыла.
- Хорошо, - улыбнулась Валя спокойно и радостно. - Я подожду тебя. Когда придёшь - я снова буду здесь.
- Спасибо тебе, - Леонид улыбнулся в ответ. - Прости, что... ждать ещё приходится.
- Здесь не существует времени. И ожидание незаметно.
Валя стала отдаляться от него - или это он начал спускаться вниз, к земле... Он не сводил глаз с любимой.
"Спасибо, Валя", - сказал он мысленно. И понял, что она услышала. - Я попрошу для тебя тёплую зиму, - ласково сказала она.

...Взгляд Алёны коснулся лица брата, и она замерла, заметив дрогнувшие ресницы. Взглянула на его грудь - та едва заметно приподнималась в такт дыханию.
- Он жив, - тихо проговорила девушка. И закричала едва ли не громче, чем только что кричала мать:
- Лёня жив, мама!!!
Бросившись к двери, она за руку потащила выходившего врача обратно к каталке...

...Леонид стоял у окна своей комнаты и смотрел на улицу. Удивительное тепло пришло в город с того дня, как он очнулся в больнице и стал приходить в себя. Снег растаял почти весь, и только в тенистых уголках ещё оставались рыхлые буро-серые островки да упорствовали толстые сосульки, грозящие прохожим с крыш. В тепле прошли Рождество и Новый год, за два дня до которого его выписали - по его настоянию. Леонид не любил валяться по больницам. Подлатали - и ладно, дальше он уже оклемается в своей берлоге.
За окном воробьи купались в луже. Хорошая примета - к теплу... Леонид невольно улыбался, наблюдая за ними. Серые комочки окунались в воду, и Леонид посмеивался, глядя, как они встряхивали пёрышками. Надо будет вынести им семечек. Чёрный ворон опустился на голую ветвь американского клёна, деловито каркнул - и принялся чиститься, встряхивая опереньем, словно шерстяным лоскутным одеялом. Он причёсывал своё чёрное одеяние клювом, наконец почесал лапой голову совсем по-собачьи, и Леонид усмехнулся - настолько это выглядело забавно.
И тут... к нему стали приходить строки. Строки слагались в стихи... Леонид прислушивался к ним и уже понимал, о чём будет стихотворение - о тёплой зиме.
- Сыночек, - в комнату заглянула мать. - Ты бы полежал. Не вскакивал бы раньше времени, выздороветь надо.
Она смотрела на него с заботливой тревогой.
Леонид, предполагавший услышать ворчание матери по поводу того, что он праздно созерцает воробьёв и считает ворон, успокаивающе улыбнулся: ничего, мол.
- Может, чаю хочешь? - спросила мать.
- Можно.
Мать вышла, и в комнату заглянула Алёнка.
- Лёнь, - конспиративно обратилась она к нему. Помолчала, преодолевая неловкость. - А ты видел трубу?
- Какую трубу?
- Ну, это... Говорят, те, у кого... кто клиническую пережили, летели через тёмную трубу, а впереди был свет...
- Не было никакой трубы, - Леонид едва ощутимо взъерошил сестрёнке волосы. - Только не труба, а туннель. А свет в конце туннеля - это паровоз навстречу.
Алёнка фыркнула:
- Этот анекдот с бородой!
Звонок мобильного отвлёк Леонида. Звонил давний товарищ Михаил Кориков. Он сообщил, что на следующих выходных должен состояться семинар политических исследований, и он, Миша, приглашает Леонида, зная его интеллектуальный потенциал, принять участие в этом мероприятии. Вероятно, ожидая, что Леонид откажется, он посулил возможность финансовых грантов. Леонид знал Мишку как человека, слов на ветер не бросающего. Миша и ранее рассказывал ему об этих семинарах, намекая на то, что неплохо бы Леониду проявить к ним внимание: хоть дело и не совсем по его профилю - а точнее, "совсем не", - но перспективное и интересное.
Леонид секунды три раздумывал, ощущая пробудившийся интерес. Хм, а почему бы и нет? Он дал Мише согласие и попросил прислать на е-мейл анкету-заявку участника. Положив трубку, он поразмыслил, что может дать этот семинар и способен ли он принести ему какие-нибудь перемены. Филология ныне не в чести, так почему бы не попробовать заняться политологией? Он мысленно хмыкнул. М-да. Гранты... Там видно будет.
Услышав голос матери, он пошёл на кухню пить чай.

3. #4: Местные Зомби (58). Неолитическая Венера

Сколько себя помнила, Нюська Саломатина всегда была круглой дурой.

Самое первое ее воспоминание - и то на эту тему.
Лежит она в кроватке - польская такая кроватка, деревянная, с бортиками и спинками, собранными из цилиндрических деревянных палочек. Если крепко взяться рукой и покрутить - замечательно скрипят. Лучше любой погремушки!
И тут появляется над ней - серьезное большое гладко выбритое лицо деда, с густыми черными бровями, крупным носом и живыми карими глазами. Он смотрит брезгливо. Потом в поле зрения появляется еще одно лицо - женское, нежное, смуглое - мамино. Скульптурной лепки, чуть скуластое, светлоглазое, высоколобое, обрамленное темно-медными локонами, робко глядящее не на дочку, а на свекра.
- Нина! - говорит тот раздраженно. Я всегда был против вашего брака с моим сыном, и вы прекрасно знаете, почему. Вы милая провинциалочка, но неужели не ясно, что совершенно нам не ровня?
Даже удивительно, какое упорное нежелание понимать очевидное. Но я все же терпел, и надеялся, вы хотя бы сумеете родить мне внука. А это, простите, что? Чучелко белобрысое, девка, дура! На кой она нам - в семье потомственных военных и инженеров? На что она годится? Тьфу. Хоть готовить ее потом научите, что ли!
Нюська, конечно, в тот момент ничего не осознала, только агукнула в ответ. Но почему-то навсегда запомнились, словно впечатанные ей в мозг, и эти, тогда непонятные, с силой произнесенные густым баритоном, слова, и отвращение на мужском лице, и мамин плохо скрытый испуг.
Дед протянул свою огромную руку и легко оторвал ручонку младенца от деревяшки.
- Еще раз услышу скрип - пришибу пащенку, - заключил он, и ушел.
Нюська тогда не заплакала. И не взяла протянутой матерью погремушки. Она принялась перебирать и скручивать край одеяла. Тихое, никому не мешающее занятие.

Так она и росла. Неслышно, незаметно, стараясь лишний раз никому не попадаться на глаза. Таскала книжки из шкафа - Бог весть, как и когда она научилась читать, никто этим специально не занимался - и изучала их, спрятавшись под круглый обеденный стол. Там было тихо и спокойно: толстые лаковые ножки внизу соединялись крестовиной, на которой было очень удобно сидеть, а тяжелая желтая бархатная скатерть надежно защищала Нюськино убежище от глаз взрослых. Когда ее искали, что, впрочем, случалось очень редко, ей было достаточно поджать ноги, чтобы остаться незамеченной.
Считалось, что за "генеральской внучкой" присматривает няня Авдотья, седая круглолицая старушонка из соседнего подъезда, запросившая за услуги дешевле всех. Родители и дед с бабушкой отправлялись на работу около шести. Няня являлась за несколько минут до их ухода и практически сразу отправлялась пить чай. Конечно, имелось в виду, что она разбудит ребенка и накормит его тоже. Но, логично рассудив, что без девчонки куда способнее проверять содержимое буфета и холодильника хозяев, та ничего подобного не предпринимала.
Она просто закрывалась в дедовой комнате и гоняла чаи с пирогами и пряниками часа два, предоставив дитя собственной судьбе. Гремела посудой, включала радиолу, порой и что-то шила на бабушкином "Зингере". Стучаться, просить хлеба или хоть чего-нибудь было бессмысленно: даже такая дура, как Нюська, поняла это довольно быстро.
Впрочем, есть ей особо никогда и не хотелось.
Она вставала сама, старательно заправляла постель (тут никак нельзя было дать слабину, рука у деда была тяжелая) и лезла в шкаф за очередной книгой.
Обедать, все же, нянька давала. Правда, борщ, или куриный суп с клецками - это она частью съедала сама, а остатки сливала в судок и уносила, заперев Нюську в квартире - ненадолго, минут на двадцать. Но и девчонка получала, наконец, горбушку, пару картофелин и чай. Иногда даже с сахаром.
Обо всем этом Нюся взрослым не рассказывала. То есть, однажды, когда бабушка и дед вернулись домой пораньше, Нюся сунулась было - попросить булочку с изюмом, такие продавались по гривеннику в соседнем хлебном. Но напрасно:
- Вот еще! - услышала она, - ты же только что обедала! Глядеть ведь не на что, тощая, как сушеная вобла, а ест - не остановишь! Нюська, конечно, тут же замкнулась.
- Ишь, неприветливая! Набычишься и молчишь. Нешто, думаешь, такие деточки, хоть кому, к сердцу придутся? - укорила бабушка, - эх, Нюська, дура ты, дура, ведь ласковое-то теля - двух маток сосет!

Ну, собственно, так оно и шло, дальше-то.
Годы летели, а Нюська, потом, Анька, потом Анна - так все и пыталась кому-то, а скорее всего, себе самой, доказать, что вовсе не так уж безнадежна... Без особого, впрочем, успеха. Она хорошо училась. Но зато совсем обычного, простого - дружбы с ребятами у нее как-то не получалось. Серьезная чересчур была, что ли? Думала много. Или слишком молчалива и привержена своим внутренним правилам? Не ладилось у нее с коллективом, короче, - за исключением, разве что, соседа по парте. Звали его Митей, был он такой же худенький и невысокий, как и Нюся, разве что чернявый, вроде цыганенка. Угодили они за первую парту. Аккурат к учительскому столу. Митя был всегда очень подтянут и начищен внешне, в этом плане Нюся ему в подметки не годилась: у нее вечно то коса распустится, то ручка потечет, то оторвется что-нибудь... и не из ловких. Но они как-то очень быстро поладили. Стали вроде брата и сестры. Черный и рыжая. Причем, хотя учеба шла у них по-разному, в жизни-то куда умнее был Митя. Без него Аня в школе, наверно, просто пропала бы. Ну, талант был у человека оказываться в неподходящих местах в не подходящее время. И вечно ей за всех доставалось отдуваться. Стекло ли разбито, установка ли из физического кабинета сломана, или раковина засорилась - вечно ее вина, хотя она - ни сном, ни духом.
Ей бы, дуре, чуть поведение изменить: улыбаться, что ли, почаще, глазки, может, научиться строить мальчикам, или подружек каких- никаких найти. А она... она все молчком да бочком. Дикарка.
Конечно, Нюсю считали бы задавакой - городок небольшой, кто какого роду-племени - все, конечно, были в курсе. Да уж больно неважно она была одета, и глаза голодноваты. Так что хоть в этом Аньке повезло. Мало у кого язык поворачивался попрекнуть ее непростой семейкой. А если что - Митя быстро объяснял обидчику, что к чему.

В институте Анна тоже не поумнела. Девушки искали и находили парней, влюблялись, сходились и расставались - жизнь кипела ключом! А эта - сидела и училась, училась... ну, такая, видать, уродилась, что возьмешь. Даже из общежития вылетела по-глупому.
В первый день весны какой-то шутник с верхнего этажа окатил ее с ног до головы водой из тазика. Наверное, это должно было быть весело. Солнышко, брызги! Но тут в комнату как раз вошла комиссия студсовета. Анна стояла у окна в большой луже, и с ее рыжеватых волос и пестрого ситцевого халата вода стекала на паркет, который вспучивался прямо на глазах.
- Кто? - только и спросил председатель.
- Сама... - обреченно выдохнула Нюська.
На следующий день она уже ездила в институт из дома, два часа в один конец. Слава Богу, ее хоть обратно пустили. Правда, что ей пришлось выслушать от любящих родичей - лучше даже не пересказывать. Слово 'дура' было еще самым мягким. Да она и не спорила: что тут спорить, когда вполне согласна...
Никто, конечно, не сознался, да она и не рассчитывала. И вообще, сколько не подгребали всякие любопытствующие - помалкивала или сухо отвечала, что в деканате, мол, все знают - и их версия ничем не хуже любой другой. Вообще-то, Анна, наверное, была занудой. Она сторонилась людей, и их это, надо признать, ничуть не огорчало. Все равно никогда ничего не расскажет, компанию не поддержит. Самое забавное, что глаз-то на нее клали - и не раз. Все больше новенькие или с других факультетов. И что находили? Тощая, волосы прибраны кое-как, одета не лучше. Глазищи дикие, странного коричнево- зеленого колера, длинноносая, слишком полные, чуть ли не по- африкански, губы, не совсем симметричные брови. Грудь, правда - это да. Зато задницы, считай, вообще нет. Ноги в икрах полноваты - но прямые, тут ничего не скажешь. И ручки изящные, с узким запястьем и длинными пальцами. Что на самом деле было вполне нормально: скрипачка, - о чем в институте тоже никто слыхом не слыхал. Анна, впрочем, любых интересующихся быстро отшивала. Не грубо. Не обидно даже. Просто чуть отстранялась, незаметно отдалялась, неожиданно оказывалась чрезвычайно занята, и была вынуждена передать билет в кино кому-то из сокурсниц, а в кафе не удавалось доехать из-за сломанного каблука. Так что, когда на последнем курсе все начали играть свадьбы, Анна даже не была ничьей невестой.
Злые языки утверждали, что она ждет, якобы, из армии какого-то Дмитрия. Но это уж вряд ли: ее оставляли на кафедре, ей диссер светил, за ней доценты бегали... любая курица с двадцатью граммами мозга - и та бы сообразила, какой стороны улицы следует держаться... какой еще там солдатик... Да и она - в ответ на прямой вопрос одной из блондинисто-лучезарных аспиранток - только бровь подняла, и поинтересовалась "откуда, мол, дровишки?". Так что та вдруг на какой- то миг даже усомнилась: а кто тут дура-то?
Но конечно, это была неверно поставленная проблема: Анна, кто же еще! Из армии-то Митя - не вернулся, а прислал письмо, что, мол, остается на сверхсрочную, и, кстати, приглашал Нюську, "своего лучшего друга", на свадьбу. Она съездила. И впредь отправляла в дальний гарнизон по открытке к каждому празднику.

Ладно. Шатко ли, валко, ли, а прокатилось двадцать лет жизни. Забавных и не слишком, редко - горячих, чаще - холодных. Одиноких, посвященных науке, приборам, узумбарским фиалкам на окне темноватой "однушки", и кошкам. Почему-то по преимуществу черным. Так получалось: обычно их никто не хотел брать, и Анне становилось жалко - еще совсем маленьких и неловких, но уже невесть за что нелюбимых.
Анна Саломатина заканчивала докторскую. Что-то такое, с переменными магнитными полями большой силы. Можно сказать, дневала и ночевала в лаборатории. Практически жила. Питалась в институтском буфете, зависала в компьютерной и возле своей установки до глухой ночи, порой и спать оставалась на банкетке у кабинета. Домой ходила принять ванну, полить фиалки и обслужить кошку. Раза два-три в неделю. Она вначале, было, кошку-то на работу принесла. Но та не прижилась. Установка в помещении, похожем на спортзал - вроде ряда здоровущих сверкающих бочек, переплетенных цветными проводами, гофрированными трубками и какими-то сетками - не понравилась животному с первого взгляда, даже не включенная. Вообще-то и правильно. Там как-то дуло постоянно, сплошные сквозняки, и от пола - холод. Одной Анне в этом месте было хорошо. Может, как раз потому, что большинство людей туда старались лишний раз не соваться. Среди аспирантской молодежи вообще ходили туманные слухи: то, якобы, крыса лабораторная просто в воздухе растворилась вместе с клеткой, то число "бочек" после включения агрегата никому подсчитать не удается (нет, чтобы в накладную заглянуть, по-простому, - все там проставлено), то, вроде, кто-то (фамилия, естественно, не известна) ловил там радиопередачи довоенных времен... бред какой-то! И болтали больше всего ее собственные м.н.с.-ы и лаборанты. В принципе, это все не удивительно было: молодым хочется романтики, настоящего дела, а Анна ведь ничего им толком не поясняла. Сделайте то-то, снимите показания, запишите в журнал. И все. Что, куда, зачем - об этом ни гу-гу. Вот и приходилось ребятам самим выдумывать.
Пару раз из-за этих странноватых разговоров даже комиссии заглядывали. Но все нормально оказывалось, естественно. Единственно, что подтвердилось: крыса-таки, действительно, была списана, как погибшая в результате эксперимента. Ну, жалко, да. Жертва науки. Сколько их, безвестных героев-мучеников! В общем, не только на "персональное дело" завлабу ничего не набралось, а хоть премию ей выписывай. До этого, впрочем, тоже не дошло: полюбезнее надо быть. Или хоть покрасивее. Анна к своим сорока с лишним была не так, чтобы очень. Девичьей легкости, гибкости - как не бывало. Полная, грудастая, с заметным животиком, бледная, и волосы вечно в беспорядке. Разве что ноги еще ничего, да глаза лучистые. А в общем, и раньше-то красавицей не была, а теперь и вовсе. Так что ни как личность, ни как женщина особенной популярностью не пользовалась. А ведь поправить дело было бы нетрудно. Чуть теней и помады, волосы поднять, приодеться, да улыбаться почаще. Легко! Анне, однако, простая наука быть своей - не давалась и сейчас. Еще хуже, чем в детстве и юности.

Был, впрочем, у нее в лаборатории один программист, Мить Митич, а по- простому Митька. Правая рука. И по совместительству - левая тоже. Молодой такой, откуда-то издалека, из провинции. Симпатичный паренек, смуглый, черноволосый, темноглазый. Девки заглядывались. Вот с ним Анна, похоже, разговаривала: и планы обсуждала, и возможные результаты. Институтское бабье сперва даже решило, что старая перечница хочет мальчика-то того... но быстро поняли - ерунда. Как к сыну она к нему. С чего - непонятно, но что есть, то есть. Опекала, жалела - а ему и неудобно, вроде, и жалко оттолкнуть. Чуткий парень оказался, разглядел чужое одиночество. Многие к нему подкатывали, особенно из кандидатов - конечная цель работы всех интересовала. Об экспериментах Теслы кто не слышал? А тут такие же чудеса, и можно сказать, под боком. Конечно, что-то узнавали на конференциях - передача энергии практически без потерь на приличное расстояние. Опять же вояки приезжали несколько раз - неспроста же? Но это все семечки, а хотелось знать точно. Но мальчик оказался непрост и язык за зубами держал крепко.
Только и было известно, что какой-то серьезный эксперимент, вроде, должен пройти весной. Чуть ли не на знаменательную дату "первое апреля" - вот уж, действительно, вполне подходяще для Анны, в день дурака! Секретарь, Зиночка, печатала документы, и не поняла, конечно, ничего. Только и выудили из нее, что почему-то наприглашали массу народу, причем не только энергетиков и вояк, но еще геологов и специалистов-историков. Это было странно! Однако Зиночка энергично морщила лобик - и клялась, что запомнила верно. Правда текст или хотя бы названия каких-нибудь таблиц и разделов припомнить не могла. Что никого не удивило. Красавица Зиночка, несомненно, была создана для танцев и поцелуев, а вовсе не для размышлений.

Всех поразило, что экспериментальную установку начали строить загодя, и не в институте, а где-то на полигоне, причем далеко. Словно своя, институтская, не подходила! На автобусе с занавешенными окнами многие там побывали - ехали по три с лишним часа и проезжали несколько КПП. В общем, похоже - не считая двух высоких ажурных металлически блестящих башен, и того, что "бочки" на взгляд казались в несколько раз крупнее. Даже на фоне окружающих, бывших колхозных, а ныне неизвестно чьих, крайне запущенных полей... Говорили, когда на башнях загорались огни святого Эльма - выглядело очень красиво и жутко. А они сияли там чуть ли не каждый вечер - и это при выключенной энергоустановке! Вообще, рассказывали всякую ерунду. Про странный, зеленовато-коричневый плотный туман, который якобы вдруг появлялся и так же вдруг исчезал, про какие-то зеленовато-голубые отсветы по полю, даже про странные голоса. Осталось только облаву на лешаков с кикиморами в лицах расписать, но сроки, видно, не позволили. Не успели фантазия с молвой свое отработать. Вот что действительно было необычно и не имело отношения к бредням романтичных лаборанток - это неожиданный интерес руководителя проекта, да и вообще институтского начальства, к истории. В библиотеку то и дело закупались монографии, как правило, дорогие и иллюстрированные. Неолитические культуры! Митя, похоже, что-то знал. Над столом у него красовалась копия изображения человеческих и звериных фигурок с какого-то раскопа... Ничего особенного, как во всех учебниках. Только крупно, красочно и в рамочке. Картина, типа. Красиво.

Зиночка потом рассказывала, что, мол, Саломатина, видно, загодя все предчувствовала. Что еще накануне, перед отъездом, уже была странная. Во-первых, притащила в приемную к Зиночке все свои фиалки - десятка полтора, все разных цветов, холеные, так и видно, что дорогущие! Подарила. Ненормальная, да? Во-вторых, с утра явилась на работу с кошкой и целой сумкой каких-то звякающих предметов - тяжелой, судя по всему. И потрясно одетая: в меховой шубе, торбасах и рейтузах, и вообще, - говорила секретарша, - снаряженная, точно полярник! А ведь ездила она на этот чертов полигон часто - и с вояками, и со строителями, и со своими, - и всегда была в своей стародевичьей униформе: куртка, брюки, самовязаная шапка. И, в- третьих, долго стояла у Митькиного стола, причем с ним не говорила, а глазела, как дурочка, на картинку над столом. Потом пошепталась с парнем - и он ломанулся в библиотеку. Вернулся с толстой книжкой, которую она тоже, кстати, с немалым трудом, упихнула в сумку. Зиночка еще подумала: сейчас молния порвется или дно этой уродской торбы по шву треснет. Но ничего. А когда садились в автобус, Анна вдруг выскочила обратно, подбежала к группке "провожающих" (немногочисленной - подумаешь, очередной выезд "в поле") и чмокнула обалдевшего Митьку в щеку, прямо при всех, без всякого стеснения, заявив: "Отцу привет передай!" - так что бедный парень смутился до того, что схватил ее, Зиночку, за руку. Принародно...

Ну, собственно, дальше-то все всё знают. И о том, как Митька готовил рукописи своей (вот это действительно тогда всех удивило!) крестной к печати. И о том, как долго среди мирового научного сообщества не утихали споры о возможности передачи через разрывы в пространственно- временном континууме не только энергии, но и физических тел. Даже несмотря на то, что-таки откопали всего через полтора года высеченную в одной из пещер Новоградского раскопа копию отрывков из монографии о неолитических культурах - на языке, довольно близком к привычному нам русскому, и с выходными данными. И копия иллюстрации на стр. 27 там была - изображения человеческих и звериных фигурок с какого-то раскопа... Книга такая есть, между прочим, и действительно на этой странице - иллюстрация. Только там - фигурки неолитических Венер. Такие, какие есть в каждом учебнике: изображение тела полной, грудастой женщины, этак лет под сорок. Явно не юной, с узкой талией и стоячей, гладкой и привлекательной грудью, как, казалось бы, должен призывать нормального мужчину-художника естественный инстинкт.

Всё это давно проходят в школе на уроках физики. И истории... И мы во всю пользуемся перемещениями на дальние расстояния, правда, лишь в пределах реального для нас времени. Прочее запрещено, и почему - тоже понятно всем.

Непонятно одно. Почему - ну, почему?! - Бог, История или Вселенная - кто бы там ни был! - для исполнения такой миссии призвал именно Нюську Саломатину, эту неудачницу?
И дуру?!

4. #2: Carapax (56). Дурак-человек

Как и предполагалось, мы плюхнулись посреди острова в южных широтах, походу средиземноморского. На картах его, разумеется, не было, а координаты определялись весьма приблизительно - за миллион лет магнитное поле не раз сгуляло на сторону...
- Ну и где мы? - оглядывая окрестности, спросил я Серегу, шаманящего над навигационными приборами. - По-моему, это какой-то безымянный остров...
- Угу, - Серега окинул прищуренным вгзлядом окрестности и снова принялся за пляски с бубном возле мониторов. - Понятия не имею, где мы...
Наш кораблик, со стороны выглядевший как прозрачное яйцо с двумя креслами внутри, окруженными приборами, аккуратненько стоял на песчаном пляже, омываемом лазурным морем. Вдали негромко покрикивали чайки, позади располагалась небольшая пальмовая рощица, в тени которой прятался от солнцепека человек. Прохладный ветерок приятно разгонял жару. Я снова повернулся к кораблю, и лишь тогда картинка полностью дошла до моего сознания. Взглянув в сторону пальмовой рощи еще раз, я убедился - все правильно, в тенечке в расслабленной позе сидел человек.
Прислонившись к пальме. В зеленой накидке и такой же шляпе, которую он насадил на согнутую коленку.
- Серега...
- М-м?
- Как думаешь, я мог получить тепловой удар?
- За одну минуту? Вряд ли. Хотя от тебя всего можно о...
- Значит там действительно кто-то сидит, - перебил я, указывая подбородком на пальмы.
Серега отлип от приборов, посмотрел в сторону рощи. Пожевал губами. Сплюнул. Похлопал по карманам в поисках сигарет.
- Нет, скорее удар, - прикурив, ответил задумчиво. - Только почему-то у нас обоих... Кстати, с приборами полная ерунда. Я не могу взять тутошней координаты. Ни вычислить, соответственно, ни времени, ни места...

Он достал откуда-то припасенный бинокль и навел резкость.
- Туземец, мужчина, лет сорока. В отличной физической форме, - стал он не так рассказывать мне, как надиктовывать на встроенный в часы диктофон. - Явно не голодает... Что еще. Если бы я не знал, что ему больше ста тысяч лет, я бы сказал, что это вид "человек современный"... Серега повернулся ко мне.
- А кстати, я и не знаю, что ему больше ста тысяч лет. По задумке - да. Но с приборами черте-что, и где мы - сказать пока невозожно...
- Однако туника плетеная, из пальмовых листьев, - уткнувшись в бинокль, продолжил он бубнить в диктофон. - Нас видит, но признаков беспокойства не подает.
- Слушай, у меня впечатление, что он ждет, пока мы к нему подойдем, - закончил он, убирая на место бинокль. - Что будем делать? Я потер подбородок.
- Что делать, что делать... Подойдем! Раз ждет человек...

Я машинально проверил притороченный к поясу бластер, но тут же стыдливо отдернул руку, словно ожегшись о Серегин насмешливый взгляд.
- Что ты ухмыляешься, что ты ухмыляешься?! - мгновенно вспылил я. Серега никогда не понимал важности всегда быть наготове, к любым неожиданностям. Ему все кажется, что мы в игрушки играем, технарь хренов... - Ухмыляется он! А - кто его знает, может он сумасшедший? Может плюваться будет! Отравленной иголкой...
- От яда-то я тебя вылечу, - Серега ухмыльнулся еще шире. - А вот... Он сдержал смешок, хмыкнув в нос.
- Да я ж и о тебе забочусь, дура! - Я безнадежно махнул рукой. - Ладно, пошли. Юморист...

Мужчина, действительно, словно бы ожидал нас. Увидев, как мы приближаемся, он с готовностью стянул с коленки шляпу, надел на голову, поднялся и улыбаясь вышел к нам навстречу.
Вблизи он оказался высок и строен, отлично сложен и мускулист. В карих глазах светился ум, а тело, покрытое бронзовым загаром, дышало здоровьем и энергией. Мы с Серегой невольно залюбовались им, и даже переглянулись, подумав, наверное, одно и то же: вот он, истинный сын Земли, выросший в идеальной экологической, психологической, климатической - какой угодно - обстановке. Что, правда, не совсем вязалось с нашим представлением о древнем человеке, но что, само собой подразумевалось, будет прояснено позже...
Мы сблизились. Серега включил звукоанализатор и начал типовой вербальный контакт.
Через несколько минут мы знали, как будет на языке тхунго "земля", "небо", "вода", "воздух", "я", "ты" и так далее. Еще через полчаса мы могли сносно на нем говорить.

Кара (так звали туземца) говорил короткими простыми предложениями, не лишенными, впрочем, смысла. Но на большинство наших вопросов отвечал почему-то "нет" и отрицательно крутил головой:
- Племя?
- Нет.
- Женщина, жена?
- Нет.
- Родители?
- Нет. Папа.
- А мама?
- Нет.
- Сожалеем...
- Нет.
Что нас немножко ставило в тупик - ответы были скорее нетипичными для палеоконтакта. Серега даже стал с подозрением поглядывать на свой лингвистический прибор... Хотя Кара и сам был скорее нетипичен. И это касалось не только его идеального, по современным меркам, сложения, прекрасных зубов, свободной манеры общения и т.д. - мы чувствовали что-то еще, чего не могли четко определить - в чем это выражалось...

- Небо? Небо? - по два раза повторяя каждый вопрос, спрашивал Кара. - Вы - небо? Вы - небо? - Он тыкал длинным указательным пальцем сначала в грудь Сереги, потом указывал им на небо. Потом так же тыкал в направлении меня.
- Да, мы - с неба, - кивал я в ответ. - С неба, прилетели, мы. - И добавлял, предваряя неизбежное: - Да, боги. Боги - мы, ага...
Не объяснять же ему, что мы прилетели из времени, которое отстоит от него на многие тысячи лет...
- Земля. Небо. Откуда? Земля. Небо. Откуда? - спросил Кара. И мы вдруг поняли, что мы ничего не поняли.
- Небо, небо, я-я! С неба... - на всякий случай согласился я, указывая пальцем траекторию, - на землю...
- Нет. Нет. - Кара закрутил головой. - Небо - откуда? Небо - откуда?
- Серега, - позвал я. - По-моему, он спрашивает, откуда мы с неба, конкретно... То есть где мы там были, на небе. Отвечай...
- Почему я?! - возмутился Серега.
- А твоя очередь.
Серега посмотрел на меня с презрением.

- Ну-у, мы-ы.. э-э... с неба! - набрав в грудь воздуху начал он и замолчал. Надолго. Потому что надо было либо врать напропалую, либо объяснять туземцу понятие времени, его направления, возможность "обратного отсчета", теорию "условного контакта", который вроде как есть, а вроде как его и нету, потому что не генерируется никаких "дурных рекурсий"... которые, видимо, предстояло объяснять отдельно...
- Мы - с другая земля, - пожалев Серегу, я перехватил инициативу. - На небе - земля. Другая. Не эта. Мы - там.
Глаза Кары сначала расширились от удивления, потом сузились от подозрения.
- Другая земля - нет! - уверенно сказал он. - Земля - есть. Небо - есть. Другая земля - нет!
Серега нервно прыснул в кулак. "Объяснил?" - спрашивал его взгляд. - "Теперь поясни, что такое планета, какие они бывают, наври что-нибудь про Землю-2, с которой мы якобы свалились..."
- Видишь ли, - начал я издалека, невольно забывая, что разговариваю с кроманьонцем, дай бог освоившим каменный топор. - Земля, она... не одна. Земель - Землей? - их много...
- Где? Где? - Кара внезапно заволновался и закрутился, указывая руками во все стороны. - Земля. Небо. Земля. Небо. Где? Где?
Я понял...
- Он имеет в виду, что снизу везде земля, а сверху везде небо. Поэтому другой земли быть не может - для нее попросту нету места.
Серега почесал затылок.
- Черт, все же придется про планеты... А может, ну его нафик? Давай смотаемся по простому, а?
- Сбежать? И тебе не стыдно?? Ты, представитель высшей цивилизации!
- Ах, ты так ставишь вопрос... Ну, тогда давай. Но сам! А я бы сбежал, если честно. Стыдно оно там, или нет...
Серега достал фляжку с водой и принялся вдумчиво пить. Должно быть, запивая стресс.

Как объяснить трехлетнему ребенку что земля круглая, но так, чтобы без неизбежного "а почему мы с нее не падаем" в ответ?
- Земля, она... круглая, - начал я, попеременно показывая руками то вокруг себя, то делая движение, будто глажу воображаемый глобус. - Круглая. Шар. Она не бесконечная плоскость (господи, что я несу), она - круглая. Шар. Круглая. Ага... Поэтому она кончается. Ферштейн? Шар - кончается... Поэтому небо - одно, а Земля - много. На небе Земля - много. Мы - с другая земля...
Кара молчал наверно с минуту. По мимике, отображавшейся на его лице, я плохо понимал, о чем он думал, но тем не менее не ошибся.
- Врать, - пришел он к вполне ожидаемому выводу. - Ты - врать! Земля круглая - нет! - При этом он поднял руки на уровень плеч, а ладони опустил вертикально вниз. - Земля - так. Земля так - кончаться...
Он стал крутиться вокруг своей оси, как бы вырезая ладонями плоский диск пространства. Потом остановился и сказал, глядя мне в глаза:
- Земля шар - врать. Земля много - врать. Земля другой - врать. Вы другой земля - врать. Земля - один... Вы небо?
- Ты заметил? - я ткнул Серегу локтем в бок.
- Что?
- Он составил предложение из четырех слов.
- Угу... Скажи лучше, как объясняться будем?
- Не знаю. Логика у него железная - если Земля не круглый, то мы врать...
- Значит, остается одно - доказать ему, что она действительно круглая.
Думаю, проще всего это показать...
- Заметил, кстати? Он считает землю не просто плоской, а плоским круглым "блином". То есть конечной, ограниченной в пространстве.
- Естественно. А блин, небось, на трех слонах. А слоны на черепахе...
- Насчет слонов не знаю, но этот его жест... - я в задумчивости повторил движения туземца. Туземец радостно закивал головой.
- Во-во, ты не мне, ты, вон, ему объясняй...
Серега кивнул в сторону туземца и отвернулся. Типа перевел стрелку. Я типа объясняй, а он типа непричем...
Вздохнув, я попробовал еще раз:
- Нет, Кара. Мы не врать. Земля - круглая. Земля - шар...

Я снова начал гладить глобус, но Кара перебил меня, убедительно тараща глаза:
- Земля шар - нет! Земля - блин!
И опять закрутился вокруг себя, раскинув руки и опустив ладони вниз.
- Вот же дурак-человек... - у Сереги не выдержали нервы. - Ну что, остается только махнуть вокруг шарика! Кружок-другой. Пусть посмотрит... - он недоуменно пожал плечами. - А что, место ему найдем.
За одно объяснишь ему траекторию Солнца... Теорию тяготения, законы Кеплера... Про планеты земной группы расскажешь, ага...
- Ты заводи давай, остряк. Раз уж ввязались в дискуссю, надо с честью из нее выйти. И продумать методику на будущее...
- Методика проста: бысто-быстро задавать вопросы и сматывать, не дав им возможность задать свои. БУГА-ГА-ГА!..
Я молча смерил его взглядом.
- Сейчас мы показать тебе Земля, Кара. Ты понять, Земля - шар. Ты понять, мы - не врать. Ты понять, боги - никогда не врать, уж и не знаю, понял ли ты такое длинное предложение...
- Да, - Кара в первый раз согласился. Подхватился и без тени сомненья пошел вслед за нами. С таким видом, будто махнуть вокруг шарика для него было плевым делом.

- Сейчас ты увидишь, Кара. Мы лететь - солнце заходить. Потому что земля - шар, - сказал я туземцу, когда мы усадили его на откидную полочку между нашими креслами. - Серега, гони на восток, против шерсти...
Корабль рванул с места. Я понял, что Серега отключил компенсаторы ускорения - чтобы туземец проникся. Кара вцепился в подлокотники, мой и Серегин, и с выпученными глазами смотрел, как под нами полетели пляж, волны, пальмы, чайки... Как проплыло озерцо, что километрах в двух к северу, как берег начал закругляться, и остров (а это оказался все-таки остров) остался позади. И мы полетели над бесконечным, от горизонта до горизонта, океаном.
- Кстати, Сань, ты пропустил мимо ушей... - Серега держал штурвал, не отрывая взгляд от горизонта.
- М-м?
- Да я говорю фигня какая-то с приборами. Не могу определиться, ни во времени, ни в пространстве...
- Заело, как всегда, что-нибудь. Потом разберемся... Вот, видишь? Солнце начинать опускаться, - я ткнул пальцем в солнце и посмотрел на Кару.
- Это у тебя "как всегда". А у меня никаких "заело" не бывает, - недовольно пробурчал Серега. - И кстати, солнце не опустилось, а уменьшилось. И вообще съехало куда-то в бок...

Я обернулся. Остров, который остался далеко позади, превратился в маленькое пятнышко у горизонта. А солнце, действительно, как будто осталось висеть над ним - мы реально от него УЛЕТЕЛИ...
Вокруг потемнело, настолько, что волны под нами изменили цвет. Из темно-зеленых они превратились в темно-бордовые, с черным отливом. Спины каких-то гигантских мностров, выпихивающих друг друга из воды...
В тот же миг нас всех швырнуло вперед. Это на корабле включилось экстренное торможение. "Компенсаторы!" - только и успел прохрипеть я. Серегу и меня удержали ремни безопасности, мгновенно перепоясовшие нас крест на крест, а Кару, хоть и с большим трудом, удержали мы сами, синхронно схватив с двух сторон за плечи. Потом Серега нащупал нужную кнопку и ускорение резко упало.

Когда скорость снизилась до нуля, нас и вовсе отпустило. И мы тут же прилипли, все трое, к прозрачным стенкам корабля. Потому что перед нами развернулось завораживающее зрелище...
Океан, очерчивая идеально ровную окружность, внезапно обрывался - обрывался прямо в бархатную черноту космоса. Но не вселенским водопадом, как следовало бы ожидать, а... волны на краю его словно бы бились обо что-то, как будто натыкались на невидимую стену. А прямо над ними полыхали яркие, разноцветные звезды...
- Вот и доказали... - все, что нашелся сказать Серега.
- Не удивлюсь, если там, дальше, окажутся слоны, - пробормотал я.
- Земля - нет шар! Папа не врать! - прокомментировал ситуацию вдруг повеселевший Кара.

Carapax © 07.12.07

5. #11: Kaprizka (56). Типичный представитель

Мглакр оторвался от телескопа и радостно сообщил присутствующим:
- Есть! Есть планетка, на которой возможна жизнь!
- Вот и хорошо. - отозвался Тьмакр. - Будем снаряжать экспедицию. Задание: привезти к нам на Нокрму типичного представителя местной жизни.
- Да, но как мы узнаем, что этот представитель типичен?
- Приглядимся, прислушаемся, принюхаемся, причитаемся, прителепаемся, приконнектимся. Какое личное качество чаще всего называют, оно, скорее всего, и типично.

Планетка и правда выглядела красиво: она крутилась вокруг стабильной жёлтой звезды по почти круговой орбите, в зоне температур, близких к тройной точке воды. Её скорость вращения вокруг себя составляла примерно 130 порнов (полупериодов распада нейтрона), что исключало зенитный перегрев поверхности, а заодно обеспечивало регулярное снабжение большей части поверхности фотоэнергией.
На планете имелись огромные океаны, а также два больших массива суши - один в виде большой кляксы с изрезанными краями, расположенный преимущественно в северном полушарии, другой вытянутый на оба полушария и как бы состоящий из двух частей - аккуратного треугольника на юге и какой-то непонятной птицы-кенгуру на севере. Кроме того, имелся несколько маленький континент, покрытый пустынями, и два континента, покрытых льдами - Большая Ледышка на юге и Малая Ледышка на севере, как их назвал Мглакр.
Разнообразие природных условий позволяло надеяться на не меньшее разнообразие жизни.

- Чего-чего? - переспросил Тьмакр. Что есть птица-кенгуру?
- Не знаю. - честно признался Мглакр. - это обрывки телемыслей, транслируемых с той планеты. Кстати, мы её как-нибудь назвали?
- Пока нет.
- Тогда давай прислушаемся, может правильное название уловим.

Мглакр расставил вторичные головы на как можно большее расстояние. Стеблешейки трещали от напряжения.
- Мля! Кажется, так она называется. Или нет, там вроде сначала артикль. The Мля! Нет, прислушайся лучше ты, я уже устал.
- Не надо. Принятое тобой название вполне годится. Будет нашей рабочей гипотезой. И между прочим, хорошо с твоим именем перекликается. Кто их знает, может, она у них называется The Мгля? А то и вовсе The Мглакр! Хотя нет, в последнее мало верится.

Фердибобль снарядили быстро. В звёздной системе, где вращалась The Мля, планет, спутников и астероидов хватало, так что гравищупальцам было за что зацепиться. Особое удовлетворение принесло Мглакру открытие, что у планеты имеется довольно большой спутник. Тьмакр, который вёл фердибобль, обрадовался ещё больше. Это превращало полёт в лёгкую приятную прогулку.

С планеты приходили отчётливо модулированные электромагнитные колебания в широком диапазоне частот. Иногда удавалось различить в этих колебаниях обрывки чего-то дискретного, и возможно, информативного. Так, Мглакр однажды услышал чёткие звуки: "Ла-ла, ла-ла-ла! Ла-ла, ла-ла-ла!". В звуках явно обнаруживалась закономерность. Может, местные жители таким способом пытались войти в контакт?

Так или иначе, но наличие жизни, и более того - разумной жизни, теперь выглядело несомненным. Тьмакр перевёл фердибобль в режим спуска. Лунное щупальце натянулось, тормозя спуск и аккумулируя энергию. Но несмотря на осторожность Тьмакра, удар при посадке был ощутимый. Стеблешейки Мглакра аж обвились двойной спиралью, так что головы стукнулись друг об дружку. Тьмакр, более готовый к потрясениям, отделался лёгким ушибом основной головы.

- Ки-ки-ки, ка-ка-ка, куру-куру-куру-куру-ку, ква-ква! - передали по радио. Признаки разумной жизни опять проявили себя.

- Но что это, чёрд возьми, означает? - спросил, ни к кому не обращаясь, Тьмакр.
- Куру-куру-куру-куру-ку! - повторил Мглакр. Он ещё не оправился от удара и не мог понять, что означает "означает". В его главном сознании плясали звёзды, а в дополнительных сознаниях не было ничего, кроме этой песни.
- Куру, говоришь? А может, кенгуру?
Сознание Мглакра начало возвращаться. Кажется, что-то похожее он слышал. Кенгуру... Куру... Ах да, птица-кенгуру! Кажется, так назывался один из континентов планеты. Или не континентов. Или не один. Или не назывался.

- Нет, так мы ничего не поймём. Пора искать информохранилище. Не могли же местные жители развить разум, ничего не записывая.

Тьмакр остался дежурить в фердибобле, а Мглакр отправился на поиски. По пути ему попался лес. Сквозь него Мглакр прошёл шустро, только иногда было больно задевать вторичными головами за колючие ветки. Но чего не потерпишь ради науки!
Сначала ничего странного не было, но вдруг поблизости послышался гул, точнее ритмичный стук. Мглакр прислушался, записал ритм стука во внутреннюю память. При случае расшифрует. А пока, неплохо бы найти источник.

Мглакр пошёл в направлении стука, и всего через пару порнов обнаружил явно искуственную конструкцию. Ширина её несколько меньше длины пробега заряженного пиона, зато длина такая, что концов не видно. Два параллельных металлических бруска уходили вдаль в обе стороны, хотя не совсем вдаль: конструкция явно поворачивала налево, если смотреть направо, и направо, если смотреть налево. Бруски подпёрты подставками из выдолбленных стволов растений, похожих на те, между которыми Мглакр только что семенил. Расстояния между подпорками слегка колебались, и Мглакр подумал: может, это и есть информохранилище?

Но тут шум возобновился с увеличивающейся громкостью, и Мглакру предстал во всём величии поезд. Он промчался мимо Мглакра, а тот сосредоточенно изучал боковые стенки вагонов. От внимания пришельца не ускользнул факт корреляции первого иероглифа и вида вагона. Так, бочки для жидкостей обычно имели первым иероглифом крючок, а бункеры с разными порошками и камешками - круглешок с хвостиком. Платформы обозначались скособоченной рогулиной, открытые вагоны - таким же хвостатым круглешком, но перевёрнутым. Несомненно, это было оно самое - информохранилище. Когда Мглакра достиг хвост поезда, планетолог прыгнул и прилип к заду последнего вагона.

Тьмакр тем временем проверял исправность систем фердибобля. "Так, управитель главного щупальца цел, побочные тоже целы, а здесь чуть потрескался втяжник, но до Нокрмы доживёт..." - бормотал он.
И вдруг в поле кругозора появились местные жители. Голова у них была только одна, стеблешей не было совсем, а щупальца выглядели какими-то ломаными. Их было двое, и они бойко беседовали на своём языке.
- Эх, был бы Мглакр здесь! Он бы расшифровал. - с сожалением подумал Тьмакр. Но Мглакра не было, а телепатемы от него обрывались, словно Мглакр убегал со скоростью попрыгунчика. На которую тот не был способен.

Но не покидать же фердибобль ради проверки! Так можно и его потерять. Тьмакр принял решение: записывать разговоры аборигенов во внутреннюю память, а потом передать Мглакру. Заодно выделять наиболее часто встречающиеся понятия. Тьмакр внимательно прислушался.

Странно, но в языке The-Млян совсем не встречались выражения типа "ла-ла, ла-ла-ла" или "ки-ки-ки, ка-ка-ка". Напротив, речь изобиловала апериодически перемешанным разнообразием звуков. Тем не менее, Тьмакру удалось выделить наиболее частую последовательность. Интересно было и то, что эту последовательность обычно выделяли интонацией. Несомненно, это тоже заинтересует Мглакра.

А аборигены подошли к фердибоблю и завели разговор:
- Смотри, сколько металлолома.
- Дурак, это не металлолом. Это комбайн.
- Сам дурак. Разве комбайны такие бывают?
- Это я-то дурак? Если кто из нас дурак, то... А ведь правда дурак! Танк это сверхсекретный!
- Какой дурак будет сверхсекретный танк нам показывать?
- А какой дурак не будет?
- Да не танк это. Видишь, дула нет.
- Ты что, дурак? Если танк сверхсекретный, то какой дурак будет показывать, что это танк?
- А какой дурак не будет?
- Ну ты дурак! Идиот просто.
- Сам дурак. Я сказал, что это металлолом, значит так и есть. - С этими словами одно из существ наклонилось к наконечнику щупальца фердибобля и приготовилось отпиливать ножовкой.

Тьмакр не понимал, о чём говорят люди, но портить фердибобль в его планы не входило. Можно было бы взять одного из этих в качестве экспоната, но как угадать, насколько типичный это представитель The-Млян? Убивать тоже не стоило: а вдруг убьёшь именно самого типичного? Тьмакр поступил проще: он вместе с фердибоблем смылся с места происшествия. Мгновенно.
Похоже, местные жители опасны. И куда пропал Мглакр?

Абориген с ножовкой получил скользящий удар по щеке и упал ничком. Другой абориген тупо уставился на место, где только что был не то танк, не то комбайн, а теперь зияла аккуратная круглая яма, метров шесть в диаметре.

А поезд остановился на какой-то станции. Мглакр отлип от вагона. Пейзаж окрестностей поражал воображение: брусков было уже не два, а очень много, они то сходились, то расходились, а рядом находились светящиеся коробочки. Большинство коробочек светилось синим, но были и оранжевые огоньки, и красные, и даже один зелёный вдали.
На соседних брусках стояли похожие поезда. Мглакр оглядел вагоны и убедился, что законы иероглифов разных информохранилищ совпадают. По-прежнему платформы обозначались кривой рогулиной, а большие бочки крючком. Но на этот раз попались и исключения: некоторые вагоны совсем разных типов имели вначале маркировки иероглиф "двойной крючок". Но даже в этом случае второй иероглиф обычно соответствовал правильному типу.

Анализ прочих надписей показывал явную корреляцию с содержимым. Благодаря этому Мглакр уже знал несколько слов из местного языка. Так, он знал, что углеводороды по-местному называются "БЕНЗИН-НЕФТЬ", странный розовый порошок называется "УРАЛКАЛИЙ", большой синий ящик называется "SFAT", а уголь называется "ст.НАЗАРОВО срочный возврат". Но его привлекло жёлтое здание. На нём тоже виднелась надпись. Наличине надписи позволяло предположить, что это тоже информохранилище, только стационарное. Логика подсказывала, что информации в нём наверняка больше. Только вот есть проблема: а что, если местные жители не похожи на нокрманцев? Тогда притвориться одним из них будет затруднительно. На всякий случай Мглакр стал пробираться к зданию осторожными перебежками, останавливаясь и прилипая к каждому препятствию.

Местные жители существовали. Двое о чём-то тихо беседовали, ещё один разглядывал кусок раскрашенной целлюлозы, держа его верхними щупальцами, а нижние свесив с подставки. К сожалению, у них не было вторичных голов. Правда, были довольно приличные верхние щупальца. Если правильно изогнуть стеблешейку, глядишь и за своего примут... хотя нет, не стоит. Что ж, придётся довольствоваться тем, что есть. Мглакр прилип к стене жёлтого здания, скопировал цвет стены и пополз вверх. Кусок целлюлозы, при рассмотрении с высоты, оказался миниатюрным переносным информохранилищем. По крайней мере, там встречались знаки, похожие на знаки на вагонах.
Абориген на мгновение отложил информохранилище, и Мглакр быстренько хапнул его. Объём текста радовал. Здесь не меньше полумиллиона значков! Главное - листать. В такой горе хоть какой-нибудь смысл, да отыщется. Может, даже удастся определить признаки типичного представителя. Но по прочтении книга Мглакра разочаровала. Книга? Ну да, по-местному это называется "книга". Текста много, а смысл пока неясен. Мглакр чуть не отшвырнул книгу в злости, но из неё выпала другая книжка, моменьше и потоньше.
Эта другая понравилась пришельцу больше. Значки, выстроенные аккуратными колонками, давали определённый порядок. На обложке - рисунок поезда. Значит, это информохранилище - компактный филиал того, большого. Логично? А кроме того, некоторые слова было просто таки списаны с вагонов, или выглядели похоже. Так, слово "УРАЛНЕФТЬ" - явно комбинация слов "БЕНЗИН-НЕФТЬ" и "УРАЛКАЛИЙ". Мглакр попытался представить себе это вещество, но в химии был не силён.
Однако судя по структуре книги, это была книга рецептов. Тогда в левой колонке - компоненты, а в остальных - количества. Компонентами, очевидно, были грузы, перевозившиеся поездами. Но если в правой колонке - количества, то те хвостатые иероглифы обязаны быть цифрами!

В рецептах наблюдалась странность. Почему-то большинство компонент обозначалось количеством "О.5", в то время как остальные образовывали отсортированные последовательности. Анализируя порядок следования цифр, Мглакр выстроил ряд: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,-. Именно в таком порядке в рецептах чаще всего сортировались цифры. Конечно, были и странности: например, цифры 6,7,8,9 никогда не встречались на второй и четвёртой справа позиции. Более того, на четвёртой встречались только цифры 1 и 2, а иногда там не было ничего. Цифра "-" втречалась в рецептах только как одиночная. "Странная у The-млян система счисления" - подумал Мглакр, но даже такая система давала огромную пищу для размышления.
Названия блюд состояли обычно из четырёх цифр, названия компонентов состояли из случайного числа знаков. В некоторых из них Мглакр узнал те же цифры. Как правило, компоненты с количеством "0.5" имели название "о.п." с какими-нибудь цифрами после этого. Возможно, буква "п" имеет какое-то отношение к пятёрке.
Компоненты в левой колонке были в основном незнакомыми, но смутно казались привлекательными. "Глухарь", "Селянка", "Блины", "Дивья" - попробуй догадайся, что это за вещества! И какими вагонами их перевозят.

Левая вторичная голова неожиданно вздрогнула. Следом вздрогнула правая вторичная голова. Мглакр выронил книжку с поездом, но успел поймать толстую.
- Вызывает Тьмакр! Ты где?
- Я здесь! - Мглакр, как мог, показал Тьмакру телепатему панорамы. Тьмакр увидел жёлтое пятно вместо здания, набор нечётких полосок вместо брусков и вереницу пятен вместо поезда. Что поделаешь, не все же в совершенстве владеют телепатией!
- Мглакр, вот тебе слово: "Дурак". Выясни его значение. Повторяю: Дурак, дурак, дурак.
Вспомнив содержание тонкой книги, Мглакр понял, что слово "дурак" в ней не встречается. Совсем. Мглакр попытался понять, как это он понял, но понял, что не понимает, как можно не понимать. А заодно не понимает, как можно понимать.
Запутавшись в понимании, Мглакр отбросил зряшные рассуждения. Зачем? Вот книга, она потолще. Может, в ней и слово "дурак" встретится.

Бывший чтец тем временем озирался по сторонам, а также вглядывался в траву. Что-то искал. Увидел тонкую книжку, поднял. А вслух сказал:
- Блин, ну и дурак же я! Едва купил, тут же и посеял.
Мысли аборигена яркие, хотя и сумбурные. Мглакр услышал и даже как будто понял. Он тут же послал Тьмакру телепатему:
- Похоже, это самоназвание местных жителей. Требуется уточняющий поиск.

Мглакр пролистал книгу от корки до корки. Слово "дурак" в ней встречалось, и даже много раз. Это хорошо, больше контекста - больше понимания.
Мглакр знал цифры и названия компонентов, входящих в рецепты. Он теперь также знал сами рецепты. Но он не знал, что это за рецепты, и не знал слов, не встречающихся в тонкой книжке и на вагонах. Но он мог по комбинациям знакомых слов угадывать значение незнакомого из той же фразы. Вот этим он и занялся. К счастью, память на слова у Мглакра отменная, особенно если активировать внутреннюю. Так что он незаметно вернул книжку на место, после чего снова раздалось:
- Ну точно дурак!
Это пассажир вернулся к скамейке.

Анализ текста показал, что "дурак" - это не всякий The-Млянин, а лишь обладающий какими-то качествами. Похоже, этих качеств аборигены стыдились, но стыдились понарошку. Разобраться в тонкостях стыда Мглакр сразу не сумел - мало ли каковы обычаи на чужой планете. Зато он заметил, что это слово имеет синонимы: дурень, дурошлёп, балбес, идиот. И даже само по себе встречается часто среди человеческих качеств, а уж вместе с синонимами и подавно чаще всех.

- Понял! - обрадовался Мглакр. - Это и есть качество, отличающее типичного представителя жителей планеты The Мля. Осталось найти дурака.

Этим открытием Мглакр поделился с Тьмакром. А сам впал в размышление. Если это качество хорошее, то почему его стыдятся? А если плохое, то почему не стыдятся? Вывод следовал очевидный: оно плохое, но настолько распространённое, что стыдиться невозможно. Разве стыдятся попрыгунчики попрыгунчиков?

Тьмакр вспомнил того типчика с ножовкой. Кажется, он дурак? Во всяком случае, в разговоре подобные словечки встречались.
- Мглакр, возвращайся. Я знаю, где искать дурака.
Фердибобль бодро вернулся к месту посадки. Аборигены всё ещё стояли офигевшие. И только разглядывали траву в яме, закрученную по спирали.

А Мглакр вернулся тем же путём, только на этот раз вместо поезда прислонился к переднему вагону электрички, покрасив себя в зелёный цвет. На электричку сел пассажир с двумя книжками, но Мглакра так и не увидел.
Только мельком какое-то пятно за окном проскочило, но мало ли чего померещится.

Экспедиция завершилась благополучно. Типичный представитель местной жизни пойман и перевезён в зоопарк. Его кормят, поят, дают попилить что-нибудь ножовкой. А Мглакр вдруг нашёл обрывок газеты, где сообщалось: "Исследователи обнаружили, что из всех слов, обозначающих человеческие качества, наиболее распространённым в речи является слово ДУРАК".

6. #10: Татьяна (50).

Если в будущем потомки станут разбираться с нашим временем, то они, думаю, непременно осудят журналистов. Хотя бы за то, что журналист по определению циник. Кстати, позвольте представиться: я работаю в газете. Не демократ, не либерал и даже не шахматист. Почти полвека в "Комсомолке", ведущий рубрики "Беседы с Юрием Смородиным". Благодаря ей мое имя...ну, кому мишень, кому повод покрутить пальцем у виска, а кому-то, я искренне на это надеюсь, - доброе воспоминание.
Когда выяснилось, что свободы слова в природе не существует и не существовало никогда, а тайная цензура власти ничуть не лучше явной, солидная часть нашей журналистики занялась тем, что мы называем компьютерной щебенкой или пластмассой: статьями для беглого прочтения. Конечно, когда пишешь-пишешь правду, а все как в вечную мерзлоту, минуты упоения справедливостью выпадают все реже. А если правда час от часу горше, то подать ее, не увеличивая зла вокруг, совсем непросто. Впрочем, я не могу сказать, что сегодняшние ограничения бьют по моей рубрике, хотя и не обольщаюсь на этот счет. Просто властью в небольшой дозе востребовано наличие авторского, душевного письма: глубины, образности, человечности - это когда героев буквально выковыриваешь из скорлупы, так долго возишься, искренне разделяя с ними жизнь. И всегда из командировок - множество деталей, мелочей разных. Никогда ничего не придумывал, принципиально. Иные коллеги говорили, мол, не может быть художественного очерка без придуманных деталей. Но я такого себе не позволяю.
При этом каждый раз, садясь перед монитором, маюсь одинаково: ну все. Этот очерк я уж точно никогда не напишу. Не сумею.
Не осилю.
Не вытяну.
Так было и в этот раз: на рабочем столе - диктофон, блокнот с записями, фотография-портрет женщины средних лет, в лицо которой вглядываюсь: чистая кожа, тщательно осветленные прямые волосы до плеч. Морщинки в уголках глаз. Губы плотно сжаты, в упрямом противоречии с мягкой линией подбородка. Однако уголки их изгибаются вверх, а на щеках ямочки такие, будто женщина готова рассмеяться . Я, помню, удивился этому усталому смеху, живущему в глубине лучистых карих глаз, и собственной мимолетной реакции "я пропал!", налетевшей невесть откуда, когда потянуло в эту теплую глубину, как в омут.. Нет, не могу начать. Хоть режь.
- Юра, а не поехать ли нам в кино на дневной сеанс? - заспанный голос Ольги раздается из спальни. Ясное дело, в воскресное утро тишина вместо энергичного клавишного стрекотания - это белый флаг, вывешенный над входом в мою творческую кухню. И кому, как ни любимой женщине, с которой разменяли сороковой год супружества, знать это. И мы едем в Каро-фильм смотреть "Другую жизнь", кассовые сборы под сотню миллионов. Однако, пока добираемся из своего микрорайона к Зеленому проспекту, афишу успевают поменять. Единственный сеанс переносят с часу дня на девять вечера. А вскоре мы, обиженные зрители, выходим от лощеного администратора, который, конечно, извиняется, но весьма скупо. Ведь фильм все равно будет показан! И какая разница этим настырным пенсионерам - когда? - написано на его лице.
- Ну, что, есть предложение компенсировать крушение культурных планов гастрономическим беспределом, - шутит жена.- Как насчет грибного сливочного супа , телятины по-рыцарски с черносливом и романтического десерта "мятное золото?" И, чур, кухня моя.
В ответ я умильно сглатываю.
На выходе с рынка, Ольга спохватывается : - Зелень забыла! Погоди-ка.
Через пять минут она возвращается с пучками мяты, укропа и базилика. Смеется: - Представляешь, отхожу от прилавка, а продавец мне вслед кричит: "Мамаша, вы пятисотку лишнюю дали". Как пустым мешком по голове. Оказывается, купюра прилипла к полтиннику, а я сослепу не заметила. Разве не повод улыбнуться жизни? Очень даже повод.
- Чему улыбнуться? - вздрагиваю я.
- Ну, как чему. Наличию честных людей в торговле.
- Ты считаешь этого продавца честным человеком?
- Вне всякого, - Ольга сохраняет шутливый тон, но глаза серьезнеют. - Юра, ты о чем?
- О масштабах.
- Не понимаю.
- А представь, что этот продавец нашел мешок денег на дороге. Ни свидетелей, никого. А внутри - визитка с номером телефона. Как думаешь, позвонил бы?
- А денег много? - включается в игру жена.
- Миллионов восемь-девять.
- Ну, это фантастика. .
- В том-то и дело, что нет.
- Знаешь в себе я точно не уверена. .
- Не считаешь себя честным человеком?
- Ну, считать-то я могу, и о полном присвоении речь не идет, но совсем отказаться от удачи, которая выпадает раз в жизни? Ох, Юра, я не в том возрасте, чтобы лгать самой себе. И потом, не будешь же ты утверждать, что засунутые в мешок миллионы, - это чьи-то кровно заработанные сбережения?
- Не буду.
- Это связано с твоей последней командировкой, - догадывается Ольга.
- Да.
- Можно в общих чертах?
- Лучше я вечером дам тебе почитать очерк.
- Договорились. Вперед, к трудам праведным!
То ли случай на рынке помог соскочить ограничителям , то ли материал отлежался до готовности, но когда Ольга уединилась на кухне, отдаваясь кулинарному колдовству, я быстренько включил компьютер. Через полминуты начало было готово:
  "Умудренные жизненным опытом говорят, что нет плохих или хороших людей, а есть выбор для каждого: поступить хорошо или плохо в зависимости от ситуации. Не тороплюсь ставить крест на таком утверждении, оно имеет право быть. Однако есть и другая точка зрения..."

****
Я аккуратно уложила дорожные сумки в багажник, приоткрыла заднюю дверцу. Радомес , расплескав с разбега глубокую лужу, радостно запрыгнул на заднее сидение,. Путешественник, а как же! Лимонному деревцу достается место впереди, хотя пассажирское кресло убрано, вместо него - массивный керамический горшок. Зато нежные побеги растения не повредятся о потолок. Бормоча "присядем на дорожку", плюхаюсь за руль. Пока греется движок, успеваю над собой поржать: блудная мать, убывающая в неизвестном направлении. Щепка, которой все никак не надоест мотаться по волнам, причем, щепка, уже основательно подмоченная. А и впрямь - я разворачиваю вчерашнюю "Комсомолку". Очерк Юрия Смородина "Дура" и мой собственный портрет. Правда, называюсь я в газете Натальей, и фамилия не настоящая: Крошина. Так принято. Эх, написать бы этому доброму человеку, поблагодарить за душевность. За то, что сумел понять и рассказать обо мне лучше, чем я сама. Да и почему обо мне? О людях! И кто знает, случись эта статья раньше, может, не пришлось бы оправдываться перед Элькой. И растерянно молчать, глядя в заплаканные, злые глаза дочери. И вздрагивать от слов: "Мать, ты думаешь только о себе. А на меня тебе наплевать. И всегда было наплевать. Ненавижу!!"
Журналист мне понравился с первого взгляда: седой, высокий, интеллигентный. Помню, зашла в подъезд а на площадке этажом выше соседи языки об меня чешут. И самое приемлемое из печатных выражений - дура. Я притормозила на вдохе. Ну, сейчас надо мимо этих сплетников идти, и вдруг мягкий, насмешливый голос возражает и что-то там о чести, о благородстве. Я заслушалась, иду себе потихоньку, а мужички-то примолкли. Увидели меня - Здрассти! А он улыбается и руку протягивает. Теплая ладонь, крепкое пожатие, участливые серые глаза:
- Юрий Смородин, журналист из Москвы, приехал чтобы написать о вас. И вот беда какая - забыл дома зонт. Не угостите чашечкой чаю промокшего бродягу?
- Ой, да конечно. Заходите, я очень рада.

Нда..Вот сейчас только и не хватало оглянуться на свои окна с бежевыми шторами. Хорошо, что Элька ночует у своего мажора, не видит слез. . После разрыва она глаз домой принципиально не кажет, не простила. А я и не жду больше. Правда, на занятия в техникум ходит, местная разведка донесла. Ну, и ладно. Когда заработает контрразведка, Элька узнает, что она теперь - ответственный и единоличный квартиросъемщик. И больше никогда мать не будет заедать ее жизнь, никогда.
- Поехали, Радомес!
- Ррвав!

Рассветный город дремлет, наполненный предчувствием запаздывающего лета, улицы пусты. Заполошные мысли, почти свободные от бдения за дорогой, все никак не улягутся и летят, ну, конечно, куда ж им лететь? снова на тот злополучный пустырь.
Радомес тогда, что называется, на мою голову взял след. Рванул по кустам, забурился в узкую расщелину так, что только хвост наружу. Пара минут энергичного рытья - и вот уже ташит, рыча и упираясь задними лапами, тугой полиэтиленовый пакет, с яркой надписью: Мистерия". Отобрав находку у собаки, я отклеила скотч. Ох, мамочки. До двухсот тысяч евро еще пыталась считать, потому что деньги лежали ровно, в заклеенных пачках. Потом, на россыпи купюр сбилась: много. Дрожащими пальцами отщелкнула замочек барсетки с документами. Внутри - паспорт, семейное фото на фоне изумрудно- пляжной идиллии. Улыбающиеся, загорелые лица родителей, счастливые - детей. Ни одной визитки, зато бланк со штампом гостиницы.

За дверью из гламурного пластика а-ля красное дерево,- женский визгливый смех и тягучая музыка. Ноль реакции на стук, и только после повторного щелкает замок, и в проеме, прерывисто дыша, возникает красивый мужик в белых трусах. Волосы всклокочены, на лице румянец. От него легко и приятно пахнет коньяком, а из номера тянет смесью парфюмов и пота. Оглядывает меня с ленивым любопытством, и, не найдя ничего для себя интересного, упирается взглядом в мои коленки.
- Чего надо, тетка?
Дествительно, чего это мне надо:
- Видимо, это ваше, возьмите.
- Опа.., - опешивает мужчина. Растерянно шуршит полиэтиленом. И на глазах меняется, будто трансформеру дали команду из свадебного лимузина срочно преобразиться в боевую бронемашину.
- Валерик, кто там? - в капризном женском голосе раздражение. .
- Заткнись, - сквозь зубы бросает он. Там, за широкой спиной, обиженно надуваются. Взгляд хозяина остреет, а рука вежливо и тяжело ложится на мое плечо. Вталкивает в номер. Делается мне от этого неуютно, но куда деваться? Стою, почти упираясь носом в накачанную грудь.
- Откуда? - вкрадчиво осведомляется крутяк.
Деревянным голосом докладываю о рассветном вояже с собакой по пустырю. Пытаюсь дать рекогносцировку местности.
- Твою мать! - ругается Валерик. - Мы же там все обыскали!
- В эту расщелину человеку не пролезть, да и пес не всякий сможет. А у меня фокс, он норник.
- Ну, ясно. Сколько? -
- Не знаю. Сбилась на двухстах тысячах.
- Я не о том. Себе-то сколько денег взяла?
- Что вы. Зачем?
Мужчина искренне хохочет. Смех у него душевный, приятный.
- Да ладно тебе, бла-агодную корчить. Держи вот, Купи себе чего- нибудь, - он сует мне в руки горсть купюр. Я послушно прижимаю взъерошенные еврики к груди.
- Мне можно идти?
- Да уж, иди. И вот еще что, тетка: Завтра я уеду в Москву. Ни имени твоего, ни адреса, не спрашиваю. Понимаешь, почему? Это тебе вместо "спасибы".
Я молчу, застыв в позе жены Лота.
- Вижу, что поняла. Прощай, - меня легонько выталкивают за порог, и дверь резко захлопывается.
Из номера доносится бодрый голос, который по телефону докладывает какому-то Заку об изменении раскладов и о скором возмещении бешеных убытков, потому что деньги подброшены под дверь номера. И о том, что шутнику, попутавшему рамсы, лучше самоликвиднуться. Я на цыпочках крадусь к лифту. У гламурной двери остается стопочка разномастных купюр, придавленная от сквозняка книгой "Крыса из нержавеющей стали". Книгу жаль, она моя собственная, к тому же интересная.

А, черт! Вот что значит погружаться в пустые мысли на убаюкивающе- ровной дороге с сонным до беспечности фоксом. В зеркальце заднего вида давно уже отражается бордовая иномарка, прилипшая на выезде из города, а соображалка включается туго. Взгляд на раскрытую газету - ну конечно, центральная пресса. О чем же я думала-то, госссподи? Разоткровекнничалась, разболталась с добрым дядей-журналистом. А ведь Валерик честно предупреждал.
Впереди перемигивается красными огоньками переезд. Слева наползает громада хрипло кричащего тепловоза, за ним - вереница цистерн. Я торможу и и выворачиваю руль влево. Москвич впритирку минует первый шлагбаум, Взвизгивает Радомес, обиженный жестким броском на вираже. теперь - опять резко влево. Умудряюсь не зацепить второй шлагбаум. Теперь уже за спиной встревоженно орет тепловоз, Эх, да где же вы, бдительные гайцы, что ж не мчитесь с жезлами и мигалками вязать нарушителя? Возрадовалась бы вам, братцы, как родным. Новый пинок прозрения:
- Они наверняка вычислили адрес. А там Элька.
  Я осторожно притормаживаю и сворачиваю на проселок, прижимаясь к лесопосадкам. Там и останавливаюсь. Радомес выпрыгивает на волю и радостно мчится , возвещая полевой живности о прибытии охотника. А я смотрю на зеленый лимончик, подрагивающий среди шелковистых, сочных листьев.
Все мысли срезаны влет, кроме одной, совершенно сейчас неуместной:

Стоит на окне
лимонное дерево.
не так уж пусто...

****

Вот с чего бы сейчас Эльке, как тигре, метаться вдоль полотна, пока товарняк с цистернами, конвульсивно дергаясь, ползет все медленнее, а потом вовсе останавливается. Машинист то ли маневрировать надумал, то ли нервно курит после лихого маневра шизанутой элькиной мамаши. Кстати, та недалеко уехала, железо системы "Москвич" краснеет за путями, в лесополосе. Это вообще-то круто - прокаскадировать переезд, и тут же мирно спорхнуть в травку, чинно распушив перышки. Это по-нашему..., - я судорожно зеваю. Спать хочется неимоверно.
Чуть свет позвонила какая-то баба Даша, с которой у Эльки налажен канал, как у Юстаса с Алексом. Этот бдительный одуван, страдающий бессонницей, доложил, что поднадзорная чуть свет поднялась на крыло и грузит в багажник скарб в виде дерева в кадке и бородатой псины. Типа главные ценности в доме. И под занавес внесла в какофонию эмоций панический лейтмотив: объект ликвидровал регичтрацию и стал фактически бомжем. Что тут началось! ... Ну, не умею я отказывать красивым и расстроенным девушкам, не умею.
Благо ключи от отцовского Матрикса в моем распоряжении до субботы. В итоге - вот. Примчались. Стоим.
-Ахувваува.., - зеваю так, что челюсть сводит.
На глаза лезет помятая газета, где московский старикан живописует род человеческий, как благородный в основе своей. Он так убедителен, что спорить с ним неохота. Да и зачем спорить, когда сам уверен в людском ничтожестве. И я, межпрочим, - урод, не лучше многих. Взять хотя бы, как обошелся с Элькой. Ведь затянул ее под себя, когда она неадекватная была, и беспомощная после истерики с деньгами. А ведь мог удержаться, мог, скотина. Добро б еще хоть любил, а то так...взыграло самолюбие за все былые отказы этой гордячки, а потом, когда она растаяла, меня сильно потянуло к податливому, смелому телу. Тут главное было - периодически шептать ему на ухо игривую, обжигающую чепуху. Чтобы тело не опомнилось, пока мне оно не наскучит. .
А что до мамаши, так конечно дура. Могла всю жизнь прожить безбедно, а главное, Элька бы поехала учиться в Москву. Она ведь умная девка, с характером, и до книг жадная. Здесь-то что толку от ее будущего красного диплома медсестры? До пенсии недосоленным хреном питаться станет, это, ежели по-честному жить, что в принципе необязательно, потому что невозможно. .
Упс! Подремать-то не удается. Натужно лязгая, состав трогается и бодро набирает ход. Вот-вот переезд будет свободен. Я смотрю на тонкую, темноволосую фигурку в короткой юбке и золотом топике и едва не хлопаю себя по лбу: а почему бы мне не начать сегодняшний день с доброго дела?
Развернуть машину - пустяк. Я с места за пять секунд разгоняюсь до ста и улыбаюсь сам себе: "Ну, вот, теперь им что дальше ехать, что возвращаться, - придется вместе, глядишь, и помирятся. Хотя хуже всего понимают женщин сами женщины, однако чем не шанс? Настроение с каждым километром повышается на градус, под конец я на всю катушку врубаю Летова, и под издевательское "Праздник кончился", поворачиваю к дому.

7. #3: Светлана (46). Психотерапия.

- Э: ну так вот, Алексашка, - Михеич нацедил кружку первача и с наслаждением отпил, даже глаза закатил от удовольствия, экий такой сомелье деревенского пошива, - дела, значит, у нас справные: дом поставили, скотину завели, эх, живи да радуйся.
При этом краем глаза дед следил за усатым нахлебником, что все время разговора таился за закопченной, давненько немытой кастрюлей, а вот теперь, видимо, решив, что хозяин порядком окосел, выбежал на средину стола за приглянувшейся крошкой.
- Это ж не то, что у вас в городе, - заметил Михеич, лупцуя таракана мозолистой ладонью (на моем месте любая бы барышня уже давно орала, а я ничего, держусь).
- А что у нас в городе? - не понял я, замечая, что язык порядком заплетается.
'А и пусть', - и передал деду кружку для новой порции.
- А дивные и необъяснимые. Был я давеча в твоем муравейнике, видал, как пес бродячий на турникете катался. А вороны, это ж какие твари: э, клювом консервы открывать повадились : умнеет зверье, а человек, как был дитем неразумным, так и останется.
Я пожал плечами и глотнул. Самогон был жуткий. Отвыкший от подобной гадости желудок все намеревался отреагировать неадекватно, но вовремя останавливался, видимо, припоминая, что когда-то давно уже употреблял эту отраву, и, как ни странно, выжил. Впрочем, на то, что завтра я проснусь с ясной головой и в здравой памяти, можно было не рассчитывать.
- Приспосабливаются к новой среде обитания, - вспомнил я что-то из биологии средней школы. - А почему бы и нет?
- Эх, - вздохнул Михеич. - А у нас Зверь появился.

В 'Боровичи' я приехал, прежде всего, подумать, что делать дальше. Ну, бывает в жизни каждого человека такие периоды, когда нужно от всего отвлечься, зависнуть над жизнью и событиями, а главное, ничего не предпринимать. Необходимо, понимаете?
Иначе и себе, и окружающим только хуже сделать можно. Потому что уж слишком сложно осознавать, что тебе уже 35, а в жизни ничегошеньки не сделано из разряда 'чтобы не было мучительно больно'. Да и личная жизнь не сложилась, трещит по швам.
Нужно было взять тайм аут, и я его взял. Вот и все.
И как хорошо, что на просторах Необъятной где-то под Торжком есть такая родная и тихая деревенька 'Боровичи', в которой время летит совершенно иначе, чем в пыльном и суетном городе, и где так приятно думать, и, что самое смешное, временами додумываться.
Впрочем, когда я проснулся рано утром, настроение успокоено- созерцательным назвать было трудно, потому что его вообще не было.
Зато были с трудом открывающиеся глаза, не проходящий сушняк, привкус чего-то отвратительного и африканский 'там-там' вместо головы, на котором неизвестный дикарь-идиот повадился исполнять незамысловатую мелодию своей черножо:(извините) чернокожей Родины.
- У.., - проревел я.
- Хррр, - передразнило эхо, которого в старом бабкином доме отродясь не было.
Я кое-как разлепил один глаз.
В коридоре копошился некто здоровенный и мохнатый, время от времени, хрюкая и бубня под нос.
- Дедко, а потише можешь, голова трещит.
И закрыл глаза.
Вновь вернуться в этот мир предстояло никак не раньше полудня.

Ночные воспоминания, как ни странно, не пропали, а только усилились, причем, довольно неприятно. Медленно приходя в себя, я понял, что очень напуган. Адреналин же, будучи наркотиком на порядок посильнее алкоголя, похоже, вывел все неприятные последствия вчерашнего, оставив голову ясной, а все чувства съежившимися.
Тот же адреналин заставил быстро одеться и чуть ли не бежать к Михеичу.
- Дедушко! - с порога заорал я. - Ты вчера в котором часу ушел?
- Да, вот как ты сомлел, я и ушел потихонечку. Эх, совсем тебя город вымотал, раньше бывало:
- А дверь закрывал?
- Что-то ты, Алексашенька, расстроенный, а, небось, привиделось чтой- то? - дед прошел к любимому аппарату и не успел я запротестовать, как наполненная до краев кружка перекочевала ко мне. - Вот сейчас мы здоровьицо поправим, ну и:
Здоровье, действительно, улучшилось. Был ли виновен в том самогон, уникальный воздух без обычных амиако-бензиново-угарно-водородных примесей, включая также остальную летучую таблицу Менделеева, или все тот же адреналин, я понятия не имел. Однако на душе чуточку полегчало.
- А ты не серчай на него, малец, он, Зверь, ведь добрый, людей уважат, никого пальцем не трогат и даже скотину не ест. Как прибилсо к нашей деревне, так ни одной курицы не пропадат.
- Ох, что-то ты с каким-то акцентом заговорил, дедушко, волнуешься видать.
- Да, чего волноваться-то, когда он у меня всегда был, акацент ейтот, я ведь нездешний, помор я.
- Кто?
Но Михеич только рукой махнул:
- Ты лучше к Никитычу поди, он у нас человек ученый, растолкует. Только это: дерябни еще на всяк случай.
- Да, нет, спасибо, обойдусь.

Дом Никиты Михалыча Сбруева, а по-простому Никитыча, стоял на отшибе, совсем у кромки леса, но впечатление было таким, будто жил в нем какой-нибудь помещик, держащийся поодаль от обычных крестьян. Возможно, потому что было в доме целых три этажа, да и сад знаменитый, с чахлыми вишенками да яблоньками поселян и не сравнить. Когда несколько лет назад я спросил его, откуда и как расцвело на не особо плодородной суглинистой северной земле такое богатство, хозяин только рукой махнул: 'Мне ж саженцы бывшие пациенты привозят, от чистого сердца, вот деревца и растут, чувствуют, что подарены, а не на рынке каком куплены'.
Вот такой он странный товарищ, Никита Сбруев, бывший знаменитый психиатр, на пенсии перебравшийся в деревню.
- А, Алешка, приехал-таки? - увидал он меня через калитку.
Деревенские так и не приняли моего нерусского имени, и прикола отца не оценили. По паспорту я Алекс. Только, сколько живу на свете, зовут, как хотят - кто Сашкой, кто Алексеем.
- Приехал, дядь Никит, - вздохнул я.
- Ну, так и заходи, у меня как раз самовар поспел.
Я кивнул. Если бы и здесь мне предложили выпить, я бы окончательно признал, что вся российская глубинка спивается и бухает по-черному.
- Ох, плохо выглядишь, психоаналитик по тебе плачет, - ухмыльнулся Сбруев, и хитро прищурился.
Все же бывших психиатров не бывает точно также как и кгбшников: либо профессия людей не отпускает, либо люди слишком хорошо под такие профессии заточены. Еще, говорят, что не бывает бывших журналистов,: не знаю, не встречал.
- Так, значит, думаешь бросить Лизку-то?
Вот, как-то не задумываясь, за чайком рассказал я ему всю свою жизнь с подноготной вместе.
- И работу поменять хочу, да только ничего кроме нее делать не умею, ну, если только в ментовку податься, они там тоже неумехи еще те, да только не возьмут по возрасту. Так что зря вы меня лечите, мне уже ничего не поможет, хоть ложись, да помирай.
- Кризис среднего возраста, - поставил диагноз Никитыч. - Ну, да ты не горюй, на раз-два он лечится, хорошо, что приехал, - и снова прищурился.
Сбруев был одним из самых молодых в деревне: психиатру только исполнился 71 год, но выглядел он без малейшего преувеличения на какие-нибудь 50 с хвостиком, не больше. Невысокого роста, щупленький и лысый, из него будто бил во все вокруг и в небо огромный по мощности энергетический фонтан. Именно Никитыч заражал односельчан деятельностью, и окончательно не давал спиться, а говорят, что из близлежащих 'Сторожилов' сюда даже молодежь подтягивается, возможно, лет через пять и деревню поднять можно будет, только бы продержались односельчане еще годков десять.
Так ведь и исчезают села и деревни с лица земли: живут-живут старики, в огородах ковыряются, внуков на лето из пыльного города забирают, коров, да цыплят нянчат, и вдруг как пойдут умирать один за другим: страшно.
- Конечно, хорошо, - согласился я. - Вот поживу месячишко, рыбку половлю, за грибами схожу, авось мозги на место и встанут.
- Экий, ты смелый, из города и сразу в лес, - ухмыльнулся Никитыч.
А я о звере спросить постеснялся: психиатр же, еще определит в дурку заочно, связи-то, небось, остались.

Утро было пригожее и ясное, сильно парило, в нос так и шибали ароматы спелой травы, перегноя и земляники. А уж грибов в нашем лесу всегда было завались.
За час блужданий - две полные корзины. Можно было, конечно, и больше набрать, да, во-первых, нести тяжело, а во-вторых, куда мне столько? И так, половину снесу бабе Нюре, у нее этим летом выводок аж из четырех голодных ртов, больно жареные грибочки любящих.
Пить хотелось страшно, потому, набредя на родник, я тут же припал губами к студеной водице. Нет у нас поблизости предприятий, да и опасаться тому, кто пил воду из ключей парка-музея 'Коломенское', точно не стоит.
Вот сижу я, жажду утоляю и чувствую: чей-то взгляд. Затылком чую: немигающий и нечеловеческий какой-то. А сердце-то уже леденеет, да и дрожь, совсем не от холодной воды, бить начинает.
А обернуться нельзя, боязно уж очень. Неизвестно, что больше страшит: оглянуться и узреть нечто страшное и под нос себе брюзжащее или вообще ничего не увидеть.
Как подхватил я лукошки, да как дал деру, сам не помнил, как из леса выбрался. И сразу к Никитычу, он только удивиться успел:
- Ничего ж себе, как ты, Алешенька, быстро бегаешь, а я и не знал, что ты спортсменом у нас заделался, да еще не обычным, а в полном обмундировании в виде двух болотных сапог, телогрейки и джинсов, вроде пока не мокрых, да еще с двумя лукошками грибов в нагрузку.
- Все-то вам смеяться, дядя Никит, - выдохнул я, - я вот лучше вас прямо спрошу, что за зверь такой у вас бродит.
- Как снова Зверь?! Опять Зверь?! - выдохнул вроде как разъярено Никитыч, впрочем, в момент негодования, он порядком щурился, отчего лично я совсем не мог понять шуткует он или действительно злится. - Изловить эту дрянь к едрене матери.
Я как стоял, так и сел.

Ловить решили всем селом. Баб с ребятишками по избам заперли, чтобы под ногами не путались, сами окружили какую-то избу, натащили туда всякого рода снеди и михеического самогона. Сам хозяин утверждал, что сногсшибательное пойло Зверь лично не пьет, но запах его привлекает, наверняка потому, что 'огненная вода' на меду настояна. На мои расспросы, зачем зверь именно в эту избу сунется, никто из мужиков вразумительного ответа не давал. Мне к тому же порядком поднадоела возня с приготовлениями и вообще весь этот фарс с самого начала. Поэтому, когда Никитыч сказал, что одного охотника надо бы в дом засунуть, вдруг да зверь всех обманет и к припасам просочится, я согласился почти без тени сомнений.
Как раз темнеть начало.
Вот так, сижу в избе, никого не трогаю, засыпаю даже, и вдруг:
'Чав-чав-чав':
'Хрю-хрю-хрю':
Приподымаюсь, сжимаю посильнее двустволку, к выключателю подкрадываюсь. А сердце-то в груди так и екает, так и обмирает.
'Уф-уф-уф', - раздается, кажется, возле самого уха, и с криком 'А:' луплю в белый свет, как в копеечку и зажигаю свет.

- От, ведь, молодец, деятель, - восхищается Никитыч - и джинсы опять чистые.
- Он мне чуть ухо не отстрелил, - хлюпает один из мужиков.
- Брось заливать, - это уже дед Михей. - Мы ж ему холостые дали.
- И-то верно.
Что ж темно-то так, не хрена не видно?
И в тот же миг открываю глаза.
- Ох, ты, очнулся, молодец, - хмыкает Михеич и преподносит кружку.
И Никитыч согласно кивает, вроде как после такого стресса можно.
- И весь 'кризис' как рукой сняло, правда ведь? - и ухмыляется так хитро-хитро.

Луна над лесом стоит огромная, светит ярко, так что все вокруг видать, как днем. Иду вдоль кромки леса, и временами кажется, что по терминатору шагаю - меж той жизнью и этой, темным и светлым, будущим и прошлым:
Завтра на работу, и пусть уезжать и не хочется (я же знаю, что на следующий год снова приеду), а тянет в город: хочется на работу, а еще сильнее повидать Лизку, бухнуться к ней в ноги, сказать 'прости меня дурака такого'. Может, и простит?
- Хрю-хрю-хрю, - раздается из леса.
А я иду и только улыбаюсь.
Мне ведь Никитыч потом объяснил, ну, когда я перестал орать и грязно материться, что быстро вывести человека из депрессии можно только подобными эмоциональными встрясками. Что, мол, устроил он это все, видя, как я, мальчик, которого он еще на колене качал, мучаюсь. Ну, вот чуть из меня заику и не сделал. Хотя:
Если честно, я ему искренне благодарен. Мне за одну единственную ночь полегчало так, как вряд ли когда было. Вот что значит, изначальный страх на волю выпустить, сразу мелкие проблемы незначительными, да и вовсе недостойными внимания кажутся. И жить хочется с утроенной силой, потому как ну не старый же еще человек, не развалина, и на себя, да и на других потрудиться еще могу.
А потом, дней через десять, когда я кое-как успокоился, показал мне Никитыч все-таки этого Зверя - не-то медведя-мутанта, не то гориллу- кинконга из зоопарка сбежавшего, а, может, и, страшно предположить, русского народного йетти.
Интересная зверюга и вполне безобидная, кстати. Правда, в штаны, когда я в первый раз с ним нос к носу за сараем столкнулся, все-таки наложил - сбылись никитские пророчества.
- Врум, хрум, друм, - снова ворчат над ухом.
Охраняет, значит. Нравлюсь я чем-то нечисти, ведь не просто так он ко мне в избу тогда ночью залез. Да и встречать меня будет, когда в следующий раз с женой приеду.
Никитыч мне его показал только потому, что я все-таки их, деревенский, хоть и в город перебравшийся, отчего только повысил к себе доверие с моей стороны, да и уверенность, что Родина меня не забыла. Что, куда бы не шел, за спиной крепкий тыл деревеньки 'Боровичи', а теперь так еще и Йеттинские острые клыки, никогда не пускаемые в ход против человека. И единственное, в чем я уверен сейчас, что, когда вернусь, привезу Никитычу в подарок яблоньку: самую лучшую, у знакомого мичуринца выпрошу.

- Ну, что, собака, нравится тебе в подземке?
Дворняга села напротив и внимательно посмотрела на человека. Мордочка у нее походила на лисью, такая же рыжая и пушистенькая. А глаза - хитрющие-хитрющие странного для собак ярко-зеленого цвета. Я допил пиво, дворняга чуть приподнялась, вильнув хвостом.
- Бомжуешь что ли?
Она не ответила, но то ли зевнула, то ли осклабилась, а мне показалось, что улыбнулась.
- Ну, держи.
Дворняга уверенно, словно с детства только этим и занималась, подхватила бутылку и резво засеменила к выходу.
В вагоне было пусто - так, как бывает только ночью, минут за двадцать до закрытия. Я и собака, и больше никого.
- Эй, красотка, ты, я вижу, умница, пойдешь ко мне жить?
Поезд остановился на Краснопресненской, и она легко соскочила, на платформу, будто всю жизнь только и занималась тем, что в метро бомжевала. Да и, кажется, своей жизнью была вполне довольна, ведь только человек все еще настолько глуп, чтобы считать, что любое животное сочтет за честь разделить с ним квартиру и холодильник. А еще, только человек мнит себя царем природы, по сути, им не являясь.

8. #5: Пуз ( , ) (44). Не совсем человек

- Ты думаешь люди дураки? - весело спросил Колян. Он все не мог отделаться от мысли, что все это шутка.
Я же был серьезен.
- Конечно. Люди дураки. Человек дурак:
- Это ты загнул! - перебил меня Коля. - Какие-то там люди может быть в общей сложности и дураки. Я же не знаю, про каких людей ты говоришь. Но человек! Человек не дурак. Не смог бы дурак высадиться на луне. Не смог бы он и изобрести таблицу умножения. Знаешь, как древние говорили 'Человек - это звучит гордо!' Я человек и горжусь этим. И попрошу не называть меня дураком!
- Ты будешь полным дураком, если перебьешь меня еще раз, - холодно отрезал я.
Аллочка, моя жена, предостерегающе схватила меня за руку. Колян, почувствовав гнев в моем голосе, замолчал. Его жена, Валя, очень странно на меня посмотрела.
- А теперь слушай и не перебивай.
Я отхлебнул из наполовину пустой кружки пива и продолжил:
- Человечество очень оглупело. А может, оно всегда таким и было. Я не буду говорить о таких простых глупостях как вера в различные китайские гороскопы. Начну по порядку. Азарт. Знаешь ли ты, Коля, что больше пятидесяти процентов людей знают про опасность азартных игр? Почти восемьдесят процентов знают, что все игровые автоматы хитро запрограммированы сначала раззадоривать выигрышами и мелкими проигрышами, а потом выдавать только проигрышные комбинации. Большинство людей знают все эти опасности. Не раз рассказывают об этом друзьям и близким. Но сами все же играют. Они наивно полагают, что главное вовремя остановиться. Но, думаешь, эти глупцы вовремя останавливаются? Нет. Спускают все до копейки, но греют надежду отыграться. Это не глупо? Легкие деньги - вот глупость, в которую люди наивно верят. Вот только не надо говорить мне, что твой сосед Толя позавчера поднял на автоматах пятьдесят тысяч рублей. У меня тоже сотни этих глупых сказок, про счастливые случаи. Поверь мне, если кто-то выигрывает крупные суммы, то только потому, что владельцы игорных клубов этого захотели. Это делает лишнюю рекламу. Все равно этот сосед Толя спустит весь выигрыш, придя в это же казино. Запомни, на всем этом наживаются только те кто, держат игровые клубы, но и за них не бойся. Они в свою очередь попадают в другие глупости. На другие уловки и обманы.
Я снова отхлебнул пива и закусил ложкой салата с кальмарами.
В глаза Коли появился вялый интерес.
- Вторая глупость. Я пожалуй объединю под ней три - алкоголь, наркотики, курение. Знаешь ли ты сколько людей в мире курят? А пьют? Больше половины населения всего земного шара. Не думаю что наберется шестизначное число тех, кто не разу не пробовал спиртное, или не нюхал табачного дыма. Заметь, не курил, а не нюхал. Пассивное курение гораздо опасней. Почти все это знают, но мирятся с этим. Почему? Потому что дураки. Скажи мне какой смысл пить? Выпиваешь и что? Теряешь контроль над мыслями, контроль над телом, контроль над собой. А на утро ужасное самочувствие. И ради чего? В народе это называют расслабиться. Но скажи мне разве так можно расслабиться? Или для них значит расслабиться - это уснуть в салате? Не лучше ли полежать на мягкой кровати, или сходить на массаж где действительно расслабляешься. Нет, нужно напиться и забыться. Но ведь это бессмысленно. Люди хорошо представляют себе последствие всего этого, но разве что-то меняется? Нет. Все пьют, курят. А наркотики. Сейчас детям с малого возраста говорят об их вреде. Однако тут же крутые звезды говорят крылатые фразы, которые сами при этом не понимают. Живем один раз, нужно все попробовать. Вот и пробуют. Все. И после этого ты мне будешь рассказывать про космос и таблицу умножения? Я уже если честно сомневаюсь, что все это сделал человек. Не тот человек сейчас стоит перед нами.
Я с удивлением заметил, что кружка опустела. Посмотрел на Аллу. Жена торопливо наполнила. Коля, воспользовавшись паузой, проговорил:
- Тогда получается ты называешь дураком и меня и себя и наших жен.
Я кивнул.
- Да простят меня женщины, но да. И ты и я и они. Все мы дураки. Бейте меня. Плюйте в меня, но своих слов назад я не заберу.
Коля явно обиделся. Не найдя чем опровергнуть мои слова заметил.
- По твоим выводам получается, что хоть сейчас вешайся от такой глупой жизни. Однако мне что-то не хочется. В конце концов, я сам распоряжаюсь своей жизнью и каким бы дураком не был, просто так с ней не распрощаюсь.
Я радостно посмотрел на друга. Он так и не понял, что попал в мою ловушку.
- Ты еще больший дурак, если думаешь, что распоряжаешься своей жизнью. Увы, мы уже давно не властны над ней.
- Скажешь тоже. Я все делаю, так как сам хочу. И никто мне не указ. У нас в стране демократия.
- Увы Коля. Это тебе кажется, что ты делаешь все, как хочется тебе. На самом деле ты делаешь, так как хочется Им.
- Кому Им? Президенту? Государству? Но ведь их тоже выбираем мы! - возмущению Коли не было предела.
Я чуть удивился, все же пиво окончательно разжижило его мозги.
- Самая большая афера во всех странах это выборы! Очень много дураков попадаются. Как ты думаешь для чего они? Узнать мнение народа? Узнать и по его воле выбрать правителя? Нет друг. Вся эта шушера, что бы создать иллюзию полезности. Смысла жизни. Иллюзии того, что от наших никчемных глупых жизней что-то, в самом деле, зависит. Знаешь Коля, я скажу тебе больше, все эти президенты или королевы все это простые марионетки. А вот те, кто дергают за ниточки, о вот они да. Пожалуй, Они самые умные на всей планете.
- Если даже так, - возмутился Коля. - То Они, все равно люди. А люди по твоим словам дураки!
- А вот в этом Коля я очень сомневаюсь. Не кажется мне, что тех, кто правят миром можно назвать людьми. Кем бы ни были, они уже не люди. Может быть похожи, но нет, не люди:
Я сам удивился, с каким зловещим шепотом произнес последние слова. Коля молча хлопал глазами. Совершенно очевидно, что он не верит не единому слову и считает меня психом.
- А как же тогда получается? Как получается, что ты сейчас сидишь и все мне говоришь? Ведь твоя жизнь не принадлежит тебе, и все что ты делаешь, хотят Они!
Пожалуй, этот вопрос поставил меня в тупик. И я вышел из себя.
- Откуда я знаю? Откуда я знаю, почему в моей пьяной голове прорисовались эти трезвые мысли. Откуда мне знать, почему я говорю их тебе? Может потому, что первый раз в жизни я задумался. Задумался как умный человек. И у меня получилось. Вот результат. Только боюсь, такие индивиды были всегда. И их устраняли, чтоб не портить общей картины.
Коля покачал головой и жестом показал жене, что пора уходить.
- Ты полный псих Слав. По-моему по тебе дурдом плачет. Советую обратиться. У меня есть знакомый психиатр:
- Заткнись! - закричал я. - Заткнись! Возможно, первый раз в жизни я говорю умные вещи! И мне жаль, что они пришлись на нашу пьянку! В другой обстановке может к ним отнеслись бы серьезнее. Молчи и выметайся из моего дома. Когда я протрезвею, и попытаюсь собрать эти мысли воедино, тогда приходи.
Колян покрутил пальцем у виска и вместе с Валей покинули квартиру. Аллочка очень странно на меня смотрела, но молчала. Молчала весь остаток вечера. А потом постелила кровать, и мы легли спать.

Утром меня разбудил звонок в дверь.
'Не уж-то Колян настучал по ноль три про вчерашний разговор?'
Однако за дверью меня ожидали не дяди в белых халатах, а приличный молодой человек.
- Слав Кладинцев? - вежливо поинтересовался он.
- Да, - сонно ответил я.
- Прошу пройти со мной, спецуполномоченный Казев. - с этими словами он показал какой-то документ, с множеством печатей.
На улице приятно грело солнышко. Я молча шел за Казевым. Мысли путались. Когда спецуполномоченный пытался достать документы, пиджак немного открылся, и я увидел рельефную рукоятку пистолета.
Я ничего не нарушал. Тем более никого не убивал. Неужели из-за вчерашнего? Колян все-таки позвонил в ноль три? Ноль два? Нет глупости.
- Куда мы идем? - наконец спросил я.
- К машине, - невозмутимо ответил Казев.
- Зачем?
- Что бы ехать.
- Я не полный дурак Казев.
Казев прищурено посмотрел на меня.
- Вчера вечером вы утверждали обратное, - заметил он.
Точно. Слишком много лишнего я наговорил.
- Мы поедем в милицию?
Казев улыбнулся.
- Нет.
Я рассвирепел. Что я должен все клещами вытягивать?
- А куда?
- Позвольте цитировать ' К тем, кто похожи, но все же не люди'. Они хотят вас видеть.
Если бы моя челюсть не держалась, то скребла бы сейчас асфальт.
- За:зачем?
Казев снял очки и внимательно посмотрел на меня.
- Возможно, и вам представится шанс стать не совсем человеком или же:
- Или же вы просто пристрелите меня, если я вам не подойду, - закончил за него я.
Казев надел очки и посмотрел на небо.
- А вы не такой дурак Слав Кладинцев.
- Дурак - человек, - твердым голосом произнес я, - а я уже не совсем:

9. #9: Грей (43). Десять процентов.

Ганс привычно вытянулся, отсалютовав старшему.
- Докладывайте.
- Все идет по плану. На сегодняшний день отсев девятка.
Толстые короткие пальцы, пробарабанили по дереву, но лицо восседающего в глубоком кресле невысокого толстенького человечка осталось непроницаемым и не выдало ни малейшей обеспокоенности.
'А ведь, если эксперимент сорвется, нас всех ожидает очень бесславное будущее, - подумал Ганс. - Не знаю, что будет с ним, а меня точно отправят на восточный фронт'.
Он никогда не понимал партизанских войн, что вели на территории, уже подконтрольной Рейху, звероподобные грубые обезьяны, по привычке именуемые людьми. Ничего, кроме смерти они не заслуживали. Только в теплых и светлых германских кабинетах можно всерьез рассуждать об испорченности славянских народов давним врагом арийской расы, евреями. Однако стоит воочию узреть перекошенное злобой и ненавистью лицо, сжимающие ружье, а-то и топор, трясущиеся руки, как сомнения отпадают сами собой. Эти обезьяны просто не могут называться людьми, и обязаны изводиться под корень дабы:
- Что-нибудь еще? - прервал поток мыслей ленный начальственный голос.
- Отчет перед вами, - выпалил Ганс, пытаясь вытянуться в струну, и едва не ставая на цыпочки.
Однако даже он прекрасно понимал, что 'звероподобные' очень выносливы (становилось зябко от одной мысли о том, что можно спать на снегу в тридцатиградусный мороз, а эти ведь еще и воевали). Кроме того, обладали большой физической силой, а значит, могли потрудиться во славу Рейха.
- Тогда свободны.
- Зиг Хайль!

Вчера забрали Берега. Неизвестно почему. Сегодня очередь Верна, я почти уверен в этом, достаточно было при общем осмотре взглянуть в глаза доктору. Нет, Верн не жилец. А жаль.
Когда француз чудом уцелел после крушения истребителя, он искренне радовался, говорил, что уж теперь у него все будет хорошо, что он везучий. А ведь нет, в ту же ночь нас атаковали, и, что самое неприятное, первый же снаряд угодил в пяти метрах от палатки: убить не убило, но оглушило так, что очнулись только через несколько часов и уже в плену.
Верн ведь и тогда не сдался, говорил, что живучий, обязательно выберется. А по мне: по мне, лучше бы убили. Я не дурак, знаю, что после плена дороги назад уже не будет: сам внедрял программу против перебежчиков, сам расстреливал, то есть отправлял на казнь (по мне это одно и тоже). Я искренне надеялся, что меня убьют в плену, но либо провидение было столь благосклонно, либо сказалось присутствие все того же 'удачливого' Верна.
В лагере было терпимо, почти как на зоне. Батрачили по шестнадцать часов, зато и кормили неплохо. Единственное, что порядком выводило из себя - дурацкие тесты и доктор.
Старый фриц приходил каждый вечер, и ведь, скотина, не ленился беседовать лично с каждым заключенным. Спрашивал он обычно какую-то чушь ничего не значащую, кроме, пожалуй, того, что после расспросов исчезали люди.

- Мой Фюрер.
Маленький толстый человечек стоял перед Главнейшим спокойно и даже расхлябано, а потом подцепил одно из кресел и уселся в довольно непочтительной позе, закинув ногу на ногу.
- И что же у нас с 'Идеальными'? - небольшие рыжие усики Главнейшего смешно встопорщились.
'Маленький человечек' всегда думал, что рыжая масть присуща еврейской породе, однако Фюрера считал исключением.
- Наш специалист не дает осечек.
- Скажите мне, - голос Главнейшего был довольно низок и немного дрожал, похоже, этот умный и, вне всяких сомнений, талантливый человек только что пережил одну из своих обычных истерик. - Вы настолько доверяете своим информаторам?
'Если бы я мог, то приказал истребить всех женщин. Надо же, суки, как умеют доводить людей, а особенно лучших из нас, - он нервно поскреб в волосах. - Правда, непонятно, как бы мы тогда размножались:, пожалуй, стоит задать вопрос кой кому'.
'Маленький' мысленно поставил памятку в блокноте.
'Хотя, нет, - решил он секундой позже, - не согласится. Он же первый и не согласится'.
И мысленно же перечеркнул написанное двумя жирными красными полосами.
- Я абсолютно доверяю своему психиатру.

Вчера забрали Верна, я был прав. А сегодня моя очередь. Я это чувствую, и почти уверен.
Доктор сначала посмотрел тест, в котором уже месяц не было ни слова правды, по крайней мере, я пытался вчитываться в суть вопроса, и иногда понимал, что стоит за бессмысленными литерами.
И вдруг:
- Опишите, - говорит, - поле.
Вот тут, я, наверное, и допустил ошибку, потому что описал. Да, бог бы с ним, я еще и представил эту пустошь дурацкую.
Фриц даже до конца не дослушал, объявил, что у меня склонность к побегу.
А неужто неизвестно, что это значит? До завтра не дожить.

- Настолько, что готовы в случае неудачи отправиться с ним на восточный фронт? - продолжил Главнейший.
'Маленький человечек' развел руками, и приготовился долго и нудно объяснять.
Он хотел бы сказать, что без проводимых им исследований война сама по себе не имеет смысла, но произнес совсем другое.
- Нам известно, что любое общество на девяносто процентов состоит из людей консервативных, прохладно относящихся к переменам и желающих прожить жизнь спокойно и размерено.
- Стадо, - вставил Фюрер. - Мы, арии, не такие.
'Маленький человечек' кивнул, и легкая едва заметная улыбка скрылась от зоркого взгляда Главнейшего.
- Конечно. Однако, даже в самом отсталом обществе, есть какие-то 10%, толкающих его вперед. Это проценты недовольных, ищущих, изобретающих. Они же яркие индивидуалисты, часто обособляющие себя от остальных, и, вне всяких сомнений, именно им можно приписать инициативу как таковую. Иными словами, если из нашего лагеря попробуют сбежать, то организатором будет один из этих десяти.

В чем же прокол? Хотя, нет, знаю.
Дурак я, а психиатр умный: подловил меня на образности мышления. Соседи-то уже давно ни на что не способны.
Но разве это преступление? Наверное, для фашистов - да.
Хотя, с другой стороны, я рад, что все закончилось. По крайней мере, больше видеть эти рожи не придется: тупое быдло, черт с ними.
- Заключенный 666, - раздается из-за двери, и я выхожу, чтобы хотя бы в смерти остаться человеком.
Я не расист, да и негров у нас не так уж много, в лагере была сплошь сборная солянка из американцев, азиатов, французов и наших. Впрочем, нужно отдать должное, из русских я последний.
- Приятного времяпрепровождения.
Сосед-негр провожает меня пустым отрешенным взглядом, а я практически счастлив: вырвался таки из Ада. Обрел свободу.
- Ну, здравствуй, здравствуй, любимая моя, газовая камера.

'Маленький человечек' не понимал, он грыз ногти и ругался. Выпестованная до мелочей теория отказывалась работать в отношении славян. Он в который раз теребил помощника и исследователей, но те лишь разводили руками, даже Фриц не говорил ничего определенного.
- Почему?! - неустанно задавал он один и тот же вопрос.
Ганс пожимал плечами. Для этого молодого германского идиота все и так было ясно: звери не могут следовать людским законам. С удовольствием отправил бы мальчишку понюхать пороху, да нельзя, повезло молокососу быть родственником Евы.
- Не понимаю, - отвечал Фриц. - Мы выбраковали уже все 30%, и конца не видно. Раньше всякое сопротивление останавливалось на десяти!
- На подотчетном вам Объекте в Африке содержалось несколько русских, каков был процент брака?
- 100%, - вздохнул Фриц.

- Ну, Джон, сам посуди, - вещал я. - Имеем мы сто человек заключенных. Как думаешь, можно сделать так, чтобы они работали и при этом не пытались убежать?
- Нет, конечно, - здоровенный, под два метра ростом коммандос, сунул в рот папиросу и почти с наслаждением затянулся.
- А оказалось, можно. Нужно только выявить всех неблагонадежных: тех, кто теоретически способен к побегу.
- Но это же невозможно!
- Не сомневайся в способностях наших психоаналитиков. Иногда достаточно элементарного образного мышления. Оно, кстати, говорит, о гибкости психики.
- И что? - Джон потянулся к фляге.
- А то, что, укокошив всех 'ненормальных', можно исключить саму идею побега, она просто не придет никому в голову. Джон прокусил фильтр:
- Это ж сколько человек устранить придется?
Я заметил, что вместо 'убить' он использовал неопределенное, но от этого не менее понятное слово.
- Всего-то процентов десять, - ухмыльнулся я.

Мы вышли из джунглей и забрались на невысокий холм. Отсюда открывался замечательный вид на Объект.
- Как думаешь, охрана многочисленна?
- Думаю, ее вообще нет.
Джон взглянул на меня, как на ненормального.

Гадко.
Уже не больно.
Просто гадко.
В лагере трудились. Спокойно выполняли работу: тупую, физическую. Потом шли в столовую, где такие же заключенные раздавали еду.
Они не разговаривали, при наших взглядах отворачивались или смотрели в пол. Кажется, они и вовсе разучились говорить.
В десять вечера заключенные шли в барак и отключались для полноценного восьмичасового сна. Последний запирал, вешал ключ на гвоздик, чтобы первый проснувшийся отпер.
И ни одного охранника, и нет больше Рейха. Вот уже тридцать лет.
- Ты знал! - негодовал Джон. - Нет, ты догадался.
Я вглядывался в перекошенное лицо американца, и только вздыхал.
- Возможно, я был здесь.
- Нет уж, не верю, это уж полный бред. Тебе сколько лет, паря?
Я мог лишь развести руками: ну, что мне ему о переселении душ втолковывать? Джон меня и так готов в психушку сдать.
- Ладно, проехали.
- А они сплошь пенсионеры, - вдруг сменил он тему. - Пристрелить скотов!
Я вздохнул:
- Не за чем губить карьеру, тебя свои же и заложат.
- Да у меня сплошь проверенные люди!
И я вновь грустно улыбнулся.

10. #1: Светлана (36). Старые счеты.

Никитенко вошел в небольшой уютный ресторанчик, притулившийся на первом этаже многоквартирного дома. За одним из столиков его ожидал Черт, самый натуральный и реальный, а не из числа тех, кого с неизменным рвением гоняли из-под столов многие сотрудники Агентства, после 2-4 бутылок светленькой. Впрочем, когда вначале девяностых из запертой квартиры, из закрытого же холодильника вдруг исчезла вся еда, Никитенко тоже подумал, что без чертовщины не обошлось.
- Здравствуйте, здравствуйте, дорогой вы мой, Исксандер Юриевич, - поприветствовал Черт.
- Добрый день, - сухо поздоровался Никитенко, в отличие от сотрудника Агенства, пребывал он не в лучшем настроении, и очень хотел покончить с делом как можно скорее. - Принесли?
- А-то! - Черт улыбнулся и лукаво подмигнул заказчику. - Дурак- человек, для нас вынести из архива пару никому ненужных докУментов не представляет ни малейших проблем, а с моим-то допуском секретности: у:, дорогой ты мой!
Никитенко поежился: показалось, что в ресторане откуда-то настойчиво дует - сквозняк и обязательно по ногам. Все-таки сервис в России никогда не сравнится с Западным, в той же Америке учитывают все, могущее доставить клиенту неудовольствие.
Судя по всему, его собеседник уже порядком выпил, и море было ему даже не по колено, а по щиколотку. Еще Никитенко хотел обидеться на грубую присказку, но вовремя списал на особенности языка. Откуда ж знать, может, Черт матерные слова под своим 'дурак-человек' скрывает, мало ли какими привычками он мог обрасти на такой работе?
- Я бы на вашем месте не распространялся на эту тему, документы до сих пор засекречены.
- Потому вы и пришли ко мне, эх, дурак-человек.
- Потому я и пришел к вам, - согласился Никитенко.
- Хорошо, - Черт мгновенно посерьезнел, и хотя лукавый блеск в глазах никуда не делся, заговорил на полтона ниже, а сам выпрямился, и, кажется, даже протрезвел.
Подобные метаморфозы в облике бывшего сослуживца Никитенко не понравились, но, в конце концов, он прекрасно знал, зачем идет к этому человеку, как и то, что Черт ему должен.
Это было давно, порядка пятнадцати лет назад, когда нынешний Черт был еще молодым и неуверенным, да и только-только начинал служить. Время было суровое, для Комитета особенно: всегда сложно перестраиваться на новые рельсы, а уж когда властьимущие спешат записать свою опору и защиту в козлы отпущения и чуть ли не во враги народа:
Молодой Черт попал в поле зрения Никитенко почти сразу: очень высокий и худой, он, казалось, сразу приковывал к себе внимание, и радикально отличался от сереньких и неприметных сотрудников. Сейчас, видя перед собой моложавого подтянутого сорокалетнего мужчину, Никитенко только завистливо цыкал зубом, а тогда в конце восьмидесятых Черт не представлял собой ровным счетом ничего.

Зима. Легкие белые хлопья переливаются в свете тусклых фонарей, темное фиолетовое и какое-то низкое небо, и упругий хрустящий наст под ногами. Их четверо: он, еще молодой пацан 25 лет отроду, пришедший в агентство сразу после армии, и, как многие думали, по блату, грузный низкий Рома Бобицкий, старший группы Семен Васильев и 'Информатор'. Последний был весьма увесистой шишкой в министерстве, из тех, которые уж если на голову свалятся, поминай, как звали, к тому же ни то сват, ни то шурин министру Финансов, и каким ветром занесло его в компанию трех комитетчиков на темной безлюдной улочке осталось загадкой - для всех, кроме этих троих.
- Ну, что, пришли? - голос Васильева такой же уверенный, как обычно, с едва заметной хрипотцой, от которого тащились не только многочисленные барышни, но и друзья, когда Семен под гитару рвал душу, исполняя Высоцкого.
- Ме: - промямлил 'Информатор'.
- Можешь не бубнить, я это место из тысячи узнаю, - Васильев нехотя расстегнул пальто и полез за пистолетом.
- Да вы что, в своем уме?! Да вас же потом самих к стенке, да вы же умолять станете, когда из вас живых жилы вырвут, да я:
Кажется, Комитет впервые вздрогнул, когда у Семена Васильевича Васильева убили жену: зверски надругались, а потом перерезали горло. Раньше комитетчики считали себя и своих близких защищенными, уж если не от всех напастей мира, то от собственных урок - точно. Оказалось, зря, наступающие перемены в стране вели за собой беспредел, обязанный коснуться всех и каждого, а в особенности силы, стоящей раньше даже над депутатами верховного совета.
На уши поставили всех, но копал в основном Васильев и подчиненные ему люди. Кажется, и сам Семен не верил, что удастся найти убийцу, но вида не подавал и смиряться не хотел, во многом потому и нашел, но не сам. Мало кто ожидал от новичка, всего лишь год назад пришедшего на службу, такой прыти, но именно он вычислил убийцу - недоступного и тем самым смертельно опасного.
Особые качества же того, кто стал в последствии Чертом, проявились и в том, что, обнаружив преступника, на доклад он пошел не к кому- нибудь, а к самому Васильеву.
- Двенадцатого декабря тысяча девятьсот девяностого года, находясь в компании обкуренных ублюдков, вы, Дятлов Михаил Иванович, совершили убийство гражданки Васильевой Елизаветы Антоновны тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения.
- Да, я,.. я, это не я, я вообще не помню, что со мной было, - запричитал 'Информатор', - у вас никаких доказательств нет, у меня неприкосновенность!
- Даже от нас? - уточнил Черт, чуть прищурившись.
- Даже, - напыжился Дятлов, - я замминистра по связям с общественностью.
- Слышь, ты, 'Информатор', - процедил сквозь зубы Бобицкий, - ты своим отморозкам позвонил, а-то я уже замерз как-то.
- Позвонил, - Дятлов зло сплюнул себе под ноги, а в следующий миг, тишину зимнего вечера разорвал одинокий выстрел.
Все происходящее слилось в голове молодого Черта в одно бесконечное мельтешение снега, крови и падающих тел. Уши, казалось, заложило сразу от пальбы и мата, но вскрик Васильева как-то услышал:
- Держи, уйдет.
Слева пронеслось что-то неповоротливое и противно-жирное, особенно ненавистное оттого, что Дятлов был еще относительно молодой тридцатилетний мужчина, но в связи с высотой занимаемого поста на свою физическую форму откровенно плевал.
А потом его сбили с ног, и кто-то огромный навалился сверху и так съездил в ухо, что левая часть лица онемела, и наступила какая-то странная ватная тишина. И как он разрядил в нападавшего последний патрон, с трудом отпихнул необычайно тяжелое из-за кончины бандитское тело и подобрал чей-то пистолет, уже не помнил. Черт чувствовал только жгучую обиду и ненависть за то, что гадина, доставившая столько горя одному из них (вдвойне, потому что пошла на преступление, зная о своей безнаказанности), скорее всего, уйдет.
Он выстрелил, кажется, совсем никуда не целясь, да он и не надеялся попасть с расстояния в пятьдесят метров, когда земля скачет, а что- то горячее заливает глаза. Но, видимо, его очень удачно повело в сторону, поскольку Дятлов упал и больше не поднялся.

- Ну, ничего. Девушки скоро еще больше любить будут, - над носилками склонился Никитенко, - еще поинтересуются: 'Кто там, раненный под красным знаменем?'
- Меня девушки хорошие не любят, - просипел Черт, пытаясь вспомнить, был ли с ними Никитенко или нет: серьезная контузия сказывалась на умственно-памятийном процессе не в лучшую сторону.
Он смотрел в черное непроницаемое январское небо. Снег все также падал белыми пушистыми хлопьями, редкие снежинки застревали на ресницах и таяли, наверное, со стороны могло показаться, что Черт плачет.
- Что с остальными?
- Бобицкого уже ничто не спасет, а вы с Васильичем сейчас вместе в больницу поедите.
- А ты?
- А я всегда носом чую, когда жареным пахнет.
На эти слова Черт только ухмыльнулся, как-то так получилось, что он внезапно со всей остротой понял, что произошло. Васильев явно шел на смерть: иначе их выступление с захватом замминистра и отстрелом бандитской группировки Синица и не назовешь. Почему с ним пошел Бобицкий понятно, все же ветеран, ни один год вместе, а почему Черт, он и сам не знал, ну, должен был, наверное, а как иначе?
А вот Никитенко его беспокоил сильно:
- Ладно, ты поправляйся, давай, - напутствовал он. - И знай, что все хорошо будет. Ты ж из бандитского ствола стрелял, опять же пальчики я уже вытер, да и скорая - моя работа. Не боись, поживешь еще.
- Это бы неплохо, - ухмыльнулся Черт.
Его все подмывало спросить Никитенко, во сколько обойдется его доброта в будущем, но тот, кажется, и сам решил сообщить, пока никто не подслушивает:
- Все хорошо, сынок, расслабься. Только однажды, когда я попрошу тебя об услуге, ты уж, не откажи.
Ответить Черт не успел. Он, неудачно повернулся, и боль врезалась в мозг с такой силой, что отключила сознание.

Черт сел в кровати и сразу проснулся. Пора в отпуск, давно его уже кошмары не одолевали, а уж связанные с прошлым тем более.
По выписке из больницы ему присвоили внеочередное звание, даже едва к ордену не приставили, ну, правда, это было бы уже слишком. Подвиг облетел все газеты и даже мелькнул в новостях. Он и сам наблюдал, как миловидная дикторша волнительно повествовала о том, как трое сотрудников МВД насмерть стояли против десятерых бандитов. Про некого Дятлова, случайно схватившего шальную пулю в той же подворотне, естественно не было ничего, как и о том, что сотрудники МВД на самом деле подчинялись немного другому ведомству.
А потом грянули лихие девяностые, и Комитет перестал существовать, превратившись в никому неизвестное, и, кажется, не нужное Агентство. Черт часто шутил по этому поводу:
- Наша служба и опасна и трудна, ну, а ныне никому и не видна.
Телефонный звонок раздался через тридцать минут, когда Черт успел побриться и заварить кофе, будто знал, каналья, что не нарвется на грубость.
- Да.
- Приветствую Вас Ангеловский Петр Викторович, оперативный позывной Черт.
И он почувствовал, как ушел из-под ног дорогой и тщательно покрытый лаком паркет.
19 июня 1996 года в 17 часов Черт и Васильев неспешно прогуливались по набережной, с таким расчетом, чтобы через двадцать минут оказаться возле второй проходной Дома правительства.
- Старший лейтенант Ангеловский, - представился Черт.
- Майор Голопупенко, - поздоровался Васильев, гипнотизируя небольшую коробочку из-под бумаги формата А4. - А есть ли у вас, хосподя- тараварищи, спецразрешение на вынос матценностей?
По сводке господа-товарищи проходили как Афанаськин и Зайцев, и были никем иными, как членами конторольно-учетной группы штаба по предвыборной компании Главного.
- Да ты что, капитан, для бумаги и разрешение?
- Я майор, - обиделся Васильев.
- Еще будешь, - пообещал Зайцев.
- Сдается мне, старлей, что нам угрожают.
- Ага, - поддакнул Черт, - а бумагу они специально кому-то в подарок несут, вон даже белой ленточкой подвязали. Ой, нет, - он картинно ударил себя по лбу. - У ихнего шефа, видать бумага в ксероксе кончилась, а канцтовары у нас все закрыты, поди, вот и прут из правительственного дома.
- Просто у них там на бумагу халява, - заметил Васильев, выуживая из кармана перочинный ножичек. - А давайте-ка, хосподя, поглядим, что ж это за бумажка такая.

Господин Венков сидел в кабинете, и, как оно говорится, никого не трогал. Еще утром к нему на минутку забежал Сидорчук и попросил между делом передать 'подарочек' Афанаськину.
Тот уже ближе к вечеру явился вместе с Зайцевым и самолично упаковал деньги в коробку. Оставил что-то вроде расписки на получение около полумиллиона долларов, после чего ушел провожать Зайцева, оставив Венкова дожидаться в кабинете.
В 18-45 в комнату 3-25 зашли двое, но и внешне и внутренне на членов контрольно-учетной группы штаба они походили мало.
Впрочем, означенные Афанаськин и Зайцев были доставлены чуть позже.
- Ну, что, граждане уголовники, казнокрады, разгильдяи признаваться будем или как? - Черт занял подобающее ему место главного уполномоченного, и, рассевшись на столе, смерил троих не слишком дружелюбным взглядом.
- Ой, у меня давление, - вскрикнул Венков, опускаясь на стул, - 160 на 110, между прочим.
- Позовите доктора, - распорядился Васильев по рации, а больного заверил. - Сейчас вам сделают укол.
- Пентоталом натрия, - ввернул Черт, - пойдет?
- Ннет, не надо, - пробормотал Венков.
- Оть, Голожо:, черт, как там тебя? Так и запиши: 'От врачебной помощи отказался'. А ведь, дурак-человек.

- Держи, - Черт протянул Никитенко небольшой конвертик с диском. - Один единственный вопрос можно?
Никитенко кивнул, хотя разговаривать с этим человеком не осталось ни малейшего желания.
- Какого лешего там за океаном понадобились данные по делу копира?
- Кого? - переспросил Никитенко.
- Чего, - поправил Черт, - ну, Ксерокса, дурак-человек, какая разница?
- А, ну, если уж честно, то материалы очень помогут в одном интересном деле.
- Так Главного же уже нет?
- Так он же на семью ишачил, основные капиталы у них сейчас, и допросы эти, ух как сыграть могут.
- А:
- Вот, смекай.
Он улыбнулся, и что-то в этой улыбке очень не понравилось Никитенко.
- Ничего-ничего, - прошептал Черт, - на ваш ТТ у нас всегда найдется свой ППШ.
Только теперь Никитенко заметил, как в ресторанчике вдруг стало как- то тихо и пусто, а еще увидел три тени, метнувшиеся от близлежащих столиков.
- Эх, ты:
В руке оказался ствол.
Никитенко целился в голову, но рука предательски дрогнула, пуля попала в грудь, но кровавый цветок, как ни странно, так и не расцвел. Черт сдавленно вскрикнул и обмяк на стуле, а Никитенко зажали с двух сторон и выбили оружие.
- Ох, прохрипел Черт, - он был очень бледен, а от двери к нему на всех парах неслись Васильев и доктор. - Вот ведь говорили мне, что нынешняя броня 9 мм в упор держит, а я, дурак, не верил.
- Петька!
- А я ведь ему намекал, нет, все как об стенку горох, эх, дурак- человек, - он слабо улыбнулся Васильеву, с которым за эти годы прошел и огонь, и воды, и медные трубы. - Ничего-ничего, не могу я иной раз отказать себе в удовольствии самолично задержать очередного шпиона, особенно, когда он сам нарывается.
Как все-таки, хорошо, что о существовании Агенства никто не знает, и виновные без проволочек могут быстро исчезнуть. А-то ведь еще выдадут американскому консульству Никитенко в качестве дипломата и гражданина США, а к тому же и политического беженца, что ж потом в Калифорнию отдыхать не ездить?
- Тебе не жить, - предупредил Никитенко.
- А я и не живу, - буркнул Черт. - Разве это жизнь: семьи нет, любимой девушки нет, детей тоже не предвидится.
- Фуф, Петька, живой, ну и везучий! - это кажется, доктор не верит, что с ним все в порядке.
- А как же иначе? Я же Черт.

После одиннадцати-двенадцати часов вечера в метро прекрасно: нет гула, нет толпы, спешащей оттоптать ноги или грязно выматерить, нет бича подземки, бабушек с тележками, вечно плетущихся под ногами, зато в вагон в поисках освободившегося места влетающих не хуже очередного чемпиона России по бегу на короткие дистанции. В метро ночью пусто, оно сразу становится чистым, ухоженным и красивым. Сразу вспоминаешь, что метрополитен имени В. И. Ленина по праву считается самым лучшим в мире.
Черт с облегчением закрыл глаза. Полчаса назад он отпустил машину и спустился на Кольцевую. Ему хотелось подумать, просто попытаться отыскать ответ, который так и останется ненайденным. А вопрос ведь был презабавный: для чего он вообще-то живет? Он всплывал в голове каждый раз, когда обладателю оной грозила реальная опасность, и уходил сам собой с наступлением нового дня.
А ведь, действительно, зачем? Ради страны, ради долга? Глупости, пройдет пара-тройка десятков лет и этот долг выкинет его под колеса бюрократической пенсионной системы, оставит без гроша в кармане, если, конечно, еще раньше, очередной гость из-за океана или урка не продырявит башку, не напоит ядом или не воткнет нож в спину в темном переулке.
Так зачем? Присказка, дурак-человек, пронесена через, кажется, всю службу, но все чаще Черту казалось, что относится она напрямую только к одному человеку, старшему уполномоченному Петру Викторовичу Голубеву, позывной Черт.
Почему Черт? А здесь тоже все элементарно: голубь - птица мира, он же какое-то отношение имеет к ангелам, а уж они с чертями друзья и братья, чтобы не богохульствовать круче.
За мыслями он пропустил самое интересное: в вагоне дрались. Черт открыл глаза и молча уставился на происходящее.
- Эй, я еще и сделать ничего не успел.
- Еще бы успел!
У дверей, держа перед собой сумку, словно она могла служить реальной преградой, стояла молодая женщина лет тридцати. Черт увидел каштановые пряди, уверенно очерченный рот, чуть вздернутый нос, серые глаза. Вот, пожалуй, во взгляде и был страх. Вся ее уверенность в движениях и голосе пасовала перед глазами испуганной маленькой девочки. Действительно, небольшого росту, Черту она едва достигла бы плеча, а громила возвышался над ней чуть ли не на две головы. Одета незнакомка была: а, черт, какая разница во что она одета?!
- Все вы, суки, и всем вам это приятно, - набычился мужичина, за что удостоился довольно громкой пощечины.
'Ай, да', - восхитился Черт.
- Да я тебе:
- Эй, ты! - Черт оказался между ними как раз вовремя. - А повежливее нельзя?
- Если бы я был невежлив, я бы ее в темном парке изнасиловал, а так даже в Интернете пишут, что те, кто любительницы, обычно занимают места возле выхода и становятся боком.
- Да мне на следующей выходить! - женщина зарделась.
- Ничего, - заверил ее Черт, на станции сдадим в милицию.
- Да, я тебе! - увалень, наконец, решил пустить в ход кулаки.
Очень, нужно сказать, опрометчиво решил. В росте преимущество у него было небольшое, а качком Черту быть и не требовалось, он просто мужлана опередил.
Поезд затормозил на станции, и он буквально вынес ее из вагона, ухватив за локоть.
- Одну минуту, - попросил он, доставая мобильник, - не волнуйтесь, через одну его ссадят.
- Может, не надо, - произнесла она.
- Ну, да? А вдруг он еще к кому-нибудь пристанет? Я себе потом в жизни не прощу. Алло, Демин? - чтобы поговорить, он отошел на шаг, но постоянно держал ее в поле зрения, как бы не сбежала.
Впрочем, она и не собиралась, рассматривала Черта огромными все еще испуганными глазами.
- Ну, вот и все, могу я?.. - он замялся и представился. - Голубев Петр, - язык запнулся на родной фамилии, словно и забыл, как выговаривается.
- Лана, - улыбнулась она.
Так просто, и Черт почувствовал, что краснеет.
- Это уменьшительное, - поспешила она, - просто друзья зовут меня Ланой.
- А куда вам, Ланочка?
- Фрунзенская набережная, 52.
- Не может быть, а у меня соседний и надо же было так, чтобы я вас не встретил.
- Может, встречались?
Он только покачал головой:
- Я бы вас не пропустил ни за что на свете.

Говорят, что когда отдашь старый долг, человеческая душа обязательно переходит на другой, кардинально новый виток развития, впрочем, об этом Петр Голубев уже не думал, он просто шел по набережной с прекрасной женщиной, понравившейся ему с первого взгляда, и был искренне счастлив.

11. #6: Бист (35). Дурак-человек.

  Щелкнула зажигалка, на кончике сигареты возник огонек, пожирающий бумагу и тут же погас под облаком дыма, вылетевшего изо рта. Слизняк, прищурясь от дыма, жадно раскуривает сигарету. Рядом на на расстеленной газете стоит початая бутылка водки, на салфетке пристроились два погрызенных огурца и корка заплесневелого хлеба - занюхивать. Больше в доме из сьедобных припасов просто ничего нет. Рядом с газетой, прислонившись спиной к стене сидит молодой человек откровенно бомжеватого вида. И сосредоточенно жует огурец.

- Слышь, курва, а чего тебя курвой-то прозвали?.. Вроде правильный парень, - подал голос Слизняк.
- Фамилия у меня Курганский, нормальное погоняло. Я же не спрашиваю почему ты Слизняк.
- А я не расказывал?.. В общем, у меня вот здесь, - он похлопал себя рукой по колену, - пятно красное на коленной чашечке. И такое же на другой.. Знаешь откуда?
- Ну?..
- Последствие первой официальной измены и первого же куни.. Ковер жесткий был, второй год не сходят. Кожа потерлась. Ну, моя как узнала откуда пятна, такой скандал мне закатила... При всех наших.. Вот и прилипло - слизняк.
- Гы..
- Ну что, еще по одной?.. - он затушил сигарету.
- Давай..

  Обстановка в однокомнатной квартире прямо говоря спартанская. Кухня с минимальным набором - холодильник, микроволновка, стол и два стула. В единственной комнате валяется матрас с неубранной постелью на нем, рядом обогреватель, лэптоп, пара мощных колонок, на импровизированном столике - газете - лежит нехитрая снедь рядом валяется пачка сигарет, импровизированная пепельница из одноразовой тарелки, наполненной водой, и зажигалка. Рядом сидят два молодых человека. Один из них в данный момент занимает ответственным делом, разливает в одноразовую посуду водку, а второй внимательно следит за этим. По слухам, в шкафу на кухне припрятан солидный запас презервативов, потому как любвиобильный Слизняк использует эту квартиру не столько для конспиративных встреч, сколько разгоряченных девочек из клуба сюда возит. Свежеподцепленных.

- Ну, чтобы у нас все было хорошо, - заключил Курва.

Дружно вздрогнули, скривились, занюхали хлебом и потянулись за солеными огурцами. Курва достал сигаретку, подкурил, бросил зажигалку назад к пачке и со вкусом затянулся.

- В общем, пока все идет как надо. Мы такую рекламу вам забабахали, в лучших традициях андеграунда. На грани фола. На, зацени, - он достал смятый лист А4 из кармана.

Слизняк развернул его и улыбнулся. На белом фоне нарисовано две пачки сигарет. Одна красная и одна синяя. Между ними расположен бравый комсомолец, указывающий пальцем на тебя. И идет следующий текст. 'Курение убивает тебя. Выбирай и наслаждайся, пока можешь'.
- Думаешь, сработает?
- Мы когда-нибудь вас подводили?
- Еврей ты, Курва, настоящий. Это все хорошо, но босс просил туда нлп какого-нибудь напихать, что ли.. Ты же его, мудака, знаешь, все не так козлу.
- Так это и есть нлп, - улыбнулся Курва, - так ему и скажи. А если что, пусть мне звонит, все обьясним. Деньги платят, отлично. В жопу целовать не буду, но что надо обьясню. Работа такая, пиарастная...
- Ладно, проехали. Кстати, ты ничего не забыл? Мы хоть и друзья с давних времен, но..
- Держи, ровно двадцать процентов. Сволочь ты, там максимум пятнадцать.
- Да не видать тебе этого заказа без меня, - ухмыльнулся Слизняк.

------------

  Блин, сегодня же двадцать шестое июня!.. Праздник всех брошенных, сирых, убогих и несчастных ? Вспомнил Курва... Надо сегодня нажраться, пришла следом закономерная мысль. Так, чтобы в хлам, догнала ее еще одна. Вроде бы обычное утро, по первым ощущениям, но что-то все равно не так.. Свет пробивается сквозь занавеску, слепит глаза. В комнате пахнет сигаретами и пивом. Рядом с кроватью стоит полная пепельница, настолько полная, что окурки уже не умещаются в ней, а просто валяются рядом. Несколько бутылок из под пива лежат на полу, валяется одежда... Вперемешку женское и мужское белье, какая-то джинсовая юбочка, из под нее выглядывают ботинки сорок второго размера. И тут он понял, что это за ощущение тревожило его сразу после пробуждения.. Это ощущение сделанной ошибки, как будто что-то пошло не так и снежный ком будет только нарастать..

  Да, он использовал ее и думал, что точно так же собираются поступить и с ним.. Точный расчет, приключение на одну ночь, а потом расставание. Без слез, грусти и больших сожалений. Какого же было его удивление, когда он обнаружил, что она была девушкой. Причем, непохоже, что это точный расчет на потерю девственности. Но останавливаться было поздно. Смотри теперь на разбросанные по подушке волосы, чувствуй теплое дыхание на своем плече, прикосновение ее груди к телу. Ничего ведь не получится, они слишком разные. Даже если бы он и захотел. Но, говорит Курва. Но, еще раз повторяет автор, (прием риторического повтора) врожденное упрямство нашего героя делает некоторые вещи невозможными.

А между тем, под боком зашевелились. Сладкий зевок, заспанные глаза, умиротворенная улыбка. На ум пришло сравнение с заспанной кошечкой, сладко потягивающейся в постели. Выдерживать долго лукавый взгляд любующихся тобой живых глаз было невозможно.

- Солнце проснулось..
- Доброе утро, Котик
- Тебе кофе сварить?
- Давай попозже, вместе сварим, - она теснее прижалась к нему, поцеловала в плечо..
- Нет, я хочу кофе.. Сейчас..

  Мягко отстранил ее и встал с кровати. Накинул на плечи халат и не обращая внимания на обиженное личико вышел на кухню.

- Ну и дурак! - донеслось следом..

-------------------------

- Привет, мама
- Я смотрю /сюда подставить любое название какого-нибудь сериала с тв/. Ты же знаешь, что в это время я занята.
- Мама, я хотел с тобой поговорить, может быть посоветоваться. Мы же уже больше месяца не общались
- У тебя все в порядке
- Да
- Ну тогда перезвони попозже.
- Как там отец?
- Да с ума сходит, ты же его знаешь.. Бывший мент же, всего боится. Профессиональное заболевание у твоего папаши. Ну все, пока
- Пока, мама...

-------------------

  Дьявол знает.. Сидит у себя в аду на толчке и видит. И чувствует, толстая жаба. Но не знает одного, страха смерти.. Да и зачем оно бездушному и бессмертному творению? Наверное, Бог был в дурном настроении, когда создавал серый свет. Что, у кого-то еще есть сомнения, что он серый? Просто на черном фоне даже серое поражает своей чистотой. Серые людишки копошаться в грязи, с прогнившими мозгами и ползающими в них тараканами. Кто пошустрее пытается залезть повыше, на самый верх кучи и вдохнуть хоть глоток чистого воздуха. Но только глотает все больше смрада, поднимающегося от кучи. И сидит жаба на толчке и удовлетворенно наблюдает..

----------------

  Курва вышел из дверей ночного клуба и тут же достал сигарету. Трясущимися руками неловко нащупал зажигалку в кармане и прикурил с третьей попытки. Как начинающий. Трясет, на лбу испарина, от страха кидает в жар, а потом без перехода в холод... Такого просто не могло быть и не должно. Просто на танцполе в какой-то момент отказали ноги. Просто перестали работать. Хорошо еще поблизости оказался друг, который поддержал и помог добраться до столика. Впервые, он здоровый и еще молодой человек почувствовал как легко тело может предать.

  Стоит один раз сходить в клуб под экстази и уже не понимаешь как можно ходить туда без него. Под действием наркотика эмоции, особенно под сильным впечатлением от чего-либо, неподконтрольны.. Вы можете заплакать, засмеяться и настругать в одно и тоже время.. За первой слезой появилась вторая. Курва медленно сполз по стеночке на пол и преодолевая сопротивление организма достал еще одну сигарету.. По лицу текли слезы..

v1: Местные Зомби (вне конкурса).

Молитва Я хочу умереть в апреле.
Потому, что в марте - темно.
Чтобы птицы еще не пели,
Но уже звенели капели
И стучались ко мне в окно.

Чтоб народ резвился в Одессе,
И в Москве бы шутил.
- Пока! -
Прошептать бы, тебе, предместье,
Не к Пасхальной праздничной мессе,
А в счастливый день Дурака.

Засмеётся в лицо прохожим,
И чужим, и знакомым - грусть.
Кто ей верит в денек погожий!
- Это розыгрыш, - скажут, - тоже...
Я прошу тебя, Боже - пусть!

Я хочу умереть в апреле:
Чтобы солнце било в стекло,
Чтоб на клиросе дети пели,
И, крестясь, старуха, без цели,
Бормотала бы: "повезло!"