Конкурс рассказов "ЛаВрушка-26"

1. #3: Лика (54). Луканькин хвост

Давно было. В детстве.
Когда в доме что-нибудь по мелочи терялось - а случалось такое нередко: дом был открытый, шумный и несколько перенаселённый! - бабушка откладывала в сторону вечное вязание, поднимала очки на лоб, и самым ласковым, просительным тоном говорила:
- Луканька, Луканюшка! Взял, повалял, пора и честь знать. Ты поиграй- поиграй, да и обратно отдай!
И мама тут поддакивала, хотя душевное согласие приключалось между главными женщинами нашей семьи нечасто:
- Луканька хвостом прикрыл. Вернёт, куда денется!
И когда вещица непременно, через несколько дней или недель, отыскивалась где-нибудь в не совсем привычном уголке квартиры - обе радостно вздыхали:
- Ну, я ж говорила!

Мы же, с братом Серёнькой, старше меня на годок, не переставали гадать: что есть этакий за Луканька, и какой-такой у него хвост? Весь вечер, бывало, обсуждаем, пока не заснём.
Спрашивали, конечно, у взрослых. Но отец вечно пропадал на работе, мама отмахивалась, бабушка ограничивалась тем, что напускала таинственный вид, а дед твёрдо и начальственно сообщал, что ответственно, мол, заявляет: нет в нашей квартире ни единого Луканьки, и не было сроду. Мы есть. Соседи есть. Даже кот соседский, пакостливый рыжий Борман - и тот есть. А вот Луканек нету, и в ЖЭКе они не числятся.
Спрашивали мы и во дворе, у ребятишек - товарищей по играм, даже у продавщицы, торгующей молоком из бочки, здоровенной тёти Маши- совбульдозер, но никто - ничего. Как языки проглотили!
Так что нам с Серёней оставалось только самим искать и надеяться.
Что только мы не делали. Бусы по полу рассыпали. Карандаши под столом раскладывали. Исчезало! Но поймать неуловимого Луканьку не удавалось. Не иначе, как он всё находил и прятал, пока мы пребывали в детском саду.
Там, кстати, мы спрашивали тоже. У воспитательниц и нянечек. Но опять же - бестолку.

Однажды во время общей игры одна из девочек - не помню даже, как её звали, только и осталось от образа, что была беленькая и всегда красовалась большим красным бантом на стриженой кудрявой голове - вдруг легла на пол и говорит:
- Живот у меня чешется! И голова болит! Не буду играть!
Все засмеялись и стали кричать:
- Уже прошло, вставай! Мы тебя полечили!
Но она заплакала и не встала. И кто-то побежал за воспитательницей.
Та пришла, посмотрела, ахнула... потом всем поставили градусники, а вечером нашим родителям объявили: в группе карантин. Ветрянка!

Мы с Серёжей заболели тоже. Он ничего, бегал даже, когда мама не видела. У нас с этим просто было: квартира сталинского дома обширная, по коридору мы с соседскими детишками иногда вместе на велосипедах раскатывали, - так что, когда мама отправлялась на кухню, то чем мы там, в детской занимаемся, она могла только догадываться. А у меня температура поднялась такая, что белый потолок временами казался то красным, то чёрным. И стенки комнаты качались. К счастью, сон одолевал, плотный, без сновидений. После него голова хоть и болела, а всё ж-таки было как-то несколько полегче и сил прибавлялось. Но в себя я приходила ненадолго и неожиданно. Так что рядом чаще всего никого не оказывалось.
Никого - из своих.

Зато очень часто я видела маленького, покрытого плотным зеленовато- оливковым мехом, симпатяшку. Его личико, не больше половинки скорлупы грецкого ореха, напоминало лицо артистки, игравшей Кота в Сапогах в любимом нами детском фильме. Нет, не то, чтобы сильно. А просто оно было кругленьким и смахивало одновременно и на смуглую физиономию хитренького старичка, и на кошачью мордочку. Глаза же, скорее, были как у небольшой птички - чёрные, очень блестящие и живые. Тельце существа было плотным, конечностей - четыре, плюс роскошный пушистый беличий хвост. Ручки и ножки тоже были покрыты мехом, но заканчивались вполне людскими розовато-коричневыми кистями и ступнями - только малюсенькими, меньше, чем у моих кукол. Он часто сидел, очень по-человечески вытянув вперёд мохнатые ножки, у меня на одеяле, и на его личике выражалось сочувствие и беспокойство. Когда мне хотелось пить, он вставал на четвереньки и ловко, как бурундук или кошка, перескакивал на тумбочку возле кровати. Там стоял стакан с питьём, оставленный мамой. Симпатяшка опускал в воду руки по самые плечи и прыгал назад. Смачивал мокрым мехом мне губы и лоб, а потом сидел и махал ручками, пока не высохнут. Забавный толстенький гномик.
В первое время я воспринимала это существо как данность, ничуть не задумываясь, кто бы это мог быть, и не мерещится ли мне. Не до того было. Глаза открыть - и то тяжело! А когда стало полегче, мы друг к другу уже попривыкли. Порой малыш даже просто так подходил поближе - обычно на четвереньках, высоко держа хвост - и заглядывал мне в лицо. А потом улыбался, показывая беленькие, со щербинками, зубки: мол, вот тебе и получше, правда?
Однажды я решила выяснить-таки точно, кто это. Надо ли сообщать, что веские подозрения у меня имелись?
Я дождалась, когда симпатяшка снова подойдёт к самому краю одеяла, чтобы заглянуть мне в лицо, и тихо-тихо, чтобы не спугнуть, прошептала:
- Ты ведь Лу...
Но спросить до конца не удалось: он вдруг совершенно человеческим жестом прикрыл себе рот ладошкой и... захихикал! А другой ручонкой ласково шлёпнул меня по губе, совершенно недвусмысленно. Нельзя было, оказывается, называть его имя! Но раз смеётся - значит, он не обиделся, и значит, угадала я верно.
Луканька.
С пушистым зеленоватым хвостом.
Доброе домашнее существо!

Потом, через много лет, когда выросли не только мы с братишкой, но и наши дети, моё семейство приготовилось переезжать в просторную квартиру новёхонького дома возле пляжа. Я улучила момент, когда, среди суеты сборов и погрузки, мне удалось остаться одной в нашей бывшей детской.
Всё было готово: большой валенок, внутри него вязаный носок, а в носке конфета без фантика, листочек капустки и чёрный сухарик. К валенку привязана широкая шёлковая зелёная лента.
Аккуратно засунула я бывшую дедову обувку под ещё не унесённую кровать, взялась за ленту, и просительно проговорила:
- Луканюшка, красавчик, поди с нами жить-поживать в дом новый, в стены неустроенные. Луканюшка, ведь пропадём без тебя, без родимого, - кто тепло принесёт, кто от беды отведёт, кто в скорби утешит, а в радости поразвеет! Поди с нами венки завивать, поди с нами хлебы испекать, поди с нами детишек ненькать, поди с нами стариков лелеять! Не останься тут, в чужих людях, в неродимой семейке! Садись в шерстяны-валяны саночки, довезу!
Да и потянула тихонько за ленту.

Везли дедов валенок на новое место с почётом - на руках, не заглядывая.
А там положили под кровать.
И убрали только на следующее утро. Пустой... Ни конфетины, ни кусочка черняшки!
Теперь, пропади что - мы с мужем, как бывало бабушка моя, тоже вздыхаем, и говорим внучатам:
- Луканька хвостом прикрыл!

Потому как знаем: чистая правда!

2. #7: arivik (53). СКАЗКИ НЕПУТЕВОЙ БАБУШКИ

Хмуро сдвинув брови, Илюша закручивал третью банку малинового варенья на зиму, когда раздался звонок в дверь. Хозяйственный Илюша, привычным жестом вытерев ладони о передник, пошел открывать. На пороге стояла, слегка понурившись и глядя как-то исподлобья, Марфа Васильевна. Прежде чем войти, она немного помедлила на пороге, но потом сделала нетвердый шаг вперед.
Безмолвный Илюша глядел на Марфу Васильевну с каменным выражением лица.
- Ты где была, бабушка? - сурово, с леденящим душу спокойствием спросил он.
- А... эта... - сказала бабушка и облизнулась.
Илюша принюхался. Алкоголем почему-то на этот раз не пахло. В душу его закралось нехорошее подозрение, но, приглядевшись, он с облегчением понял, что под описание подростка-наркомана, вычитанное в журнале для родителей, бабушка, вроде, не подходит. Потом нос внука все же почуял едва уловимый перегар - видимо, тщательно чем-то перебитый. Илюша молчал. Бабушка преувеличенно деловито снимала пальто. Из кармана вывалилась фишка. 'Опять делала ставки', - мрачно и с отвращением подумал Илюша. Потом из кармана выпал чек. Илюша нагнулся проворнее - у бабушки координация была явно не в норме. Чек при ближайшем рассмотрении оказался ни чем иным, как счетом из пивного ресторана 'Джон Сильвер' на 3456 рублей.
- Где твоя пенсия, бабушка? - еще суровее сдвинув брови, поинтересовался мальчик.
- А... эта... - сказала бабушка. Еще раз облизнулась и вдруг начала излагать гладко, как по маслу. - Иду это я, значит, сегодня по нашей улице, сворачиваю на Ярославскую, и вдруг вижу, навстречу мне летит он! Бетмен! В синем трико! И сзади красный плащ развивается! Я голову пригнула, чтоб не задел, а он хвать меня - и вверх! Опустил на крышу! Ползу я по крыше, свешиваюсь вниз, в окошко заглянуть, и вижу такое! Двое в черных масках сейф вскрывают! Глянули они в мою сторону и ну кричать во все горло: 'Свидетель, свидетель, свидетеля надо прикончить!' Я наутек. Не помню, как на асфальте очутилась. Они за мной топочут. Десять кварталов так пробежали или больше. Устала, запыхалась, еле на ногах стою! Оторвалась от погони! Присела отдохнуть на берегу этой, как ее... Москвы-реки! И вдруг слышу - свирель. Сидит на кривой иве эльф, светлый такой, и на свирели наигрывает. Подсела я к нему...
- Какой эльф? - мрачно спросил Илюша.
- Л... Леголас, - с небольшой запинкой выговорила бабушка. Тут ноги у нее, видно, подкосились от усталости, потому что она шатнулась и схватилась за дверную ручку.
- Иди спать, бабушка, - ледяным тоном сказал Илюша.
- А... эта... - сказал старушка и засеменила в спальню.
Илюша сел у окна и принялся в тишине позднего умиротворенного вечера (или ранней ночи) довязывать носки. Он вспомнил, как год назад тогда еще 99-летняя Марфа Васильевна клялась, что фишки не купила в казино, а нашла на улице. Просто ей нравятся такие фишки, вот она их и подбирает. И чеки из ресторанов тоже. А перегаром, как-то раз говорила она, на нее в метро надышали. Но Илюша был реалист и в бабушкины сказки не слишком верил.
Конечно, дико усталый человек мало чем отличается от пьяного, но кто ж может всерьез проверить в этого Леголаса, свесившего ноги в Москву- реку? Курам на смех! Илюша закончил вязать носок и принялся за шарфик - бабушке на зиму. Здоровьем старушка отличалась крепким, отродясь ничем не болела, но теплый шарфик в морозы ей ох как не помешает! Илюша любил бабушку. Говорят, она смолоду славилась бурной фантазией и некоторым легкомыслием - может, потому теперь и имела все шансы побить рекорд книги Гиннесса по долголетию.
А Марфа Васильевна в соседней комнате похрапывала во сне, и снился ей то Бетмен в синем плаще, взмывающий над московской крышей, то Леголас со свирелью, опустивший босые ступни в яркую синюю воду вечерней реки.

3. #2: Светлана (52). Медвежатник.

- Ну, здравствуй, бабушка.
- Здравствуй, внучек.
- А я и не чаял с тобой встретиться.
- А как же иначе? Все мы встречаемся. Кто-то раньше, кто-то позже, помнишь, я тебе рассказывала?
- Конечно, помню. Я теперь все помню, даже то, чего и не должен. Помню первый вдох, первый вскрик. Тогда еще от врача алкоголем несло.
- Ну, а как же иначе? Ты ж первого января родился. Подарочек родителям.
- Да уж:

Потемкин был вором. Не обычным, а с большой буквы. Потому что не занимался банальными квартирными кражами или щепатничеством. Да и мокрые дела с разбоем всегда стороной обходил.
Он был Медвежатником. А это даже не профессия, а искусство. Попробуйте по слуху уловить тихое согласие замка, нащупать настроение сейфа, вникнуть во все перипетии тонкой механической души. Потемкину удавалось.
Спроси его: 'Как?' Он, скорее всего не ответит.
Думаете, Яблочкин, изобретая лампочку, знал, как она работает? Вряд ли.
Он, конечно, мог объяснить с точки зрения физики, но в душе-то верил абсолютно в другое.
Вот так и Потемкин. Замки он не просто 'слушал', он с ними говорил, восхищался, любил всем сердцем. И, наконец, добившись взаимности, с наслаждением впитывал лязгающее 'да'.
Вот таким он был, медвежатник Семен Анатольевич Потемкин.
Благодаря любви к механизмам он и сел. Не удержался, стащил крышечку, прикрывающую глазок ключа. Ну и попался. А следак свел концы с концами и Потемкина закрыл.
Впрочем, на зоне жилось ему неплохо. Все-таки был он одним из представителей уважаемой профессии, а не каким-нибудь гопником с большой дороги. А после того, как вскрыл однажды сейф у зама начальника, вообще, как на курорте обосновался.
Оно ж в России дело обычное, чтобы по пьяни ключи терять, а запасные непосредственно внутри сейфа хранить. Ну вот, и погорел на том зам. Приготовился уже к основательной головомойке, да вовремя вспомнил, какой авторитет у него сидит и не парится.
Потемкин ему тогда сейф минуты за две отпер. А потом и за полминуты наладился. Пил-то зам по-черному: как говорится, и нередко, и метко.
Кстати, сам начальник, видя, как ловко медвежатничает его подопечный, предрекал скорую встречу. Потемкина такие пророчества не устраивали. И, возможно, именно настрадамусскому дару начальника колонии, он был обязан окончательной и бесповоротной завязкой.

Отжил срок, а как вышел, замучила Семена тоска смертная. С уголовщиной завязал, да и сам никому не нужен стал: кто знал, да услугами пользовался, либо в землю полегли, либо в большие люди выбились, бизнесом разжились.
Ему бы в фирму устроиться, что с замками дело имеет: двери отпирает, если кто вдруг захлопнет или ключи потеряет. Да кто ж бывшего зэка в серьезную фирму примет? Он для них паспортом не вышел, невзирая на таланты и умения.
Как говорил незабвенный начальник колонии (с такой примечательной, говорящей фамилией, - не то Потрахов, не то Затрахин): 'Ты потому и Потемкин, что вечно впотьмах находишься'.
Пока на жизнь старой заначки хватало, кое-как перебивался. Потом, повадился бутылки собирать, благо, что не пил вовсе - боялся руки испортить. А на душе все тошнее становилось.
И вот однажды открывает Потемкин один глаз и в диктора телевизионного всматривается. Он всегда под телевизор засыпал, и выключать забывал, конечно. Если бы старая 'Сонька' не жрала электроэнергию, то и ради бога: и снотворное, и будильник. А так:, опять же, тоска.
'Вот такое необычное кладбище развернулось под Львовом, - вещало ТВ. - Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Человек, конечно, не в силах унести с собой капитал, но, как и где будет лежать, определить может'.
Потемкин горько вздохнул: вот только с утра ему кладбищ не хватало. И уже собирался перевернуться на другой бок:
'Вот, к примеру, этот склеп в виде сейфа, навсегда упокоил одного из богатейших банкиров', - панорама съехала.
А с Потемкина слетели остатки сна.
Его взору предстала каменно-металлическая коробка. И все-то в ней было понятно и знакомо наметанному глазу.
'Скажите, - корреспондент отыскал одного из работников, - неужели за все это время никто никогда не попытался сейф вскрыть?' 'А зачем? - отвечали ему. - Кому оно надо? Комбинаций больше миллиона'.
С этого утра тоска Потемкина покинула. Вместо нее пришла навязчивая идея.
Он также собирал бутылки, но теперь с остервенением. Недоедал и экономил, лишь бы поскорее накопить денег для поездки во Львов.
Семен отчетливо понимал только то, что во что бы то ни стало должен открыть сейф старого банкира.
И вот, долгожданный день наступил.

На перроне одинокую сутулую фигуру в старом сером пальто никто не встретил. Людям было на нее попросту наплевать.
А Семену в свою очередь было все равно. Даже хорошо, что его не замечали.
На вокзале просидел до ночи, а потом встал и медленно побрел к необычному кладбищу.
Мало кто обращал на него внимание. Даже привокзальные поберушки отворачивались - то ли определяли, что все равно брать нечего, а то и вовсе за своего принимали.
Вот только однажды парень какой-то пристал, а Семен его и не заметил даже.
Вот так и добрался Потемкин до кладбищенской ограды. В ворота входить побоялся: все-таки богатеи с прибабахом похоронены, а вдруг сторожа всех прохожих гонят? Перелез через невысокий заборчик.
Идет Семен меж могил, по сторонам почти не смотрит, только заветный сейф ищет. А подивиться-то есть чему. Каких памятников здесь только нет.
Кто-то небольшую пирамиду гранитную сварганил, другой - фонтан возвел. Третий, прости господи, сцену вечного суда заказал. Одно слово: 'нелюди богатые'.
И вдруг, Семена будто молния прошибла.
Вот он, притулился у каменной стены. Стоит в земле сейф размером четыре на два. Весь из гранита и нержавейки.
Как увидал, так, не помня себя от радости, к каменно-железной коробке и кинулся. Припал ухом, впитал кожей спокойствие замка. Потянулся к той его аморфной составляющей, в какую ни один человек на свете больше не верит.
Долго замок испытывал медвежатника на прочность. Но все-таки ответил.
Семен не смог бы объяснить, что именно почувствовал. Подобные ощущения наполняют человека перед грозой. Вроде и нет ничего, но небесный ток уже струится в душу, заставляя сердце замирать или отчаянно биться.
А потом склеп раскрылся:

Очнулся Семен в кромешной тьме. Ну, прямо, хоть глаз выколи, ничего не видно. Стал себя по карманам бить, ища зажигалку.
Как ни странно, нашел. Хотя лучше бы не находил, потому что едва с ним нервный тик не случился.
Зажигалочку свою Семен очень быстро потушил, потому что, в темноте не видно в чью обитель попал, и как этот 'хозяин' выглядит. Вроде, как в детстве: под одеяло спрятался.
Когда немного успокоился, начал размышлять, как же так случилось, что он сам в сейфе очутился? Да, так ничего и не придумал. Следующей его мыслью было попытаться замок изнутри открыть. А третьей - есть ли в монолите микроскопические трещины, и сколько в случае их отсутствия осталось у 'расхитителя гробниц' времени.
По прошествии (как показалось самому медвежатнику) часа, начал будто музыку слышать, да и в склепе словно посветлело.
'Ну, все, - решил Потемкин, - каюк, нет здесь отдушин. Вот уже и галлюцинации из-за кислородного голодания начались'.
Он-то грешным делом рассчитывал рассвета дождаться. Как начал бы орать и по стенкам склепа барабанить, неужто не открыли б? Да распилили бы гроб к чертовой бабушке. Потому что, ну и пусть, что вор, но сгноить заживо в могиле:, да где ж оно видано?!
Но, видать, не судьба:
- Ты уж прости, - обратился он к неизвестному банкиру, - придется тебе потесниться чуть-чуть. С тебя не убудет: вон какую хоромину отгрохал, человека четыре лежать будут, друг другу не мешаючи.
И вздрогнул, потому что, ну, никак не ожидал ответа дождаться.
- Рано ты себя, медвежатник, хоронишь. Хотя, если дело именно так тебе видится, то я даже и не против, какая-никакая, а компания.
Семен инстинктивно повернулся на звук, и ощутил, как волосы на затылке начали самопроизвольно подниматься.
В каком-то метре от него сидел почивший банкир и будто бы даже подсвечивал. Щуплый, плюгавенький, в дорогом заграничном костюме, и бледный, что сама смерть.
- Пр:пр, - на большее Потемкина не хватило.
- И тебе не хворать, - привидение ухмыльнулось. - Ну, что, поговорим?
А что еще делать оставалось?
- Это ты меня запер?
- Неа, - банкир слегка качнул головой и обвел рукой помещение. - Оно. Оно и меня не выпускает, зараза такая. Хотя в том я сам виноват. Восхотел 'лежать красиво', вот теперь и мучаюсь.
Вздохнули. Уж больно не хотелось вечность в сейфе проторчать.
- А ты как здесь?
- Да, вот как услышал про сейф особенный, жизнь новый смысл обрела. Уж больно вскрыть его захотелось. Не ради поживы, ты не думай. Что ж я, нехристь, чтобы мертвых обворовывать? Ради принципа.
- Да-да, - кивает призрак. - Профессиональная гордость. Помню еще, что слово сие означает. Вот, скажем, не возгордись я тогда, не пренебреги традициями, что деды и прадеды блюли, не зависнул бы меж двумя мирами. Хотя, подумалось мне чего-то, может, ты зов мой услышал, явился, дабы помощь оказать? Ты уж помни мою науку, медвежатник, когда выберешься.
- Да уж, - вздохнул Семен.
И вдруг слышит:
- Все еще впотьмах блуждаешь, Потемкин?
'Говорящая фамилия была у того начальника, не то Затрахов, не то Потрахин, - подумал Семен. - А галлюцинации-то усиливаются'.
- Эй, ты там не одичал? Кусаться не будешь?
Прислушался основательней, и почудилось, будто кто-то у внешней стенки стоит и кувалдой орудует.
- Эээ, не разрушай! - пискнул банкир. - Знаешь, каких денег он стоит?!
Вот только мент его не услышал: то ли далеко стоял, а то и попросту не дано. Удары по крышке усилились.
- Скажи ему! - заверещал призрак.
- Эй, начальник, не круши произведение извращенной мысли человеческой, код набери. Только отойди сразу же, дабы эксцессов не возникло, - крикнул Потемкин, и воззрился на банкира, мол, давай. Ну, и сказал призрак шифр, а мент по фамилии Трахеев даже умудрился склеп так открыть, чтобы в ловушку не попасться.
- Эй, медвежатник: закажи панихиду по мою душу,: пожалуйста, - взмолился напоследок банкир. - И сейф освяти.
- Освятил бы, коль деньги были б, но свечку обещаю тебе поставить, - ответил Семен.
- Будут деньги, будут, - прошелестел банкир напоследок.
- Иди на свет, Потемкин, - в своей излюбленной манере позвал мент по кличке Затрахин. - Я же обещал тебе, что еще встретимся.

Семена опять посадили. Правда, только на 15 суток, дабы в следующий раз неповадно было хулиганствами баловать. Не мальчик уже, все-таки.
Так что нотариус явился к Потемкину непосредственно в камеру. Оказывается, банкир после себя наследников не оставил, но завещал все состояние тому, кто умудрится склеп отворить и хотя бы четверть часа в оном высидеть.
Подстраховался, значит, старый хрыч. Догадывался, что не по-людски отходит.
Не учел только того, что кладбищенское начальство порядочный куш отвалит, дабы в прессе информации о подобном условии не появилось. Им беспорядков на территории кладбища не нужно. Да и банку, где до поры наследство хранилось, тоже появление наследника невыгодно было. Они только предположить не могли, что у вора профессиональная гордость есть, и что мент отставной следить за бывшим подопечным станет.
Трахеева Потемкин, кстати, потом в компаньоны взял. Все-таки, жизнь спас, можно сказать. А банкиру панихиду заказал, и сейф осветил по всем правилам вместе с кладбищем. Потому что не должен же человек из- за глупости своей вечность маяться. Даже если при жизни денег у него куры не клевали, и фантазией бог не обидел.

Каждую ночь 22 июня и на пасху на новомодном кладбище под Львовом можно было встретить сутулую фигуру в черном дорогом пальто и заграничном костюме. Мало кто мог бы признать в ней постаревшего и погрузневшего Потемкина.
Фигура садилась на гранитное основание 'сейфа', выставляла стаканы и бутылку водки. Раскладывала сало, яйца, карамель и неизменный черный хлеб.
Даже компаньон и начальник охраны Трахеев не решался побеспокоить бывшего подопечного в это время.
Потемкин сидел у могилы всю ночь, до рассвета и разговаривал с кем- то невидимым. Семен никогда больше не слышал тонкого голоса банкира, но продолжал говорить. Ему почему-то казалось, что призрак его слышит, только не может ответить. Оттуда, куда он ушел очень трудно говорить с живыми. Оттуда можно только услышать, почувствовать, что помнят и поминают хорошим словом.
И это правильно.
Все достойны памяти и хорошего слова. Потому что так завещали предки, а они знали о душе и мире за гранью побольше нашего.

- А что еще помнишь, внучек?
- Сказки. Ох, бабушка, я ведь только сейчас понял, что всем в жизни тебе обязан.
- Это как же?
- А так. Ты вот мне рассказывала, когда я еще в колыбели лежал, а я то не просто слушал. Ты тогда ковала мою душу несмышленую.
- Ой, ну и выдумщик ты, Семочка.
- Да уж, какой есть.

В лунном свете на гранитном постаменте напоминающего сейф склепа ссутулилась грузная фигура в дорогом черном пальто. Со стороны могло показаться, что Потемкин притомился и спит, а, возможно, задумался о чем-то своем или слишком погрузился в разговор с невидимым приятелем.

- А вот и я, - по лунной дорожке спускается банкир. Худой и низкий, но, будто светом изнутри наполненный.
А может, просто Луна удачно светит.
- Ну, пошли, горемыка?
- Пошли.
Потемкин окончательно освобождается от собственного тела. С минуту он смотрит на то, что остается на бренной Земле.
'Да: поизносился ты, Семен Анатольевич', - вздыхает Потемкин и внезапно понимает, что чувствует себя от силы на шестнадцать. Пытается оглядеться и не может. Только ощущение покоя и легкости - как в детстве.
Исчез ворох ненужной дребедени: заботы, деньги, быт:
И он вновь почувствовал себя ребенком, когда можно просто жить, не задумываясь о завтрашнем дне и не планируя на годы вперед. Просто жить и радоваться. Потому что впереди - вечность, а вокруг - счастье и дорогие люди.
- Бабушка, а ты расскажешь мне сказку? - спрашивает Потемкин каким- то не своим, более тонким, юношеским голосом.
- Конечно, внучек.

4. #4: Светлана (49). Сказка Грозовой Тучи.

Одним ранним летним утром, когда Солнце, умывшись в росе, и сев на невидимые качели приготовилось к полету над Небосклоном, проснулся Ветер. Принюхался к миру. Пробежался по округе, заглядывая в неплотно закрытые ставни деревенских домов, играя дорожной пылью и облизывая лица прохожих.
Ветер знал, что угомонится к полудню, потому спешил нарезвиться всласть. Он не любил зной. Потому в полдень предпочитал отлеживаться в тенистой рябиновой рощице у Лесного Родничка, а то и притаиться в избе у старика Генки, что всегда забывает прикрыть ставни и никогда не запирает дверь. Говорит, что дома все равно брать нечего, а гостям, даже нежданным, рад.
- Привет Викулишна!, - крикнул Ветер и помахал пушистым, как у белки или лисы, только серебристо-голубоватого окраса, хвостом.
Дородная Викуля, конечно же, не ответила. Не потому что не любила Ветра, а попросту не увидела и не расслышала. Женщине пошел седьмой десяток, в доме четыре ребятенка мал-мала меньше, что привезли подросшие дети на лето. Куда уж прислушиваться к прозрачным словам.
Кстати о ребятенках:
Ветер пробежался по огороду дядьки Кузьмы, перемахнул через невысокий, слегка покосившийся заборчик, протиснулся в дом через узкую щелочку в оконце и понесся к лестнице, едва не столкнувшись с дедом Сеней.
- Эй, эт че по дому сквознячища гуляет? - буркнул Семен.
- За молоком ходила, дверь открывала, видать, и впустила озорника, - Викуля Викулишна вошла в дом и принялась греметь ведрами.
Но Ветру было уже не до стариков. Взбежал на второй этаж, а там чуть приоткрыл дверь и протиснулся в небольшую светлую комнатку.
Натка еще спала, завернувшись в одеяло так, что даже нос укутала. Девочке пошел четвертый годок, но, говорила она уже хорошо, даже все буквы выговаривала. Как и все дети, хотела быстрее вырасти, и считала себя самой умной на свете. Но, главное, видела и умела разговаривать с Ветром.
'Странно, - думал он, - вот ее двоюродные братья со мной не общаются и, похоже, не видят, хотя с девчушкой одногодки, почему?'
Он осторожно наклонился над спящей девочкой и лизнул.
Веки дрогнули.
- Просыпайся, соня, уж Солнце высоко, - подул Ветер.
Девочка сложила тонкие губки и подула в ответ. Только потом моргнула и посмотрела на него.
- А я и не сплю, - улыбнулась она. - Ты пришел, чтобы рассказать мне сказку?
Ветер на мгновение задумался.
- Я еще не умею их сочинять, но с удовольствием поведаю одну из тех, что холодными ночными ливнями рассказывает моя бабушка Грозовая Туча.
- Да-да! - засмеялась девочка. - Я очень хочу послушать.
Ветер присел на спинку детской кроватки и начал рассказ:
- Однажды, пролетая над ромашковым полем, мой брат Предливень разворошил листья Старой Ивы:

Капелька прикрепилась к обратной стороне листа и отличалась от обычной росы не только расположением, но и цветом. В отличие от кристально чистых бусинок - осколков света, возвращающихся с первыми лучами Солнца к Небесам, Капелька казалась мутной и некрасивой. Еще она была очень маленькой, но и внутри нее жила своя, пусть и не слишком красивая жизнь.
- Ой, - сказала Капелька, когда потревоженный лист шелохнулся. И родилась гусеница.
Все секунды, часы и дни напролет гусеница ела. И нисколько не отличалась внешне или внутренне от братьев и сестер, сидящих на том же дереве. Ну, если только прозывалась необычно - Капелька. Так назвал ее Предливень, а менять имя в угоду внешности не принято, даже если ты гусеница.
Так и жила безбедно, пока однажды, не занесло к ее листу какого-то Майского Жука.
- Уф-уф-уф, - сказал Жук.
- Хрум-хрум-хрум, - ответила ему гусеница, ни на мгновение не переставая жевать.
- И как же тебя, уродина, зовут? - поглядел на нее Жук.
Гусеница хотела ответить, но рот у нее был забит вкусным листом, и потому вместо 'Капелька' получилось 'Кжехкапьекхва'.
- Жхи-жхи-жхи, - засмеялся Жук. - Это имя подходит тебе, как нельзя лучше, вот если бы тебя обозвали, например, Капелька, то я очень бы удивился.
И улетел.
А гусеница еще долго кричала ему вслед:
- Капелька, Капелька, меня зовут Капелька.
Но Жук даже не обернулся. Да и неясно - услышал ли.
- Не буду больше есть, решила гусеница. Вдруг еще кто-нибудь спросит, а я снова не смогу выговорить?
И перестала.
Но никто больше не прилетал к заветному листу.
- Ничего-ничего, - думала гусеница и перетерпливала голод.
Она сильно исхудала и в один прекрасный день услышала над головой голоса.
- Фу, какая тощая и неаппетитная, можно я не буду ее есть?
- Можно, сынок, эта гусеница даже лист не хрумкает. Наверное, она какая-то неправильная или больная.
- Меня зовут Капелька, - пропищала им гусеница.
- Ты? - засмеялся Воробей-сын. - Это имя тебе совершенно не подходит.
- А кому же оно подходит?
- Малиновке, к примеру, или Синице. Они симпатичные. К тому же, умеют летать, а полет - самое красивое, что может быть на свете.
И улетел.
А гусеница задумалась.
Думала она очень долго и потому снова ничего не ела.
'Ну, и пусть, - подумала она, свернулась в клубок и задремала. - Вероятно, если я такая ненормальная, то миру без меня только лучше будет'.
Спала Капелька долго, а когда ясный солнечный луч осветил лист, поняла, что вовсе не умерла, но какой-то чудодей смастерил над ней непонятный толстый и узкий свод.
Она очень устала, но, наконец, выбравшись наружу, совершенно не поняла, где находится.
Если раньше ее лист был единственным и неповторимым, плоским и питательным, то теперь казался абсолютно обычным. Бабочка с удивлением разглядела, что находится на дереве, на котором сотни, если не тысячи таких же листьев. И на многих из них сидели некрасивые жирные гусеницы и ели.
Ей захотелось вдруг воспарить над этим старым миром, и она, совершенно не задумываясь над тем, что делает, расправила нежные, как лепестки Розы крылья, и полетела.
Больше никто и никогда не говорил, что ей не подходит имя. А сама Капелька, думала о том, что важно вовсе не то кем и где родилась, а то, на что ты способен, чтобы в один прекрасный день стать самим собой.

- Красивая сказка, - сказала Натка.
- Девочка моя, пора вставать, - отворила дверь бабушка. - Петушок пропел давно, а Буренка принесла вкусного парного молока.
Викуля Викулишна вошла в комнату, а Ветер поспешил лизнуть малышку в щеку и убежать в окно.
- Пока, - прошептала Натка.
- Я еще вернусь, - прошелестел он в ответ.
Ветер поднимался все выше и выше, спеша к Грозовой Туче, чтобы услышать еще больше сказок.

5. #6: зубастый Пупс (46). Исход

- Бабуль, а бабуль, расскажи про катастрофу, как вы с дедом и мамой из Москвы бежали. - Теребили все восемь внуков уставшую за день бабушку.
- Вот, неугомонные, сколько можно об одном и том же.
- Ну, ба, - свирепо канючили спиногрызы.
- Ладно, слушайте. Когда 12 октября 2012 человечество большей частью было уничтожено, наша страна пострадала меньше всех. Волна цунами затопила только ее северные прибрежные части, но там мало кто жил. Сильно досталось от землетрясений западной и центральной. Да и там уничтожены были в основном мегаполисы. Деревни, небольшие поселки - выжили и дольно быстро отстроились заново. Нам с вашим дедушкой и маленькой Верочкой не повезло. Мы жили тогда в одном из самых густонаселенных городов мира: Москве. Центр ее при первых же толчках ушел под землю, слишком большая нагрузка на грунт, да и стояла Москва на пустотах.
- А небоскребы? - Спросил младший внучек Саша.
- Не перебивай, да они, конечно, стали настоящим бедствием, при обрушении уничтожая все живое на сотни метров вокруг.
- А сколько этажей в них было, - спросила Лидочка, не слышавшая еще ни разу сказку об исходе, ей исполнилось только шесть лет и она только недавно начала интересоваться такими сложными вещами, как история.
- Пятьдесят и даже сто этажей. - Важно сказал один из старших - Сережа, не упускавший похвастаться знаниями, полученными от Александра Петровича, взвалившего на себя кроме административных функций, еще и бремя учителя в их небольшой общине.
- Ух, ты, - у Лидочки загорелись глазки, она еще не умела считать до стольки, но зато прекрасно могла сосчитать количество этажей в зданиях общины, для этого ей редко приходилось пользоваться всеми пальчиками даже на одной руке.
- Детки, вы будете слушать или я спать пойду? - Поворчала для порядка Ксения Петровна.
- Слушаем, бабушка, слушаем, - нестройным хором подхватили дети. ' А ведь они все, вне зависимости от возраста от восемнадцатилетнего Сергея до шестилетней Лидочки воспринимают мой рассказ, как сказку, страшную сказку' - в который раз думала Ксения Петровна, впрочем, от этой мысли со временем не осталось даже горечи.
- Так, на чем я остановилась?
- Ну, на том, что небоскребы начали падать, - подсказал кто-то из младшеньких.
- Да. Но нас это мало касалось, мы жили на окраине города и наш дом, в общем, не слишком пострадал, в нем было всего-то десять этажей. Поэтому мы не кинулись из Москвы сразу, как многие из тех, кто не погиб под завалами и у кого ничего там не осталось. Нам казалось, что все самое страшное позади, власть и порядок восстановятся, и мы заживем если не по старому, то как-то быт наладится. 'Живем в столице' - рассуждали мы: 'Военные, армия, президент, правительство - наведут порядок'. Мы ошибались.
- Да, правительство с гэбэшниками заперлись в своих бункерах и уничтожали всех, кто пытался до них добраться, - зло прошипел Сережа.
- Это было не самое плохое. Хуже оказались те уродливые щупальца власти, которые спрятаться не смогли. Те, что были 'на местах' собрали вокруг себя банды из бывших 'силовиков', которые уже в те времена мало отличались от обычных бандитов и стали мародерствовать. Лихорадочно захватывая те запасы оружия, продовольствия, горючего, что могли захватить. На руинах кварталов день и ночь шел бой. Всех против всех. Это было - самое страшное время в моей жизни. Каждый раз когда ваш дедушка выходил на улицу, я. . . - голос бабушки прервался, даже спустя почти сорок лет ужас тех дней заставлял ее содрогаться. Немного успокоившись, она продолжила:
- В общем, когда в очередной раз муж вернулся раненым, мы решили, что надо убираться из города. Скромные запасы, имевшиеся в квартире до катастрофы, подошли к концу, а найти еду становилось все труднее и труднее. Просто не на что ее было выменять, а воровать, грабить и убивать даже ради выживания мы так и не научились. К тому же нам было куда идти.
- К дяде Саше, дяде Саше, - закричали дети.
- Да, к дяде Саше. 'Кто бы мог подумать, что наш Ной окажется прав' - с грустью думала Ксения Петровна: 'Когда несколько лет вкладывал немалые деньги в бункер: в оружие, сухие пайки, горючее, столько раз занимал у Антоши денег, зачастую и не возвращал. Он единственный, кто поверил ужастиками, которыми пичкали ученые падкую на страшилки публику в те дни'.
- Бабушкааа. - Теребил задумавшуюся Ксению Петровну мелкий Сашка, - расскажи, как дедушка Антон расправился с двумя плохими ментами. - Ксения Петровна перевела взгляд на обычный финский нож, лежащий на видном месте под стеклом самодельного серванта. 'Ну, как же, семейная реликвия' - усмехнулась она про себя.

- Подожди, дойдем и до этого. Незадолго до того, как отключилась сотовая связь, позвонил дядя Саша и сказал, что ждет нас. Мы тогда думали, что всё обойдется. Подумаешь Британские острова с Канадой ушли под воду, от Европы остался восточный огрызочек и почти скрылась под водой Австралия, все это нас не касается. Большая волна-то не дошла, надо сидеть на попе ровно. Призадумались мы, когда начались сильнейшие подземные толки по всему миру, даже в местах, где их никогда не бывало. Когда под руинами китайских и индийских городов погибли почти два миллиарда человек, когда в одночасье перестал существовать Мехико, но было уже поздно.
До выхода из города было недалеко, километров пять, но этот путь мы запомнили на всю жизнь. Передвигаться переходилось короткими перебежками от здания к зданию, где-то переползать через руины поминутно рискуя, получить в спину шальную пулю, где-то протискиваться среди мешанины: бетона, арматуры, остатков человеческого быта, рискуя быть ежеминутно заваленными, погребенными, постоянно опасаясь мародеров. Трое человек, двое из которых небоеспособны - легкая добыча. Поживиться-то с нас было особенно нечем, но тогда ценилось всё - даже пара крепких ботинок. Впрочем, они и сейчас еще как в цене. Уже почти на выходе из города у разграбленных развалин какого-то большого магазина нас окликнул патруль одного из расплодившихся, как тараканы местных князьков. Судя по остаткам формы - эти вояки были из бывших сотрудников ДПС.
- Бабушка, а кто такой этот Дэ-Пэ-эС? - Взволнованно в предчувствии развязки спросила Лидочка.
- А это шакалы и из шакалов, самые презренные и жадные из ментов, так дедушка Антон говорил, - отмахнулся от малышки Сергей, - не перебивай бабушку. - 'Конечно, монополией на реплики из зала всегда владеют только старшие'- с улыбкой подумала Ксения Петровна.
- Да, Сережа прав, на редкость отвратительная каста так называемых 'служителей закона', пользующаяся заслуженной народной нелюбовью в те дни, когда машины действительно не были роскошью. Они по старой привычке (а дурные привычки умирают только вместе с дурными людьми) вытряхнули под дулами пистолетов из нас всё и хотели убить, но дедушка убил их первыми.
- А как он это сделал? - Уже не в первый раз допытывался Сергей.
- Я не знаю, все случилось так быстро. - Старший внук недоверчиво смотрел на бабушку. 'А как я ему расскажу правду?' - с горечью думала Ксения Петровна. - 'Рассказать ему, что Антон убил тех двух уродов не сразу, а подождал, пока один не начнет меня насиловать на глазах дочери и мужа, а другой, не подойдет, чтоб помочиться на него. Как раз на расстояние удара ножом, который хранил в сапоге? Самое страшное во всем этом, что испугалась-то я больше себя. Той звериной радости, которая овладела, казалось всей душой, когда на мою голую исцарапанную грудь хлынула кровь из перерезанного Антошкой горла насильника'.
Много раз она думала, могло ли все быть иначе? Несколько месяцев не подпускала мужа к себе в постели. А дочь не говорила очень долго. Отказывалась. Плакала и на ночь забивалась в какой-нибудь угол. В конце концов, Ксения Петровна приняла то, что Антон был прав, не бросившись сразу на подонков с ножом. Он бы просто не успел зарезать двоих с пистолетами, убили бы его и ее бы тоже убили, сначала зверски изнасиловав, хороша она была во времена оны. А что стало бы с их шестилетней доченькой, вообще, страшно подумать. О том, что твориться в гаремах расплодившихся авторитетных князьков ходили страшные слухи.
Удивительно, как быстро человек может опуститься вне рамок социума. Так что по любому Антон был прав, впрочем, до конца жизни где-то в глубине души он так и не простил себе, что не бросился тогда под пули.
А она? Конечно, она его простила, хотя собственно прощать-то было особенно не за что.
- Все-таки это странно, - продолжал ковырять рану Сережка, - дедушка, конечно мастер рукопашного боя, но ведь те тоже не просто так вышли с пистолетами погулять, против пистолетов с ножом, не слишком-то навоюешь.
- Навоюешь, навоюешь, - грустно улыбнулась Ксения Петровна, вспоминая вечно виноватые глаза мужа. - Остаток пути прошел без особых происшествий. Мы долго еще шли, пару раз на нас пыталось напасть какое-то отребье, но теперь у нас были пистолеты и запас патронов. Как правило, хватало нескольких предупредительных выстрелов, чтобы разогнать эту шваль.
Шли мы в основном по ночам, избегая скопления людей, на день, прячась в руинах, потом где-нибудь в лесу. Направление выдерживали приблизительно, у Сашки-то в гостях были и не раз, но ездили все время на машине, а после землетрясений и дорог-то не осталось, трудно было ориентироваться, даже карты не было. В общем, через неделю мы добрались до этого места.
- А что же вы кушали по пути? - Спросила Лидочка. 'Да, устами, младенца, как говорится' - подумала Ксения Петровна.
- У нас был с собой небольшой запас продовольствия, и потом, мир все- таки не без добрых людей.
- Ага, особенно, когда у тебя пистолет. - Под нос пробурчал Сергей.
- Что ты сказал? - Возмутилась Ксения Петровна, - да как ты мог подумать?
- Да, ладна, баб, времена были такие, да и дед сам говорил, что ограбил пару бандюганов, которые пытались ограбить вас, всё нормально.
- Ну, Антоха, доберусь я до него. Ну ладно, пора спать, я вам почти все уже рассказала. Так мы попали сюда, в общину дяди Саши, добрались девятыми по счету, потом подтянулись еще шесть семей, а обзвонил Сашка около тридцати: кто погиб, кто не дошел.
- Бабушка, а я вот все хотел спросить, а почему дядя Саша вас пригласил. - Спросил средний внук Андрюша.
- Просто Дядя Саша добрый и ему одному было бы одиноко. - 'Угу, как же, добрый, скорее прагматичный. Прекрасно понимал, что одному не выжить, рано или поздно соседи прознали бы о припасах и не взирая на жертвы (а вооружился Сашка неплохо) все бы отобрали да и убили бы его самого. А пятнадцать семей легко отбились' - думала Ксения Петровна, глядя на кривую ухмылку Сережки: 'Да, нынче дети взрослеют быстро, не то, что мы в их возрасте. Все на лету схватывают'.
Впрочем, кровавый беспредел первого десятилетия новой эры прекратился. Централизованная власть так и не появилась. Бандиты в основном перебили друг друга, а сохранившиеся небольшие общины смогли выжить в первые годы на старых запасах, знал бы князь Кропоткин, как и при каких обстоятельствах, воплотились его идеи. Со временем удалось восстановить сельское хозяйство, наладить торговлю с регионами, в основном за Уралом, где уцелело машиностроение.
Экономические связи восстанавливались, мир понемногу приходил в себя и на развалинах былого могущества человечество вновь открывало такие простые понятия, как: братство, любовь к ближнему, взаимовыручка. Выучило ли человечество урок, преподанный природой? Кто знает? Время покажет.

6. #8: Данил (10 лет {:-) (42). сказка

Он рисовал ее чувствами. Умело и изящно, как мог только истинный творец. Ему не составит труда вызвать любую эмоцию, облечь ее в чувство и заставить лететь, как птица: или лечь непосильной ношей на плечи.
Он рисовал ее чувствами. Умело и непринужденно. Ему нравилось это занятие. Некоторые восхищались его умением, кто-то завидовал: кто-то боялся. Но мало кто мог сравниться. Лучшие шпажисты мира удавились бы от зависти, глядя на его молчаливую дуэль, его выпады, взмахи эфимерной рапиры, заставляющей ощущения изгибаться, менять окраску и форму.
Мало кто мог оценить его работу, мало кто мог понять, зачем ему это надо. Мало кто мог хотя бы догадаться, чем он занимается. Но ему было все равно. Он рисовал: Творил переплетения чувств, пробуждал эмоции, сплетал их в безудержные вихри и разбивал на мелкие кусочки, создавая неповторимую, завораживающую картину.
Она была далеко не первой в его послужном списке. Его давно признали, как великого творца, им восхищались, ему подражали: о нем почти никто не догадывался. А ему было все равно. Все равно, что подумают эти хлыщи из высшего общества, что только и умеют любоваться на его работы, в то время, как сами не могут пробудить в собеседнике даже брезгливость. Ему было все равно на юных, несмотря на возраст, подражателей и неумелых учеников, завистников и подхалимов. Он не замечал даже тех, кто о нем не знал. Он жил, что бы творить: и творил, что бы жить.
Он не помнил, когда встретил ее: Они все были единственными, каждый раз он влюблялся так, что захватывало дыхание и сердце сбивалось с ритма. Он не помнил, когда это все началось и почему: Да и не важно это было для него. Он начал рисовать. Даже не осознавая толком, что делает, он начал творить. Словно художник, что подходит к чистому холсту с некоторой неуверенностью, он подходил к ней. Становился все ближе, менялся и подстраивался, проникал за ее защиту, добивался доверия. Кое-где мягко и едва-едва ощутимо, кое-где напористо и быстро штурмовал преграды и пробивал монолитные стены. Он делал ей больно, но не для того, что бы ранить. Он делал больно себе, но у него была цель. Он стремился туда: в самые сокровенные глубины... Он стремился творить, а остальное ему было безразлично. Он перелезал высокие стены психологических блоков и продирался сквозь колючие заросли эмоциональных. Его душа стонала и рвалась на части, но он шел, оставляя на шипах клочья себя, истекая кровью и обливаясь слезами. Его бросало в жар и морозило космическим холодом. Он обламывал ногти, карабкаясь на очередную высоту и бросался, очертя голову, с отвесных обрывов. Ему было плевать, он шел, шаг за шагом приближаясь к цели.
Он даже не заметил сколько прошло времени, когда наконец дошел. Багрово-красная пелена вдруг застила глаза. Так резко, что он даже не сразу осознал, что пришел, а багрянец - вовсе не в глазах, а разлит вокруг. Он оказался там, где хотел. Его израненная душа, выпачканная грязью, потом и кровью, истыканная иглами и побитая о камни, казалась чем-то неестественным здесь, в обители красного и багрянца. Темные прожилки иногда проскакивали среди красноватых сгустков, ветвились. Он любовался. У него не было сил: этот путь оказался намного труднее, чем он предполагал и гораздо труднее всего, что было ранее. Но теперь все должно быть легко, он добрался. И вот перед ним чистая энергия ощущений, нереализованная реальность эмоций. Это все в его власти: это его краски.
Но пока нужно осмотреться. Первый мазок получился смазанный. Он даже не понял, что начал рисовать. Багрянец отзывался неохотно. Гораздо лучше реагировал красный, порождая черные прожилки и сполохи искрящее белых молний. Осторожно и ласково он замешивал краски нового чувства, новой картины чувств. Новой композиции, красивой и: грозной?
Гнев получался особенно хорошо. Не стоит его винить - он честно пытался рисовать счастье, радость: пытался воплотить удовольствие. Но все это блекло по сравнению с великолепием гнева. Столь глубокого и красочного, сколь и убийственного. Его жгло молниями и сминало в густых потоках багрянца. Лишь пару раз у него получилось добиться искристо-золотого росчерка радости. Радости, которую он ждал с нетерпением первоиспытателя. Он восхищался и поражался причудливости переливов, как на золотом плавно проступает зеленоватый, складывает в ветвистые змейки, как золото уступает место сияющей белизне и вот сияние подергивается тьмой грусти, становится вновь темным росчерком: Другое дело гнев. Искристые молнии вспыхивали одна за другой, стоило лишь чуть шевельнуть пальцем. Из малого взмаха рождались целые ураганы ветвистых искрящихся змей, что с шипением пронзали все вокруг, вспыхивали и гасли, порождая еще более красивые искрящиеся голубоватые росчерки.
Он рисовал ее чувствами. Он никогда не был злым, наоборот, он всегда стремился к добру. Он рисовал ее чувствами, он страдал вместе с ней и радовался тоже в унисон. Он рисовал ее чувствами: он желал ей счастья и добра: Он рисовал ее чувствами: просто гнев у нее получался особенно красиво:

7. #5: Пуз ( , ) (38). Дети космоса.

Аркадий вышел из состояния сна. Неизвестная звездная система раскинулась во всей красе. Датчики наперебой подавали информацию. Примерный возраст, количество планет, спутников. Планеты этой системы вращаются вокруг одной звезды.
  Аркадий откинулся на спинку кресла, закинул руки за голову и задержал дыхание. Через несколько минут в пилотской рубке послышался мощный выдох. Зарядка для легких проведена успешно.
  На экран вышел автоматический отчет по звездной системе. Погладив рукой молодые усы, Аркадий принялся читать. Не сдержав зевоту, пилот пролистал несколько страниц. Все как обычно. Карлики, гиганты. Серые, коричневые, тусклые и скучные планеты. Неожиданно попалась строчка: 'большую часть поверхности планеты занимает вода'.
  Аркадий откинулся на спинку кресла, закинул руки за голову и задержал дыхание. Через несколько минут в пилотской рубке послышался мощный выдох. Зарядка для легких проведена успешно.
  На экран вышел автоматический отчет по звездной системе. Погладив рукой молодые усы, Аркадий принялся читать. Не сдержав зевоту, пилот пролистал несколько страниц. Все как обычно. Карлики, гиганты. Серые, коричневые, тусклые и скучные планеты. Неожиданно попалась строчка: 'большую часть поверхности планеты занимает вода'.
  До привыкшего к полному однообразию мозга не сразу дошла суть. Затем руки стремительно нажали несколько клавиш. Навигаторская лупа нашла и вычленила нужную планету, приблизила.
  Аркадий задохнулся от восторга. Необычная, разноцветная. Наверное, самая красивая планета, которую ему доводилось видеть. Оставив на экране картинку, пилот откорректировал курс и теперь корабль летел, на неизвестную планету. Отдав последние указания компьютеру, Аркадий поспешил в ванную комнату. Пришло время брить бороду и усы.
  Бабушка в своих сказках не раз говорила о загадочных 'Космонавтах'. Кто это или что это, Аркашка тогда понять не сумел. Он понял единственное, что они носят странную одежду, а на голове шляпу, облегающую лицо. Такие костюмы бабушка называла скафандрами, а шляпы шлемами. Но аркадий, то видел настоящие шлемы. Они абсолютно не походили на бабушкины шляпы. Шлем это небольшой козырек. Стоит включить шлем, и все тело обволакивает защитное поле, которое защищает от радиации, и других внешних раздражителей.
  Еще Аркадий помнил, что у Космонавтов были свои обычаи. Кто-то брал в полет какую-нибудь вещь. Другие произносили перед отправкой одни и те же слова. Он же предпочитал во время космических скитаний отпускать бороду и усы. Но теперь скитания закончены. И слабый лазер сжег всю растительность на лице.

  Выходя из ванной, Аркадий наткнулся на сонную Зиги. Зиги, заметив гладкий подбородок у Аркадия, заволновалась.
- Что-то случилось любимый? - сонный голос отдавал хрипотой.
Аркадий, взъерошив полотенцем мокрые, коротко-стриженные волосы весело ответил:
- Пройди в рубку управления. Все поймешь.
Зига полюбовалась мускулистым телом возлюбленного, и шлепая босыми ногами, ушла в рубку.
Аркадий зачесал волосы на бок, присушил теплым воздухом. Затем заученными движениями надел походный облегающий костюм, идеально сохранявший, как тепло, так и прохладу.
  Войдя в рубку пилот, обошел застывшую от удивления Зиги и сел за коммуникатор.
Зеленые глаза Зиги не отрывались от удивительной планеты. Неожиданно космос показался ей странно уютным и красивым. Теперь она понимала, почему бабушка так восторженно рассказывала о космических скитаниях.
- Аркадий, а голубое: это: может быть это вода? - неуверенно спросила Зиги.
- Да это вода. И ее очень много. Большая часть планеты покрыта ей, - подтвердил Аркадий.
Девушка мечтательно закрыла глаза.
- Так много воды! - счастливый голос Зиги заставил Аркадия отвлечься. - Столько даже я бы ни выпила: Это: это совсем как нам бабушка рассказывала. Голубая планета:
- Знаешь, я тоже вспомнил бабушкины сказки, - отозвался Аркадий, закончив настройку коммуникатора, - 'И жили там такие же люди':
- 'И были они жадными и злыми' - продолжила цитировать бабушку Зиги. Аркадий нажал на пуск. Экран засветился. Медленно вырисовывалось бодрое лицо деда.
- Приветствую вас внучата, - первым поздоровался старик.
- Здравствуй дедушка! - хором отозвались внуки.
Дед внимательно осмотрел Аркадия.
- Что Аркаш, прекратил пока скитания? Что-нибудь интересное нашел?
Аркадий широко улыбнулся.
- Еще как интересно дед, - щелкнув несколькими клавишами, Аркадий переслал снимки и данные по планете дедушке.
  Лицо деда едва заметно поморщилось.
- Дедуль, ты много скитался по космосу в молодости, - начал Аркадий. -   Встречал нечто похожее?
Дед равнодушно посмотрел на внука.
- Да был я на этой планете, - Зиги и Аркадий удивленно вздохнули. - Ничего там интересного.
- Но как? - не выдержала Зиги. - Дедуль там же столько воды! Ей можно вдоволь напиться, никогда мы не встречали такие запасы. Этого хватит на многие годы:
- Большая часть воды непригодна. Слишком много соли. А после опреснения, имеет такой жуткий вкус, что вода с Нортана-5 покажется вином.
- Вином? - удивился аркадий, услышав незнакомое слово. - Что такое вино?
- Напиток моей молодости, - объяснил дед. - Поверьте, внучата, эта планеты хоть и красива внешне, не стоит вашего внимания.
  Аркадий задумался, затем провел рукой, по гладкому подбородку.
- Знаешь дедуль, мы наверное все таки исследуем планету. Хочу подарить ее Зиги, на наше слияние.
Зиги счастливо вскрикнула.
- Как знаешь Аркадий. Не говори что я тебе не предупреждал, - равнодушно ответил дед. - Удачного вам слияния Внучата. До связи.

Когда экран погас, Лорд не сдержал эмоций. Здоровенный кулак со злостью обрушился на неповинный стол. Раздался треск. Стол распался на две половинки.
Нельзя было внукам явно запрещать посадку на эту планету. Был шанс, что отмахнутся от скучной планеты, но от запретной планеты они так просто не отстанут.
  Лорд посмотрел на фотографию жены.
- Говорил же, что твои сказки до добра не доведут: - с болью в голосе проговорил Лорд. - Дарить планеты, это же надо. Еще слияние наступает. Не рано ли? Еще совсем дети.
Лорд часто разговаривал с фотографией. Наверное, только так можно было сохранить рассудок на пустом корабле.
  Голубые глаза гневно посмотрели на снимок планеты, присланный Аркадием.
- Ну что, старушка Земля? Отняла у меня детей, жену: Теперь хочешь отнять внуков? Нет, старушка, не выйдет.
Лорд сунул в кобуру бластер и направил корабль на свидание со старой знакомой.

- О Аркадий! - радостно воскликнула Зига. - Я никогда не видела столько воды!
Корабль стоял на берегу очень крупного резервуара с водой. Бабушка в своих сказках называла, что-то похожее 'морем'
- Аркадий, а как думаешь, в этой воде можно искупаться? Я с детства мечтаю поплавать!
- Конечно можно любимая, ведь это теперь твоя планета, - напомнил Аркадий. - На правах космического скитальца я подарил ее тебе. Зига счастливо взвизгнула и с наслаждением сняла походный костюм. Аркадий заворожено смотрел на обнаженное тело. Ни капли жира. Идеальный упругий животик. Небольшие остроконечные груди. Волосы, словно впитали сияние звезд. Она прекрасна.
  Зига словно ребенок закричала, коснувшись ножкой холодной воды. Счастливо рассмеялась, и, сдерживая веселые крики, вошла по пояс в прозрачную воду.
  Аркадий пошел вдоль берега, оставив возлюбленную плескаться в воде. Эта планета: Странно напоминает бабушкины сказки. Атмосфера пригона для дыхания. Вода пригодна для питья. Некоторые растения можно есть. Все это так похоже на ее сказки, но откуда бабушка могла знать про эту планету? Совпадение?

Аркадий напрягся, оставил размышления. Молниеносно дотронувшись до небольшой кнопки на козырьке, включил защитное поле. Наполовину утопленное в песке лежало какое-то устройство. Судя по всему, оно служило для передвижения. Неизвестная конструкция. Одна деталь смутно напоминала дверь.
  Потяну за ржавый рычажок, створка немного поддалась. Аркадий налег сильнее, дверь с грохотом отъехала. Из открывшегося проема на Аркадия упал скелет. От неожиданности скиталец чуть не закричал. Еще никогда ему не доводилось видеть скелет человека. Тем более на планете, которую он считал необитаемой.
  Этот факт ставил под сомнения все. Планета возможно обитаема. Если да, то, судя по всему существами, похожими на них. Бабушка в детстве хорошо преподала анатомию и Аркадий мог узнать скелет человека.   Самое главное, что ставились под сомнения слова деда. Зачем он соврал? Он не мог не знать, что планета обитаема.
  Неожиданно по личному каналу пробился сигнал Зиги. Она звала на помощь.

Аркадий бегом добежал до корабля. Зиги не было видно.
- Я в море! Тону! - раздался слабый сигнал.
Бедняжка не умеет плавать! А я оставил ее одну:
- Включи шлем! Поле не даст утонуть!
Ответа не последовало. Секунду спустя Аркадий обнаружил на песке козырек.
Он бросился в воду как на врага. Яростно дрыгая руками и ногами, пытался справиться с водой. Подчинить ее себе. Неожиданно он почувствовал, что это вовсе не сложно. Воздуха в легких хватит на долгое время. Движения стали плавными, более эффективными. Теперь он управлял водой, а она придавала ему скорости.
  Раз за разом он посылал Зиги сигналы, но не получал ответа.
  Неожиданно с глубины плавно двигая руками и ногами, поднялась Зиги. Волосы распустились и красиво развивались водой. Она радостно помахала ошеломленному Аркадию и показал пальцем в сторону берега. Хитро подмигнув, устремилась на сушу. Аркадий принял вызов.

  Оказавшись на берегу, оба упали без сил. Тяжело дыша, Аркадий рассказал о находке.
- Но это не значит что планета обитаема, - закончив рассказ, добавил он. - Это мог быть кто-нибудь из древних скитальцев. Я все еще считаю что мы здесь одни, и пока не докажут обратное это твоя планета.
Зиги счастливо поцеловала его.
  - Как тебе такое название планеты - Зиги? - предложил Аркадий, оторвавшись от сладких губ.
Ответ произнес грубый мужской голос.
- Простите, но у этой планеты уже есть имя.
Аркадий молниеносно вскочил на ноги. Из песка поднимались люди. Несомненно, это были люди. В руках каждый держал странный металлический ствол.
- Космический скиталец номер Зет Три Аркадий, - представился он. - Назовите себя скитальцы, и опустите свое странное оружие. Послышались усмешки.
- Слышь паренек. Не в твоем положении командовать. Давай-ка лучше сам руки подними над головой да повыше, а то свинцом накормим твое нежно тело.
Затем перевел взгляд на Зиги.
- Женщина это хорошо. Давно у нас их не было. Да еще красотка: Аркадий незаметно включил шлем.
- Вы нарушаете кодекс скитальцев. Нам с Зиги предстоит слияние:
- Не жадничай мальчик, - сюсюкая, произнес другой человек. - Мы тоже пару раз с ней сольемся и:
Договорить незнакомец не успел. Мощный удар навсегда разрушил органы речи. Кулак неприятно чавкнул, где-то глубоко в черепе незнакомца. Аркадий со страхом смотрел на собственную руку, он не ожидал, что удар будет столь сильным. Раздались выстрелы. Странные снаряды не пробивались через защитное поле. Аркадий молниеносно оказался рядом со следующим нападающим. Взяв наглеца за голову, резко нагнул, послал навстречу коленку. Сухой треск. Голова осталась цела, но неизвестный больше не поднялся с песка.
- Остановись! - Прокричал незнакомец, приставив оружие к голове Зиги. Аркадий сделал пару шагов, но, не обнаружив на голове любимой защитный козырек, замер.
- Я заметил, что у твоей спутницы нет этой штуки на голове: - усмехнулся злодей. - Теперь снимай свой козырек, не то лазурный берег украсят мозги этой красавицы.
  Аркадий беспрекословно снял шлем. Глаза не отрывались от умоляющего взгляда Зиги.
- Любимый, - произнесла она по личному каналу. - Я только твоя. Пускай лучше меня убьют, чем достанусь, кому-нибудь кроме тебя.
- Ты будешь жить, Зиги. Я сольюсь только с :
Мощный удар прикладом оборвал неслышимый разговор.

- Е мое! Это же военный крейсер Топтыгин-5. Создан для отражения угрозы из вне. Таких всего два выпустили. Вооружены лазерами и атомными пушками! - командный голос выдавал главного. - Ребята, это чудо техники поможет выиграть нам войну!
Это было первое, что сквозь грохот наковален услышал Аркадий. С трудом, разлепив веки, он увидел ухмыляющегося человека в пятнистой одежде.
  - Эй Умник! - обратился главный к человеку в очках. - Сможешь разобраться с управлением?
Очкарик рассеяно посмотрел на пульт управления. Развел руками. - Нет командир, на такой штуке летать людей годами учат: Боюсь что на всей планете не найдется больше ни учителей, ни учеников:
- Но один то есть! - подмигнул Аркадию командир.
- Слушай сюда Скиталец! - обратился командир к Аркадию. - Меня зовут Морган. Если хочешь, чтоб девчонке не причинили вреда, будешь работать на нас.
Аркадий скрежетнул зубами.
- Что я должен делать?
Командир засмеялся.
- То, что все делают на этой планете - убивать.

Убивать Аркадий научился быстро. Лишь представив, что злодеи могут сделать с любимой, руки сами набирали комбинации клавиш, и нажимали пуск. Не разу не стрелявшие лазеры, пронизали вражеских солдат как бумагу. Атомные пушки уничтожали поселки и города.
  Как выяснилось, людей на планете оказалось великое множество. Те за кого воевал он, находились на отдельном остраве. Все остальные, как объяснил командир Морган, являлись врагами. На планете, как понял Аркадий из тех же объяснений шесть враждующих сторон. Чем они друг от друга отличаются космический скиталец, так и не понял.
  Слух о грозном убийце мигом пронесся по планете. Уже через неделю, после первого задания, за Аркадием началась настоящая охота.
Летательные аппараты разных конструкций, атаковали его металлическими снарядами. Снаряды не пробивали защитное поле звездолета. И охотники быстро становились дичью.
  Охота прекратилась так же быстро, как и началась. Когда пошла вторая неделя, радио принимало многочисленные сообщения. Почти в каждом из них предлагались любые условия, что бы Скиталец воевал на их стороне. В том что Аркадий был наемником люди похоже не сомневались. От этих сообщений Аркадию становилось грустно. Все, абсолютно все помешанные на войне. На этой чертовой планете у него нет союзников.
  Радио приняло очередное сообщение. Аркадий хотел выключить его, но жалостный голос заставил остановиться.

- Кто-нибудь! Солдаты освободительной армии северян окружили мой дом. Прошу, у меня два маленьких брата. Если есть, кто поблизости умоляю - спасите. Северяне сдирают заживо кожу. Прошу:
Аркадий схватился за микрофон.
- Скажите свои координаты!

Небольшой домик в центре незнакомого острова окружили солдаты. Аркадий сверил координаты. В маленьком тростниковом домике прячутся девочка подросток и два малыша.
  Увидев знакомый звездолет, солдаты запаниковали. Убегающих Аркадий не трогал. Зато тех, кто не бросил оружие безжалостно испепелил.
  Спасенные дети испуганно сидели, вжавшись в диван. Аркадий направил звездолет в море.
- Скиталец! Скиталец ответь! - послышалось по радио. - Говорит командир Морган. Где тебя черти носят скиталец? Уже полчаса как должен был вернуться!
- Возвращаюсь на базу! - коротко ответил Аркадий.

  Тем временем звездолет Змей-3 вышел на земную орбиту.

Командир Морган рассматривал детей.
- В следующий раз так тебе это с рук не сойдет Скиталец! - процедил он ядовито. - Не забывай. Зиги находится у нас.
Командир отвернулся.
- Как думаешь Умник? Не подстава? - спросил командир у очкарика.
- Пес его знает. Дети еще пока ни разу в войне не участвовали. Всякое конечно может быть:
- Приглядывай за ними, - приказал Командир.

- Зиги ты как? - спросил аркадий по личному каналу.
- Хорошо любимый. Иди скорее ко мне.
В маленькой комнате, на кровати сидела Зиги. Аркадий сел рядом. Нерешительно положил голову на колени любимой.
- Они с тобой хорошо обращались?
- Да милый. Довольно сносно накормили. Никто не приставал.
Аркадий закрыл глаза, но слишком яркие картины убийств не исчезли.
- Аркадий, - неуверенно произнесла Зиги. - Аркадий я чувствую, что с тобой что-то не так.
- Я устал любимая. Я никогда столько не убивал. Эта жестокая планета. Зиги здесь все воюют! Каждый убийца. Хуже всего, что я становлюсь одним из них: я устал:
Зига заплакала.
- Любимый! Улетай! Ты знаешь, что я с радостью приму смерть ради тебя. Улетай, пока твоя жизнь еще не превратилась в муку. Любимый, я не могу смотреть на твои страдания:
Аркадий крепко обнял возлюбленную.
- Никогда! Слышишь? Никогда. Я не оставлю тебя в этом аду. Все будет хорошо. Любимая:
Дверь распахнулась. Вошел командир Морган.
- Собирайся, у тебя новое задание.
- Так поздно? Я весь день исполнял ваши приказы Морган.
- Для тебя я командир Морган!
- Вы никогда не будете моим командиром.
- Жить хочешь? - прищурился командир, нащупывая рукой пистолет.
- Уже почти нет, - холодно ответил Аркадий и встал с кровати.
- Мы летим с тобой Скиталец. Зиги тоже берем.

Аркадий подготовил звездолет к страту. Около пятидесяти вооруженных солдат прижимались друг к другу в тесном зале.
Морган задумчиво посмотрел на детей.
- Этих тоже берем, - приказал он Умнику. - Не хватало, чтоб они нам базу разнесли.
Звездолет стремительно стартовал.

- Сейчас у нас мирная миссия, - с улыбкой объяснял Морган. - Приземлимся, погрузим пару ящиков со складов противника и даем деру.
Аркадий ничего не ответил, однако нажал пару кнопок, когда Морган отвернулся.
Посадку осуществили бесшумно.
- Идем все! - приказал командир Морган. - А то вдруг у нашего Скитальца возникнет желание улететь без нас.
Тропические джунгли приняли чужаков не дружелюбно. Почти после первых пяти километров Захлестал холодный дождь. Аркадий включил шлем, и сочувствовал Зиги, у которой отобрали спасительный козырек.
  Солдаты без труда сняли сонных часовых.
- Быстрее каждый берет по два ящика. Детям дайте по одному. Сделаем пять ходок и улетаем. Всем ясно? Скиталец, это и тебя касается!
Каждый человек на счету.
  Тяжелые ящики оттягивали руки. Аркадий взял у Зиги два ящика и нес уже четыре. Командир грубо рассмеялся и всучил девушке еще два ящика.
- Инициатива наказуема! - В ответ на гневный взгляд произнес Морган.
  Дорога обратно показалось еще длиннее. Аркадий застонал, четыре раз идти туда сюда.
Вход в звездолет преградили солдаты в масках.
Бросая ящики, Морган грязно выругался.
- Засада, твою мать! - он снял с плеча автомат. - Откуда они узнали?
Солдаты тоже побросали ящики и открыли огонь. Сквозь свист пуль Аркадий пытался что-то прокричать. Морган подполз к Скитальцу.
- Мы так не договаривались! Пропустите меня и девушку!
Морган рассвирепел.
- Дурак! Связался с северянами! - Морган зло рассмеялся. - Они никогда не держат своих слов! Теперь мы все обречены!
Несмотря на ужасный шум Аркадий услышал слова Моргана. Обреченно смотрел на все прибывающие силы противника.
- Ничего так просто им нас не взять, - Морган любовно погладил автомат и выпустил несколько очередей.
  Аркадий с включенным полем пробирался к любимой. Пули со свистом отскакивали. Зиги лежала, вжавшись в землю. Аркадий накрыл ее своим телом.
  -Слава космосу! Жива, - обрадовался Скиталец. Затем добавил. - Любимая, батарея скоро сядет. Поле не выдержит такой перегрузки. - Аркадий старался говорить спокойно. - Когда батарея выключится, лежи тихо. И не в коем случае не шевелись. Все будет хорошо. Они тебя не достанут. Я им не позволю.
- Дорогой, а как же ты:
Аркадий не ответил. Он прекрасно понимал, что когда сядет батарея, единственным щитом для любимой станет он сам.

  Солдаты командира Моргана яростно отстреливались. Но на место погибших северян появлялись новые.
  Шлем отключился. В ту же секунду тело Аркадия пронзил металл. Подавив вскрик, Скиталец крепче обнял любимую. Аркадий снял козырек. Теперь оставалось только терпеть.
Неожиданно северяне прекратили огонь. Затем послышались крики. Аркадий приподнял голову. Северяне в панике бежали на них. Слышались короткие очереди, но быстро замолкали. Командир Морган ошеломленно лежал на земле, сжимая автомат.
В лучах восходящего солнца показался Змей-3. Лазеры работали на полную мощность. Северяне обращались в прах.

  Аркадий попробовал пошевелиться. Пуля попала в руку. Сейчас самое время бежать к звездолету. Аркадий поднял Зиги. Бежать через многочисленные трупы было сложно. В куче тел Аркадий увидел девочку. Схватил ее за руку и потащил в звездолет.
  Забежав внутрь Аркадий, закрыл все двери. Зиги побледнев, указал на что-то пальцем. Аркадий повернулся и увидел двоих мальчишек. Они каким-то чудом затащили свои ящики в звездолет. Один из них поспешно вскрывал крышку. Черные ядра со странными кольцами.
- Не надо! - крикнула девочка, но ее брат уже выдернул одно кольцо и мстительно посмотрел на Аркадия.
- Скиталец, это тебе за наших родителей! - злобно процедил он и разжал ладошку.
Девочка схватила за руки Аркадия и Зиги. Скиталец молниеносно открыл люк.
  Красочный рассвет озарился вспышкой.
Оглушенный Аркадий лежал в грязи, сжимаю руки Зиги. Маленькая девочка неподвижно лежала чуть дальше.
  Все кончено. Звездолета нет:
  Неожиданно металлический ствол уперся в голову Аркадия.
- Ну что Скиталец, - послышался голос Командира Моргана. - Подарить тебе быструю смерть пока северяне не вернулись?
  Аркадий ничего не ответил. Последняя надежда разлетелась вместе с звездолетом.
- Остановись Морган!
Зиги узнала это голос.
- Дедушка! - хрипло закричала она.
Аркадий поднял голову. Из звездолета не спеша выходил Дедушка. Неизменный пилот Змея.
- Лорд? Генерал Лорд? Командующий УДДС? - Командир Морган выглядел удивленным. - Где же ты все это время прятался старый хрен?
- В космосе, - сухо ответил Лорд.
- Давай снимай свой чертов козырек! - Прокричал Морган морщась от боли. Правая штанина пропиталась кровью. - Не то снесу башку твоему внуку!
  Лорд сбросил шлем.
- Морган остановись! Эти двое: надежда земли на новую жизнь! - Хотя Лорд и говорил взволнованно, лицо сохраняло спокойствие. - Эти двое не Земляне. Они дети Космоса.
Морган ошеломленно опустил автомат, но в следующую секунду вернул в исходное положение.
- Да мне хоть дети черных дыр! Бластер на землю!
- Дедушка, что это значит? - Спросила Зиги.
- Внучата, вы особенные: вам суждено стать новыми Адамом и Евой. Вы заново населите эту планету. Как только она будет готова к этому. Вспомните Бабушкины сказки:
- 'И будет планета жить заново, когда все на ней умрет:' - прошептал Аркадий, вспоминая знакомы строчки. - Так все это не сказки? Дедушка? Кто же мы?
- Да Лорд, как это на тебя похоже. Скрывать все свои планы, держать все в тайне: Расскажи Лорд: Расскажи, иначе я убью вас всех.
Дедушка глубоко вздохнул.
- Как только начались эти войны, наша семья покинула планету:
- На тех самых экспериментальных кораблях? - вмешался Морган.
- Да на тех самых. В космосе моя дочь родила двоих очаровательных малышей. Пока бабушка воспитывала их сказками, я копался в генах. Теперь мои внуки станут родителями всех землян. Только расчеты оказались неверными. Момент их слиянии почти настал, а Земля еще не готова. Вы все еще живы и продолжаете войны, хотя по моим расчетам давно должны были убить друг друга.
  Аркадий со слезами на глазах прошептал.
- Дедушка, а как же Скитальцы? Как же обычай дарить планеты?
Морган истерически рассмеялся.
- Да Лорд! У твоей жены фантазия лучше, чем у тебя! Надо же дарить планеты:
- Аркаша, это сказки. Все то, что рассказывал я про космос романтические сказки:
Морган попытался поднять. С трудом ему это удалось.
- Ладно ребятки. Долго я не протяну, так что не буду медлить: Морган нащупал курок.
- Стой! Я же сказал, что они особенные. Они восстановят планету: нашу расу:
- Да все равно мне Лорд. Один я умирать не собираюсь. В ад нам шагать всем вместе:
- Ты не пожалел мою жену: осколок от той гранаты задел спинной мозг и она до конца своей жизни мучилась. Не пожалел моего сына, которого так же хладнокровно расстрелял. Но внуков я тебе не отдам!
  Лорд с места прыгнул на Моргана.
Раздался выстрел. Лорд повалили Моргана. Цепкие руки сомкнулись на шее командира. На спине Дедушки расплывалось красное пятно. Снова выстрел. Пуля вылетала насквозь, разбрызгав кровь по джунглям. Руки Лорда не разжимались, с каждой секундой сжимал их сильнее. Раздались еще два выстрела, затем слышался только сухие щелчки затвора. Спину деда заливала кровь. Хрип командира, наконец, стих. Автомат выпал из мертвых рук.
  Дед отпустил сломанную шею. Обессилено повалился на спину.
  - Внучата, садитесь в мой звездолет и улетайте, - он закашлялся. - Придет время и вы вернетесь сюда: А пока улетайте.
  Аркадий, едва сдерживая слезы, взял за руку Зиги. Гордой походкой дети космоса взошли на звездолет.
- Да Марта, воспитала ты их своими сказками. Но и здесь они получили важный урок. Думаю теперь их воспитание окончательно закончено: Теперь они взрослые, - Лорд захлебнулся кровью.
К едва дышащему человеку подползла оглушенная взрывом девочка. Она попыталась подняться. Из ушей капала кровь.
- Девочка: тебя надоела война? - спросил Лорд из последних сил. Девочка кивнула.
- А хочешь всем отомстить? - снова кивок.
- Вот там, в кустах я спрятал особый ящичек. Если повернуть одну ручку. Ты отомстишь.
Девочка направилась к указанным кустам.
Совсем скоро Планета будет готова к заселению. Совсем скоро Человек убьет последнего человека. Нужно только немножко помочь им: Маленькая ручка повернула тумблер. Программа отсчитает ровно пять минут и запустит детонатор. Десять атомных бомб спрятанных на самых заселенных континентах послужат идеальной помощью. Это будет последнее убийство на этой планете.
  Дай бог что бы его внуки не повторили их ошибок:

Змей-3 стартовал с обреченной планеты. Дети космоса, познавшие ужас войны, вернутся. Земля будет заселена людьми, не знавшими ненависти. Слово 'война' исчезнет. И лишь их прародители будут последними, кто знал значение этого страшного слова.

8. #9: Студент2005 (31). Спор.

Исторические неточности допущены намеренно это всего лишь Бабушкины Сказки.

Шорох песка под сандалиями и редкий металлический лязг был не единственным звуком в тишине. Треск факелов и судорожные плевки пламенем заставляли тени исполнять судорожный танец извечной борьбы света и тьмы. Но все это было лишь фоном для рослого стражника, чей хрипящий голос больше привыкший кричать на поле брани, звучал в тюремных казематах Рима. Любой законопослушный патриций, услышав подобное, сочинил бы донос на опасного смутьяна, посмевшего ослушаться указа Сената. Тем не менее, под закопченными сводами временами повизгивала, и даже иногда попадая в такт, звучала последняя песня жителей далекого Востока, считавших походы лучшим средством от старости.
Как в агонии бьется человек,
Как пирует свирепая смерть,
В желтом круге Арены.
За повторение данных строк центурионам строжайшим образом предписывалось схватить нарушителя спокойствия и, бросив в темницу дожидаться суда, охранять день и ночь, не смыкая глаз. Тем самым, демонстрируя местным крысам и самому себе стойкость настоящего квирита, способного воскликнуть в пылу битвы 'Как ты смеешь касаться меня ВАРВАР!?' и одним заученным движением короткого меча проткнуть дерзнувшего.
Сила приносит свободу,
Побеждай и станешь звездой,
А может, обретешь покой.
Пустынные коридоры безропотно вторили голосами матерых воинов давно забывших хмельные вина сладость, доступность гетер и тешащих себя воспоминаниями о былых битвах. И тонкий едва слышный глас, вплетшийся нитью в полотно узора, был услышан слишком поздно.
Визг засова и глазам заключенного предстал закованный в легкие латы воин, если и обрадованный появлением поклонника своего таланта, то ударом ноги едва не сломавшим ребра и отправившим наслаждаться прохладой пола старательно это замаскировавшим.
- Ты смеешь оскорблять императора?
- Голос не мальчика, но мужа, - даже хриплый кашель, перемежавший слова, не помешал им быть произнесенными. Нелегко сохранять достоинство, лежа распростертым.
- Ты позвал меня для похвалы?
  Приподнявшись на локтях, заключенный с интересом взглянул на его лицо и сказал.
- Даже с мечом у горла я этого не скажу, твой вой шакала испугает.
Ухмылка на лице стражника по молодости лет еще не обезображенная шрамами была единственным ответом. Впрочем, недолго.
- Различие между нами пролегает по границе двери.
- Да? Тогда она заключается в том, что я действительно невиновен.
- Думаешь это меня остановит?
- А как же права квирита?
Вой гиены, оголодавшей в пустыне, распугавший крыс и заставивший спящих беспокойно дернуться, отгоняя ночной кошмар, был всего лишь здоровым солдатским смехом.
- О каких правах ты говоришь, ЛА-ТИ-НЯ-НИН? - и хотя на его глазах выступили слезы, рука лежала на эфесе меча, - твои привычка отвечать на вопросы и акцент предают тебя надежнее фальшивых слов.
- Узнаю ученика Квинта. Его теория превосходства римлян мне знакома и я не сомневаюсь в праве сильного, но разве ты не позволишь мне рассказать правду?
- Правду?! - замах быстрее удара молнии и скрежет ножен рождают стальной родник у горла. Легчайшая дрожь проезжающей в квартале колесницы и песок окраситься алым.
- Ты думал я тебя не узнал? Меняла!!! Сколько римлян продали в рабство из-за тебя? Сколько раз ты слышал проклятья за спиной? Сколько раз твоим именем пугали непослушных детей? Ты помнишь?!
Закатывающиеся глаза и задушенный сип были ему ответом.
- Ты прав лишь в одном, - тихий голос воина звучал в тишине шелестом предвестника бури, - если ты не виновен, то свобода станет по правую руку от тебя. Если же нет:
- Не тебе решать, воин, - подобно змее голос шипел и грозил ядом, - но я расскажу тебе все:
  Подобно скряге солнце отнюдь не спешило заливать великий город золотом своих погребов, настороженно прокладывая узкие тропинки, заставляющие листья олив гореть ярким бездымным пламенем, а в недоступных его лучам казематах продолжал звучать одинокий голос.
- Он пришел ко мне умоляя : со слезами на глазах: его руки были покрыты язвами: его ветхая тога: я не мог им отказать.
Голос обволакивал подобно пауку, плетущему паутину для несмышленой мухи доверчиво решившей сменить радость полета на серебристые узоры паутины, рассказывая, убеждая и заставляя понять. Понять и простить человека известного по всей империи и далеко за ее пределами своим корыстолюбием и жадностью, заставляющей сдирать по три шкуры с должников и с одинаковой легкостью отправляющей как захваченных в плен иноземцев, так и соплеменников на рынки рабов.
- :Ремесленник Октивиан не отдававший долг три луны, - и последний путь его дочери, решившей посвятить жизнь служению богам, призраком шепчет 'прости:'.
- Проигравшийся всадник Секста, не вернувшийся из похода на галлов: - сын, вскрывший вены не в силах отдать долг отца:
- Купец Тримерий начавший дело на заемные деньги :
Отблески огня равнодушно внимали истории жизни сластолюбца и тирана, начавшего свой путь потомком обнищавшего безвестного рода и ставшего единовластным правителем империи запустившей свои щупальца даже в казну Сената и ставшего опасным настолько, что его заключили под стражу лишь бы отсрочить восстание.
- Довольно, - даже падение пера звучало громче, - ты чист перед законом.
Плечи, что казались валунами отполированные морскими волнами до блеска, беспомощно дрожали, уменьшаясь в размерах как проколотый бычий пузырь, надутый детворой от скуки. Меч уже не казался разящим оружием Марса, теперь он стыдился протертой до блеска кожей. Нагрудник, ставший всего лишь пластиной со следами не конца затертых следов ударов копий и пятен ржавчины. Они все не могли затмить краску стыда подобно водам Тибра, заливающей лицо центуриона. Поставившего честь и доблесть воина на кон и проигравшего.
Вот только пальцы, поначалу касавшиеся горла нежнее прикосновений лепестков роз, сжимались с неотвратимостью рассвета, также медленно и равнодушно.
- Я невиновен! - Удивление, ярость, может даже гнев, но страха не было. Совсем. Еще было слишком рано.
- Знаю. - Неспешный, размеренный голос и пустой как разбитый кувшин взгляд ушедшего за грань.
- Ты же стражник! Сколько бы тебе не заплатили, я заплачу втрое больше!
- Совестью, поменянной на закон или состраданием, проданным за гроши?
- Должность легата!
- И яд цикуты приправой для вина?
- Попирая закон ты губишь Рим!
- А что знаешь о законе ТЫ, спрятавшись за щитом ложных толкований и нападая мечом недомолвок?
- Я:
Звонкий хруст позвонков, оборвавший жизнь одного и навсегда изменивший жизнь другого окончил бесполезный спор морали и таблиц Юстиниана.
История любит шутить, вот только люди не всегда ее понимают правильно. Луций Корнелий Сулла в последствии стал легатом, стяжал богатство, отказался в последствии от власти и умер естественной смертью, оставив потомкам историю своей жизни как сказку, быль или : руководство к действию?

Иисус Христос был осужден прокуратором Иудеи Понтием Пилатом исключительно по законам Римской Империи без каких - либо нарушений. Но это просто мысли вслух.

Если есть ошибки пишите, исправлю.

#1: Хулигало (29). Как Ибрагим Несмеяну спас.

А садитесь-ка, да слушайте, дорогие мои детишечки. Расскажу вам сказанье старинное, да стародавнее, в общем, далекое.
Жил да был в огромном селе, городом нынче зовущемся, разудалый молодец Ибрагим свет Михайлович. Образован был, да речист, а по- нынешнему, да московскому - студент коммерческого высшего учебного заведения ИДИНА называющегося. А еще хобби он имел, то есть был хоббитом. Не простое хобби, по-иностранному зовущееся. Репером он был неплохим, даже выдающимся, что, значит, трубадуром по-нашему. Что не скажет, то зарифмует, а потом еще и на музыку покладет.
Ему, Ибрагиму, хоть и годков всего семнадцать той весной стукнуло,:

Да, нет, Ванечка, никто ему по голове не настучал еще,: я хотела сказать, что наступило.

Нет, Леночка, никто на него пока еще не наезжал. Хорошо, пересказываю по-другому: было ему только семнадцать годков отроду:

Заткнись Стасик!

Кхе-кхе:
Так, о чем это я?
А, ну, да. Несмотря, значится, на столь юный возраст, слава о хоббите нашем по всему свету пошла:

Нет, Сашенька, слава - это не гей-путана, что трансы на Казанском свистит.
Еще одно слово с печи, и не будет вам сказки! А того, кто хоть раз меня еще перебьет - поймаю, зажарю и съем.

Ну, так, вот:

Ибрагима однажды даже по муськиному телевидению показывали. А муськиному потому что еще тот кошара им заведует. Потому и название у него 'Муз'.
Последнюю-то букву Муська специально переделал, чтобы никто не догадался, что это он, Кот Баюн, почитай большую часть молодежи нынешней на иглу останкинскую посадил. Так вот, этот самый Муська не за просто так, молодца по голубому блюдечку показывал. Ибрагимушка-то наш, несмотря на всю его удаль соколиную, как оная птица гол и был. В смысле того, что ни кола, ни двора у него не было. А были: комната в общаге, денежки на обученьице, да шашлычная 'За углом', что на площади аж трех вокзалов находилася, в которой, дорогие мои детишечки, кушать я бы вам очень не советовала.
Был у Муськи корешок знакомый, Горынычем звали.

Ну,:да-да, тот самый Степан Горынин.
Он еще Гордый Палас однажды натянул и не просто: аж, на помидоры.

И была у него дочь-красавица Изергиль по фамилии. А имени дочки никто и не знал, бо примета плохая.
Да-да, ей еще во младенчестве одна знакомая гадалка Пелагия предсказывала, что имя свое она только суженному раскрыть может, а более никому, иначе сквозь землю провалится.
Так и осталась принцессушка наша безымянной.
Вот, возможно, из-за этого самого предсказания не везло ей и с жизнью личною.

Нет, ну посудите ж сами: девке аж пятнадцать исполнилась, а любви настоящей в жизни не видела.

Отчего и случалися с ней частые истерики, почему и прозвали ее Несмеяной-Суицидницей.
И образование-то у ней было - околовордовское. И гувернантки с гувернерами в хрустальную дачу хаживали. А вот счастья: неа, не было.

Вот однажды, пробрался Муська на дачу к Горынычу.
Тот сидит в златом венце, хрустальном креслеце. У ног любимый пес ОМОН притаился. Сидит, невесело на все хозяйство обширное поглядывает.
А Муська ему и говорит:
- Хошь, значится, я девку твою от всех бед избавлю?
А Горыныч, не будь пень, и отвечает:
- Хочу.
Ну, Муська, ящичек с блюдечком голубым и включил. А на нем Ибрагимушка песни гарланит и коленца выкидывает.
Изергиль как увидала этого молодчинушку, так и влюбилася.

Я, с вашего позволеньица даже иначе перефразирую, чтобы дошла до вас вся полнота чувств девичьих: как увидела Изергиль Ибрагимушку, так и влюбилася ВСЯ!
О, так, несомненно, звучит интереснее.

- А чего тебе за это надобно? - спрашивает Горыныч чуть погодя. Он, надо сказать, после того, как Соловей Разбойник в последний раз под его Беху разрыв-траву подложил, контузию получил. Доходить до бедолаги худо стало. Вот, он промашку и дал: согласился на сделку раньше, чем оговорил все условия.
- А мне цепочку подари золоченую, больно она у тебя красивая. Осерчал тут Горыныч. А и было с чего: цепочка-то у него натуральная, пудов на сто.
Ее ему братаны еще в году бородатом девяностом сварганили. За лучшие годы отсидки в колонии мягкого режима на острове буяне, ныне Кипром зовущемся.
Вот, дорогие мои, детишечки. А дело-то сделано. Изергиль в слезах вся, пуще прежнего истерит, с собой покончить грозится.
Муська еле ноги унес, однако, от идеи своей не отступился.

Обернулся тут Баюн серым Волком. И по-свойски так к Ибрагимушке подкатывает.
- Хай, - говорит, - чувак. Есть у меня для тебя чувиха-красатуля в натуре.
А Ибрагимушка ему и отвечает:
- Задрали вы совсем, сутенеры. Мало мне одного Славки-гея с Казанского, так еще ты на мою голову свалился.
- Да, нет, ты ж точно не врубаешься. Герла есть чистая, при папаше- олигархе. Красавица - глаз не отвести. Тебя как по ящику увидела, так и втюхалась: м: ВСЯ.
- Вот как? - Ибрагимушка спрашивает.
А самому-то слова Муськины по сердцу пришлись: и лестно, да и жениться уж пора. А-то все один да один, вон, трансосвистящие уже заглядываются.
- А звать-то ее как? - спрашивает.
- Изергиль она по-фамилии, а вот имени никто и не ведает.

А нужно сказать, что слухи о Безымяннице-суициднице по всему селу- городу бродили. Отчего оный город прямо-таки распирало и плющило. А где не плющило, там колбасило.
Говорили, что девка эта порченная, то есть сглаженная. Еще говорили, что несчастье в дом приносит. А еще сравнивали оную с Ксюшкой Собакиной или Собчакиной: уж, не помню, плоховата память у меня на фамилии.

И вот если в первые два слуха никто не верил, то третьего простить ну никак не могли.
Вот и Ибрагим Муську взашей выгнал. Да еще и другом своим Ильем Мурловским пригрозил.
Тут Баюн окончательно плюнул на это дело и ушел.

А в это время, да на хрустальной даче:
ОМОН бегает.
Тарарам.
Маски шоу.
Дымовые шашки взрываются.
Это Горыныч-змей из кожи вон лезет, лишь бы дочку единственную развлечь.
Охрана по периметру дачи с факелами носится. Оркестр играет. Бедлан песни орет.
Поглядела на все это развлекалово Изергиль, и решила: 'Суицид суицидом, а бежать из этой психушки нужно, иначе и самой недолго в желтый дом загреметь'.
И сбегла.

Идет раз Ибрагим по улице, видит девица распрекрасная на скамейке сидит и слезы льет. Подсел.
Ну, как оно положено: чаек-кофеек, танцы-шманцы, лемур-абажюр:
А Изергиль-то его узнала. Бросилась на шею своему ненаглядному.
Поглядел на нее Ибрагимушка. А и совсем она на Собакину не похожа. Ну, и влюбился.

Решили они сокрыться от Горыныча. Поскольку, и Ибрагим не больно для тестя гож, а Изергиле без Ибрагимушки - и вовсе не житье-бытье. И пошли они, родимые, за помощью к богатырю на страже порядка находящемуся, по совместительству другу и крыше ибрагимового заведения, Илье Матвеичу Мурловскому.

А Богатырь им и сказывает:
- Согласно статье такой-то, лицам, недостигшим совершеннолетия в брак можно вступать только с родительского благословения.
Закручинилися тут Ибрагимушка с Изергилью. Глядь, а вот уже и папаша на Бехе золоченой подваливает.
Что тут началось:
Охрана пушки достала, ОМОН с цепи рвется, на кого бросаться не знает, Горыныч орет, что тот тать.

Ну, богатырь наш Илюшенька так им сказывал: мол, уберите от шашлычной свои руки поганые, бо деяния ваши как хулиганства могут быть классифицированы. И самолично цепь у ОМОНа натянул, да так, что тот только жалобно взвизгнул.
Видит Изергиль, что дело плохо. Наклонилася она тут к уху Ибрагимушки, искоса так взглянула, да и сказала ему слово заветное - имя свое настоящее. А как сказывала, побледнела, попятилася, да сквозь землю-матушку и провалилася.

Тут заплакал Ибрагимушка, зарычал-запричитал Горыныч:
- А не зря я доченьку единственную от напасти защищал, а не быть ему его суженым. А сбылося предсказаньице. Погубил ты красну девицу и меня поддержки и внуков на старости лет лишил.
Говорил здесь Илюшенька таковы слова:
- Ай, ли, ты пахан, как дите неразумное. Ай, ли ты не знаешь древний наш закон. Тот по коему сужеными становятся лишь с отцовского благословеньица.
Тут Горыныч обрадовался, быстренько Ибрагимушку благословил, облобызал, да так, что проходящий мимо Слава обзавидовался.

Тут и Изергиль из люка канализационного, конечно же, вытащили. Горыныч вначале, правда, разобраться хотел: какая чурка недорезанная открытый люк посреди села-города оставила. Ну, да его быстро успокоили. Только Илюшенька все ухмылялся да посмеивался.

Изергиль отмыли, нарядили и в ЗАГС повезли, где с Ибрагимушкой и повенчали.
Ох, и веселье же было, дорогие мои детишечки. А больше всех пес ОМОН резвился, наверное, потому что с цепи спустили.

Баюну цепь отдали. А как же иначе? Вон, выгляньте в оконце. Видите, как он по ней вышагивает? Важный-то какой - одно слово - Муська.

А мне вот, избу новую справили и поставили вот в этом заповеднике Лукоморском. Да тур специальный организовали, дабы вы ко мне ездили. В общем, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Ну-ну, спрашивай Мариночка, не съем, сказка-то уж кончилась.
Что? При чем здесь Баба-Яга?
Ну, так это сейчас у меня нога костяная, а годков нцать назад все меня Пелагией звали. И не будь меня, этой сказки и вовсе бы не было. Так-то.
А вы, брысь с печи, садитесь за стол, как раз крендельки поспели.