Конкурс рассказов "ЛаВрушка-31"

1. #1: Техасец (58). АННИ

Школа – это место, в котором мучают детей.

В конце девятнадцатого века, во время перехода с угольной индустрии на нефтяную, зажиточная часть просвещенного человечества задалась задачей облагодетельствовать население поголовной грамотностью. Считалось, что у человека, умеющего писать, читать, и считать больше возможностей для духовного и материального роста, чем у человека, не умеющего все это делать, а расти, и духовно и материально, нужно. В этой связи организовались в цивилизованных странах так называемые начальные школы – сперва на частные пожертвования, а затем и на государственные – в которые родителям, сперва в добровольном порядке, а затем и в принудительном, вменялось отправлять своих детей на дневное время – то есть, именно тогда, когда детям хочется резвиться и радоваться солнышку.
Дети, конечно же, противились бесцеремонному нарушению их прав на беззаботное детство, но их никто не спрашивал.
Таким образом у матерей появилось много свободного времени. Это время мировое сообщество решило использовать для утверждения равноправия полов, и было решено женщин трудоустроить. Когда спохватились, было уже поздно – женщины составляли значительную часть работающих, вписались в систему, и откат развалил бы экономику и пустил бы по миру большинство человечества. Многим семьям на одни мужнины доходы было просто не прожить.
Правда, женщины из обеспеченного сословия могли себе позволить ни во что не вписываться и остаться домохозяйками. Тем не менее, их дети тоже ходили в школу, потому что закон для всех. Обычно этих детей отводили в школу и приводили из школы их няньки. Некоторые матери, впрочем, считали отвод и привод детей материнским своим долгом, тем более что большого труда это не составляло.

Ашли Миллер запарковала просторный свой автомобиль в одном квартале от входа в школу для привилегированных детей, тщательно прикрыла дверцу, пригладила платье на животе, поправила ридикюль на плече, и направилась к дверям. Дети – близнецы, мальчик и девочка, Тимоти и Натали (Тим и Нат, в быту) – вскоре вышли, по отдельности, развязными походками, и приблизились к матери, не глядя друг на друга. У рыжеватого Тима был такой насупленный вид как будто весь мир только что не пожелал отдать ему старый долг, а губы толстощекой веснушчатой Нат кривились презрительно. Семь лет им было, близнецам.
- Кто хочет мороженного? – ханжеским слащавым тоном спросила Ашли.
Тим подозрительно на нее посмотрел, а Нат нахмурилась и сказала неуверенно –
- До обеда?
- Дура, заткнись, - сказал Тим.
Подумал, понял, что поздно – слова Нат уже наверняка навели мать на неправильные мысли – разозлился, помедлил, и в конце концов въехал ранцем сестре по затылку.
- Мам, он меня ударил! – объявила Нат.
- Тим, перестань сейчас же! – велела Ашли начальственным тоном, не менее ханжеским, чем слащавый. – Разве хорошие мальчики себя так ведут?
Тим ненавидел хороших мальчиков, и ему было все равно, как они себя ведут, он их всех убил бы, если бы представилась возможность.

- Что ты жуешь?
- Резинку, - зло сказал Тим.
- Он сегодня весь день жевал резинку, - сообщила Нат. – Ему учительница говорила не жевать резинку, а он жевал.
- Тебя там не было, откуда тебе знать, что ты п(непеч.)здишь, б(непеч.)дь! – сказал Тим – и слегка испугался. При матери такие слова говорить было нельзя. Мать всегда очень сердилась в таких случаях.
- Сейчас же замолчи! – отчеканила Ашли, на этот раз вполне искренне. – Будешь сегодня наказан!
- Вот так, будешь наказан! – подтвердила Нат.
- Я тебя ночью задушу, - пообещал Тим.
- Мама, он грозится.
- Как ты смеешь говорить такие...

В этот момент Ашли почувствовала боль в плече. Еще не успев ничего понять, она инстинктивно попыталась схватиться за ридикюль. У нее ничего не вышло. Небольшого роста черный парень уже бежал прочь, расталкивая прохожих.
- Вор! Он у меня сумку украл! – крикнула Ашли, не зная толком, что делать – бежать за вором, оставив детей? Кричать еще? А не опасно ли это – бежать за вором?
Она растерялась, и только смотрела вору в спину. Неожиданно вор упал, и какая-то женщина в кремовом брючном костюме склонилась над ним резко, схватилась за ремешок ридикюля и со второй попытки вырвала его из руки вора. Вор вскочил, оглянулся дико, посмотрел в упор на брючнокостюмную, и побежал дальше. За ним побежали несколько человек. Вор скрылся за углом.

Женщина в брючном костюме подошла к Ашли, протягивая ей спасенный ридикюль.
- Совсем распустились, - сокрушенно сказала она. – Проходу нет. И у кого сумочку отобрать придумал – у матери! Вот же скотина.
Ашли машинально взяла ридикюль, глядя растерянно на женщину. Женщина выглядела очень молодо – двадцать с небольшим. Короткие блондинистые локоны, выщипанные брови, большие голубые глаза, небольшой рост, плотная. Нос странного вида – похоже, его косметически исправляли совсем недавно.
- Не испугались? – спросила женщина у Тима и Нат. – Не бойтесь. Маму все любят, все готовы ей помочь. Ну, мне пора. Вуатюр мой вон там, - она показала рукой.
- А... спасибо вам большое, - сказала Ашли. – Не знаю даже, как вас отблагодарить, что вам сказать... У меня тоже вуатюр, в той стороне...
- А, ну пойдемте вместе. Как вас зовут?
- Ашли. Ашли Миллер. А вас?
- Анни Манчини. Можно просто Анни.
- Можно просто Ашли.

Женщины улыбнулись, понравившись друг другу. Возникло между ними некое понимание. Так выбирают подруг – только познакомилась, но уже знаешь, что вот это – подруга твоя, которой ты будешь поверять маленькие свои тайны, с которой будешь перезваниваться каждый день, и ходить на бранч и в магазины готовой одежды.

- А вас как величать? – спросила Анни, оборачиваясь к детям.
Тим, хоть и хмурый, впечатлился поведением брючнокостюмной и промолчал, задумавшись.
- Нат, - сказала Нат. – Я всегда только высшие баллы получаю. Я всегда слушаюсь взрослых.
Тим искоса глянул на нее и решил, что просто задушить ее ночью – мало. Нужно придумать что-нибудь более изощренное.
Анни засмеялась. Ашли, поглядев на Нат, а затем и на Тима, тоже засмеялась.
- Такие вот у меня детки. А у вас есть дети?
- Нет, - ответила Анни. – Но обязательно заведу, мне такое нравится. Забавные.
- Да, как же, забавные, - притворно заворчала Ашли.

У автомобиля оказалось спущено переднее колесо. Ашли бы, наверное, не заметила сперва (она достала ключи и сунулась было открывать заднюю дверь), но Анни кивнула и сказала, -
- Смотрите-ка.
- Что? – не поняла Ашли.

Тиму стало стыдно, что мать его такая дура, а Нат официальным тоном объявила, -
- Колесо спущено. Теперь ехать нельзя. Наверное это тот же грувель спустил, который сумку у тебя вырывал, мама. Какое несчастье!
- Не болтай глупости! – сердито сказала Ашли. – Черт, надо позвонить, наверное... Я не умею менять колеса. Даже не знаю, где лежит запасное. И лежит ли. А вы умеете? – обратилась она к Анни.

Анни сморщила нос, пожала плечом, и сказала, -
- Может и умею, только пачкаться не люблю. Надо вызвать ремонтника. Они, правда, приезжают не сразу, а только через час. Ну так пойдем, кофе выпьем, я составлю вам компанию. Мой вуатюр – вот он, - она показала рукой на новенький серебрянный «Хаски». – А вы где живете?
- На Гамма Бич, у кромки Клифтона, - сказала Ашли.
- Гамма Бич? Это рядом со мной. Я в Делта Бич. Давайте-ка позвоните, пусть приезжают и делают, что хотят, а я вас пока что подвезу.
- Да, - сказала неопределенно Ашли. – Но нельзя же оставлять...
- А муж ваш где работает?
Ашли задумалась.
- В городе?
- Да.
- У него запасные ключи есть?
- Э... да.
- Вот пусть и подберет ваш вуатюр. Поехали, поехали, чего уж там. Дети скоро проголодаются, буйствовать начнут, - заключила Анни.
- Это да, - подтвердила Ашли.

Спортивный «Хаски» очень понравился детям, несмотря на то, что им пришлось втиснуться на заднее, узкое сидение, и восхитил Ашли. Расположившись уютно в пассажирском кресле, вытянув длинные красивые ноги, она потрогала кожаную обшивку двери, вдохнула, кивнула, и сказала, -
- Красивый... э... вуатюр.
- Эффектный. И в управлении удобный, - сообщила Анни. – Вперед! На взлет!

Она оглянулась на детей и подмигнула им.

Ашли в глубине души любила приключения и острые ощущения. Поэтому когда Анни, круто развернув свой «вуатюр», лихо обойдя троллейбус, скользнув в переулок, пройдя под светофором, только что засветившимся красным, вырулила на пандус и по нему взлетела на скоростное шоссе, Ашли перевела дыхание и поглядела на новую подругу восхищенно.
- Здорово водишь, - сказала она.
- Вуатюры – они как мужчины, - сказала Анни, делая серьезное лицо. – Считают себя мощными, суровыми существами, но очень любят ласковое обращение.

Она погладила руль. Ашли поняла, что это, вроде, юмор, и хихикнула. И тут же примолкла, когда Анни, резко добавив скорости, обогнала нашответ, пройдя в миллиметрах от него, и, метнувшись на две линии вправо, обошла грузовик.

Дети притихли. Нат взвизгнула было, но Тим зажал ей рот и сделал очень страшные глаза.

- А кто мороженного хотел? – поинтересовалась Анни.
- Я! – сказал Тим.
- Я хотела мороженного, - с достоинством произнесла Нат.
- Сейчас позвоню в парлор, - сказала Анни, вынимая мобильник. – Как раз по дороге.
- Что вы... – начала было Ашли.
- Я с Митчем знакома, он не откажет, - Анни вытащила мобильник и набрала номер. – Митч? Здравствуй! Я заеду минут через пятнадцать, со мной двое детей, одна взрослая, очень серьезно выглядящая, и в то же время симпатичная девушка, и я сама. Но мы в пути и очень спешим, поэтому вынеси нам прямо на улицу, я подъеду... – она обернулась к детям. – Кто что будет есть?
- Бику с блестками! – сказал сообразительный Тим.
- Я буду есть бику с черникой, - сказала Нат.
- Бику с блестками, бику с черникой... А взрослые любят мороженное?
- Да нет, спасибо... – сказала Ашли.
- А я вот сладкоежка, - призналась Анни. – Мне конус с малиновым сиропом, - сказала она в трубку. – И еще один с чайным. Да, на мой счет. До скорого. – Митч – хороший парень, - сообщила она. – Простой такой, без затей. Ужасно любит всем угождать. Поэтому и держит мороженный парлор. Митч сам делает чайный сироп. Сейчас вы попробуете...
- Нет, зачем же...
- Ну, что вам стоит – попробуете, если не понравится, выбросите... Конус вафельный, там пополам-на-пополам ванильное мороженное и мерзлый йогурт из овечьего молока.

До Гамма Бич, минуя Клифтон, доехали за двадцать минут. Свернув с шоссе, Анни подогнала вуатюр ко входу стоящего на отшибе парлора, стилизованного под сказочный замок. Из дверей вышел толстый парень с довольным лицом и протянул прямо в открытое окно «вуатюра» бумажный поднос с четырьмя порциями мороженого разных видов.

- Ну, как? – спросила Анни, косясь на Ашли.
- Действительно очень необычно, - призналась Ашли.
- А вам, бандитам, нравится? – спросила Анни, оборачиваясь.
- Это что-то совершенно фантастическое, - сказала Нат серьезным голосом.

Тим передразнил ее писклявым голосом с преувеличенно лживой интонацией –
- Это что-то совершенно фантастическое!
Анни засмеялась, а Ашли сказала, стесняясь -
- Тим, веди себя прилично. Анни, третий поворот налево.

Анни вырулила к дому Ашли и лихо завела вуатюр на полукруг перед входом.

- Не зайдете? Кофе выпьем, - предложила Ашли.
- Отчего ж, зайду! У меня еще полчаса есть, как минимум. Жених приходит к семи.
- Жених?
- Сожитель. Всем говорю, что жених, а то как-то неудобно. – Анни чуть подумала. – Он-то очень хочет жениться, а мне как-то боязно. Я уже была один раз замужем. Ничего хорошего у меня из этого не вышло, и боюсь не выйдет. Не подхожу я на роль жены, я очень взбалмошная, своевольная, и не люблю компромиссы.
- Ну, брак – он не из одних только компромиссов состоит, - заметила Ашли, кивая няньке коротко и направляясь в гостиную.
- Легко вам говорить – вы женщина видная. Рослым женщинам замужество всегда легко дается.
- С чего это вы взяли? – Ашли улыбнулась.
- По наблюдениям. Рослые выносливее. Ну и еще, конечно же, красивая рослая женщина внушает мужу больше уважения, чем миниатюрная и не очень красивая.
- Почему ж, вы очень даже... – сказала Ашли, слегка краснея.
Анни махнула рукой.
- Да ладно! Где ж кофе-то?
- Сейчас, - сказала Ашли. – А может, мартини выпьем? Я сама делаю, вон, видите, мой мини-бар?
- Я не против.

Ашли по-хозяйски и очень ловко зачерпнула лед алюминевой встряхивалкой, на глаз налила в нее водку и вермут, встряхнула, и разлила по бокалам арт-деко, не пользуясь ситом, что говорило о большом опыте. Маслины возникли в бокалах сами собой.

Разговорились. Ашли поведала, что она вышла замуж девять лет назад за человека из ее круга. Его звали Зак, и был он серьезный, обстоятельный адвокат. До этого у нее было много предложений от разных мужчин, но она искала именно обстоятельного. До замужества она окончила не очень престижное заведение и некоторое время пыталась стать модельершей, но все фотографы настаивали, чтобы она похудела, а она, Ашли, предпочитала (и предпочитает) естественность. Анни, оглядев длинноногую, с красивой талией и очень женственной грудью Ашли, кивнула одобрительно. Действительно, совершенно не нужно худеть. Прекрасная фигура. Правильные черты лица. Красивые густые волосы. Чувственные губы.

- Ну уж и чувственные, - засмущалась Ашли.
- Вполне чувственные.
- А ты? Почему развелась с мужем?

Анни рассказала. Познакомились в университете. Два года приглядывались друг к другу. Было хорошо. Поженились, и он сразу стал отчужденный какой-то. Некоторое время мнил себя художником, потом ударился в буддизм, потом решил почему-то заняться проектировкой яхт, потом уехал в Тибет и пробыл там почти год. В общем, надоел чудачествами. А сегодняшний ее сожитель – парень неплохой, неглупый, но она еще не решила, выходить ли за него. Во-первых, он намного старше. Во-вторых, у него денег – только зарплата, а биологам нынче платят не очень много, вот и думает Анни – а не из-за денег ли он хочет на мне жениться?
- Да, это серьезный вопрос, - подтвердила Ашли, изображая задумчивость.

Потом выпили еще мартини, и Ашли пригласила Анни остаться на обед – скоро вернется муж, она их познакомит, и пусть позвонит своему жениху, пусть он тоже приедет. Анни отклонила просьбу, но предложила встретиться завтра вечером, в городе, без детей, вчетвером, и пойти в какое-нибудь заведение. Ашли согласилась.

Прием доброй пищи вызывает у людей, как вида, положительные эмоции. Совместные трапезы способствуют сближению. Этим пользуются рестораторы и правительство – первые, обстраивая дело так, чтобы идущим на сближение не нужно было ничего готовить самим и взимая за это с них порой значительную мзду, и вторые – взимая мзду с рестораторов на содержание дорог в хорошем состоянии. Также иногда с рестораторов мзду взимает организованная преступность. Всем выгода.

Вечер выдался совершенно волшебный. Сперва съехались к Миллерам.

Муж Ашли, Зак, ростом был чуть выше среднего, волосы имел темные, на дюйм длиннее, чем было принято в тот год, носил приталенные темного цвета деловые костюмы, прекрасно сочетавшиеся с его спортивной фигурой, и вообще произвел на Анни благоприятное впечатление. Говорил он чуть громче, чем требовала обстановка, из чего можно было заключить, что до небожителей от юстиции вроде Троллмана или Пицетти, ему, Заку, очень далеко.

Небожители всегда уверены в себе и умеют организовать жизнь свою и дела таким образом, чтобы уверенность эта ничем не нарушалась. Небожители не женятся на первой попавшейся долговязой особе, боясь, что ее у них перехватят под самым носом. Небожители не обитают перманентно в летних резиденциях на окраине, не рассуждают всерьез о политике и футболе едва познакомившись с человеком, не ведут разговоры на отвлеченные темы серьезным тоном, не путают напускное презрение с естественной снисходительностью, и не участвуют на добровольных началах в кампаниях по искоренению мелких пороков вроде курения.

Ашли еще раз поведала мужу в романтических тонах о давешенем приключении с ридикюлем и пришедшей на выручку Анни. При этом Анни не очень слушала, не смущалась, а по большей части болтала с детьми о всяких глупостях.

Вскоре прибыл жених Тео – в элегантном костюме, благоухающий, толстый, радушный увалень. Улыбался он искренне, говорил мало, глаза не прятал, в кресле сидел прямо. Вызвали такси и, оставив детей на попечение няньки, отправились в ресторан у прибоя.

***

Учтивые официанты предлагали тунисские блюда и вино. Увидев, что Зак мнется (платил он, как муж пострадавшей, дающий обед в честь спасительницы), Анни не стала досаждать ему просьбами заказать пойло получше (Тео молчал), и пила дешевое очень кислое мерло не кривясь. Тео пил пиво, а Ашли, отпив половину бокала мерло, отказалась от дальнейшего потребления алкоголя.

Анни попросила официанта принести пепельницу и, поскольку сидели они на открытой веранде, а «порочная инспекция» сегодня уже приходила, пепельница была доставлена. Зак тут же начал рассуждать о вреде курения, и Ашли пришлось пнуть его под столом ногой, и он отреагировал так –
- Нет, я ведь просто говорю...

Заговорили о политике и о предполагаемой национализации компании Пейлоуд. Тео выразил подозрения, с которыми вот уж год носились все богатые либералы Кейптауна, что президента Таффо убили именно потому, что он настаивал на этой самой национализации. Зак возразил, что конспирологические эти происки – чушь несусветная, и стал пересказывать мнение центристских средств массовой информации по этому поводу, что косвенно подтверджало сказанное некогда известным законником, а именно – есть в Республике законники, имеющие отношение к национализации Пейлоуда, и есть законники, не имеющие к ней отношения, и вторых всерьез принимать не обязательно. Видя, что Ашли начинает скучать, Анни перевела разговор на любовницу убитого президента. Последняя по слухам была шлюха страшнейшая, но парня своего очень любила. Приверженец тривиальных суждений на эту тему, Зак осведомился, как эти две вещи можно совмещать. Анни заметила, что у нее самой нет соответствующего опыта, но, насколько ей известно, ничего особенно несовместимого тут нет. Тео вмешался, сказав, что во всем виноваты абсурдные остатки абсурдных традиций, таких, как, к примеру, понятие брака. Анни заметила ему холодным тоном, что он, вроде бы, хочет на ней жениться? А может она что-то не так поняла? Все так, спокойно ответил Тео. В сегодняшних условиях он не видит лучшего способа ее приручить и посадить на цепь. Ашли подумала, что Анни сейчас рассердится и даст жениху по роже, но Анни рассмеялась.

- Любовные ссоры, - приложил штампом Зак.
- Мы, бывает, даже деремся, - сообщила Анни.

Снова прибыв в дом к Миллерам «на последнюю рюмку», Анни и Ашли, оставив Зака на попечение Тео, уединились на веранде.

- Я хотела предложить тебе окунуться голышом, там пляж совсем рядом, - сказала Анни. – Но Зак, конечно же, был бы против.
- Почему ж? – спросила Ашли, краснея. Она знала, что Анни права. Зак скучный. Интересные люди с ним дела не имеют. Печально, но правда. Ну, хорошо хоть он не вызвал у живой, жизнерадостной Анни полного отвращения.
- Тео твой очень симпатичный, - тактично сказала она.
- Знаешь, да, - подтвердила Анни. – Добрый, щедрый, и в постели очень хорош, несмотря на габариты. Но вот – не лежит у меня к нему душа. Не знаю, в чем тут дело. Хотя скорее всего выйду за него. Всем хочется большего, и все боятся в погоне за большим потерять то, что имеют.
- Все? – переспросила Ашли.
- Все. Только в разной степени.
- Может, ты и права, - тактично поддержала ее Ашли. И добавила, - С Заком мне комфортно, в общем-то. Должен же быть хотя бы один скучный человек в семье... И если бы он к тому же он не был такой ревнивый...
- А он ревнивый?
- Не спрашивай даже. Страшное дело.

***

Сдружились Ашли и Анни быстро и крепко, звонили друг другу каждый день. Вместе подбирали из школы Тима и Нат. Иногда даже, когда Ашли задерживали какие-то дела – в салоне или в парфюмрерном бутике – Анни вызывалась подбирать детей сама. Ашли сперва стеснялась и чувствовала себя виноватой, но видя, как дети радуются (Анни их баловала, возила в кино, кормила, дарила подарки), Ашли привыкла и еще больше привязалась к подруге. Несколько раз Ашли ночевала у Анни вместе с детьми, и тогда Анни рассказывала и изображала в лицах сказки, которые знала, как оказалось, в большом количестве – про доверчивых принцесс, отважных принцев с длинными волосами, злых колдунов в балахонах, добрых толстых фей, и бедных солдат с острыми саблями. Сказки нравились не только детям, но и самой Ашли, и она, сидя рядом с ними на диване, комментировала и объясняла детям непонятное, а Анни ей подыгрывала. И даже втягивала саму Ашли в повествование, и Ашли изображала к восторгу детей королев, волшебниц, драконов, надменных хозяек придорожных трактиров, и говорящих птиц с солидным размахом крыльев. Иногда, к еще пущему восторгу детей, Анни и Ашли менялись ролями, пародируя друг друга. Дети смеялись, и подруги тоже смеялись, иногда до слез.

А еще Анни любила консервированные гороховые стрючки, и дети с ее подачи тоже полюбили.

Вообще у Анни, как оказалось, было много странных привычек. Нижнее белье она меняла три раза в день, всегда носила в сумочке пакет, а когда шла в душ, то могла стоять под горячей струей целый час.

Всякий раз, когда Зак по долгу службы шел на званый ужин или вечер коктейлей с женой, дети требовали себе Анни – и почти всегда она оказывалась не занята. Отпускали няньку. Анни ходила с детьми в кино, в мороженицы, а иногда просто смотрели вместе мультфильмы. Перед сном суровый Тим мылся сам, а Нат просила Анни «потереть ей бока и спину». Часто у Тима то на коленках, то на руках, то на локтях были ссадины, и Анни изымала из аптечки в ванной перекись водорода и пластырь. Когда она в одиночку забирала детей из школы, то делала остановку в игровой аркаде, где Тим играл в автофутбол и автобокс, а Нат становилась прекрасной принцессой, в честь которой автоматические рыцари рубили друг друга кладенцами, а потом, галантно опускаясь перед Нат на одно колено, предлагали ей сесть с ними в карету и везли в сказочный замок на крыше аркады. Тим желал ей оттуда сверзиться, а Нат говорила, что всегда пристегивается ремнями, и плакала, но не ябдала – Анни умела ограничить безудержное ханжество Нат, не вызывая к себе при этом враждебных чувств.

Какой-то надолго уехавший знакомый Анни оставил ей в пользование свою «галошу» - меньше яхты, но больше обычного катера, вполне себе перестроенное под праздные прогулки рыболовецкое судно, с каютой под палубой, с мостиком наверху, с рычащим мотором под кормой. Два раза Анни катала на нем Тима и Нат, и при этом Нат тошнило ужасно, и во второй раз она согласилась на морскую прогулку только потому, что Тим пригрозил ей, что обязательно зарежет ее ночью, если она будет выступать и строить из себя умную. Также, на этой же галоше, Анни и Ашли совершили две прогулки в открытый океан, причем один раз попали в шторм, и едва добрались до берега. Будь на месте Анни другая женщина, Ашли возненавидела бы ее надолго – за пережитый страх. А так – оклемалась, накачалась джином с тоником, и в тот же вечер смеялась вместе с Анни, вспоминая подробности, к неодобрению Зака.

- Ну а если бы вы перевернулись там? – спросил Зак.
- Если все время думать об опасностях, лучше всего жить в бункере, - объяснила Анни. – Запастись провизией и алкоголем лет на тридцать...
- А воду откуда брать? – спросила Ашли.
- Воду?

Почему-то мысль о том, откуда в бункере брать воду, подействовала на Анни неприятно. Некоторое время она сидела задумчивая, затуманенная. А потом перевела разговор на другую тему.

***

Однажды Анни явилась вечером к Ашли и Заку без звонка, попросила выпить, и призналась им, что поссорилась с Тео. Должная степень сочувствия была проявлена, на столе появились вино, виски, и кракеры с соус-дипом и селери.

Тео – жестокий, холодный, циничный человек. Он никого кроме себя не любит и не умеет ценить хорошего к себе отношения. Он оказывается занят всякий раз, когда намечен поход к друзьям, в кино, на пляж. Анни просила его взять билеты на представление гастролирующей нью-йоркской Сити Оперы, он пообещал, но обещанное не выполнил, потому что он не любит оперу, а также потому, что в вечер представления по телевизору показывают важный матч. Он сказал, что ее, Анни, тело не соответсвует эстетическим стандартам – болтается все, трясется везде, и она, Анни, ничего не предпринимает, дабы исправить положение- не занимается спортом, не ходит в гимназиум.

- А сам-то он что же? – фальшиво-сочувственным тоном вставил Зак. – Кто бы говорил.

Ашли поняла, что он сейчас вставит расхожую поговорку и хотела уже толкнуть его в плечо, но он отодвинулся и вставил, -
- Сковородка обвиняет чугунок в том, что он черный.

К облегчению Ашли Анни никак не отреагировала на бестактность, а только лишь попросилась переночевать.

- Да, конечно, - отозвался Зак.
- Конечно, - сказала Ашли. – Я постелю тебе во втрой гостевой, там отдельный душ.

Утром Тим и Нат прознали, что тетушка Анни ночевала в доме, и приготовили завтрак – кофе, щедро, до почти белого цвета разбавленный молоком, подгоревший в тостере хлеб, вишневый джем, и две ленты недожаренного бекона. Они и яичницу пытались соорудить, но она прилипла к сковородке о отодрать ее возможности не было никакой. Завтрак водрузили на серебряный поднос и доставили во вторую гостевую. Анни обрадовалась детям, а они были очень горды собой, и сели к ней на кровать, и съели пережаренный хлеб, густо намазав его джемом, сами.

***

В свои тридцать пять Зак был человеком полностью сформировавшимся. Образованному мужчине следует иметь убеждения, и он их имел. Успешному законнику положено иметь красивую жену моложе его с фигурой фотомодели – и таковая, в виде Ашли, наличествовала. Нужно также иметь свой особняк – лучше всего в центре города, но если не позволяют средстава, то и за городом сойдет – так думалось Заку и еще многим, многим законникам его уровня.

В глубине души он осознавал, что достиг вершины своих возможностей, и это его угнетало. Не говоря уж о легендах профессии – МакДаффе, Троллмане, Пицетти – даже на его, Зака, уровне, в малоизвестной фирме, были законники гораздо удачливее – адвокаты, за большие деньги защищающие в уголовном суде богатых людей, попавших в беду, сутяжники, по просьбе влиятельных людей подающие в суд на целые государства, и прочая, и прочая. Зак не мог ничего противопоставить их уверенности в себе, их барственности, их умению убедить любой набор присяжных. Эти люди чувствовали логику закона кишками и спинным мозгом, находили точные исчерпывающие ответы на любые возражения мгновенно, очаровывали, убеджали, могли быть по настроению или нужде мягки или непримиримы, остроумны или сухи, душевны или холодны. У них брали интервью, их мнениями интересовались дельцы и правители, им верили банки, предоставляя неограниченный кредит. В то время как Зак холил свой престижный (по его мнению) Пегас-200 и мог позволить себе презрительно высказываться лишь о владельцах нашответов, действительно успешные законники имели личных шоферов, а их яхты, на которых можно было вполне роскошно жить и устраивать вечеринки, покачивались в бухте, терпеливо ждущие своих хозяев. На вечеринки на воде Зака прглашали, как младшего товарища, и он покорно прибывал в бухту под руку с Ашли, купив ей предварительно новое платье и туфли (и отказавшись ради этой покупки от катания на лыжах в следующем месяце).

Семейный бюджет Зак вел в тайне от Ашли, сам оплачивал счета. Более успешные коллеги поручали скучное это дело секретарям, но услуги секретарей стоили дорого. Уединясь в кабинете на втором уровне дома, после получки и отчисления комиссионных, Зак сортировал почту, соединяясь через интернет с соответствующими компаниями и проверял, прошли ли автоматические платежи, не ошиблись ли счетоводы (они часто ошибались, причем почему-то всегда не в пользу Зака) – электрическая компания, телефонная компания, газоноподстригающая компания, водяная компания. Все эти компании так или иначе зависели от всесильной корпорации Пейлоуд, иногда напрямую ей подчиняясь. Возможно, проще было бы им всем объединиться под одной крышей, но правительство боялось монополий и время от времени напоминало зарвавшимся бюрократам о существовании в стране антитрестовских законов. Зак итожил расходы, производил вычеты, и составлял бюджет на следующий месяц. Согласно плану, он имел возможность посещать престижное кафе, где ланчевали вышестоящие и более опытные коллеги, два раза в неделю. В остальные дни Зак на такси добирался до окраинного заведения, где кормились в основном ремонтники, строительные рабочие, и портовые проститутки. Слишком яркиий свет электрогазовых ламп, сальные столы, общий буфет («шведский стол»), жирная пища. В заведении к Заку давно привыкли, и не обращали внимания на контраст, производимый его безупречной прической, идеальной выбритостью, и дорогим костюмом. Не обижались. И даже стоялии в холодильной установке специально для него хранимые бутылки с немецким пивом. Местные предпочитали местное пойло.

Можно было бы обойтись без такси – немалый расход – и найти заведение поближе и получше, но Зак панически боялся, что коллеги увидят, как он входит в дешевое кафе – что они подумают! Видели, как он берет такси. Спрашивали, куда это он собрался. Он отвечал уклончиво, плоско отшучиваясь, и было решено, что он посещает какой-то бордель на окраине.

Глотая пересушенную курицу с капустой и пимидорами, Зак оторвался от статьи в консервативной газете о визите в Преторию русского Президента, поднял глаза, и увидел перед собою Анни с подносом.

- Все столики заняты. Можно я к вам присоединюсь?
- Да, конечно, - сказал Зак, придвигая к себе свой поднос, будто боялся, что Анни стащит у него соус. – А как вы здесь оказались?
- Подругу детства навещала, - ответила Анни, садясь. - Вместе в школе учились. Потом она занялась живописью, ушла из семьи, и живет теперь в этой районе. А вы здесь часто бываете?
- Я заходил к клиенту, - небрежно сказал Зак. – Ужасно проголодался, смотрю – заведение. Как там Тео, не помирились с ним еще?
- Нет.

Поговорили о превратностях судьбы. Зак рассказал историю из собственной жизни. Собственная жизнь постоянно производила на него огромное впечатление, и как все люди с ограниченным кругозором, предполагал он, что и другие, проследив цепочку событий его жизни, взволнуются не меньше. Анни кивала и слушала – очень внимательно. Поговорили о карьере Зака. Зак признался, что не будь у него необходимости содержать семью, он бы больше рисковал и шел бы в гору. Анни добавила к этому, что с его, Зака, очевидными способностями, особого риска в стремлении к вершинам нет. Пришла очередь Зака слушать внимательно, и только иногда он вставлял уточняющие реплики. Затем Анни как-то очень плавно перевала разговор в фазу давания советов и рекомендовала Заку переход в другую фирму, которую он только что упомянул, как перспективную. Он обещал подумать и импульсивно пригласил ее присоединиться к нему вечером в баре на Набережной.
И Анни согласилась.
Вернувшись на работу, Зак некоторое время переживал, потел, но в конце концов позвонил жене и сказал, что наметилось экстренное совещание с последующим распитием напитков с коллегами, и что домой он вернется поздно. По привычке Ашли выразила неудовольствие, и Зак попросил ее суровым тоном не вмешиваться в его дела, которые, между прочим, всех кормят, поят, и одевают.

***

Многие мужчины имеют привычку всерьез задумываться о сложностях дальнейшей жизни после первого секса с новой женщиной. Зак свернул с шоссе на обочину, выключил мотор, и откинулся на спинку сидения.

Он очень тщательно и долго мылся в душе мотеля. Предусмотрительный, он перед походом в бар купил новую рубашку, а прибыв в мотель, сразу снял пиджак. Теперь на нем была старая рубашка, а пиджак он тщательно исследовал и обнюхал дюйм за дюймом – ничем особенным не пахло, несмотря на то, что Анни курила в промежутках. Ашли не должна ничего заподозрить. А дети уже спят. Вместе с нянькой. А если нянька что-нибудь заподозрит, я ее выебу и пообещаю вые(непеч.)ать еще раз, и она будет молчать, подумал он весело.

Что тут играло роль – новизна ли происходящего, невероятно, несмотря на множество недостатков, притягательное тело Анни, сладость запретного плода, родственность душ – он плохо понимал, но чувствовал себя суперменом. В отношении секса, во всяком случае. Такого накала страстей и такого количества актов он не помнил в своей биографии. И ему даже нравился – запах табачного дыма. Первый раз в жизни. Как-то он очень удачно сочетался с образом Анни.

А может, она притворялась? Нет. Крики на высоких нотах, вырывавшиеся у нее изо рта, вырывались слишком невпопад, чтобы быть притворными. Влага, с ног до головы покрывавшая ее тело, могла быть только влагой подлинной страсти. И, наконец, буря горячей влаги, вылившаяся из нее при оргазме на простыню и на Зака, не могла быть ненастоящей. Это он довел ее до такого! До великого! До первобытного рычания, до кусания губ, до сучения лодыжками. Молодчина Зак! Герой ты, Зак. Супер-мужик, сверх-любовник!

И ничего не случилось – Ашли уже спала. Зак еще раз помылся в душе, вытерся тщательно, и прилег на кровать рядом с женой. Сон ее показался ему несколько беспокойным, но не настолько, чтобы не дать ему самому заснуть.

А на следующее утро Зак проснулся в невероятно бодром настроении. Наливая себе кофе, он даже мычал какой-то забавный мотив, чего с ним никогда раньше по утрам не случалось. Он съел завтрак, выпил дополнительный стакан апельсинового соку, налил себе еще кофе, и перед походом в душ хлопнул привставшую и тянущуюся за долькой дыни Ашли по поджарому заду.

- У меня сегодня далекоидущие планы! – сообщил он.

В этот момент нянька ввела в столовую детей.

- Доброе утро, бандиты! – сказал воодушевленно Зак.

Уже у входной двери Зак повернулся и поглядел на Ашли, задумчиво разглядывавшую картинку в рамке, стилизацию под старинную гравюру, изображающую амазонку на склонному к самолюбованию коне. Картинку эту Ашли купила четыре года назад по случаю и с тех пор ни разу на нее не посмотрела.

- Тебя что-то беспокоит?- спросил Зак, стараясь, чтобы голос звучал шутливо, отчего слова застряли в горле. Прочистив горло, он повторил вопрос.
- Е(непеч.)аная мутер звонила, - сказала Ашли недовольным тоном. – Она с возрастом все глупеет и глупеет. Пригласила меня на кофе сегодня. В час дня.
- Ну так что же?
- Я ведь уже виделась с ней на прошлой неделе! Что ей нужно? У меня были планы. Мы с Анни собирались на выставку цветов.

Зак обмер, овладел собой, и сказал, -
- Ну так скажи ей об этом.
- Да я сказала. И даже по глупости пригласила ее пойти с нами. А она говорит – нет, хочу видеть тебя с глазу на глаз.
Зак еще раз обмер.
- Ну, мне некогда, я опаздываю, реши как-нибудь сама... проблему эту великую, - сказал он, поцеловал жену в задумчивую щеку, и вышел.

И еще раз обмер. У въезда стоял голубой нашответ. Кого это черт принес, и как это связано с вчерашним приключением?
- Нет, никак не связано, все в порядке. Парочка подростков, целуются. Есть деньги на горючее, нет денег на мотель. Да и не пустят их в мотель, побоятся. Полиция нравов ожесточилась последнее время, и подросткам приходится совокупляться тайно, на чужих дворах, в подвалах, опасно и глупо.

Он сел в машину, завел мотор, и вырулил на дорогу.

Мать Ашли хочет видеть дочь с глазу на глаз. Мать Ашли – бывший сотрудник департамента гепардов, помощник инспектора. Амбиции детектива. Это было очень давно, до рождения Ашли. Привели в участок пьяного представителя класса магнатов и банкиров. Помощник инспектора песочила его до утра, он протрезвел, и, очевидно, чтоб только отвязаться, предложил ей руку и сердце, в результате чего родилась Ашли. Развелись они через три года после ее рождения, но внук банкира не оставил мать и дочь на произвол судьбы, обеспечил их так, что ни один суд не придирется. Ашли посещала престижные школы, носила красивое, наведывалась во время канукул в культурные центры Европы и Америки, и до сих пор не знала толком, сколько стоит фунт гороха в овощной лавке. А тем не менее – не зря ведь люди работают в полиции? Не просто же так туда идут, а только если есть призвание и умение?

Нет, абсурд это все. Глупости. Не может же мать Ашли сегодня утром знать о том, что неожиданно случилось лишь вчера вечером?
Хотя с другой стороны мать и дочь встречались на прошлой неделе. Ашли конечно же поведала матери о новой подруге, и мать на всякий случай установила за подругой слежку.
Да нет, зачем? Паранойя это, Зак. Ты просто нервничаешь, а ведь именно сейчас нервничать никак нельзя. У тебя сегодня действительно большие планы! Отложить на завтра? Неет, не нужно, и так всю жизнь что-то откладываю, откладываю, и так ни на что большое до сих пор не решился. Сегодня, именно сегодня, и гори все огнем!
А может сама Анни, терзаемая чувством вины, позвонила подруге и во всем призналась? Вряд ли. Не то, чтобы Анни отличалась изрядным умом, но ведь не настолько же она дура. Не может же она сразу отказаться от того, что произошло вчера, расстаться с надеждой на повторение? Невозможно. То, что было вчера, бывает очень редко. Разве не так? Но все-таки предположим, что Ашли все узнала. Что дальше? Потребует развода? А дети? Потребует, чтобы я никогда больше не встречался с Анни? А дальше? Отлучит от тела. Надолго? О да. Такие женщины, как Ашли, увы, и еще раз увы, годами могут жить без мужчины, просто из принципа. Муки мужчин доставляют им больше удовольствия, чем секс.
А ведь в любом случае мне сегодня следует делать то, что я задумал.

Прибыв на работу и запершись у себя в кабинете, Зак позвонил знакомому коллеге, с которым как-то обменялся фразами на сборной вечеринке.
- Миллард? Здравствуйте. Это Зак говорит, мы встречались с вами две недели назад у Хенри Шапиро. Я тот самый высокий брюнет с недовольным лицом, помните? Ну вот. У меня к вам предложение. Я хочу работать в вашей фриме. Да, я понимаю, но я не просто законник. Я законник с квалификацией, которая очень подходит именно вашей фирме. И я хотел бы, чтобы моим начальником были именно вы. У меня есть причины.

И он получил ответ, на который еще вчера не посмел бы надеятся.

- Знаете, что? – спросил Миллард. – Что вы делаете в ланч, у вас планы?
- Да, - ответил стремительно смелеющий Зак. – Я планирую встретиться с вами в Версаль-кафе. В двенадцать тридцать.

Миллард засмеялся и согласился. Один из его подчиненных только что ушел заниматься частной практикой, а другого он уволил сам за склочность.

Сидя за столиком напротив Милларда, Зак держался непринужденно.
- Навыки и опыт есть у всех, - говорил он, а Миллард слушал, - и даже сметка – не такое уж редкое явление. Выловить нужную иголку в ненужном сене, убедить упрямых присяжных, обменяться завуалированными угрозами с прокурором или защитником истца – все это доступно многим. И конечно же я все это тоже умею, по крайней мере не хуже других. Но в отличие от других я очень хорошо представляю себе, в чем именно состоит моя главная обязанность. А состоит она в спокойствии моего начальника. Если мой начальник беспокоен, значит я что-то не так делаю. Мой начальник должен быть уверен, что если я присутствую, все будет хорошо. Все под контролем. Все безупречно. И если для спокойствия моего начальника мне нужно помыть пол в его кабинете, или в кабинете соседа, или забрать из школы детей начальника или клиента, или сварить кофе начальнику, или сидеть за конторкой у входа и запоминать лица входящих в течении пяти дней, или починить унитаз в квартире тещи клиента, я не стану говорить, что это не мой профиль. Я просто сделаю то, что нужно, и мой начальник, зная, что я это сделаю, всегда спокоен. И как правило мой начальник быстро начинает это понимать, и у меня появляется возможность доверять ему также, как он доверяет мне, поскольку лояльность – улица с двусторонним движением.

Зак еще некоторое время развивал мысль о начальниках и подчиненных, а затем, внезапно оборвав монолог, спросил, -
- Кстати, Миллард, как поживает ваш племянник, получилось у него что-то с диссертацией или нет?

Этой репликой он окончательно завоевал сердце Милларда. Оказывается, Зак помнил о проблемах племянника! (На самом деле Зак обзвонил знакомых, знающих Милларда, и собрал все сплетни, которые мог собрать. И Миллард, опытный законник, должен бы, казалось бы, учесть такую возможность, но вместо этого решил, что про племянника рассказал Заку он сам, две недели назад, и Зак запомнил. Будто Заку делать больше нечего было, как запоминать всякие глупости о чьих-то е(непеч.)аных племянниках).

И Миллард тут же позвонил секретарше, и она спустилась в кафе с готовым контрактом, в котором оговоаривалось, что Зак начнет работать под началом Милларда через две недели.

После ланча Зак зашел в кабинет своего начальства и положил на стол заявление об уходе. Начальство подняло брови.
- Ну как знаешь, - сказало.
- Да уж знаю, - нахально отвеетил Зак. – Наверное в жизни каждого человека настает момент, когда перемены связаны с меньшим риском, чем стабильность. А сегодня я беру выходной, мне нужно развеяться.

Он позвонил Анни, и они договорились встретиться в курортном городке Пейдж, в часе езды. Каждый на своей машине.

***

- Ну что ты мелешь, мутер! – сурово и горячо сказала Ашли. – С чего это вдруг Анни – опасная женщина? Где опасность? Какая опасность? Зачем?
- Как вы познакомились? – спросила мать.
- Я не вижу никакой опасности, ты просто из ума выжила, вот и всё!
- Вспомни, как вы познакомились.
- Вечно ты что-то придумаешь! Тебе не нравится, что я живу интереснее, чем ты.
- Как именно вы познакомились?
Ашли помолчала.
- Я тебе рассказывала, - сказала она. – Кретин выхватил у меня ридикюль...
- А она его сбила с ног, отобрала ридикюль, и вернула тебе.
- Ну да.
- А он был высокого роста?
- Кто?
- Кретин.
- Среднего. Не помню. Быстро все было.
- А она, ты говоришь, миниатюрная. Это по-твоему не подозрительно?
- Чем же это подозрительно?
- Либо она очень сильная и отважная, либо кретину заплатили. После чего у твоего танка оказывается проколотой шина. А танк этой твоей Анни оказывается запаркованным тут же рядом.
- Зачем ей ему платить?
- Вы едете домой, и она сразу очаровывается детьми, а дети ею.
- Ашли чуть подумала, а потом сострила, -
- Детям она тоже заплатила?
- Иногда она сидит с детьми, иногда забирает их из школы и балует.
- Ну и что?
- Любовника своего она бросила.
- Это он...
- Не перебивай. Ашли, а тебе не кажется, что в твоем положении опасно позволять детям привязываться к посторонней женщине?
- Не кажется.
- А мне вот кажется. По известной нам всем причине.
- Кому это «нам всем»? Мутер, кому ты еще разболтала...
- Нам всем – мне, твоему отцу, твоему мужу, его родителям, и тебе.

***

На пляж они не пошли, а пошли сразу в прибрежный мотель. Заку ужасно не терпелось поделиться карьерными новостями с Анни, дабы показать ей, какой он решительный, и пусть ей будет лестно, что идея по поводу смены работодателя подсказана была именно ею.

И было повторение вчерашнего, только нежнее, утонченнее, ленивее. Никто никуда не спешил, и на четвертом часу пребывания в постели любовники даже задремали, обнявшись.

И Заку грезились разные интересные планы, и в голову приходили интересные вопросы, и часть этих вопросов он озвучил.
- Дети тебя очень любят, - сказал он. – А они тебе нравятся?
- Смешные они у тебя, - ответила Анни лениво. – Если тебя это утешит, что ж, скажу, что мне очень нравится проводить с ними время.

Она смотрела ему прямо в глаза и улыбалась.

- А хочешь, я открою тебе одну тайну? – спросил он.
- Нет, не сейчас. Позже, - сказала Анни. – Торопиться некуда.

Разведусь с Ашли, женюсь на Анни, подумал Зак. Ашли, правда, будет забирать детей на будние дни, или на выходные. Если, конечно, не доказать суду, что как мать она полное говно. Доказать это вполне можно. Не очень красиво это, не очень благородно, но достижимо. Вполне... достижимо... неуемная... Анни.

***

И прошли две недели как в тумане. И тем не менее Зак не забывал о супружеском долге, и обнаружил с удивлением, что жена его Ашли начала нравится ему в постели. Все женщины хорошеют лицом во время оргазма, но Ашли дополнительно хорошела всем телом, принимая очень естественные, очень женственные позы, которых ей так не хватало в обиходе – изогнутая спина, смущенная грудь, тянется носок, западает живот, и ягодицы теряют поджарость, становятся мягкими. И умиляют даже костлявые плечи и торчащие ключицы – не отталкивают, а притягивают, возбуждают не жалость, а нежность. Она была другая, не как Анни, спокойнее, медленнее, и парадоксальным образом податливее. Там, где Анни умоляла его повернуть ее то так, то эдак, как ей нравилось, сделать то, чего она хочет, и выгибалась призивыно, и таяла под его весом, Ашли подчинялась только его желаниям, подчинялась охотно.

Как бы их поменять местами, думал Зак, расслабленный, лежа рядом с обнаженной женой, тыльной стороной руки касаясь ее груди. Именно Анни подходит на роль жены, и именно Ашли – классическая долговременная любовница. Как бы? Без скандала не получится. А так бы было хорошо, причем всем. Ашли к ведению хозяйства не способна, она барственная, красивый цветок в красивой фаянсовой вазе с бледными узорами. Анни с ее неостановимой энергией просто рождена для дома и поддержки мужа. За какие-то три месяца Анни приручила детей, без всяких усилий – Ашли пытается найти с ними общий язык с самого начала, безуспешно, и говорит фальшиво, неестественно, усилия прилагает. С Анни не страшно потерять всё, начать с нуля – если нужно, она пойдет на любую работу на любой срок и будет с ним жить в дешевой меблирашке, в тараканьем подвале, в шалаше. Ашли в той же ситуации поплачет-поплачет и переедет «временно» к матери, и пусть муженек любезный в лепешку разбивается, создавая ей привычные условия существования – и пока этих условий нет, она к нему не вернется. Угловатая, неловкая, вечно что-то роняющаяя, спотыкающаяся, нуждающаяся в опеке и заботе Ашли. Бабочка с голубыми крыльями, год назад, после восьми лет замужества, неожиданно открывшая для себя, что муж ее, оказывается, не еврей.

- Я думала, что ты еврей, - сказала она тогда.
- С чего это?
- Ну, фамилия, работа, да и похож ты.

Почему-то Заку стало обидно именно за род занятий.
- Сожалею, что разочаровал тебя. А что же, только евреи работают в юстиции, по-твоему? – недовольно спросил он.
- В основном да, - сказала она.
- С чего ты взяла! Ну, не знаю, может где-нибудь еще, в России там, или в Америке. А в Кейптауне-то евреев человек сто всего.
- Да? – неопределенно спросила она. – Так это ничего, что я раз в месяц в церковь хожу? С мамой? Она очень набожная.

Он пожал плечами. Она еще немного подумала и выдала следующую мысль, -
- А ты какой деноминации?
- Агностик я, - ответил он, кривясь. – Нормальный человек. Просвещенный.

Она еще немного подумала.
- Просвещенный? – переспросила.
- Да.
- А в Бога ты веришь?
- Агностик!
- А, да. А родители твои?
- Что?
- Какой деноминации?
- Отец лютеранин, мать пресветарианка.
- Ага. А я думала, что ты еврей.
- Ну и думала бы дальше, - зло сказал он, зная, что ее не прошибешь.
- А как ты относишься к католикам? – спросила она.
- Я их обожаю.
- Моя мать католичка.
- Ну да? Вот незадача. А я-то думал, что она футболистка.

Она еще подумала, хмурясь.
- Ты знал?
- Что именно? Что она католичка? Да.
- Откуда?
- Я что, по-твоему, идиот вроде тебя? Я знаю твою мать восемь лет. Иногда, знаешь ли, такие вещи всплывают в разговоре.
- Я помню, ты был против крещения детей.
- Я и сейчас против.
- Но ведь ты не еврей.
- А по-твоему только евреи имеют право на мнение?
- Нет.
- Благодарю.
- Просто я хотела детей крестить, а ты...
- А я хочу, чтобы они были просвещенные. И если они захотят креститься сами, во взрослом возрасте, то я их отговаривать, разумеется, не буду. Но надеюсь, что они вырастут достаточно здравомыслящими и уверенными в себе, чтобы обойтись без поддержки религии. Религия нужна слабым и зашоренным, а также нестчастным. Ну и людям с менталитетом рабов.

Вот такая Ашли. И ведь не скажешь, что ничем, кроме себя она не интересуется. Вот Анни вытаскивает ее – на прогулки, на купание в экзотических местах, на театральные представления, и Ашли все это нравится.

***

- Шарк-дайвинг? – удивилась Ашли. – Что мы, туристы какие-то, что ли? С акулами прогуливаться в обнимку?
- В том-то все и дело! – объяснила Анни. – Туристы идут к инструктору. Инструкторы этих акул прикармливают и чуть ли не дрессируют. И клетки – как плавучие крепости. А люди умные и независимые делают это в другом месте.
- В каком это?
- В двух милях от Акульей Аллеи. Там течение в южную сорону. Клетка привязыватся к корме, спускается на воду до верха. Ты спускаешься в клетку и закрываешь люк. Дышишь через дыхательный шланг.
- Без акваланга?
- Только маска, шланг, грузила, и камера. Акула плывет к тебе, и ты ее снимаешь одним кадром.
- На какой глубине?
- Пять метров.

Ашли задумалась. Анни приготовилась ее уговаривать, но совершенно неожиданно Ашли согласилась тут же. Уговорились встретиться в одиннадцать утра.

Вечером Миллеров посетила «на минутку» мать Ашли, и очень тщательно и настойчиво говорила с дочерью на кухне, пока дочь собирала салат с итальянским соусом.

- Если ты не опомнишься, я скажу Заку! – пригрозила она.
- Не вздумай этого делать! – возмутилась Ашли. – Если он узнает, что по тебе сумасшедший дом плачет, он подумает, что и я такая же. Ты бы еще в детективное агенство обратилась.
- А я обратилась.
- Мутер! Ты не смеешь...
- И многое узнала. И не вынуждай меня...
- Мутер, я запрещаю тебе ковыряться... когтями... в моей личной жизни! Понимаешь? Запрещаю!
- Как ты думаешь, твоего мужа и твою подругу связывают какие-то деловые отношения?
- Не смей мне больше говорить об этом!
- Дела у них есть общие?
- Какое тебе до этого дело?
- Они друг другу звонят каждый день.

Ашли осеклась.
- Звонят?
- Представь себе. Позволь здать тебе вопрос. Как фамилия этой твоей Анни?
- Они звонят... друг другу?
- Наверное им нужно. Так как все-таки ее фамилия?
- Чья?
- Анни.
- Анни?
- Да. Анни.
- Э ... – Ашли нахмурилась, соображая. – Не помню.
- Это не важно. В любом случае это не настоящая ее фамилия.
- Ты опять за свое! – снова рассердилась Ашли, но с меньшим пылом, чем раньше.

***

Запарковав машину у пристани, Ашли чуть помедлила – не вернуться ли? – и решительно зашагала к галоше. Нет, мать все придумывает. Все тоскует по работе в полиции. Не может Зак изменить ей с Анни. Зачем ему именно Анни? Она некрасивая. Зачем Анни скучный обыденный Зак – мать объяснила. Ладно. Посмотрим!
Она вытащила из ридикюля мобильник.

- Ну, где ты там? – спросила Анни. – Половина двенадцатого уже!
- Ты уже на галоше?
- Конечно.
- Иду, иду. Я на пристани.

Сняв туфли, Ашли прошла по мини-трапу на миниатюрную палубу.

- Смотри, чего у меня есть! – весело закричала Анни, вылезая из-под палубы с круглой жестянкой в руках. – Знакомый морячок приволок из России!

В жестянке обнаружилась черная икра.

- Временно запрещено, - объяснила Анни. – Ждут, пока запасы белуги пополнятся. Так что это – от браконьеров. Внизу кракеры и вареные яйца. И пивом я запаслась.

Веселый тон до некоторой степени рассредоточил мысли Ашли, навеянные стоящей на палубе клеткой. Нельзя быть настолько хорошей актрисой, невозможно это! Дура мать, развлекается, и людей пугает... конспирологией... Вот сейчас выпьем пива и я спрошу, действитльно ли Анни говорит с Заком по телефону. Вот и выяснится всё.

- Отмотай швартовы, - велела Анни и пошла заводить мотор.

Отчалили и сразу пошли на север, момо туристских мест, и все более отдаляясь от берега. Море было очень спокойное, солнце светило ясно, палуба нагрелась до неприличия. Анни уже скинула хлопковую куртку и стояла у штурвала в купальном лифчике и шортах, босая. Ашли, чуть подумав, переоделась в купальник.

Столовая Гора стала совсем небольшой, к тому ж ее покрыло облако, «скатерть», и нужно было вглядываться, чтоб различить. Четыре мили от берега. Анни выключила мотор и спустилась с мостика.

Перекур. Ланч.

Отхлебнув пива, Ашли взялась за ломоть, щедро намазанный русской икрой, и снова посмотрела на клетку. Неужто Анни собралась скормить ее, душевную подругу, акулам? Если да, то каким образом?

Подпиленные прутья клетки. Акула лупит в них мордой, и они ломаются. Акула просовывает морду в клетку. Глупости. Подпиленные прутья – явная улика. Анни не большого ума девушка, но не станет себя подставлять так глупо, если действительно задумала то, что приписывает ей мать Ашли.

Ашли откусила и стала жевать. Очень вкусно. На некоторое время она совершенно отвлеклась от мрачных мыслей.

- Потрясающе, - сказала она.
- Да, - согласилась Анни. – Особенно с пивом хорошо, а?
- Русские ее тоже с пивом едят?
- Нет, с водкой. И не на хлебе.
- А на чем?

Анни подняла одну бровь и оценивающе посмотрела на Ашли.
- Они начиняют икрой зажаренных целиком молодых медвежат, - объяснила она с видом опытного экскурсовода.

Ашли поняла, что это юмор, и хихикнула.

Шланг, собранный в кольца, лежал на крыше клетки. Дыхательный шланг, сообразила Ашли.

- Интересно, - сказала она, - дураки эти на Ганимеде... когда выходаят из станции на поверхность... тоже такими шлангами пользуются?

Анни странно на нее посмотрела. А Ашли ничего особенного не имела в виду. Просто поддерживала разговор.

- Нет, там слишком холодно, - сказала Анни. – В скафандрах выходят.
- Ты уверена?
- Да, - сказала Анни, и в этом «да» прозвучала какая-то странная нота, холодная, злая.
Так вернувшийся с войны солдат говорит гражданскому, что влажная одежда от напалма не спасает. Но Ашли не уловила необычной интонации.

Шланг. Ашли уперлась глазами в шланг. Допустим, она спускается в клетку с этим шлангом, шланг во рту. Затем Анни травит тросы, клетка опускается вниз на пять метров. После чего шланг либо выдергивается, либо конец его, прикрепленный к утке, неожиданно отделяется и падает в воду. Хлебнешь воды – и не сообразишь, что нужно открывать люк и плыть к поверхности. Или сообразишь? Нет, как-то глупо. Не в шланге дело.
А может, Анни рассчитывает только на собственные силы?
Ей вдруг стало страшно. Переведя дыхание, Ашли поставила бутылку с пивом на палубу, рядом с ридикюлем.

- Ридикюль ты бы убрала вниз, а то еще соскользнет в воду, или замочим ненароком, - заметила Анни.

И Ашли стало еще страшнее. Но страх этот, вместо того, чтобы парализовать, только подстегнул ее. Была не была – нужно проверить.

- А что это за переговоры по телефону с моим мужем? – спросила она, глядя в лицо подруге.

Анни мигнула и нахмурилась.
- Какие переговоры?

У Ашли пересохло во рту.
- Это мои дети, - сказала она. – Я их воспитываю, я их мать. Я их люблю, а они меня. И ни у кого, кроме меня и Зака, на них нет никаких прав.

Анни зажмурилась, покачала головой, и снова посмотрела на Ашли.
- Тебе что, девушка, пиво в голову ударило?

Нет, мать все придумала, решила Ашли. Чего это я набросилась на бедную Анни, она сидит вон, глазами хлопает, ничего не понимает.
Все-таки по инерции она сказала, -
- И мне все равно, что об этом думают всякие... Ридси...

Анни пожала плечами.
- Какие Ридси, что ты болтаешь?

Ашли почувствовала неимоверное облегчение.
- Нет, это я так, - сказала она, встала, и подошла, держась за поручень, к корме. - Какая же сволочь моя мать. Все врет, и развлекается. Пугает людей. Зачем? Шла бы работать в полицию, если ей так нравится. А я сдуру Анни обидела. Она решит, что я сумасшедшая, и перестанет со мной дружить. Опять к старым подругам? Опять первый дринк – в полдень, а за ним следующий, и так весь день, и скука неимоверная. Так ведь действительно чокнуться можно. А океан красивый. Надо придумать, как превратить все это в шутку, и постараться не выронить ненароком из ридикюля пистолет с полной обоймой. И, кстати, я не помню – предохранитель в каком положении? Вперед, назад? И какое положение правильное – тоже не помню. Что еще? Было что-то еще. А, да, разговоры Анни по телефону. С Заком. Не могла же мать это придумать, ведь действительно наняла кого-то, и счета проверили, и... Нет, придумала, дура старая, все придумала. Зачем? Может, она ревнует меня к Анни? С нее станется. А вот я сама с Заком поговорю! Выведу его на чистую воду.

Ее толкнули в спину, и она, качнувшись, скользнула вперед. Попыталась ухватиться за бортовой поручень, не сумела, неловко взмахнула руками, и рухнула в воду. Не успев опомниться, она почувствовала, как ее схватили сзади за волосы. Чьи-то бедра сдавили талию. Она поняла, что ее топят – вниз, вниз.

Свободной рукой Анни ухватилась за скобу над винтом. Если не хватит дыхания, можно будет приподняться, не выпуская жертву, глотнуть воздуха, и снова вниз, вглубь. Жертва барахталась, изгибалась, но Анни еще крепче сжимала бедра. Ашли схватила ее одной рукой за щиколотку и попыталась отодвинуть ногу, ослабить хватку Анни. Если будет царапаться, подумала Анни, нужно будет что-то предпринять... царапины – улика. Главное – чтобы голова этой дуры все время оставалась под поверхностью, чтобы не глотнула воздуху. Воды она, скорее всего, уже хлебнула – неловкая, угловатая, тюлень. Две минуты, три минуты. Вокруг никого.

Жертва рванулась в неожиданном направлении – вниз. Этого Анни не ожидала. Рука соскользнула со скобы. Вниз, вниз! Мощными, точными движениями Ашли шла вглубь.

Если бы Анни догадалась вовремя поинтересоваться школьным периодом биографии Ашли, то нашла бы она там – первые места по плаванию на школьных соревнованиях, а позднее, в университетские годы – курсы, экзамены, и сертификат инструктора по плаванию с аквалангом. Неловкая, неуклюжая, легко теряющаяя равновесие на суше, в воде Ашли чувствовала себя уверенно и свободно. Вода была ее стихией. Пять совместных походов на пляж этого не выявили – увы, купальный сезон начался позавчера.

Анни поняла, что если не отпустит жертву, ей не хватит дыхания вернуться на поверхность. Она ослабила хватку, и даже хотела оттолкнуться от жертвы ногой, но жертва слишком быстро отделилась от нее, продолжая стремительно уходить на глубину. Анни посмотрела вверх, в свет, в солнце, заработала ступнями и руками, и вдруг почувствовала, что ее схватили за ногу. Она метнулась в сторону, и снова вверх. Паника охватила ее. Ногу не выпускали. Она согнулась и стала отдирать руку Ашли от своей ноги, царапаясь, потом попыталась вогнать ногти в лицо Ашли, но Ашли увернулась, продолжая работать ногами и рукой, не давая Анни подняться – к поверхности, к солнцу, к жизни. Анни замычала в ужасе, пузыри воздуха выскочили из ее рта и ноздрей, грудь сдавило. Она стала беспорядочно месить воду руками и свободной ногой, все еще стараясь освободиться. На какое-то мгновение ей почудилось, что обе они поднимаются к поверхности, вот еще метра два, или один метр, вот. Чувство переросло в уверенность, и Анни запрограммировала себя на вдох, как только рот окажется над водой. И вдохнула. И выдохнула.

Перед глазами появился белый туман.

Ашли рывком прошла поверхность, выскочив по пояс из воды. Галошу отнесло слабым течением – недалеко. Некоторое время Ашли стояла столбиком в воде, успокаивая дыхание, затем одним движением приняла горизонтальное положение и профессиональным кролем устремилась за галошей. Минут через пять она ее догнала, нырнула неглубоко, сжалась, подведя колени под подбородок, и батерфляйным рывком поднялась над поверхностью, хватая корму обеими руками. Переместилась к боковому поручню. Выбралась на палубу.

Кругом – ни души, вода и вода. Вдалеке виденеется берег, Столовая Гора, со «скатертью». Ашли посидела некоторое время на палубе, обняв колени, ни о чем не думая. Встала. Осмотрелась.

Почему-то ей показалось важным в первую очередь сунуться в ридикюль. Пистолет полетел за борт. Затем ей пришла в голову мысль, что правда и закон – на ее стороне. Что ее пытались убить, и она действовала строго в рамках самозащиты. Следовательно, ей ничего не грозит, если она сейчас вызовет по рации береговую охрану.

Она поднялась на мостик. Рация на мостике не обнаружилась. Она спустилась под палубу и нашла там пульт, явно предназначенный для переговоров на море, с микрофоном, циферблатами какими-то, кнопками, рычажками – но Ашли сообразила, что никогда такими устройствами не пользовалась и не знает, как к ним подойти. Наконец она вспомнила, что, вообще-то, в ридикюле лежит ее мобильник.

Четыре мили до берега. Антенны в океане не поставили пока что. Сигнал получился слабый, и мобильник связь обеспечить не смог. А может просто батарейка села! Ашли не хотела, боялась об этом думать – нет времени!

Она снова поднялась на мостик. Ключ зажигания. Штурвал. Рычаг. И еще какой-то рычаг. Она повернула ключ зажигания. Это ни к чему не привело. Не отозвался рычанием мотор. Почему – Ашли не знала.

В этот момент она услышала ровное гудение где-то справа. Обернувшись, она увидела маленький синий катер с красно-белой мигалкой. Снова запаниковав, Ашли схватила первое, что попалось под руку – белую куртку Анни – и стала ею размахивать, крича –
- На помощь! На помощь!

И с некоторым облегчением увидела, что катер поменял направление и приближается к галоше.

***

Некторое время ее допрашивали в участке, обращаясь вежливо. Затем послали в океан поисковую бригаду и двух дайверов. Через час тело Анни обнаружили и доставили на берег. Записав, проверив, и перепроверив данные Ашли, допрашивающий ее лейтенант кивнул, заставил расписаться несколько раз на каких-то бумагах, и сказал ей, что она свободна.

***

Сиделка ушла, и Капитану Доуверу стало, как всегда, неимоверно тоскливо. Предупреждая приступ, он подкатился к сейфу, набрал шифр, и извлек бутылку со скотчем. И приложился из горлышка. Сразу ударило в голову, и некоторое время капитан сидел в инвалидном кресле недвижно, тупо глядя в окно. Закатное солнце освещало квартиру. Кондиционер выключен, слышен шум города, совершенно чужого, равнодушного. Одиночество. Тоска. Грусть. В сейфе рядом с бутылками лежит автоматический пистолет. Капитан ухаживает за ним, как за домашним псом – чистит, гладит.

Корабль вернулся в порт. Корабль не утонул. Капитан сошел с корабля. Забота об экипаже не входит более в перечень обязанностей капитана.

Экипаж бунтует и приговаривает капитана к заключению в каюте. Экипаж добирается до порта. И не прояви в последний момент один из членов экипажа душевных качеств, которых таким людям, как они, иметь не полагается – другие члены экипажа прикончили бы капитана, и его тело, переработанное в канистре, отфильтрованное, отдавшее влагу и энергию, распылилось бы триллионами частиц где-то между Землей и каспом. Но – чувства были проявлены. Один из членов экипажа заработал себе билет в Царствие Божие, а капитана обрек на три месяца абсурдных отчетов, а затем – на инвалидное кресло, отнявшиеся ноги, сиделку, и ненужность. На полу-жизнь в одиночестве. Невыносимо.

Капитан подкатился к сейфу и вытащил из сейфа пистолет. Проверил клип, дослал патрон, отхлебнул из бутылки, и приставил дуло к виску. И ни о чем не думая надавил на курок. Пистолет дал осечку.

И в этот самым момент мягко зазвонил телефон.

Капитан положил пистолет в сейф, поставил туда же открытую бутылку, перекатился к столу и взял трубку в руку. Подумал и включил. Востребован.

- Доувер слушает.
- Капитан Доувер?
- Да. Что вам от меня нужно?
- Детектив Дэн Ткачук, восьмой участок. Вы нам нужны в морге.

Последовала пауза, а затем Доувер в первый раз за долгое время засмеялся.

- Ага, - сказал он. – Ну, хорошо, вы завладели моим вниманием. В каком качестве я вам там нужен? Говорите, я слушаю.
- Нам нужно, чтобы вы опознали тело.
- Чье тело?
- Юридиси Камбанеллис.

Пауза.

Ничего уточнять Доувер не стал.
- Буду через час, - сказал он.
- Мы могли бы выслать за вами машину.
- Я буду через час, - повторил Доувер и отключил телефон.

На остановке троллейбуса его встретили неприветливыми взглядами. Люди всегда спешат по совершенно неотложным делам и не любят, когда их задерживают – а прибытие на остановку человека в инвалидном кресле – несомненная задержка. Также люди не любят, когда им навязывают чувство вины, а вид человека в инвалидном кресле – немой укор всем, кто способен ходить.

Подошел троллейбус. Водитель, завидев инвалидное кресло, слез с сидения и долго, не торопясь, спускал подъемник. Доувер заехал на подъемник. Водитель поднял его до уровня салона, согнал с первых четырех сидений пассажиров, сложил сидения, и пригласил Доувера в образовавшееся у стенки пространство, после чего он неторопливо пристегнул кресло ремнями к полу. И только после этого позволил остальным пассажирам зайти внутрь. Процедура повторилась в обратном порядке по прибытии на нужную Доуверу остановку. И снова омрачились лица пассажиров, по милости Доувера теряющих драгоценные минуты.

Доувер оглядел мрачно городскую ратушу, построенную в Бель-Эпок, развернул кресло, и направил его в переулок.

Детектив Дэн Ткачук встретил Доувера в вестибюле. Мулат с украинской фамилией и мулат с английской фамилией посмотрели друг другу в глаза. Ткачук потупился.

- Простите, капитан... Я не знал, что вы... э... инкапаситированны...
- Давайте закончим это дело, - перебил его Доувер. - Меня дома ждет не дождется заветная бутылка со скотчем, с моим именем на этикетке.

Лежак пришлось опустить до полуметра от пола, чтобы Доуверу было видно с кресла. Служащий в белом халате откинул простыню.

Некоторое время Доувер всматривался в лицо трупа.

- Это что же, шутка такая? Вы решили меня разыграть? – обратился он к Ткачуку.
- Почему же, капитан... Ах, да... Возможна пластическая хирургия.
- Хирургия возможна, это вы невозможны совершенно! Кретин!
- В чем дело, капитан?
- Хирургия, хирургия... - Капитан посмотрел на служащего, и Ткачук тоже.
- Откиньте подальше покрывало, - сказал Доувер. – Подальше, подальше.

Обнажились грудь утопленницы, живот, и наконец запястья и ладони. Доувер посмотрел на пальцы, а затем на Ткачука.
- Это... не?...
- Это не Ридси, - сказал Доувер.
- Но, капитан, пластическая хирургия...
- Ридси жгучая брюнетка.
- А... но волосы можно... покрасить. Сегодняшние технологии...
- Волосы покрасить, кожу выбелить, нос укоротить...
- Именно, капитан.
- ... все это можно. Можно также вставить голубые линзы.

Ткачук некоторое вермя молчал, а затем открыл покойнице глаз.
- Можно увеличтиь грудь, - продолжил Доувер. – Можно уменьшить жопу. Укоротить и утончить пальцы. Западающий пупок превратить в выступающий... утолщить шею... – Он прищурился. – Добавить два или три дюйма роста... убрать с плечей характерную пухлость... козлы безмозглые...
- Но... кто же это? – спросил растерявшийся детектив.
- А я откуда знаю? – Доувер пожал плечами и зло посмотрел на Ткачука. – Я не всеведущ. Например, я даже не знаю, за что вам, детектив Ткачук, деньги платят. Зачем вы меня вызвали? У Ридси есть родители.
- Да, но...
- Что?...
- Они живут в Сан-Франциско.
- Ага, стало быть это вы знаете. Ну, дело за малым – выясните, что это за дама. А меня не тревожьте больше. Все гражданские долги мною уплачены, вместо квитанции я получил вот это кресло на колесах.

***

Многие люди ошибочно думают, что в словах «Вы арестованы!» заключена некая магическая сила. На самом деле никакой магии в этом словосочетании нет, а есть вселенский смысл.

«Вы арестованы!» означает, что все ваши планы подлежат немедленному пересмотру, все иллюзии по поводу вашего места в цивилизации отменены, возможно навсегда, и все ваши представления о мироустройстве подвергнуты будут в ближайшее время безжалостной корректировке. Жизнь в том виде, в каком вы ее знаете, кончилась, начинасется другая, незнакомая, полная неприятных неожиданностей. Законники многих стран любят рассуждать о правах арестованных, ссылаясь на конституции и прецеденты. На самом деле никаких прав, охраняемых государством, у арестованных нет, а есть только сожаление о прошлом, страх перед будущим, и сбой психологической защиты, отмеченный щелчком замыкающихся на запястьях наручников.

Люди, которые вас видят в первый раз, будут обращаться с вами фамилиярно вне зависимости от вашего возраста, пола, и вчерашнего социального статуса. Звать вас будут в основном по имени, а если по фамилии, то всегда с оттенком презрительного снисхождения.

Вас доставят «куда следует» и поместят в странные, иногда зловещие, условия, где ваши первобытные качества – отвага, коварство, сила – подвергнутся, возможно, проверке на прочность. Если вы склонны были к размышлениям о том, как улучшить общество, размышления эти покажутся вам теперь в высшей степени наивными. И если вы умный, наблюдательный, и в то же время не чуждый состраданию человек, вы пожалеете – о том, что в размышлениях ваших вы всегда, всю жизнь обходили этот аспект существования цивилизации стороной – в мыслях и в разговорах. Вы считали, что подавляющее большинство арестованных арестовываются заслуженно, и что те, кто нарушает Закон, должны же как-то за нарушение платить, не так ли.

Может, вы думали в благородном порыве, что если вы в чем-то провинитесь перед Правосудием, то и будете держать ответ – перед Правосудием, глядя ему, Правосудию, в глаза. Может, Вы были любопытны настолько, чтобы на досуге просмотреть поглавно конституцию вашего государства, и найти в ней презумпцию невиновности. Вы твердо уверены, что пока присяжные не высказались, Вы невиновны в глазах Закона.

Все так, но до встречи с Правосудием нужно еще дожить, и ни за ваше человеческое достоинство, ни за вашу личную безопасность Правосудие никакой ответственности не несет. Да и в будущем не очень собирается нести.

Прозвучали слова «Вы арестованы!» - и вы обнаруживаете, что ваши друзья и знакомые не считают вас более полноправным членом общества. Вам не повезло, вы выпали из жизни – с кем не бывает! Аварии на дорогах, кораблекрушения, инфаркты, случайные выстрелы – люди иногда умирают неожиданно. Тот, кем вы были до ареста – умер. Вы – другой. У вас похожие черты лица, похожий голос, но для ваших знакомых вы – призрак. А с призраками общаться не шибко приятно.

У арестованного нет прав, что бы не болтали по этому поводу демократические конституции. У арестованного могут быть только привилегии или их отсутствие. Привилегии арестованный может купить – если он очень, баснословно, богат, а также добыть с боем, если ему посчастливилось иметь могучее телосложениее или он умеет давать в морду первым, получать сдачи, и снова давать в морду, не устрашась видом своих выбитых зубов на полу.

Бытует мнение, что женщинам за решеткой лучше, чем мужчинам, потому что насилие, в том числе и сексуальное, женщины переносят легче, чем мужчины, и физически, и психологически. Это правда лишь отчасти. Это смотря чью п(непеч.)зду и каким способом вас заставят лизать. И смотря куда вам засунут сперва два пальца, потом четыре, а потом кулак, и в какой позе.

Редкие сердобольные знаменитости с возможностью влияния на общественное мнение вступаются за арестованных и условия, в которых их, арестованных, содержат. Обычно таких знаменитостей самих арестовывали.

К словам «Вы арестованы!» подготовиться практически невозможно. Даже если знаешь, что они будут произнесены.

Зак был на работе. Дети были в школе. Нянька дремала в гостевой. Дом притих. Мелодично заиграл дверной звонок. Ашли оправила футболку, подтянула шорты, и прошла к входной двери. На пороге стояли двое равнодушного вида мулатов, один толстый, другой спортивного вида, в обычных летних костюмах. Толстый вынул из кармана бумажник и открыл его перед Ашли. Сверкнула бляха.
- Ашли Миллер? – равнодушно спросил он.
- Да.
- Вы арестованы.

***

К чести Зака следует сказать, что только узнав об аресте жены, он не растерялся, а, холодный, суровый, без эмоций, прибыл в регистрационный центр, добился встречи с прокурором и судьей, и предложил залог. Ему отказали. И только после этого он вернулся домой, выпил залпом несколько стаканов скотча, и провалился в вязкую дрему, перемежающуюся с кошмарными видениями. К середине ночи он заставил себя подняться, скинул одежду, и простоял под душем полчаса. После этого он принял снотворное и уснул, как убитый.

Проснувшись в семь утра, Зак оценил положение, прикинул варианты, и некоторое время провел в поисках нужных в данном случае законов и поправок в интернете.

Он не стал звонить знакомым, а набрал номер, найденный в справочнике, и нанял в частном порядке защитника, до того работавшего на государственную зарплату (из тех, кто предоставляется подсудимым, если у подсудимых нет средств оплатить защиту). Зак пригласил его к себе домой, выписал ему чек, превышающий в несколько раз месячную зарплату государственного законника, и посвятил три часа дрессировке. По мысли Зака защитник на суде должен был говорить только то, что предусмотрено самим Заком, не нести отсебятину, не пытаться вставить какие-то свои мысли, улыбаться присяжным. Зак отвез защитника в центр, и там они прошлись по магазинам и зашли в парикмахерскую. Государственный защитник выглядел после парикмахерской весьма достойно. Зак и так и эдак его разглядывал, просил пройтись перед ним, обернуться, сделать жест. Режиссировал.

К вечеру Зак вернулся в регистрационный центр. Оказалось, что жену его уже перевезли в предвариловку. Он поехал туда и добился встречи. Ашли была неимоверно напугана, смотрела на Зака круглыми глазами, и шмыгала носом. Как всегда – на суше она чувствовала себя неуверенно.

И событие за событием Зак вытянул у жены все, что она помнила, с первого дня знакомства с Анни, а затем выложил ей свою версию событий, предусмотрительно вставив, что зафиксированные телефонной компанией звонки Анни ему, и наоборот, были сфальсифицированны. В данный момент Ашли было все равно, но впоследствии это сыграло положительную роль в их дальнейшей семейной жизни.

Затем последовал визит к прокурору и обмен документами, положенный по закону.

И только после этого в дело вмешалась компания Пейлоуд. К прокурору явился лично господин Пицетти и изложил ему свои соображения по делу Ашли Миллер.

- Поскольку вы установили личность той, которая появилась в Кейптауне под именем Анни Манчини, сразу перейдем к ее биографии, хорошо? – сказал он. – Анни Лейн, дочь богатых родителей, связалась с дурной компанией и ушла из родительского дома семнадцати лет отроду. В двадцать лет она была арестована по обвинению в грабеже, родители наняли хорошего законника, выпущена на поруки. В двадцать три отсидела шесть месяцев за соучастие в каком-то наркотическом скандале. Именно в этот момент она знакомится с Юридиси Камбанеллис, уже легендарной в то время. Юридиси много ей рассказывает – не все, конечно. Выйдя на свободу, Анни пополняет свои сведения газетными статьями и рассказами бывалых уголовников. И Юридиси, она же Ридси, становится ее кумиром. По выходе Юридиси из тюрьмы они встречаются...
- Юридиси не... связана ли... не была ли она на Ганимеде? – спросил прокурор, молодой, перспективный, любопытный.
- Никаким образом. Таких, как Ридси, Пейлоуд отсеивает сразу, даже если они каким-то чудом попадают в лотерею. Так вот, Юридиси говорит Анни, что авантюрный ее план по возвращению себе своих детей – пережитки юности, а теперь она умнее. И что дети давно привязались к приемной матери и приемному отцу, и уголовница им, детям, не нужна. Рушатся идеалы. Анни заболевает психическим расстройством – раздвоением личности. И день ото дня верит, что она и есть Ридси. Сумасшедшие бывают очень коварны. Анни возвращается в родительский дом, и родители ее принимают, и открывают ей счет в банке, обрадовавшись, что дочь взялась за ум.
- А как же...
- Нет уж, дайте мне досказать, - сурово велел Пицетти. – Анни снимает дом на окраине Кейптауна. Берёт напрокат, уплатив за год вперед, модифицированное рыболовное судно. Нанимает нескольких актеров – безработных актеров всегда много в больших городах – и щедро оплачивает их эпизодические роли. Так появляется мелкий воришка, срывающий ридикюли с честных замужних дам среди бела дня, а также некий Тео, бездельник, собирающийся жениться на Анни. Анни не жалеет средств, очаровывая детей, которых считает своими. После чего она скорее всего соблазняет мужа Ашли, Зака Миллера. Дальнейший ее план прост – убрав Ашли, Анни выходит замуж за Зака и усыновляет близнецов, рожденных Ридси, взятых у Ридси, и адоптированных бездетными Миллерами. Просчитано все было, надо признать, филигранно, и лишь одного Анни не учла. Сама Анни хорошо плавает. А Ашли плавает профессионально. Это все, друг мой, что вам следует знать. Закрывайте дело, и я с чистой совестью сообщу начальству, что волноваться больше не о чем.
- А почему Пейлоуд так заинтересован во всем этом? Раз Ридси никогда не была на Ганимеде, то...
- Друг мой, излишнее любопытство приводит многих, в том числе молодых прокуроров, к нежелательным, часто комическим, последствиям. Почему... ВАС... так интересуют Ганимед и Пейлоуд? Если желаете я, пользуясь своим влиянием, мог бы организовать специально для вас экскурсию. Говорят, восход Юпитера над станцией – это потрясающее, ни с чем не сравнимое зрелище.
- Нет, спасибо.
- Вот, и я тоже так думаю. Именно - «нет, спасибо».

***

Высунув кончик языка и растопырив ноздри, Нат старательно дописала последнее предложение домашнего задания, закрыла тетрадь, и открыла детский учебник, в котором в упорщенном виде излагалась Теория Эволюции. Учительница давеча сказала, чточтение первых двух глав – дополнителное, необязательное задание, для тех, кто сам хочет. Нат сама хотела. И принялась за чтение.

Текст в учебнике перемежался с красивыми иллюстрациями, изображающими обезьян, питекантропов, кроманьинцев, динозавров, и Чарльза Дарвина, англичанина, который, согласно тексту, «усомнился в том, что Бог создал Адама и Еву».
Тим в это время лежал на своей кровати, положив ноги на спинку, и развлекался электронной игровой версией похода римлян на Египет, в которой главный римский воин Агриппа, мочивший полутораметровым кладенцом всех подряд, не замедлялся и не слабел даже от шестикратного прямого попадания шипастой египетской палицы по роже.

Родители обещали Тиму новое игровое устройство Галакт-15 к весенним каникулам, и не выполнили обещания, сославшись, как всегда, на всякие глупости вроде «плохого поведения», «неуспеваемости» и «нарушения обязательств». Они постоянно навязывали Тиму какие-то совершенно абсурдные «обязательства», выполнить которые было невозможно в виду их бессмысленности, а потом уверяли его, что это он сам, по доброй воле, взял эти обязательства на себя. Меж тем половина класса уже месяц баловалась Галактом-15, и Тиму было обидно.

Наконец Нат, запутавшись в обезьянах и Дарвинах, уснула, склонив голову на детский письменный стол. Тим осторожно поднялся, сунул руку под кровать, и вытащил твердый моток строительной клейкой ленты, широкой и надежной. Подойдя к сестре, он ловко и осторожно, стараясь не задеть ее голову, разобрал длинные ее «как у мамы» волосы на несколько отдельных прядей, и расположил их по столу веером. После чего, аккуратно отрезая ножницами нужной длины полоски клейкой ленты, он прочно прилепил волосы Нат к столу, и залил сверху мгновенно схватывающимся клеем.

Открыв шкаф Нат, он сдернул с крючка шелковый мешок, в который она складывала день за днем свои сбережения, сунул его под куртку, и вышел из детской.

Родители смотрели какой-то фильм в гостиной. Пробравшись в кухню, Тим вызвал по домашнему телефону такси. Дождавшись, когда в фильме наступит шумный момент, он выскользнул из квартиры. Дверь не скрипнула – три часа назад он собственноручно, к удивлению родителей, смазал петли маслом. Родители обрадовались. Они вообще теперь часто радовались по мелочам – с тех пор, как в связи с какими-то трудностями у отца на работе (с нового места его уволили, на старое не взяли, и он перебивался временными подработками), семья переехала в многоквартирный дом на отшибе.

Тим спустился вниз и незаметно встал возле парадной двери. Когда такси прибыло, Тим объяснил шоферу, что ему нужно смотаться в универмаг и обратно, и что он заплатит двойную таксу, и что у него сегодня день рождения. Шофер улыбнулся понимающей эфиопской улыбкой. Когда подъехали к универмагу, Тим попросил шофера «ублажить белого пацана», запарковать машину, и зайти с ним в универмаг. Шофер засомневался, но Тим напомнил о двойной плате.

Уже в универмаге Тим объяснил шоферу, что игровое устройство, которое он намеревается купить, ему продадут только с позволения сопровождающего взрослого родственника.

- Ты мой дядя, - сказал Тим.
- Я твой дядя? – удивился шофер.
- Ты женат на моей тете.
- Ага. А она симпатичная?
- Кто?
- Твоя тетя.

Тим не ответил. Он не любил, когда взрослые иронизируют.

В отделе детской электроники Тим ткнул пальцем, и толстая юная продавщица с ярким прыщом на щеке и отдельным миниатюрным узором на каждом ногде, сняла с полки устройство. Тим вытащил шелковый мешок Нат и вытряхнул на прилавок купюры и мелочь. Две двадцатки он сразу отделил от общей кучи и сунул в карман. Продавщица сосчитала оставшеся, вернула Тиму десятку, пятерку, и несколько монет мелочью, выбила чек, сунула покупку в пластиковый мешок, и заставила шофера подмахнуть какую-то желтую с красными полосками разной ширины форму, и предъявить удостоверение личности.

По возвращении Тим попросил шофера остановиться за квартал от дома и сунул ему две двадцатки и десятку.

- С днем рождения, - сказал шофер, улыбаясь.
- Пока, - сказал Тим.

Подождав, пока такси уедет, он залез на знакомое дерево и сунул устройство в пластиковом пакете в дупло.

Дома паниковали на всю катушку, но он был к этому готов, и на вопрос Ашли «Где ты был, подлец?» ответил сходу, -
- В библиотеке.
- Ты у меня год из дому не выйдешь! – закичала Ашли при молчаливом одобрении стоящего рядом Зака.

Прибежала зареванная Нат с отрезанными волосами – отодрать их от стола у родителей не получилось. Тим с грохотом закрыл и запер дверь в ванную и не выходил оттуда в течении часа. За этот час в квартире вспыхнул еще один скандал – обнаружилась пропажа копилки Нат, исчезли деньи, которые она ккопила себе на платье «как у принцессы Катрин». Заподозрили Тима. Зак рохнул несколько раз кулаком в дверь.

- Признавайся! – сказал он, когда Тим вышел из ванной. – Ты украл у сестры деньги?
- Нет, - сказал Тим, честно глядя в глаза отцу.
- Она себе платье купить хотела! – сказал Зак грозно. – Как у принцессы Катрин! Как ты посмел!
- Зачем ей платье, она и в своих штанах вонючих страшная, - возразил Тим.

Странная улыбка играла на его лице. Зак смотрел на эту улыбку и не знал, что же ему, собственно, предпринимать – кричать, давать затрещину, отбирать все игрушки – психология сына оставалась для него загадкой. Будь он знаком с Ридси, улыбка Тима помогла бы ему многое понять.

2. #12: Татьяна (57). МУЖЧИНА В ДОМЕ

Тощий котенок заполошно метнулся под ноги.
- Мрекса, черт тебя дери! - Настя поскользнулась и едва не упустила ведерко. Жесткая холстина, обвязанная вокруг цинковой посудины, съехала набок, набухла алым. Выплеснувшаяся кровь, задымилась на морозе, зардела теплыми пятнами, медленно утопая в пышном снегу.

Мохнатая, бурая лайка при виде хозяйки взвихрила крепкими лапами снег и уткнулась острой мордой в сугроб . Окровавленный снежный комок исчез в разгоряченной пасти, розовый язык аппетитно плямкнул.
- Бусый, тебе не стыдно малую обижать? Она же своя, - беззлобно укорила любимца Настя. Бусый завилял пушистым хвостом-кренделем и миролюбиво рыкнул. Мол, понятно, что кошка маленькая и глупая, но зачем же такая наглая?

Обод ведра тем временем поседел от стужи, и Настя заспешила по тропе к бараку. Бусый с видом чрезвычайной неприступности рысил на два шага впереди, готовый порвать любого, кто на хозяйку набросится. Кошка подумала и деловито подалась следом. .

В промороженных, неуютных сенях Настя обмела с валенок снег и шагнула в тепло комнаты, на ходу разматывая шаль. Серый, замызганный солдатский ватник, весь в бурых пятнах, кулем шлепнулся у порога, перчатки грубой вязки - сверху. Следовало бы оставить робу в сенях, но ведь заледенеет, а через час снова все на себя вздевать. При воспоминании о работе Настю замутило. Перед весной колхозных коровенок со всей округи гнали под нож не то, чтобы охотно, но регулярно, иногда в две смены, вот как сегодня. Бескормица, тут бы хоть часть стельных в хозяйствах уберечь, Остальных - фронту на тушенку.

Скупое, рахитичное по-зимнему солнце почти не освещало комнату, и Сережа, умостив на подоконнике четвертушку тетрадного листа, низко склонился над рисунком.
- Носом по бумаге водишь, - укорила Настя
- Керосина мало, - сообщил мальчик.
- А про коптилку никогда не слыхивал?
- Я их даже делать умею.
- Извини. Глупость я сморозила.
- Это потому, что ты с мороза.
- Не остри, пей вот лучше, пока свежая, - Настя зачерпнула густую, багровую жижу и осторожно обтерла кружку.
- Я вообще-то здоров, - уточнил Сережа
- Да, - согласилась Настя: - Пей.
- Я днем почти уже не сплю. И за печкой теперь тоже сам слежу.
- Знатно натоплено. Я думала, девки..
- Они на ледянках катаются. Можно мне тоже?
- Пей, не отлынивай.
- Хорошо.

Сережа послушно зажмурился, глотнул солено-горькую жидкость, воняющую ржавым железом, всхлипнул и сморщился. Залпом проглотил остальное и потянулся к котелку с водой - запить.

Настя уже вовсю гремела посудой у печи, разогревала сковородку. Деревянная ложка на длинной ручке так и мелькала в ее руках. Болтушка из крови, смешанной с мукой, солью и сушеными травами, плюхалась в шипящее льняное масло. Со сковородки на блюдо перекочевывали румяные, плотные оладьи. В комнате соблазнительно запахло чесноком и жареным мясом.
- Эх ты, Чапаев, - Настя мельком глянула на Сережу и задохнулась от непрошеной жалости. Детским губам полагается нежная пена усов от парного молока, а не подсохшие кровавые разводы.

Пропасть времени назад, в довоенной жизни, она процеживала через марлю парное молоко, а сыновья - Андрей да Димка наперегонки бежали по двору с кружками: кому больше в этот раз достанется пены из подойника, чьи усы будут гуще?

- Тетя Настя, давайте я помогу, - заботливый мальчишеский голос был сейчас хуже ножа под лопатку.
- Уйди с глаз, - Настя в сердцах оттолкнула ребенка..
Он сник и отошел к окну. Крепко потер рукавом губы и вернулся к рисунку. Шуршание бумаги напомнило Насте о сером, грубом конверте с казенными печатями. Письмо было адресовано ей, но с припиской: "для Сережи Берестова." И вот скажи, что духу у нее второй день не хватает отдать письмо мальчику. . Случись оно месяц назад - и мысли бы не возникло медлить.

Месяц назад Сережа лежал пластом, списанный в покойники. В поселке, наспех слепленном в чистом поле из бараков вокруг танкового завода, не было погребов. А значит, и подспорья в виде чеснока, лука, мороженой клюквы, капусты, и огурцов, засоленных в дубовых бочках. Вся еда военного времени - грубый хлеб да картошка, хоть и вволю, да, видать, не всем впрок. Местных ребятишек, по-сибирски закаленных, удавалось отпоить от цинги хвойными отварами, а ленинградцам этого было мало.
Блокадная детвора, еще не оправившаяся от голодовок, начала вымирать.
Месяц назад из всего ленинградского выводка в их бараке оставалось несколько девочек постарше, да Сережа, которому упрямства к жизни было отмерено куда щедрее, чем сил.
Сейчас-то он, знамо дело, герой. Правда, в девять лет выглядит на семь. И до румянца еще далеко. Но лицо мальчугана - смышленое и тонкое, помолодело, разгладилось. Веснушки, которые месяц назад напоминали брызги коричневой краски на желтом воске, стали живыми и рыжими.

Именно из-за мальчишки черт надоумил ее тогда идти к начальству, вот уж чего всю жизнь избегала - так это кланяться. Идти пришлось в контору бойни. На участок промывки ливера начальство заглядывало редко, ибо тошнотворная вонь не только въедалась в кожу рук и одежду работниц, но и тянулась шлейфом за каждым вошедшим.

- Не понимаю я ни черта, - директор укоризненно пыхнул ей в лицо папиросным дымом. - Когда разбирали ребятишек, тебя как человека, то есть как женщину просили: возьми хоть одного. Можно сказать, страна просила. Ты ж только бровью повела, как росомаха.
- Я родными сыновьями стране заплатила. Будет с нее, со страны.
- Ты эти гнилые выпады брось, - огрызнулся директор: - И не смотри на меня, как на виноватого. Я за спинами погибших не отсиживался, - директор раздраженно заправил за пояс пустой рукав гимнастерки. Подошел вплотную и сморщился: - Ну, и вонь от тебя, Настуха. Хоть бы бахилы сняла за порогом.
- Каждая скотина изнутри вонюча, а хоть бы и человек, - она зло смотрела в упор.
- Ты глазищами-то не лупай. Ругаться пришла - так и ступай себе. Кровь у нас теперь на вес золота: на сыворотку идет для раненых, на лекарства. Забойщику полагается ведерко крови в день, но ты же забойщиком не пойдешь.
- Пойду. Антипычу повестка пришла.
- Ну, допустим.
- Берите на его место.
- Дура. Быков бить - это не кур резать, тут рука должна быть по-мужски поставлена. Не управишься.
- Управлюсь.
Директор покосился на статную фигуру Насти, на ее сильные плечи:
- Лет тебе сколько?
- Тридцать девять.
- Врешь. Ну да ладно. Для такой работы чем старше - тем лучше. Раз силушкой да злостью не обижена - становись..
- Слушаюсь, гражданин начальник.
Директорский возмущенный окрик пресекся хлопком тяжелой двери , которую Настя и не подумала за собой придержать.

Детская возня в сенях перебила воспоминания. Румяные с мороза, блестя голодными глазами, девочки побросали у двери валенки и защебетали разом . Настя смотрела поверх голов. Некогда ей. Внушительная гора вкусных оладьев - это жизнь и здоровье, выкачанные ее руками из скотьих вен. Что еще она могла дать этим детям, любовь?

Хватит с нее потерь. Разве после войны ленинградцы останутся в сибирской глухомани? Отыщется родня и все. Так что лучше и не привыкать. Хватит ведерка крови, которое она приносит каждый день. Забойщику положено для семьи? Положено. А у нее, стало быть, вот так.

- Бусого не забудьте покормить и Мрексу.
- Не забудем, тетя Настя, - девочки смотрели на нее восхищенно, как обозная команда на боевого генерала.
- Щи горячие, картоха в печи...Ночью вернусь.
- Можно я тебя встречу?, - от окна внимательно смотрел Сережа.
- Так прямо ночью на улицу и пойдешь?
- Так и пойду.
- И думать не смей. Мрекса с ног собъет.
- Не собъет, - нахохлился Сережа.
У Насти заныли ладони от желания прижать мальчика к себе, а потом, сколько хватит рук, подгрести к подолу всю девчачью стайку. Погрузить пальцы в их волосы, вплести цветные ленты в косы. Она приложила руку к занывшему сердцу и почувствовала сквозь мягкую кофту шорох казенного конверта.
Как будто обожглась.
И решительно потянулась к дверной ручке.
.
В сенях взглядом наткнулась на бочонок соленой черемши, присланный родней с оказией. Отвлекаясь мыслями от окаянного письма, Настя подумала, что если хорошо промытые кишки выварить в нескольких водах, а потом приправить черемшой и капустным крошевом, а дальше утомить в печи до мягкости, то запах будет сродни мясному, и тогда щи получатся намного вкуснее, чем пустые. А значит, надо зайти в промывочный, к девчатам. И она обязательно сделает это завтра, обязательно. А сегодня у нее работа.

Морозная ночная свежесть куснула за нос, заколола иголочками щеки. Сережа нахлобучил ушанку и поправил шарф. Валенки впотьмах у печи он стянул первые попавшиеся, они оказались велики. Может, поэтому его качало, как пьяного дядьку. Из-за сарая выдвинулась тень огромного зверя со сверкающими зелеными глазами. . Бусый сладко зевнул, встряхиваясь.. Он всегда точно угадывал время, когда идти встречать хозяйку. Сережа достал припрятанный оладушек:
- Бусый..., - робко позвал он. Пес осторожно взял угощение губами. Сахарно-белые клыки порхнули над детской ладошкой. Мрекса, топорща загривок, гордо прошествовала мимо своего дружка-громилы и, хвост трубой, - подалась к калитке, Бусый проводил негодницу жадным взглядом. Детская рука неуверенно обняла пса за шею.
- Я сейчас, я с вами, - прошептал Сережа.

За калиткой мальчик пошел смелее. Бусый сначала тревожно оглядывался на слабое существо, запах которого был ему приятен. Сбитый с толку, пес никак не мог приспособиться к неуверенному, короткому шагу. И все-таки он приловчился и занял свое законное место на тропе: впереди хозяина на два шага, готовый порвать всякого, кто рискнет напасть.

Сережа шел и думал, что бы такое сказать Насте, чтобы она не очень ругалась. А Мрексе было лучше всех: хитрая кошка угрелась за пазухой мальчика и сладко спала, ни о чем себе не думая.

3. #4: Мяу (55). Сила устоев

  Я - четырёхцветный Кот, прямой потомок знаменитого трехлапого кота короля Людовика XIV, к которому обращались за советом все коты Франции и Италии.
  Да-да, и Северной, и Южной, а некоторые даже приплывали с Сицилии!
  В знак уважения к предку коты нашего рода прыгают на трёх лапах.
  Четвёртая лапа является охотничьей: предка всё-таки кормили (и неплохо кормили) на дворцовой кухне, потомки вынуждены заботиться о хлебе насущном самостоятельно.
  Нам не возбраняется бегать - особенно по скользким крышам - и на четырёх. Но свидетельством подлинной элегантности является именно трёхлапость. Так сложилось.
  Я расскажу вам историю о белой крысе, которая обитала на балконе верхнего этажа одного старого дома. Это была не простая крыса, а крыса-философ, которая жила в бутылке.
  В тот день я охотился на голубей, которые курлыкали и любезничали на крышах. Каждый раз, когда я подкрадывался к ним, они лениво взмывали в синее небо и долго кружились там разноцветными брызгами. Я подкрадывался на прыжок, выставив вперед охотничью лапу - и каждый раз опаздывал.
  - Ррмя! Охота не удалась, - сказал я себе, дёрнув хвостом, и уже собрался спускаться вниз, во двор, когда поймал краем глаза движение в стеклянной посудине на балкончике соседнего дома.
  Белая тень сжималась в комочек, свечой взмывала к горлышку и шлёпалась обратно. Прыг - шлёп, прыг - шлёп, раз за разом, без остановки.
  Я метнулся с крыши - и сбил бутылку с низенькой табуретки, только бутылка и не подумала разбиться.
  Я катал её, катал...
  Крыса ловко переворачивалась на лапы и сердито смотрела на меня красными глазами.
  Я загнал бутылку в угол и сунул лапу в горлышко - лапа у меня длинная, когтявая, - до самого плеча сунул.
- Сам еще влезь, - ехидно сказала крыса.
  Я опешил, но лапу не вытащил.
  Крыса улеглась на пузо носом ко мне и закрыла глаза. Голый коричневый хвост она для надёжности пропустила между передними лапами, и до него мне не хватало дотянуться всего на один самый маленький коготь!
- Мяаааа! - заорал я, прижав ухи. Белая, упитанная крыса нагло валяется совсем близко от моего подведённого голодом живота, а я не в состоянии до нее добраться!
- Мяяяяяяя!!!!!!
  Я шуровал лапой в бутылке, пока не выбился из сил.
- У хозяина раньше жил кот, - сказала крыса, - вон там есть лаз в комнату. И если бы ты не был такой идиот, то давно бы унюхал, что пахнет оттуда лучше, чем от старой крысы.
  Лаз и правда был, только не сказал бы, что там хорошо пахло. Крысой пахло намного вкуснее. Но - голод не тётка. В комнате нашлась горбушка хлеба, я, втихомолку ругаясь, угрыз её всю. Потом попил воды из подтекающего крана, и вылез на балкон с новыми силами.
  Крыса потёрла лапой нос и поинтересовалась:
- Чьих будете?
- Кот, - гордо ответил я, незаметно поднимая переднюю лапу. - Потомок трёхлапого кота самого Людовика XIV.
- Вижу, что не кошка, - крыса понюхала воздух. - Всё съел?
- Хлеб-то? - презрительно бросил я. - Да я и не голодный был совсем.
- То-то урчал так, что на улице слышно было, - съязвила красноглазая тварь, и нагло скомандовала:
- Ставь бутылку на место.
- Маа? - изумлённо сказал я. - Это еще зачем?
- Потом объясню.
  Я просьбу выполнил. Хотя и намучился.
- Диоген, - сообщила мне крыса, - жил в бочке.
- Кто???????
- Диоген.
- Долго жил?
- Долго, - вздохнула крыса.
- Столько, сколько ты в бутылке?
  Крыса подумала и коротко кивнула.
- Не скучно?
- Посмотри туда, - крыса мотнула мордой в сторону окна.
  Я поглядел. Сразу за стеклом был большой экран.
- Телевизор или компутер?
- Компьютер, - поправила, поморщившись, крыса. - Читаю вот.
- Грамотная, что ли?
- Не так это сложно, - отмахнулась крыса. - Зарядку заставлять себя делать намного сложнее. Я из-за тебя норму не доделала.
  Она подпрыгнула пушистым мячиком раз пять, я только глазами водил, да на охотничьей лапе когти сами собой растопырились.
  Приземлившись в последний раз, крыса гордо подняла нос:
- Я читаю на трёх языках!
- И что это тебе даёт?
- Пищу для размышления, - снисходительно сказала крыса. Она всмотрелась в то, что мелькало на экране, и начала бегло читать про наводнение в Бразилии, пожар в Милане, выборы президента в Малазии и про то, что пятнадцать тонн мяса уничтожены на турецкой границе таможенниками.
  Я только глазами хлопал.
- Интересно? - поинтересовалась крыса.
- Ну...да, - согласился я. - Про мясо. Жалко, что уничтожили, - столько еды пропало.
- Хочешь, скажу, какая погода будет вечером? Проливной дождь!
- Значит, крыши будут мокрые, и голуби попрячутся на чердаках, - сообразил я. - Но можно пойти в колбасную лавку и поклянчить обрезки. Полезная крыса.
- Пожалуй, на днях загляну к тебе, - важно произнёс я.
- Только не завтра, - быстро сказала крыса, - завтра хочется поразмышлять, подумать... почитать Интернет. Приходи через день.
- Договорились! - весело бросил я и ускакал, выгнув спину, через соседнюю крышу.

  Мне нравилось приходить в гости к крысе. Она понятно комментировала новости, и как-то при случае рассказала мне, кто такой был Диоген и почему он жил в бочке.
- Похоже на тебя, - согласился я, - но он всё-таки что-то ел, твой Диоген?

  Очень меня удивляло, как она не издохла в своей бутылке без еды и питья.
  Крыса, помаргивая белёсыми ресницами, объяснила всё просто и непонятно.
- Крысиный организм, - сообщила она, - невероятно универсальная вещь. Стоит крысе попасть в безвыходную ситуацию, как организм (произносилось это с большой буквы - "Организм") приспосабливается к ней, и жизнь становится еще прекрасней и удивительней. Это не зависит от нас, мы такими созданы.
- Интересно, - сказал я, - а если тебя съесть, перейдут твои замечательные качества в мой организм?
- Не думаю, что сможешь читать на трёх языках, - снисходительно ответила крыса. - Даже если тебя засунуть в бутылку.
  В бутылку я точно не хотел и посмотрел на неё с еще большим уважением.

  Иногда крыса просила не приходить: говорила, что ей хочется побыть одной. Я не возражал: кот всегда найдёт, что делать. Но без крысы дни проходили не так интересно.

  Как-то я подумал: в конце концов, если тихонько лежать на соседней крыше и не мешать размышлять, это не будет считаться визитом. Надо только забраться с другой стороны - оттуда будет лучше видно балкон. И лапы сами понесли меня по раскалённой черепице мимо кирпичных труб, с крыши на крышу.

  Я втиснулся под нависающий козырёк, чтобы не было так жарко, заглянул вниз, на балкон и опешил: рядом с привычно поблескивающей бутылкой на МОЁМ месте обнаружился тощий рыжий котяра.
  Я пополз по черепице вниз, обжигая лапы и пузо, прижимая уши и постанывая от нетерпения. Выбрал точку и прыгнул, целясь в рыжего когтями. Сцепившись в клубок, мы покатились по балкону, а бутылка... бутылка отлетела и разбилась о балюстраду.
  Крыса шлёпнулась нам под лапы.
- Маа! - Я встал над ней, гтовый к драке.
- Маау! - Рыжий прижал уши.
  Вздыбив шерсть, мы орали друг на друга, пока оглушённая крыса не зашевелилась.
- Я не собираюсь её есть! - крикнул Рыжий.
- Я тоже.
  Крыса села, и я тут же поставил на неё лапу.
- Э-э, - осторожно начала крыса.
- Мы найдём бутылку, - нежно сказал я и быстро поправился: - Рыжий найдёт. Ты будешь жить, как привыкла.
  Крыса дёрнула носом и промолчала.
  Рыжий не стал спорить и нырнул в лаз.
  Внутри что-то со звоном грохнулось.
- Рыжий! - крикнул я. - Только не разбей!
- Порядок, иду, - глухо раздалось в ответ, и из лаза показалось горлышко.
  Глазки у крысы забегали.
- Даже не думай, - промурлыкал я и выставил когти. - Даже не думай...
  Крыса обречённо поплелась к горлышку - и прыгнула в зазор, только хвост верёвкой мотнулся.
- Рыжий!!! - заорал я.
  Рыжий оказался на высоте.
  Бутылка медленно выползла на балкон.
  Рыжий с крысой в зубах появился следом. Он осторожно опустил ее возле бутылки и сел, постукивая хвостом.
  Я тут же улёгся перед лазом и нагло ухмыльнулся:
- Выбор у тебя небольшой, дорогая. Я бы на твоём месте выбрал жизнь.
- Это не жизнь, - выругалась крыса, косясь на горлышко.
Выбора у нее, разумеется, не было: мы, Коты, всегда отстраиваем мир под себя.
Правда, для этого еще предстояло загнать крысу в бутылку.
А она туда не торопилась:

4. #9: Татьяна (51). Амплуа женщины

Театр кабуки давал "Самоубийство влюбленных в Асидо". Вик зарядил в камеру новые аккумуляторы и проверил диктофон. Я с кислой миной полезла в комод за театральной сумочкой. Придется убить выходной на манерное, вычурное искусство ради интервью мужа с блистательным Мацухиро-третьим, исполнителем главной женской роли. А что делать? Актеру- онногата*, полвека играющему наивных девушек и пламенных гейш, сегодня стукнуло семьдесят. По такому случаю "Театральное обозрение" раскошелилось на переводчика, который, кстати, застрял в пробке. Мы с Виком до последнего ждали на улице и уже после третьего звонка, втроем, знакомясь впопыхах, рысили через фойе под строгим взглядом капельдинерши. Надо было купить хотя бы программку, но из зала уже доносилось клацанье деревянных колотушек , ритмично настраивающих зрителей на действо. В Новом Драматическом театре узкие проходы между кресел. Мы с трудом протиснулись к своим местам, извиняясь и застревая в коленях и сумках. Сели.

В глубине сцены цвели вишни и журчала река, текущая по рисовому полю. Деревья были бумажными, а река из листовой жести. Поле же было попросту наклеено на огромный лист картона. Стремительно ворвались актеры с мертвецки белыми от грима лицами. Свита несчастной возлюбленной. А вот и она сама горестно заламывает руки. Брови, ярко выведенные сажей над черными прорезями глаз, кукольный алый рот, намалеванный взамен собственного, густо замазанного белым. Под таким слоем грима можно упрятать не только морщины на лице, но и трещины в земной коре. Возраст актера, конечно, почтенный. Однако его манеры, пластика и танец дышали неподдельной страстью женской юности....Чего там говорить, я восхитилась.

К сожалению, двум влюбленным, разделенным картонным мостом через жестяную реку, в пьесе отводилось побочное место. Галдящие самураи в громоздких костюмах приступили к ритуалу классической мести - святая святых японской интриги.
Помещика Асидо, отца девушки, злодей обманом вынуждает обнажить меч во дворце императора, а это позор. Асидо делает себе харакири, все сорок его самураев, ставших в одночасье ронинами**, спиваются и распутничают с гейшами два часа кряду.

....Приближение приступа я ощутила, когда потрошил себя благородный отец. Занемели кончики пальцев, взмокли ладони. Голова набухла черным, горячим. Захотелось убить время и проглотить его, как добычу. Или перенестись в пьесу Островского, чтобы отвлечься: посмеяться, посочувствовать, а в финале ударить шапкой оземь...

- Простите, скоро перерыв? - побеспокоила я переводчика. Тот отвлекся от созерцания гигантской бабочки, порхающей над лопочущей толпой. Тряпичное насекомое было привязано к палке, которой размахивал рабочий сцены.
- Его не будет, - ответил переводчик и скорым шепотом изложил дальнейшие события: запойные ронины только притворяются распутниками, чтобы подобраться к злодею и разрубить его на куски. На это уйдет еще примерно час.
- Потом они сделают себе харакири?
- Разумеется. Таковы японские законы. Бесчестье, даже вынужденное, - все равно бесчестье.
- Замечательно.
- Да. Изумительная по красоте сцена. Они умрут одновременно, под стенами крепости, где покончат с собой несчастные возлюбленные.

В голове зашипело, рванул фугас. Ослепило, контузило и поволокло по воображаемой земле. Будь у разума тело, оно бы орало, израненное осколками . Перед тем, как удрать из зала, я успела, не теряя внешнего спокойствия, глазами показать Вику, мол, надо напудрить носик..."Симулянтка.." - заговорщически подмигнул он.

Приходила в себя на плюшевой банкетке в фойе, уткнувшись лбом в прохладную салфетку. В мозгу скулило.
- Вам плохо? У меня есть валидол, - сказали слева.
- Спасибо. Мне хорошо.
- Ну, как знаете...

Я смотрела на поджавшую губы капельдинершу и мелко дрожала, представляя грядущий разговор с мужем. "Милый, ты только не волнуйся.." - хорошее начало. Дальше что? Вот я, спартанский гонец, несущий весть о разгроме войска....Кстати, не глотнуть ли чего перед казнью дурному вестнику?
Походный японский ресторанчик "Два солнца" был разбит, как лагерь, в торце просторного фойе. Имелся второй вход с улицы Проходчиков, и заведение работало независимо от театра . Выглядело классически. Три хижины из папье-маше вокруг ухоженного бумажного садика. Низенькие столики и дзабутоны***. С наслаждением скинула узкие туфли рядом с чьими-то кроссовками на пороге хижины и прошлепала внутрь. Светился абажур, на стенах висели каллиграфии, а на подставках красного дерева толпились вазы с причудливыми цветочными орнаментами.

Семенящими шажками придвинулась голубоглазая брюнетка с карминными губами и вишневыми веточками в затейливой прическе.
- Что желаете? - по-русски осведомилась она, одергивая малиновое кимоно с широким белым поясом.
- Сакэ. Двойную порцию.

Я расселась на дзабутоне. От ближнего столика внимательно, с иронией поглядывала миловидная пожилая женщина. Она лакомилась вялеными фруктами, прикладываясь к бамбуковой трубочке калебасы. Больше в хижине никого не было. Я улыбнулась соседке, а она мне. И продолжили разглядывать друг на друга, ничуть не смущаясь. Там, где мужчинам не обойтись без рукопожатия, женщинам достаточно обменяться взглядами нечаянного интереса. Соседка явно зашла с улицы. Белые спортивные носки, просторные джинсы, бесформенный свитер 'под горлышко', видавший все виды непогоды. Лиловая косынка, повязанная пиратским манером, на коротко стриженой голове выглядела лихо.

- Пожалуйста, угощайтесь, - эрзац-гейша подала белоснежную фарфоровую чашку с горячим напитком, приправленным специями.
Хотелось проглотить сакэ залпом, но я приказала себе пить глоточками. Внутри успокаивалось сердце, кровь теплела. Чертовски приятно...

С лицом соседки творилось странное: между нами будто провесили капроновое полотно. Как перед камерой, берущей крупным планом лицо стареющей актрисы.

В радужном мареве на меня таращилась тетка, похожая на умную, седую крысу - с длинным носом, головой, втянутой в плечи и круглыми глазами навыкате...И вдруг мгновенно на посмуглевшем лице - мучительное сомнение и бурная страсть. И снова нежность укрывает гримасу, будто шелковый хинджаб укутывает торчащий ирокез..

Нда...Есть вещи, которые нельзя совмещать без наступления тяжких последствий. Например, обезьяна и граната. Сапер и ошибка. Мозг и алкоголь, если последний действует, как взрыватель хитрой мины...

- Не волнуйтесь, вы в порядке, - успокоил меня глуховатый, мягкий голос соседки.
- Да. Если не считать, что снова гоняю белочку, - согласилась я, грустно отхлебывая из чашки.
- Это вряд ли.
- Простите...?
- Не белочка. Ваше состояние больше похоже на Страшный суд.
- А вы случаем не от архангела Гавриила?.
- Ну, зачем так. Вы же поняли. Синдром Ураганной Депрессии, сиречь СУД, в просторечии "Страшный суд", - бич и кормушка новейшей психопатологии.
- Послушайте, что вам от меня нужно?.
- Могу предложить помощь.
- Бросьте. Этому нельзя помочь. Двадцать приступов - предел прочности. Я только что пережила второй, легчайший.
- Дальше пойдет по нарастающей.
- Знаю. Месяца через три пропишусь в Кащенко, вроде как на привале перед дальней дорогой.
- Не факт. Вы же писательница, а значит, - стойкий вид, - возразила соседка, подтаскивая дзабутон к моему столику.
- А вы, наверное, гадалка с крестовой дамой в рукаве, - парировала я, косясь на яркую косынку.
- Ничего подобного, просто мы встречались! Вчера, на вашей читательской конференции в "Библио-Глобусе".
- Ну, надо же, как совпало.
- Сарказм - в молочко. Мое присутствие среди публики было случайным, но лицо героини дня невозможно было не запомнить.
- Допустим. Но как вы узнали про СУД?
- Догадаться несложно. Как у вас говорят - "рыбак рыбака..."
- То есть вы тоже..?!
- Ну, да. Лет тридцать уже.

Я не нашлась с ответом, а соседка продолжила:
- Для вас разве секрет, что СУД поражает сознание человека еще со времен фараонов? Не секрет. Просто люди склонны к панике не раньше начала эпидемии. Как это случилось с ВИЧ. Единичных же страдальцев сочувствие людское обтекает , как спокойная река мелкие камешки. Вроде, и касается, а не задевает...

Соседка была права. К депрессиям мы притерпелись. Как к наличию плесени на залежалом куске сыра.
И вдруг ураганная форма, когда приступы пробивают сознание - удар за ударом. Журналисты окрестили эту беду "мозговым цунами двадцать первого века".

А передо мной сидит тетка с видом смертника, сбежавшего с плахи, и рассуждает о временах фараонов.
Я раздражена, почти злюсь. И каменею лицом. Ужасно жаль времени. Хочется плакать. И ругаться.

- Вы сказали, что можете помочь, - я решила говорить прямо.
- Да. Для этого вам придется надеть мою маску.
- Вашу..Простите, что?

Соседка прислушиваясь к шагам в фойе.
- К сожалению, у нас не более десяти минут. Спектакль заканчивается...
- ВАШ спектакль?
- Послушайте, если вы мне верите, прекратите тупить и передразнивать. Есть вещи, которые необходимо уяснить быстро и крепко.
- Верю. Командуйте.
- Сейчас вы наденете невидимую маску, которая вывернет вас наизнанку.
- Да!
- Что "да"? Ни черта ведь не поняли...Ладно, коротко: человек в силу воспитания в любой культуре приучен владеть мышцами лица и тела, но большинство людей не владеют чувствами. Зато научились их скрывать. Все процессы внутри нас, взрывные и глубокие, - прикрываются сверху маской спокойствия. Или доброжелательности. Или стойкости. Или гордости.

- Да. Я понимаю.

- Внутри бушуют слезы, а вы задираете нос перед обидчиком. Душа рвется прильнуть к любимой и раствориться в ней, а лицо выражает равнодушие, вылепленное ревностью. Внутри все корчится от отвращения к подонку, а вы храните бесстрастную мину, потому что оба на людях. Привычный, как одежда, лицевой маскарад искажает чувства, обворовывает их. Человек с настырностью горе-скульптора ваяет маски, наводя на них глянец фальшивыми словами. Мозговые цунами - расплата за насилие над экологией сознания. Бунт. Количество, переросшее в качество...

- Мне повезло, - перебиваю я.
- Повезло. Между прочим, искренние и прямодушные люди не подвержены Страшному суду.
- Приятно слышать.
- Когда вы наденете маску, все станет наоборот. С легкостью настроите чувства на искреннее, доброжелательное отношение ко всему. С привкусом сочувствия и легкого любопытства. На этом пути вас ждут открытия, тайны и великая радость обретения мудрости.
- Что нужно для этого?
- Желание.
- И только?
- Да. В свое время от меня потребовали только этого. И все получилось.
- Я согласна.
- Вы не дослушали. Неурядицы сознания примет на себя ваше лицо. Все чувства станут правдиво отражаться на нем. Первое время - еще и гротескно подчеркиваться.
- Вы это серьезно?
- Управлять мышцами лица будет столь же трудно, как сейчас управлять чувствами. Представляете маску "торжествующий дьявол"?.
- Приблизительно.
- Вот так же уродливо будет выглядеть ваше лицо во гневе.
- А в печали я буду похожа на сморшенную жабью шкурку, залитую соплями?
- Даже хуже. Но это пустяки, по сравнению с тем, во что превратится ваше лицо при следующем приступе....
- Надеюсь, зеркало не треснет.
- В радости вы будете прекрасны, как Ассоль, но люди скажут - дурочка.
- От меня станут шарахаться на улицах?
- Возможно. Придется утешиться тем, что собственное отношение к публичным конфузам не будет острым, скорее, ироничным.
- Наверное, я попаду в психушку.
- Это вряд ли. Хотя со мной было однажды. Давно, когда лицо совсем не подчинялось. Кстати, лечебница - прекрасный повод к упражнениям. Любопытные впечатления и много правильного опыта.
- Меня бросит муж...
- Предпочитаете уйти от него на тот свет? Впрочем, что это я уговариваю. Не хотите - не надо.
- Я хочу.
- Лишиться привычной брони и стать изгоем?
- Да. Жизнь того стоит.
- Выглядеть ожившей байкой из склепа, случись поблизости энергетический вампир?
- Да, черт возьми!
- Пролить семь потов, прежде чем научитесь хотя бы удерживать слюну во рту при испуге?
- Главное, что это возможно.
- Ладно... Будь по-вашему. .

В лицо будто из кастрюли клеем плесканули. Я осторожно ощупываю сухие щеки. Пальцы скользят по зажмуренным векам. Все чисто, никакой слизи. Впиталась? Самое время проморгаться. Миг волшебства, вероятно прикрыл приличную растрату времени, потому что в хижине пусто. Лужица остывшего сакэ на дне фарфоровой чашки, лиловая косынка на белом дзабутоне.. Миг волшебства, угасая, высвечивает истинную картину:

На пороге хижины пожилой, седоватый японец в джинсах и свитере "под горлышко", видавшем все виды непогоды, надевает кроссовки.

Понимание приходит спокойно и сразу. Так вот почему "соседка" столь тщательно подбирала слова в разговоре, избегая родовых окончаний. Мне становится любопытно.

Он плавно распрямляется. Без маски. Легкий поклон, тонкая улыбка.
- Как же вы теперь?- интересуюсь я.
Он смущенно разводит руками в знак того, что не говорит по-русски.
"Опыт земной жизни приятен, но и он способен наскучить. Время идти дальше. " - звучит внутри знакомый, мягкий голос.
"Мне жаль, что ничего не получилось", - я тоже перестаю говорить "Все получилось. Лицу нужно время, чтобы привыкнуть. Прощайте" Я молча протягиваю косынку.
"Мурасака боси....На память..." - долетает издалека.
Он уходит по улице Проходчиков стремительной, мягкой походкой, как самурай, вернувший себе лицо, не допустив бесчестья.

Мне хочется дышать весенней Москвой, и мы с Виком, бросив машину на стоянке у театра, шагаем по тротуару вдоль троллейбусной линии. Теплый афсальт устилают острые, смолистые колпачки , отслужившие плащами тополиным почкам. Они липнут к подошвам, унылые от своей никчемности.

Интервью с Мацухиро-третьим не состоялось. Увы. Старый актер накануне спектакля заявил, что в день своего юбилея покидает сцену навсегда. Нас должны были предупредить, но ждали у входа точно до третьего звонка. Дисциплина...

Я старательно избегаю взгляда мужа, размахиваю лиловой косынкой и прыгаю с разбега через вчерашние лужи. Потому что так хочу. А Вик сквозь смех рассказывает про стиль мурасака боси - "лиловые шапки". Оказывается, актерам -оннагата ради достижения вершин мастерства, разрешалось и вне сцены разгуливать в обличье женщин. И перевоплощения были столь блестящи, что власти в средневековье озаботились нравственностью почтенных самураев, сраженных томными взглядами и дразнящими алыми губками. Вот и ввели обязательный профессиональный знак - повязывание головы особым образом. Стиль, однако!.
Я представила лиловый платок, завязанный по-пиратски, и вздрогнула от непривычного ощущения. . Будто вплотную к лицу, изнутри прижался и стал распускался доселе свернутый в клубок, игольчатый ежико-бутон с мягкими, по всей длине иголками. И от этого немного щекотно и совсем чуть-чуть колюче. И как будто пространство внутри головы расширяется, оставляя место для предвкушения чего- то... А чего - не понятно. Не могу определить даже, приятное это ощущение или нет.
Все-таки, наверное, приятное. А раз так - я поворачиваюсь к мужу и в упор встречаю его смеющийся взгляд.

****


Оннагата. - актерское амплуа актеров-мужчин, исполняющих женские роли в японском театре кабуки.

Ронин - деклассированный самурай феодального периода Японии (1185- 1868), потерявший покровительство своего сюзерена, либо не сумевший уберечь своего господина от смерти.

Дзабутон - подушка для сидения

5. #7: Светлана (50). За спасение мира

Утро было добрым... ну, для кого-то, наверное. А лично мне из окна улыбалась серая муть, а на кухне – привлекательная баночка с закончившимся кофе.
Если бы вдобавок из зеркала улыбнулись - точно б врезал.
Впрочем, этому растрепанному, невыспавшемуся, бледно-зеленому отражению, похоже, совсем не до веселья. Его, то есть, меня сильно вчера выпитое мучает.
- Кстати, а время кто подскажет?.. Никто?
Ну и ладно.
Будильник сдох еще вчера, когда Натка, конечно же, случайно, кинула чувствительную китайскую электронику в аквариум к рыбкам: утоп, болезный. Он и так-то не особо пилюлюкал, а теперь, стоит, молчит, на подоконнике обсыхает, может, когда и заработает.
Еще в квартире присутствовали огромные настенные часы, от бабушки доставшиеся. С круглым маятником и резными стрелками. Бой у них подозрительно напоминал Куранты (и по уровню звука тоже): соседи сначала обижались, потом привыкли. Только что-то тиканья-таканья не слышно, видать, завести забыл.
Да... не хорошо как-то.
- Эй, - стукнул отражение по носу, - жрать хочешь?
Физиономия двойника стала совсем несчастной.
- А надо, - подытожил я, - и обязательно хлеб с вот такенным куском масла, чтобы, значит, весь яд вывести.
«И на кой я всю эту гадость вчера употреблял?» - возмутился организм.
- Ну, тебе же хорошо было? Хоть немного... ну, и фиг с тобой, а мне было просто замечательно.
«Вот и мучайся теперь», - буркнул организм и заткнулся.
- А я что делаю? – потянулся к зубной щетке и едва не икнул.
Вообще-то вздрогнул, даже подпрыгнул, краем глаза заметив то, чего не могло быть не только в квартире, но и в природе.
На толчке сидело Нечто. Было оно здоровенным и больше всего напоминало серо-малинового в крапинку жабеныша-переростка. Причем, весьма «пере», потому что в вышину было мне примерно по колено.
В принципе, наших черти иногда посещали. Тот же Колька вплоть до вчерашнего вечера был уверен, что дома у него самый настоящий барабашка живет, таскает помаленьку кровяную колбаску из холодильника и носки под диваном в узел завязывает.
Обломился чуток, когда жену в три часа ночи у холодильника застукал, правда, насчет носок пока не выяснил.
Ну, еще Венька в девяностые усердно из-под стола чертей гонял, причем заявлял, что я у них предводительствовал. Но то он с душевной депрессии и обиды на общую мировую несправедливость. А я с чего?
Жабеныш сидел на толчке, прикрывши глазенки, время от времени мурлыкал, и, похоже, прибывал в Нирване. По мне, лучше было бы его не трогать, но организм, именно сейчас, решил отыграться за все издевательства и нелюбовь, и резко сказал:
- Буль-буль.
«Отомстил, сволочь».
«Так тебе и надо».
Жабеныш открыл глаза и отрывисто произнес:
- Привет тебе сиятельный обиталец внешнего мира.
Оппа...
Дар речи я, конечно, не потерял, но желание удивляться было отбито начисто и на всю оставшуюся жизнь.
- Ты кто?
- Пришелец из глубин.
Каких именно я уточнять не стал... специально: местоположение существа уже много о чем говорило.
Забавно он, наверное, сюда протискивался – отверстие меньше раза в два. Хотя, конечно, жуть: заходишь по малой нужде, а из канализации на тебя два оранжевых глаза смотрят...
Бежать отсюда надо было, причем незамедлительно, а то поговорит-поговорит, да как разинет пасть зубов на тысячу, вот только мне вдруг стало просто до одури интересно, что же это за существо такое и чего ему здесь надобно.
- Рассказывай, - я присел на пол и приготовился слушать.
- Сиятельнейший менеджер среднего звена в компании, занимающейся всякой фигней, я наследный император третьего мира, нижайше прошу о помощи. Припадая к стопам создателя великого Микрософта, и заклиная позором всех ламеров...
- Стоп! – я потряс головой. – Можешь без красивостей?
Похоже, жабка основательно покопался в моей голове, вылавливая слова, сходные по смыслу тем, что хотел произнести. Только, так, скорее всего, мы друг друга не поймем.
- Йо, кирдык, хана всем, на...
- Стой!
Здесь я всерьез задумался. Потом сгонял в коридор и набрал пару номеров.
Колька дома отсутствовал, к соседям лучше не вести - только плохому, пришельца научат, - а вот к Веньке можно попробовать.
- Вставай, пошли.

Дверь открыла очаровательная девчушка лет пяти с красным бантом на макушке.
- А мамы нету, дядя Сереж, заходите.
Хорошо, что жабеныша я заблаговременно в коробку из-под микроволновки упаковал, а то было бы ору.
- А папа где?
- На кухне, с дядей Колей фигней мается.
Я вошел, разулся и чуть ли не бегом ринулся в кухню.
- Ах, мужчины, - вздохнула Зоя и, закрыв дверь, удалилась играть с Барби.
Венька как раз взламывал печатку на новеньком японском телевизоре, а Колька откровенно грузил советами.
- Слышь, Серег, - поприветствовал он, - ты не в курсе, что в этой фигне полететь могло?
- В розетку втыкали?
- А тебе только бы поиздеваться.
- Тогда трубка.
- Ну вот, - расстроился Коля, - а когда на Савеловском за полцены брал, уверяли, что жидкокристаллический.
- Нагло соврали, - подыграл мне Венька, подумал, оставил пломбу в покое и осторожно, но сильно врезал по задней крышке, ухмыльнулся и врубил в сеть.
- С вами новости, - сказал диктор.
- А с тобой тогда кто? – хмыкнул он, - Кольк, забирай, только осторожно, а-то там контактик один плохой, в крайнем случае, бей, только сугубо в это место и ни в коем случае не молотком.
Коля осклабился, Венька выглядел довольным:
- А у тебя что?
- Мужики, только не пугайтесь.
- А чего нам пугаться? – хмыкнул Коля. – Мы что, никогда микроволновки не видели? К тому же, я, когда трезвый, вообще герой.
- Ну, смотрите, я вас предупредил, - сказал я, открывая коробку.
Если честно, не рассчитывал обнаружить там пришельца, все еще полагая его постпохмельной галлюцинацией.
Жабеныш высунулся в полный рост и тут же начал на чистейшем русском матерном выкладывать все насущные проблемы глубинного мира.
- Ух, - восхитился Колька, - даже я так не умею.
- Еще как умеешь, - вздохнул я.
Жабеныш посмотрел на Вениамина и выдал настолько мудреную фразу, что все сели.
- Все дело в том, - сказал Венька, - что каждый человек думает в зависимости от образности мышления и чувствительности восприятия. В-сущности, мозговой процесс у всех людей разный, только слова общие, то есть язык, в который мыследеятельность оформляется. Существо, языка не знает, а, являясь телепатом, считывает напрямую из мозга, отсюда и непонимание. Если еще более понятно: мы никогда его не поймем, потому что не в состоянии по-настоящему понять друг друга...
- Веник, я тебя сейчас убью, - предупредил Колька.
- Не грузи, лучше придумай, - попросил я.
Вениамин вздохнул, открыл дверь:
- Заинька, подойди сюда, пожалуйста.
Девочка прибежала и с порога заявила:
- Ну, ничего без ребенка не можете.
- Точно, - улыбнулся Венька, - а скажи Зоя, ты жаб боишься?
- Па, ну я же уже взрослая, ничегошеньки не боюсь.
- Тогда подойди и посмотри на это создание.
Девочка вошла в кухню и мгновенно выдала:
- Ой, какой хорошенький, это дядя Сережа его принес, я знаю. Пап, купишь мне такого же на Птичке... ну, пожалуйста, а я маме не расскажу, что ты в пятницу весь день в гараже проторчал, вместо того, чтобы меня в Зоопарк сводить.
- В Зоопарк пойдем в субботу, а в пятницу я тебе цирк обещал.
- Цирка мне и в жизни хватает.
Через минут пять выпроваживания мы снова закрылись в кухне и сгруппировались кружком вокруг жабеныша.
- Я пришел к вам из внутреннего мира в глубине, - произнес он.
- Значит, все правильно! – восхитился Вениамин. – У детей гораздо сильнее развито чувственное восприятие, они открыты для нового и не испорчены. Их внутренний мир еще гибок, а мыслеязык универсален. Впрочем, я сомневался, ведь Зоя уже довольно взрослая и...
Мы цыкнули.
- А с тебя, Серег, бутылка, - заметил Коля.
- Не вопрос.
- Серьезная опасность нависла над нашим миром в глубине, и только вы, в состоянии помочь…
- За просто так? – удивился Коля.
Жабеныш, кажется, оторопел.
- Не, ну действительно, с какого перепугу мы тебе должны помогать?
Жабеныш даже словами подавился.
- Спокойно, - предупредил я, - выкладывай, что там у тебя случилось, а там видно будет.
- Ты есть-то хочешь? – спросил Венька.
- Я всегда хочу, где моя большая ложка? – ухмыльнулся Коля.
Пришелец очень правдоподобно пожал плечами, и на столе появилась вода и какие-то водоросли.
- Приглашаю вас, присоединиться к сей скромной трапезе.
По комнате поплыл уникальный ни с чем не сравнимый аромат.
Первым опомнился Коля:
- Так у тебя... это, спирт что ли?
Жабеныш кивнул:
- Яства сии есть дар моей Родины, мира в глубине. Все мы выходцы из священной скважины владеем знанием скатерти самобранки...
- Меньше доче сказок читай, - заметил Колька.
- И переводчиков нормальных покупай, - добавил я, - его пафос уже из ушей льется, скоро в ванну побегу.
Колька раздраженно махнул в мою сторону и обратился к монстрику:
- А вот, скажем, за спасение вашего мира, ты бы мог меня научить спирт также самобранить?

- Значит так, мужики, - склонился над картой Венька, – вот это наш квартал, а здесь завод, который, вроде как, над жабской великой скважиной находится.
- И портит нам всю ауру, - вставил жабеныш, - у нас же граждане дефективными рождаются!
- Остается придумать, как мы попадаем на завод и что творим, чтобы мир глубины и далее существовал безбедно.
- Доставьте меня в сии места, и я прочитаю священную молитву, которая, очистив...
- Понятно, - прервал жабеныша Венька, - мужики, задача облегчается. Осталось пробраться на завод и доставить туда нашего пришельца. Какие предложения?
- Можно угнать трактор, - мгновенно среагировал Колька.
- Зачем?
- Сносим ворота, вламываемся на территорию, доставляем на место жабу...
- А потом нас под белы рученьки хватают.
- Пятнадцать суток... ой, я вас умоляю, будто бы впервой.
Для меня – впервой, но акцентироваться на этом я не стал:
- По-моему, там пахнет годом условно и то, если кому-нибудь в голову не стукнет терроризм нам приписать.
- Тогда угоним два трактора... нет! Лучше трактор и экскаватор! Всю жизнь мечтал, ну что вам жалко, что ли?
Мне стало немного не по себе.
- Нет, - решил Венька, - здесь нужен дипломатический подход.
В тот же вечер я отправился к заводу завязывать дипломатические отношения и заключать пакт о ненападении со сторожами.
Почему я? Ну, а кому ж еще? Колька с двумя высшими образованиями и мордой грузчика в четвертом поколении на дипломата никак не тянул. Веньку всегда принимают за интеллигента и потому не любят. А я... ну что с меня взять-то, да и не жабеныша же к ним посылать?
Люди в сторожке оказались неплохие: приняли, обогрели, развели еще на две бутылки водки и сообщили, что объект охраняется каким-то ЧОБ*, а там ребята серьезные и непьющие.
- Значит так, - повторил Венька, нависая над картой подземных коммуникаций. – Если этот люк не запаян, то спокойно сможем вылезти на территории завода.
- Я в канализацию не полезу, - предупредил Коля, - мало ли какая дрянь в ней сидит...
И многозначительно покосился на жабеныша.
- Никто там не сидит, - заверил Венька, - крысы величиной с бультерьера только по третьему метро бегают, а аллигатор в водостоке вообще байка, мы ее еще на журфаке выдумали...
- Стоп! – воскликнул я. – Вень, а у тебя знакомые с института остались?..

- Чтобы я еще хоть раз..., - пыхтел Колька, нагруженный репортерским оборудованием и коробкой с жабенышем.
- А ты думаешь, по канализации было бы проще?
- Ничего я такого не думаю. Но считаю, что эта чертова тренога на фиг не нужна.
Наше трио без приключений доковыляло до КПП*, Венька ушел в будку, а мы, наконец-то, смогли перекурить.
По легенде, я писал какую-то рекламную статью, Венька мне помогал, а Коля был на подхвате.
- Не знаю, как бдительный ЧОБ, а я бы сам себе ни в жизнь не поверил бы: пришли непонятно кто, оборудование притащили, что делать будут вообще неизвестно...
- Ну, говорил же, трактор нужен!
Открылась дверь, в ней появился Венька в сопровождении начальника охраны.
- Вы ведь понимаете, - донесся до нас обрывок разговора.
- Да-да, Николай Петрович уже звонил, и просил оказывать вам всяческое содействие.
- В таком случае, мы пойдем...
- Привет Анатолию Ивановичу.
Колька только крякнул. У меня возникло желание выматериться.
- А кто такие эти уважаемые товарищи? – осведомился я, когда начальник охраны исчез за дверью.
- Первый – редактор местной газетенки, мой давнишний институтский приятель.
- А второй?
- Мой однокашник и владелец этого заводика...
Я все-таки выматерился и на всякий случай забежал так, чтобы оказаться между двумя приятелями.
- Это получается, что мы могли проникнуть сюда и без этой тяжеленной дряни?! – зарычал Колька.
- Нет, не могли, мне нужно было объяснить, что мы здесь забыли.
- И как?
- Дипломную работу пишем, - невинно улыбнулся Вениамин. – Я же журфак так и не закончил...
- Напишем, - пообещал я.
- И не дай бог не защитите, - рыкнул Колька.
Первый цех, в котором мы «снимали», жабенышу не подошел, второй тоже располагался «не на том конце священной скважины». Мы носились по заводу, как сумасшедшие: рабочие уже начали оглядываться. И в скором времени кто-нибудь мог ляпнуть охране о трех подозрительных «журналистах».
- Ребят, а давайте просто оттащим его в сортир, а? – предложил Коля. – Слушай, дрянь малиновая, ты что издеваешься?!
- Я не могу почувствовать точки связи межмирья, - объяснил жабеныш.
- Серег, ты же его именно там обнаружил? – задумался Венька. – Коль, ты думаешь о том же, что и я?
- Я не думаю, мне просто туда надо.

- Вень, а почему ты согласился ему помогать?
Мы сидели на подоконнике, курили и наблюдали за танцующим жабом.
- Ты считаешь, что нужна существенная причина, чтобы спасти чей-то мир?
Я пожал плечами.
- А ты- то сам почему?
Я вздохнул, и уставился в потолок:
- Не знаю, скучно, наверное.
- Кто мы без подвигов?
- Вот именно...
Из кабинки вышел довольный Колька:
- Ну, можно теперь и мир спасать...
Словно дождавшись разрешения, пол и стены начали слегка подрагивать, по потолку прошла уродливая трещина.
- Он сопротивляется! – завизжал жабеныш.
- С какого хрена ему сопротивляться?! – заорал я.
- Потому что наш мир стонет под игом...
- Еще не легче! - взорвался Колька, - Да я ж тебя за сокрытие информации...
- И теперь оно идет сюда!..
Я икнул.
Трясло все сильнее, я уж начал думать, что здание рухнет, но внезапно все стихло.
- Ну, вот тебе и подвиги, мать-перемать...
В наступившей тишине глухо бухало сердце, и кто-то, вне сомнений, огромный двигался по коридору.
Колька метнулся к двери, заглянул в нее и нервно заржал. Мы с Венькой переглянулись.
- Ой, умора, ой, не могу... – сотрясаясь всем телом, держась за живот, он отползал к нам.
- Дракон! – визжал жабеныш. – Задержите его, пока я закончу, иначе всем конец!
Я встал, поискал глазами какое-нибудь оружие, но нашел только швабру и ведро помоев в одной из кабинок, используемой для нужд уборщицы. Еще у нас была тренога и камера: первая была тяжелая дура, а вторую - жалко.
- Ты ведро на башку вместо шлема напяль, - все еще ржал Колька.
В этот момент дверь открылась, на пороге стоял пылесос...
Был он, правда, раза в четыре больше обычного, но уж точно, не страшный.
- Тьфу ты, какой мир, такие и драконы.
- Скорее, как мы этот мир себе представляем...
Пылесос ощетинился шлангом и кашлянул.
- Слышь, гы-гы, Веник, - прослезился Колька, - ну, и как мы с пылесосом воевать будем?
- Выключим, хи-хи...
- А давайте на него помои выльем? – предложил я, едва удерживая швабру.
- О, Серег, хватай ведро и руби этого, - засмеялся Венька.
- Ведром? Как?
- В кашу...
- Я лучше из него отбивную сделаю... ведром. Э..., нет, ребята, у меня чего-то рука не поднимается, ха-ха-ха...
- Чары, чары, - хныкал жабка.
- Ты там это, помалкивай, головастик, - ржал Колька, - не фиг было пылесосы анашой заправлять, гы-гы...
- Или веселящим газом... ой, ребят, я сейчас умру, Веньк, средство от него хоть какое есть?
- Ага, хы-хы, противогаз, в следующий раз обязательно захватим.
- Еще и противогазы тащить?! Да, я вас сейчас... гы-гы...гы.. гы-гы-гы-гы...
- А последствия?
- Мышечный спазм, что еще не прочувствовал? Погоди, уже скоро.
- Ой, мужики, я прочувствовал, помогите до кабинки доползти...
Все это время пылесос пыхал и бездействовал, потом посмотрел на жаба, издал урчащий звук и тронулся.
- Серега, лови его!
- Как?
- Быстро.
Я ткнул шваброй по колесам, не особо целясь, наверное, потому и попал. Пылесос взревел и покатил на меня, готовый то ли засосать, то ли переехать.
- Ах, ты, пылесборник! – выкрикнул Венька, окатывая дракона помоями и охаживая ведром, из последних сил сдерживая хохот.
Последнее, что я видел, был Колька волочащий треногу.

- Да, мужики, никогда не думал, что пылесос может оказаться такой сволочью.
- Даже, когда носки из-под дивана выковыривает.
- И кровяную колбасу тырит, - напомнил Венька.
Жаб сидел на своем излюбленном месте, то есть краешке унитаза, и медитировал.
Увидев, что мы кое-как пришли в себя, открыл глаза.
- Ну, как ты? – спросил Венька.
- Не парьтесь пацаны, все ништяк!
Мы переглянулись.
- Веник, это он, интересно, у кого набрался? - начал было Коля.
- Домой пора, - напомнил жаб, - вас куды забросить или здесь отдохнете?
- Э...
- Веник, цыц, забросить-забросить, а ты не забыл про самобранство?
- Уже умеешь, - сказал жаб и квакнул.
Перед глазами поплыло, предметы раздвоились, некоторое время я видел только попеременно вспыхивающие и гаснущие огни, а потом внезапно очутился на родном диване.
- С прибытием, - улыбнулся Венька, - а мне только что дочь звонила, говорит, жена скоро придет, ругаться будет, так что, пойду я, пожалуй. Серег, осторожней с ванной комнатой в следующий раз.
- Обязательно, - я чувствовал себя так, словно, действительно, сразился с драконом.
- Всем стоять! – торжественно произнес Колька. – Сейчас мы остограмиваться самобраным пойлом будем в честь спасения глубинного мира и победы над пылесосом... тьфу, драконом.
Он зажмурился, и на столе, самовоспроизвелся пузатый кувшин и доверху наполненные стаканы.
- Ну, за спасение мира!
Я потянулся за своим. Вставать не хотелось, пить, вообще-то, тоже.
- Ну...
Первым выпил Венька, грохнул стаканом об стол и принялся истерично ржать.
Я тоже отпил и чуть не подавился, видя как меняется выражение лица нашего друга с добродушно-довольного на ошеломленно-обиженное.
- Акваминерале, - хмыкнул Венька.
- Нее, Баржоми, - улыбнулся я.
- Да я ж этого гада из-под земли достану!
- Коль, так не причем же он здесь.
- Как?..
- Да совсем. Помнишь, как-то день Космонавтики отмечали, к нам Зоя подсела? Мы тогда водку пили, а ей минералку наливали: на вид одно и тоже, она и решила...
Мне казалось, что Коля сейчас разрыдается, но он взял себя в руки, встал, молча оделся и ушел.

Телефонный звонок вырвал из сна около трех ночи.
- Я его все-таки выследил, поймал, паскудника! – орал в трубку Коля.
- Кого? – запинаясь, просипел я.
- Барабашку, конечно. Не поверишь, всю неделю караулил, носки не стирал.
- И что?..
На всякий случай, я себя пару раз ущипнул, но сон не развеялся.
- Как что? Реальный пацан, оказался. Сейчас сидим с ним, колбасу трескаем. К тому же он прекрасно понимает, что такое спирт, и за небольшую услугу...
Тут мне стало плохо:
- Ой, Коль...
- Так что собирайся и выезжай, Венику я уже позвонил. Во дворе такой классный трактор рычит...

ЧОБ* - частное охранное бюро.
КПП* - контрольно-пропускной пункт.

6. #8: Сибиряк (49). Операция

Упал с медицинского инструмента на дно ёмкости аппендикс, удалённый у пациента, лежащего на столе под наркозом. Ярко-красный кусок вызывающе выделялся на бело-голубом, успокаивающем фоне операционной.
  Вытирая пот с лица, хирург облегчённо вздохнул, кинул взгляд на дело рук своих и направился к выходу. Глухой, утробный голос заставил его на миг вздрогнуть и оглянуться. Звук исходил от изъятой плоти человеческой, покрытой белым слоем жира, в пятнах крови.
- Док, полегче, живая ещё. Прошу любить и жаловать: холестериновая бляшка, для своих - холестеринка.
Привыкший ничему не удивляться, бросив взгляд на говорящую, врач ответил:
- Пока живая. Брошу собакам - наговоришься вдоволь.
Сказал и вышел из операционной, бурча под нос. Ответ последовал мгновенно.
- Испугал терновым кустом. Лучше в собаке, чем в доходяге, от которого меня избавили.

Перебранку доктора наблюдал я, привязанный к операционному столу, выглядывая из-за белого экрана, установленного на груди. Бывший владелец холестеринки. Чувство эйфории ко всему происходящему улетучилось вместе с наркозом. Возникла тупая, нарастающая боль в правом боку, вернувшая меня в реальность. Любопытство и желание отвлечься от боли заставили вступить разговор:
- Если кто и свой для тебя, так это я. Но ностальгии не испытываю. Скорее наоборот, облегчение и надежду больше тебя не видеть. Но есть вопросы. Кто такая и как оказалась во мне. Я улёгся поудобней и приготовился слушать.
Разговорчивая cобеседница, найдя добровольного слушателя, переключила внимание на меня:
- Время есть, слушай. Иногда кажется - живу вечно. Повествование начну, пропустив сотворение мира, с последнего места жительства - твоего холодильника. Сидели мы в морозилке c коллегами на куске сала при минусовой температуре и ждали своей очереди быть принятыми за обеденным столом. Замёрзли неимоверно. Посинели. Но дошла очередь и до нас. Понесли. Трясущими ручонками, дрожа от холода, из последних сил держался на шкурке сала. Хозяйка взяла кастрюлю с борщом из холодильника, положила сверху наше пристанище и понесла к столу.
На повороте коридора отдыхал дремавший кот, дабы не упустить время начала обеда. Место с точки зрения кота было выбрано удачно: в поле зрения находились два самых главных объекта в доме - кухня и холодильник в коридоре. Но сегодня был не его день. Не видя из-за кастрюли у себя под ногами, хозяйка наступила на кота. Вопль, заставил её побросать всё на пол. Кот, получив дополнительное ускорение кастрюлей, умчался в комнату, и забился за диван. . В борще стены и потолок, а на полу посередине лужи, как остров, - кусок сала. Вокруг него, размахивая конечностями и делая попытку забраться обратно, плавали мои товарищи по аварии. Экспедиция из холодильника на обеденный стол потерпела крах. Я отлетел в угол и устроился на плинтусе, благо конечности не повредил. Мелкие царапины. Главное, жизненно важные органы целы. Пришлось на следующий день устроить засаду на кота, и использовать его, как транспортное средство. В отсутствие хозяев он делал инспекцию содержимого стола. Сидя в углу, я наблюдал, как работали челюстями гости. Как жерновами. Я мечтал попасть под них.

  Возникла пауза. Видимо, холестеринка на мгновение предалась приятным воспоминаниям.
Утолённый длинным ее монологом, решил воспользоваться паузой и задал первый пришедший на ум вопрос:
- Почему, попадая в человека, паразитируя, пытаетесь убить его. Чего не хватает? Места много. Убивая нас, убиваете себя.
  Довольный, потираю руки. Ответ последовал мгновенно, будто шло соревнование капитанов КВН.
- Вопрос несложный. Мы порождение вашего образа жизни. Жирная еда, неумеренность в ней, малоподвижность.
Я удивился:
- Объяснись.

  Что-то чмокнуло в ёмкости с аппендиксом, и опять полилась плавная речь, убаюкивая своей монотонностью:
- Мы - строительный материал, используемый организмом человека. И только неправильное использование ведёт к образованию засора сосудов, тромбов, и, как следствие, к смерти.
  Изначально весь холестерин полезный, только в процессе усвоения организмом делится на полезный и вредный. Представь стройку: идёт доставка красного и белого кирпича. Причём, белый понадобится на завершение строительства. Доставка значительно превышает потребности дневной нормы. Вскоре стройка завалена белым и красным кирпичом и парализована. Вот так и мы из полезных превращаемся во вредных и забиваем кровеносные сосуды. Тромбы, бляшки... Инфаркт, стенокардия - все это следствие неправильного питания.
Лекция утомила меня, потянуло в сон. На мгновение закрыл глаза.
Открыл – вижу: лежу в ярко освещённой палате. Настроение приподнятое, ничего не болит, как в анекдоте, уж не умер ли? В реальность возвращает медсестра, вошедшая в палату с бритвенным станком и полотенцем.
- Сам будешь или побрить?
- Вообще-то, собираюсь отращивать бороду.
- Больной, шутки шутить будешь на столе у хирурга Операция через два часа.
Желая показать ей, что не по адресу обратилась, картинно откидываю одеяло. Реакции ноль. Ничего не понимая, потрогал правый бок. Шов исчез. Ощупываю всего себя, не забыв и спину. Следы операции исчезли. Возможно шрам рассосался, но зачем вернулся аппендицит? Загадка.
  Сестра, не обращая внимание на стриптиз, бросила станок и полотенце на тумбочку, и с чувством исполненного долга вышла из палаты. Настроение упало. Вопросы задавать было некому. Осталось ощущение необычности, непонятности и нереальности происходящего. Побрив, где надо, стал ждать. Вошла медсестра, сделала укол. Потолок, пол поплыли, все завертелось, и пропало. Открываю глаза. Медленно возвращается сознание, чувствую саднящую боль в правом боку. Операционная. Вижу знакомую сутулую спину уходящего хирурга. Постепенно возвращается мир звуков. Слышу до боли родной, утробный голос, появившийся из небытия:
- Док, полегче бросай, живая ещё. Прошу любить…

На горизонте замаячил сумасшедший дом c холестериновыми бляшками, венозными тромбами, аппендицитами. Я закричал и готов был броситься на устроившего эту круговерть. Но вокруг тишина и пустота.

7. #3: mar (48). Летний этюд.

Не каждому так везет с тещей. Бабка мне попалась - клад.
Поэтому, когда она робко заикнулась, что ей надо съездить к сестре на дачу забрать крыжовник, я согласился сразу. Машка со всей решительностью своих шести лет заявила, что поедет со мной, жена отказалась: ехать я собрался на раллийной машине, она её терпеть не могла.
Утром заехал за Андреевной, - та в привычном платочке уже стояла у подъезда с двумя сумками. Потом подхватили Машку. Та вылетела почти сразу, с кошаком в обнимку.
Андреевна на заднем сидении тихонько вздохнула:
- Девку-то совсем не кормите, прозрачная:
- Она все коту скармливает, - буркнул я, - видишь, монстрюка какая?
Кошак был размером не меньше, чем в пол-Машки. Она его с трудом закинула на сидение «соточки», и с радостным визгом прыгнула к бабке - старый да малый друг друга обожали.
  «Соточка» - машина особенная. «Козел» на приподнятых рессорах, раскрашенный от души в дикой гамме болотных цветов, смотрелся круче любого «джипа». Верх я поднял сразу, как только выскочили из города.
  Километров через пятьдесят к нам вплотную прижался какой - идиот, явно очарованный «соточкой». Всё бы ничего:да только из открытого окошка у идиота высунулась внезапно морда черного двортерьера. И этот самый двортерьер с громким гавом потянулся попробовать на зуб кошака. Кончилось это плохо: кот рванулся от Машки, сильно саданув её по рукам задними лапами, выскочил из машины и исчез в лесу. Кровь полилась сразу, и очень сильно.
Дальше: дальше Андреевна аккуратно и быстро заматывала Машкины ручонки располовиненным платком, а терпеливая моя Машка молча давилась слезами.
Кошака я в зеркало больше не видел, и очень надеялся, что он больше мне на глаза в этой жизни не попадется. Удавил бы и кота, и этого.. с дворнягой.
- Андреевна, - говорю, - тут дальше будет медпункт по дороге. Минут через пятнадцать. Машунь, солнышко, все будет хорошо.
Андреевна Машку обняла, к себе прижала - только губы подрагивают. Подлетели к медпункту. Я Машку на руки, и бегом в медпункт. Там замок. У Машки бинты самодельные уже насквозь мокрые :
Напротив, в домике рубленном, дверь отворилась. Мужичок под сорок, с лысинкой, - сейчас подойду, - кричит, - только ключ возьму.
Бегом прибежал.
Машку посмотрел - ничего, говорит, - сейчас заштопаем, укольчик сделаем , ты ж ребенок героический, раз на такой кобре с папанькой катаешься?
Вытерпишь?
Машка головой кивает, а глаза - перепуганные.
Вытерпела. Зашил ее врач.
Я немножко осмотрелся - интересный такой медпункт. Окно огромное, на шарнирах, видно, что очень прочное. Под ним метра на три длиннющий диван.
Или сундук с сидениями - сидения крючками крепятся. По-деревенски, мило очень. Шкафчики с лекарствами и инструментами. В соседней комнате куча аппаратуры. Всё блестит. На стенке, нарушая строгую белизну медпункта, кафтан петровской эпохи огромный, роскошный, штаны там же, с ботфортами и шляпой, - Машка на него во все глаза смотрела, пока ее врач штопал.
Хорошие, - говорю, - спонсоры у вас, доктор. А костюмчик - историей балуетесь?
Он хмыкнул, Машку по голове потрепал (у нее такая шевелюра, что одно удовольствие по голове потрепать).
- Да, - говорит, - на спонсоров не жалуюсь. А костюм - он не
- Пётра клонировали, что ли? - пошутил я.
Доктор посмотрел на меня искоса:
- Не просто «клонировали». Еще и воспитали. Он у нас и во Франции был, и в Голландии, и:
Я усмехнулся:
- И в Лондоне, и в Париже: История не повторяется.
- Как сказать, - доктор посмотрел в окно. Я невольно проследил за его взглядом: в дверях дома напротив стоял, упираясь головой в притолоку, человек, очень похожий на молодого Петра. Одет был в джинсы да красную рубашку, а так - копия, никакого грима не надо.
Я хмыкнул, но тут Машка дотянулась до ботфорт и моментально перемазалась то ли в гуталине, то ли в дёгте. Я кое-как оттёр дочкины ручонки сунутой доктором бумажной салфеткой, мы попрощались и ушли.

Дальше ехали без приключений. Машка, правда, по коту рыданула, и я до самой дачи без перерыва рассказывал ей истории про то, как коты возвращаются к своим хозяевам через моря и океаны.
- Так что, Мария, не хнычь. Вернётся, - уверенность в голосе у меня была железная, и Машка, поверив, понемногу успокоилась. А я в очередной раз мысленно выругался по поводу невероятной страсти жены к котам - терпеть их не могу. То ли дело - собака. Но их как раз боялась жена.

Задерживаться на даче мы не стали - искупались, похватали с кустов крыжовник и тронулись в обратный путь. И уже на подъездах к Питеру уткнулись в пробку. Непробиваемую. В пять рядов.

Я пристегнул Машку и Андреевну и погнал «соточку» по полю рядом с дорогой.

И через полчаса увидел, что делается во главе пробки.

По шоссе в том самом кафтане, что висел у доктора, двигалась подскакивающей походкой хорошо знакомая по фильмам двухметровая фигура. Энергетика от него шла невероятная, и, явно ощущая ее, на фоне быстро темнеющего неба, держа дистанцию в несколько метров, тянулась свитой покорная пробка. Редкие встречные машины шарахались на обочину.

Свирепый император стремительно возвращался в свою страну и столицу.

8. #11: mar (48). Язон

Этим летом женщины в Москве носили нечто невообразимое.
По улицам плыли красотки в узких блестящих брючках, дополненных сверху невообразимым переплетением ремешков с обязательным, сбегающим хорошо пониже спины, «хвостом».
За одной, уверенно переставлявшей высоченные каблучки по Арбату, я долго шёл и в конце концов не удержался – дёрнул за хвостик. Она отпрыгнула в сторону метра на полтора и разгневанно обернулась. Чуть за двадцать, тёмная чёлка над серыми глазами, носик-кнопочка и жёлтый грим на губах, а впереди, в этой самой кожаной сбруе, грудь такого объёма, что совершенно непонятно, как она там держится.
- Девушка, - я подхалимски улыбнулся, - не нарочно, честное слово. Не подскажете, где тут дом десять строение три?
Она хмыкнула, оценивающе разглядывая мои два метра росту, украшенные огненно-рыжей шевелюрой.
Глаза у девушки оказались тёмно-карими и неожиданно умными, и я решительно добавил ей пару-тройку лет.
- Во двор направо, - хвостик плавно описал полукруг, и я с сожалением проводил взглядом удалявшуюся фигурку.
Десятый оказался ловко вписавшимся на задворки церквушки новостроем с огромными окнами и лифтом, плавно скользившим снаружи здания. Я провёл рукой над сканером, дверцы с чмоканием открылись-закрылись, и лифт вознёсся на самый верх - к месту встречи.

В пустом помещении, окрашенном в палевые тона, тихо плыла музыка. Я прошёлся по живому зелёному газону, полюбовался бордовыми орхидеями, вьющимися по стенам…
- Вам придётся сделать очень простую работу, Язон.
Бархатный, обволакивающий голос.
Я замер.
- По очевидным причинам операция будет называться «Золотое руно», - добавил голос. – Вы незамедлительно отправляетесь космолётом в столицу Джорджии…
- …находите агента по кличке «Медея», - буркнул себе под нос я.
- Не так, - голос звучал невозмутимо. – Медея – капитан космолёта «Арго». Её настоящее имя вам без надобности.
- Джорджия – что-то сельскохозяйственное? – кое-что я про эту планету помнил. – Аборигены занимаются производством кукурузных вин, продают воду из местных водоёмов, разводят скот, в основном баранов. Богачи, как полагается, держат деньги в швейцарских банках, беднота особенно не голодает. Типичная банановая респ… э-э… планета. Что хотите у них изъять?
- Золотое руно. Вы достаточно квалифицированы для этого?
- Снять шкуру с барана? – фыркнул я. – Достаточно.
- Нет, свежевать овцу не потребуется, - теперь голос звучал иронично. – Золотое руно - нечто совсем, совсем иное…
- Подробности сообщите, когда договоримся? – усмехнулся я. – Мне бы хотелось в общих чертах – примерная стоимость, габариты, как хранится…
- Бесценная, разумные, в пределах планеты, - безмятежно сообщил голос. – Ещё вопросы?
- Как вы собираетесь платить?
- Часть вперёд, если согласитесь.
- Сумма?
- Стандартная. Она будет зачислена на ваш счёт после того, как окажетесь на борту «Арго».
- Стандартная, - терпеливо начал объяснять я, - определяется условиями. Тут стандартная не получается.
- Нестандарт, - строго сказал голос, - неприемлем. Но мы готовы пойти навстречу. Назовите стоимость ваших услуг.
- Меня устроят три полноценных чайских золотых, - без колебаний озвучил я. В какой-то степени это тоже была стандартная цена.
– Стандартная цена – ползолотого.
- С какой стати? – возмутился я.
- Операция подготовлена, вы всего лишь исполнитель.
- Верно. Готовил бы сам – запросил сорок.
Музыка зазвучала громче, ритмичнее.
- Хорошо, - неохотно согласился голос. – Ползолотого сейчас, остальное по исполнении.
Инструкции будут на корабле. Вещи не потребуются – всё необходимое найдете в каюте.

И я снова оказался на улице с хвостатыми девушками. И одна из них любезно подвезла меня до космодрома.

«Арго» оказался остроносым челноком, невообразимо тесным внутри, но с хорошей вентиляцией.
Я шёл за зелёным роботом-бегунком, показывавшим дорогу. Он замер возле каюты, пискнул, и в разные стороны плавно разъехались створки.
- Дьявол! – выругался я, заглянув внутрь: комфортом и не пахло, одни прямые жёсткие поверхности.
- Лететь недолго.
Она даже обувь не сменила, не говоря об одежде.
- В жизни бы не принял вас за капитана, - усмехнулся я.
Медея дёрнула плечом:
- Моя задача – доставить вас на Джорджию и обратно. Старт через десять минут, лететь в режиме «джамп» два часа. Переоденьтесь, одежда в шкафу.
Знакомый хвостик снова оказался в пределах досягаемости.
- Даже не думайте, - не оборачиваясь, предупредила капитан, и каблучки звонко зацокали по полу.
Я огорченно вздохнул и полез в каюту.

На изучение единственного жёлтого листочка, сиротливо лежавшего на крохотном столе в каюте, времени оказалось больше, чем достаточно. Пальцы сами собой выбили барабанную дробь по пластику каюты. «Завести знакомства с местными, действовать по обстановке, найти…»
Подготовлено, значит, всё. Я недоумённо пожал плечами.

Джорджия встретила целым букетом южных запахов и несмолкающим шумом базара. Я шагнул на каменные плиты крохотной посадочной площадки и чуть не подпрыгнул: тонкая подошва почти не защищала от жара. От яростно светившего солнца было невозможно укрыться.
- Дьявол! Очки надо было брать.
- Глаза быстро привыкают, - Медея критически оглядела меня с ног до головы и одобрительно кивнула:
- Неплохо. …Держи коммуникатор. Мало ли.
- Московский торгаш к вашим услугам, - поклонился я. – Весь челнок по самый нос забит барахлом…
- Вроде того, что на мне. И покупателей масса, - она перевела взгляд с меня на то, что, как я полагал, должно было быть космодромом. Вся его территория оказалась заставлена торговыми павильонами, над каждым из которых торчал нос челнока. То и дело на пустые площадки, вокруг которых зеленела трава, садились прибывающие кораблики вроде нашего. Или взлетали: никто и внимания не обращал. Блеяли бараны, мекали козы, протяжно мычали крупные чёрные коровы: небольшие стада перегоняли в разных направлениях, видимо, для погрузки. Народу толкалось море. Я всмотрелся: чёрные и белые головы перемещались в толпе, как шахматные фигурки.
- Базарный день, - усмехнулась Медея. – Большой базарный день.
Она перебросила на грудь длинную чёрную косу:
- Пора приглашать покупательниц.

Мы отошли метров на двадцать, и Медея набрала на коммуникаторе команду. Обшивка челнока поехала в стороны, и через пару минут вокруг образовался ярко-голубой шатёр.
- Удобно, - оценил я. – Новая для меня конструкция.
- Видимо, не доводилось заниматься торговлей на примитивных мирах, - усмехнулась Медея. - Сейчас повешу рекламу, и начнём работать.
Над шатром взметнулись невесомые алые полотнища.
- Третий Рим: модная волна следующего сезона, - прочитал я. – Только для женщин.
Чёрно-белая смесь на мгновение застыла, затем часть её медленно двинулась в нашем направлении. Я всмотрелся.
– Медея, не объяснишь, почему у них все мужчины черноволосые, а дамы – беленькие?
- Украли в свое время пару натуральных блондинок в Исландии, - буркнула Медея. – Это как раз такие, которые с белыми волосами от природы. Долгое время считались совершенно неотразимыми. Блондинки, а не исландки: исландок сложно назвать хорошенькими. Тут чуть война не приключилась на почве этого – поделить не могли. Прокричавшись, решили, что нужно во что бы то ни стало сохранить уникальный ген, и подошли к этому практически: скотоводческая же планета. Так что тут теперь все женщины наследуют уникальный ген, а у мужчин он не срабатывает.
- А-а, - протянул я. – Сейчас посмотрим.
- Смотри-смотри, - усмехнулась Медея. – Они только тут и сохранились, селёдки белёсые.

Мы заняли исходную позицию у входа в шатёр. Медея мигом запустила внутрь штук пятнадцать местных красавиц, которые, на мой взгляд, и в подмётки её не годились: тощие, высокие, белые, как бумага.
Я вежливо перекрывал дорогу сопровождающим, извинялся, разводил руками. Это оказалось несложно: мужчины, отвесив челюсть, разглядывали темноволосую пышногрудую Медею и внутрь на самом деле не рвались.
Наконец Медея, вежливо попросив не попавших немного обождать, опустила синее полотнище, служившее дверью, и ушла внутрь. Блондинки, оценивая её хвостик, зашуршали, сбившись в кучку неподалёку.
- Она тебе кто? – вперёд, покручивая усы, вышел богато одетый джигит. И тут же в меня впились взгляды остальных.
- Партнёр, - коротко ответил я. Джигит оживился:
- Приходи с ней в ресторан, а? Вечером?
Это не противоречило содержимому инструкции.
- Если торговля будет удачной, - пожал я плечами. – Мы, вообще говоря, не к вам летели.
Он взял меня за широкий рукав:
- Я тебе заплачу.
- Не интересует, - лаконично отвесил я, исподтишка разглядывая – как их Медея назвала? - блондинок. Кошмар, а не женщины: вообще никаких красок. Глаза разве красивые, зеленовато-голубого цвета. Блондинки на меня тоже поглядывали с явным интересом. Я быстренько отвёл глаза.
- Чайский золотой.
- Два, - выкрикнул кто-то из толпы.
- Два, - кивнул джигит, продолжая держать меня за рукав.
- Три, - нагло заявил я.
Джигит посмотрел мне в глаза и медленно кивнул.
Потом достал кошелёк и отсчитал монеты.
- Язон, - голос Медеи в коммуникаторе был резким. – Отойди от шатра на пять шагов сам и отгони толпу.
- Зачем? – я принял монеты и ссыпал их в карман, подмигнув джигиту:
– Медея, когда закончишь торговлю, поторопись: тут еще много желающих, а вечером…
- Язон, - прозвучало в ухе. – У тебя меньше минуты. Отойди, или просто поджаришься.
- А девушки в шатре????
- «Золотое руно» на борту «Арго», а я не Медея, - связь прервалась.
- Дьявол! – бессильно выругался я.
С треском отсоединились от челнока конструкции шатра. Медленно начали опускаться вниз рекламные полотнища.
- Все назад! – заорал я, и толпа шарахнулась от шатра.
Похудевший челнок стремительно рванул вверх, и охваченные пламенем синие тряпки посыпались на голову окружающим. Я выхватил одну из блондинок прямо из-под падающей панели, и тут же мне на голову свалилась одна из опор.

Я пришел в себя с раскалывающейся головой, в темном помещении, через забранное решёткой окно которого светила луна. В кармане звякнули золотые.

Обиды на Медею почему-то не было. Я точно знал, что мы еще встретимся.

- Кто-нибудь, дайте воды…

9. #5: (46). Мэрцишор

  Писатель Виктор Гюго родился двадцать шестого февраля. Но студенты - практиканты французско-молдавского лицея номер один отметили день рождения великого романтика только двадцать восьмого, в субботу, организовав для старшеклассников концерт и викторину «Что вы знаете о Викторе Гюго?».
  Когда ученики, наконец, разошлись по домам, студенты продолжили вечеринку – потому что практика подходила к концу, а весна с нетерпением ждала на пороге. Завтра – первое марта. Полусладкое шампанское оказалось замечательно вкусным, но, наверное, здорово ударило в голову, поэтому, выйдя из школы, Нина решила, что ей срочно нужен мэрцишор
  Легенда о мэрцишоре очень проста. Однажды (первого марта) двое влюбленных, гулявших по зимнему лесу, заметили расцветший подснежник – два белых цветка рядом с колючим розовым кустом. Протянув руку, чтобы сорвать девушке подснежник, парень укололся об острый шип, и капля его крови упала на цветок. Кровь эта была такой горячей, что согрела воздух, лес и растопила снег. Пришла весна. И два сплетенных цветка, красный и белый, стали ее первым подарком. Белое и красное. Зима и весна. Женское и мужское. Смерть и страсть.
  Так и повелось, что в странах, где весна наступает первого марта – в Молдавии, Румынии и Болгарии – в этот день друзья и влюбленные дарят друг другу мэрцишоры, мартинцы – красный и белый шарики, соединенные цветными нитями. По легенде, в конце марта, 31-го числа, их нужно повесить на цветочный куст или плодовое дерево. Если на нем появятся цветы, значит, вашей любви и дружбе пока ничего не грозит.
  Нина любила носить весной красно-белые шарики. Покупать мэрцишоры в магазине считалось дурным тоном – их нужно получать в подарок - но все равно сейчас уже было поздно не только для магазина или базара, но и для неугомонных уличных торговцев. А вот подружка Катя, умелица, давно обещала подарить Нине лучший, собственноручно сплетенный мэрцишор.
  И вместо того, чтобы поехать домой, несмотря на поздний час, Нина решительно направилась к троллейбусу пятого маршрута.
  Катя с мамой радостно встретили позднюю гостью. Подружки поболтали, выпили вишневой наливки за весну и за Виктора Гюго, и Нина направилась домой далеко за полночь, любуясь сжатым в руке желанным подарком.
  К дому девушка неосторожно пошла дворами, и совсем рядом с родной хрущевкой ее грубо схватил за руку подвыпивший парень.
- Пусти! – возмутилась девушка и, вырвавшись, отбежала поближе к палисаднику, но парень догнал ее и вновь схватил за руку. – Здесь уже мой двор. Вот закричу сейчас, соседи тебе покажут!
- Ага! Щас прибегут! – ухмыльнулся парень. – Твой двор? Врешь!
- А вот и не вру! Я вообще никогда не вру,– обиделась Нина. Она почему-то не испытывала особого страха. Возможно, виной тому было шампанское, но и парень не казался опасным. Обычный деревенский неудачник, приехавший в город в поисках счастья, но не слишком преуспевший. Впрочем, для деревенского незнакомец говорил по-русски слишком чисто, без акцента. Приднестровец?
- Вообще никогда не врешь?
- Ну, почти, - уступила девушка и сама не зная зачем добавила: - Я, между прочим, учительница!
  Случайные слова неожиданно подействовали. Хватка ослабла, а на лице парня появилось озадаченное выражение.
- Учительница? – переспросил он с удивлением, как будто никогда прежде не слышал о такой профессии. – И чему же ты учишь?
- Французскому языку, - с гордостью заявила Нина.
- Зачем? – удивление на лице парня стало заметнее.
- Какое это имеет значение? – девушка решительно высвободилась и, отбежав к старому покосившемуся столу, за которым старики обычно играли в домино, присела на скамейку. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Парень последовал за ней и бесцеремонно устроился рядом, удерживая Нину за руку.
– Главное, не чему учить, а как. Хотя, - поколебавшись, она честно призналась: - На самом деле я пока только на практике, но сегодня чувствую себя настоящей учительницей. В первый раз.
- И что тут особенного? – с усмешкой поинтересовался парень. - Кстати, как тебя зовут?
  Нина не спешила отвечать. Не так это было просто.
- А тебя? – поинтересовалась она.
- Граф Монте-Кристо, - мрачно ответил парень. – Зови, как хочешь.
- Витька, - предложила девушка.
- Нет, - незнакомец покачал головой. – Плохое имя. Бывший друг. Предатель, - нехотя объяснил он. – Граф Монте Кристо лучше.
- Графа Монте-Кристо, между прочим, звали Эдмонд, - самоуверенно сказала Нина. Еще бы она не знала имя популярного героя французских романов!
- Ничего себе имечко! – фыркнул «граф Монте-Кристо».
- Ну, ты и переборчивый, - засмеялась девушка. – И это не подходит? А вот сейчас соединю оба и буду звать тебя Витмунд.
- Витмунд, так Витмунд, хотя звучит по-дурацки, - согласился парень. – Так что же сегодня случилось?
  Нина начала рассказывать. Она говорила о школе, о своих мечтах и планах, о том, что сегодня на консультацию пришел совершенно безнадежный ученик, с которым она много дней спорила, убеждала, доказывала, что в жизни, в учебе смысл есть. И вот он пришел, рассказал какой-то стишок, даже написал пару упражнений. И это была ее победа. Для кого-то маленькая. А для нее огромная. И разве суть в том, что мальчишка взялся за совершенно ненужный ему французский? Главное, что он по-другому посмотрел на мир.
  Рассказывая, Нина не чувствовала никакого смущения. Говорить с Витмундом было на удивление легко, словно со старым знакомым. Он внимательно слушал, кивал в нужных местах, не задавал лишних вопросов. И Нина, в конце концов, спросила:
- Понимаешь?
- Ты не такая как все, - не отвечая на вопрос, сказал парень, и Нина невольно расплылась в улыбке. Кому в двадцать лет не хочется быть не таким как все? Но Витмунд продолжал, и она сразу сникла, услышав следующие слова. – Ты слишком наивная. Чересчур веришь людям.
  Девушка хотела возразить, возмутиться, но потом, неожиданно для себя, согласилась.
- Ты прав. Это, наверное, потому, что я учительница, - Нина попыталась объяснить, тщательно подбирая слова:
- Я думаю, что учитель должен быть немного наивным. Он должен верить, что в людях, в детях, всегда есть хорошее. И тогда кто-то из них обязательно станет добрым, сильным и справедливым. А если ты сам не веришь, то, каким бы умным и знающим ты ни был, хороших и добрых людей тебе не вырастить. Это наивно, но это так.
  Ее слова заставили парня о чем-то задуматься, и он надолго замолчал, уставившись в землю. Нина, заскучав, перешла к расспросам.
- Ну а сам ты кто? Во что ты веришь?
- Я – инопланетянин. Прибыл с планеты Ярр, чтобы уничтожить Землю. Ну, вернее, землян, - без тени улыбки ответил Витмунд.
  От неожиданности Нина звонко расхохоталась:
- Фантазер. Так ты уже не граф Монте-Кристо? На инопланетянина ты похож еще меньше.
- Биотрансформация, - заметив недоумение девушки, Витмунд объяснил непонятное слово: - Ну, меня таким специально сделали. На самом деле я совсем другой.
- Биотрансформированный? - Нина тщательно выговорила трудное слово и снова рассмеялась. - И в таком виде ты пристаешь к девушкам в темных подворотнях?
- Это просто человеческое тело, и у него свои потребности, - равнодушно сказал парень. – Надо было чем-то занять часы до отлета – я здесь уже все увидел. А разговор получился даже интересней, чем секс или водка.
- Так, значит, ты красавец - инопланетянин. А ну, сними шапку! – потребовала она.
- Без шапки я гораздо хуже, - честно сказал парень.
  Без шапки Витмунд и, правда, понравился ей куда меньше. Слипшиеся прямые волосы делали его похожим на бедного интернатского сиротку.
  И поцелуй ей тоже не понравился. Слишком жесткий и властный. Запах перегара, курева и какой-то особый, неприятный, отталкивающий мужской запах. Он заставил Нину отстраниться и подняться со скамейки.
-Мне пора домой. Два часа. Родители волнуются.
-Дашь номер телефона? – спросил Витмунд.
  Нина отрицательно покачала головой. Ночной знакомец вдруг показался чужим и опасным. Но парень неожиданно кивнул, соглашаясь:
-Верно. Все равно не позвоню. Меня через час заберет посадочный бот.
  Девушка фыркнула и побежала к подъезду. У самой двери она остановилась, обернулась и помахала на прощанье рукой: - Счастливого пути, Чужой!
  Прибежав домой, Нина обнаружила потерю. Катин подарок порвался, и от него остался только один, белый шарик. Красную половинку мэрцишора найти так и не удалось.

10. #6: Светлана (45). Наливай

- Так, Николаич, ты, главное, не шуми. Время сейчас позднее, авось моя уже на боковой.
- Ага... ай, черт, зарраза...
- Цыц ты...
- Здесь какой-то умник лампочку вывернул.
- Это не умник, а я. У нас соседка больно любопытная, к тому же глухая, ну, вот чтобы в глазок не подсматривала я и устраиваю временное затемнение.

- А твоя нас не прогонит?
- Если не проснется, то и не прогонит.
- Да, неужто, она тебя не ждет?
- А я сказал, что в командировке задерживаюсь.
- Это ты хорошо придумал.
- Еще бы.

- Тсс...
- Тихо ты, Николаич, разбудишь.
- А ты уверен, что она уже спит?
- А-то. Слышал, кровать скрипела? Вот. Каждую ночь вертится, как ненормальная. Верный признак, что спит.
- Ну, тогда куда?
- На кухню неси. Ща мы с тобой на двоих дерябнем. Зачем нам в подъезде сидеть, когда можно по-людски, правильно?
- И то верно...
- Только свет не зажигай.
- Ученые, знаем... ай, черт...
- Что такое?
- Да ботинки кто-то на пути кинул, чуть не упал. Смотри, остроносые, твои что ли?
- Нее, я такой фасон не ношу, хотя Людка купить могла, она любит подарки мне делать.
- Ух, и дубленка какая...
- Говорю же, заботливая.
- Ой, Тимофеич, здесь вещи какие-то пораскиданы...
- Плохая хозяйка, увы, что есть, то есть. По тысячу раз повторять приходится, чтобы шмотье свое на стульях не развешивала. А тут вообще покидала, ох, и дождется утром.
- Ты встанешь-то утром?
- Когда встану, тогда будет и утро. Садись, наливай уже.
- Нет, ты наливай, а я пойду пока по малой нужде сбегаю, а-то пиво бродит.
- Давай-давай, вторая дверь налево.
- Ой, Тимофеич, ты только не волнуйся. Я случайно двери перепутал и к твоей заглянул.
- Уй, Николаич, получишь ты от меня, ты ее точно не разбудил?
- Какой там, без задних ног дрыхнет. Ох, только не волнуйся...
- Дрыхнет это хорошо.
- Хорошо-то хорошо, но рядом мужик какой-то...
- Ну, неужто ты хотел, чтобы моя-то баба и без мужика спала? Я ей на день рождения манекен из магазина припер, чтобы, мужа заменял, когда задерживается.
- Голова ты Тимофеич...
- А-то, давай наливай.
- Ой...
- Что такое?
- Манекен храпит...
- А ты как думал? Полная имитация мужа. Не отвлекайся, наливай.

11. #2: IQ (43). Октябрьский этюд

- Гляди, Москва!
Ракурс был и правда забавный. Постер ФСБ « Ваш звонок свяжет террористам руки» с московским номером телефона, над которым вздымались искусно подсвеченные башенки-близняшки петербургской мечети.

Я хмыкнул и показал большой палец.

- Самому нравится, - таксист, подхвативший меня в Пулково с задержавшегося рейса, плавно тронул машину от светофора. Справа антрацитово взблескивала под беззвёздным чёрным небом Нева, перехваченная подсвеченными дугами мостов. Слева серели дома, почти без огней – два часа ночи. Час быка, подумалось мне, час кошмарных сновидений и решений, от которых потом, по здравому размышлению, волосы встают дыбом.

Ветер полоскал ветви деревьев, отливающие в свете фонарей серебром.

По крыше такси резко и сильно хлестанул дождь. Чёрное небо разломило молнией, и оглушительно раскатился гром.

Я смотрел на сбегающие по стёклам потоки и заново привыкал после пронизанной светом Москвы к мрачному октябрьскому Петербургу.

Машина плавно повернула к «Авроре» - размытый силуэт корабля возник на привычном месте.

…Таксист резко затормозил, машина с визгом развернулась поперек и заглохла. Моё окно целиком загородил черный бушлат.

- Чтоб вас… придурки, - выругался водитель, заводя мотор. – Нажрались, мариманы, под колеса суются. Эй, с дороги!

Бушлат оттерся от моей дверцы, за ней удивлённо присвистнули и по крыше такси настойчиво забарабанили кулаком. Один из морячков сунулся к лобовому стеклу и, негромко матерясь, изумлённо трогал дворники.

Мы переглянулись с водителем, я открыл дверь.

- Шо за тарантас такой моднявый? - в дверцу тут же засунулась голова в чёрной фуражке. Живые черные глаза загорелись искренним интересом при виде внутренней оснастки «Волги».

- Ё-моё! Как работает? – морячок, раздувая седые усы, постучал пальцем по магнитоле.

Мне вспомнилось, как первый раз сел за руль «Опеля» лет пятнадцать назад: вид, наверное, был таким же – ошалевшим.

Таксист посмотрел на морячка, как на придурка.

- Как-как, нормально работает. Когда идиоты под колёса не суются, - буркнул водитель.

- Не идиоты, а моряки боевого крейсера «Аврора»! – отчеканил моряк. – Вылазь, контрреволюция! Конфискую твой тарантас.

- Разбежался! – водитель вытащил сотовый. – Кино снимаете? В образ вошли?

Я, не отрываясь, смотрел на «Аврору». Корабль выглядел непривычно строгим и подтянутым. Боевой корабль на фоне низких каменных зданий, подсвеченный тяжёлой желтоватой луной. Боевой, не игрушка для туристов. И никакого дождя – как и не было только что. Непривычно тускло горели фонари.

- А ну, геть отсюда, - меня поволокли из машины за шиворот прокуренной лапищей. – Дай покататься!

Я с трудом удержался на ногах: вместо привычного асфальта внизу оказались аккуратно уложенные булыжники.

На заднее сидение с гоготом набилось человек шесть.

Водителя вытащили, на его место, жмурясь, как кот, плюхнулся седоусый. Снаружи осталось человек пять моряков, щедро делящихся советами: на что жать, за что дёргать.

Таксист, оказавшись на мостовой, громко матерился и на бездействующий телефон, и на моряков.

Двигатель, наконец, завелся, и машина рывками двинулась с места. Моряки заорали.

- Это частная собственность! – орал таксист. – Вылазь, хватит придуриваться: машину угробите.
- Чё? Со-обственность?? – развернулась к нему громада в черном бушлате. Корявые волосатые пальцы брезгливо потрогали джинсовую куртку водителя, потом цепко ухватились за воротник.
- Буржуй, что ли? В очках, адеколонами пахнешь, - язвительно протянул бушлат и разжал пальцы:
– Не горюй, вернём тебе тарантас апосля победы мировой революции.

Я не сдержал улыбку.

- А тебе чего смешно стало? Тебе мировая революция – смешно?

Он разглядывал меня с высоты почти двухметрового роста, скривив губы.

- Попили нашей кровушки, гады, - с ненавистью сказал. – На таких машинах по городу ездют, а? Щаз шлепнем, контра… а ну вставай оба сюды!

«Волга» тем временем, вихляясь, как пьяная девка на бульваре, медленно двигалась в сторону ближайшего здания и вдруг, резко повернув, въехала носом в стенку. Двигатель заглох.

Таксист матюгнулся и побежал к машине.

- Сволочи!!! - разносилось по пустынному городу, - рылы! Столько лбов – ни один водить не умеет!

- Стой, стрелять буду! – орал вслед ему бушлат.

Моряки, вылезая из «Волги», хохотали.

Бушлат достал пистолет, прицелился в таксиста. Взгляд у него был нехороший.

- Сдурел? – сердито сказал я. – Водитель он, самый трудовой народ. Сутками баранку крутят. Машину разбили, ему теперь ее за свой счет ремонтировать. А на дворе – кризис.

Бушлат с ненавистью оглядел меня с ног до головы, и бабахнул в воздух.
Руки у него были чёрные от въевшегося мазута.

- Контра, - убеждённо сказал он. – Какой там «крисис на дворе» - контры вы оба...разодетые.

Водитель бегал вокруг машины, тыкая кулаками в гогочущих моряков. Те, похохатывая, беззлобно отмахивались от него, как от мухи.

- Все равно Россия к капитализму вернётся, - злорадно сообщил я бушлату.

Чёрная железяка больно уперлась мне в грудь:
- Все вы так говорите.

Я отступил немного, отпихнул от себя ствол:

- Это тебе современники говорят, дядя. А я на век помладше буду. Хочешь - паспорт российский покажу? С датой рождения? Во – глянь: тринадцатое сентября одна тыща шестьдесят восьмого года, место рождения – Ленинград.
Бушлат заинтересовался:
- Это где?
- Это тут, - я топнул ногой по булыжине. – Ленинград в СССР, теперь снова Санкт-Петербург.

Бушлат не понял:
- Что за «сысыр»?
- С двадцать второго страна называлась - Союз Советских Социалистических Республик. СССР.
Осклабился щербатым ртом бушлат:
- Значит, будет победа мировой социалистической революции! Не зря контру бьём.
- Ну, до девяностых годов советское государство простояло, - ухмыльнулся я. – Потом медным тазом накрылось, снова капитализм начался

Мощная рука сгребла меня за куртку и вздернула вверх:
- Кто???
- Горбачев, - полузадушено выдавил я, и добавил ехидно:
– Главный коммунист.

Бушлат швырнул меня на мостовую:
- Ну, гнида, если врешь…

Заурчал мотор. Машина отлепилась от стены, развернулась битой мордой к реке и через минуту оказалась рядом. Водитель, искоса поглядывая на бушлат, буркнул садиться. Я вполз на сидение, резко захлопнул дверцу. «Аврора», сияющая в свете луны, грозно нависала за спиной бушлата.
- Мы не затем революцию делаем, чтобы все назад вертанулось!! – пуля рикошетом ушла от мостовой, развесив на краткий миг искры.
- Просрали, гады, победу рабочего класса! Не дам! – выстрелы сыпались один за другим.

Водитель газанул с места, как на ралли, крутанув машину в боковую улицу… и снова бил в крышу дождь, и горели привычным электрическим светом фонари…
- Как думаешь, шлепнут они Горбачева? – не отрывая глаз от дороги, спросил водитель. Я недоуменно уставился на него.
- Рассказал морячкам про перестройку, - лицо таксиста было спокойное. – В подробностях. Авроровцы, чем черт не шутит…Вроде, поняли.

Я молчал, только руки внезапно озябли, и страшно было взглянуть в окно.


… Жуткое время - час быка.

12. #10: Lakosta (36). Медбрат

…Ночь уже была на исходе. Мелкий противный дождик, зарядивший еще с утра, никак не заканчивался, дорога неприятно блестела в свете фар и уличных фонарей. Дежурство подходило к концу, карета «Скорой помощи» неторопливо катилась по направлению к станции, и Вовка придремывал, прислонившись к обитой дерматином стойке двери машины и плотно запахнувшись в зеленый халат медбрата. Мысли его витали довольно далеко, где-то в Северном районе, где он договорился на утро встретиться с одним парнем, которому его порекомендовали как специалиста по настилке полов…. При этом на коттедже в Репном плитку на кухне еще не затер, хозяин сволота, все сам, все сам привезу, а теперь вот хоть разорвись ! И денег не отдаст конечно, пока все не доделаю… Эх, пробежаться бы еще успеть, два дня уже не бегал, пора бы уже…

- Вов, а ты завтра свободен ? – голос шофера вывел его из дремоты – мне холодильник привезут и диван, а поднимать некому, а, Володь ?

- Занят я.. – обреченно ответил он, - с прошлой недели обещал уже, извини !
- Ну ладно, может, мужики кто будут во дворе, вместе как – нибудь… Слышал анекдот: приходят два грузчика на работу, а начальник….

Тут он замолк и резко вдарил по тормозам – «Газелька» остановилась как вкопанная: перед ней на дороге , возле самого бордюра, лежала груда блестящего металла, в которой с трудом можно было узнать «байк», на которых последнее время подростки лихо летают по дорогам, не соблюдая особо ни правил дорожного движения, ни советов здравого смысла…

Вовка резко открыл дверь. «Подожди – проговорил Славка, шофер, напряженно всматриваясь в тьму - пацан где – то впереди должен быть, он в столб врубился, телега тут осталась, а сам дальше полетел, поехали потихоньку, а ты доктора буди, работенка будет ему,… хотя вряд ли…»

Тело действительно обнаружилось довольно далеко от злополучного столба, «Скорая» проехала целую остановку, пока свет фар не выхватил из темноты и дождя кучу ярких тряпок, лежащую посередине дороги, прямо на двойной сплошной… Да, доктору действительно опять делать нечего. Вовка, накинув прозрачный плащ, подбежал к …. мальчугану. «Лет 10 всего, - пронеслось в голове,- совсем ребенок, ну и куда ты спешил так, дурачок, кто за тобой гнался, а ?» Труп был еще теплый, все случилось буквально минуту назад и банально просто – поскользнулся на мокром асфальте на бешеной скорости, занесло, влетел в бетонный столб и все… Открытая ЧМТ и множественные открытые переломы не оставляли никаких сомнений.

Доктор не спеша выбрался из машины. Его еще пошатывало со вчерашнего, сколько раз себе уже говорил, перед дежурством ни-ни… Хорошо еще, что медбрат и шофер свои, а то и до главврача дойдет, выговором не отделаешься…

- Геннадий Михайлович, вызывать ментов уже или что как ? – Славка уже держал в руках микрофон рации, готовый связаться с базой.
- Вов, ну что ?
- Не надо, ребенок совсем еще, я сделаю, только фонарь дайте, темно очень…

В свете фонаря картина трагедии стала еще ужаснее, дождь смыл уже кровь с лица и видны были открытые глаза, чудовищная рана на правой стороне головы, сама голова была неестественно повернута, руки раскинуты в разные стороны, из прорванного рукава неестественно ярко белела сломанная кость предплечья, положение ног также красноречиво говорило о переломах по крайней мере таза и бедра.

Вовка начал придавать телу более – менее правильное положение, ощупав конечности, сложил руки вдоль тела, ноги параллельно друг другу, голову повернул лицом в небо. Затем оглянулся по сторонам, убедился, что посторонних нет, Славка курит спиной к нему, Геннадий Михайлович скрылся в салоне, положил свою левую руку на лоб мальчика, а правой резко надавил ему на грудь… Короткая судорога сотрясла безжизненное тело, затем еще одна, и еще ! Руки и ноги зашевелились, приходя во все более естественное положение, грудь с хрустом вздыбилась, опала и тело начало дышать, глаза заморгали и лицо приобрело выражение крайнего удивления.

- Вы кто ? – спросил мальчуган, - где мой мопед ?
- Так, пацан, как тебя зовут и где живешь ? – строго спросил Володька.
- Паша.. Павел, - мальчуган быстро приходил в себя, - а где мопед-то мой?
- Нет у тебя больше мопеда, ты его разбил, сам чудом жив, мы тебя домой отвезем, родители волнуются наверное, адрес ?
- Путиловская 35, квартира 20, - а мопед можно забрать, мне за него отец уши оборвет, если с ним что случиться ! – на глазах Павлика наворачивались слезы..
- Скажешь, что украли, нет, - посмотрев на разорванную одежду, - отобрали скажешь, еще и побили, так и скажешь, отобрали хулиганы и побили, ругать не будут, поверь !

Подъехав к дому, где жил мальчуган, машина остановилась, не заезжая во двор, чтобы не беспокоить страдающих бессонницей соседей, дверь открылась и Павлик со всех ног помчался к подъезду. Когда он скрылся, Вовка вдруг что то вспомнил и повернувшись к Славке, спросил:

- Ты не заметил, какая марка у того байка была ?
- Не, японский вроде, а что ?
- Да вот себе хочу взять, ездит быстро вроде и еще багажник у него большой, удобно будет картошку возить, а то в рюкзаке спина устает сильно…