Екатерина Оверчук

По ту сторону осени

     А ведь она полезла бы за тобой и на этот чёртов эшафот. Если бы эшафот был настоящий. Распроклятое ремесло. Любить и расставаться. Людям от этого бывает больно.
     Э. Хемингуэй

1

     Сентябрь выдался необыкновенно холодным. С самого начала полили дожди, превратив землю в сплошное болото, а когда они наконец прекратились, температура резко упала аж да пяти градусов по Цельсию. Над непросохшими полями и лесами по полдня висел густой сизый туман. А воздух, тяжёлый и влажный, угнетающе действовал на вечно простуженных по такой погоде людей.
     В предрассветных сумерках, когда солнце ещё не поднялось над горизонтом, но уже выпустило несколько слабых лучиков, на холме возле разграбленного посёлка виднелась одинокая фигура в бушлате с меховой опушкой. Маленькая издалека, вблизи она казалась угрожающе большой, а черное гладкое тело автомата только усиливало это ощущение.
     Лейтенант Федосеева напряжённо наблюдала в бинокль за кромкой леса. Утренний рейд ничего не дал, но она чувствовала, что лес не пустой, что там кто-то притаился. И этот кто-то очень хочет сделать им всем нехорошо. Однако в бинокль не было ничего видно: густая влажная дымка укрывала землю. Отряд, с которым она сегодня ходила в лес, уже давно отдыхал в своих спальниках. Только вот ей почему-то совсем не спалось.
     Первое, что лейтенант Федосеева сделала, вернувшись в лагерь, это отыскала блинадж, в котором разместили прибывшего вчера командира полка. В небольшом сыром помещении до сих пор стоял дым от множества выкуренных сигарет. На столе, среди чашек, пепельниц и прочего барахла, лежала огромная карта. Над ней, подперев голову ладонями, спал седоватый мужчина лет тридцати пяти.
     - Здравия желаю, товарищ полковник. - Мужчина лениво пошевелился и открыл один глаз. - Привет, Лёш.
     - Привет, - голос Алексея Тихонова, командира десантного полка МЧС, был сиплым, как с похмелья. - Настюха, ты?
     - Я, - лейтенант подошла ближе, на ходу распахивая бушлат. - Как сам?
     - Зол и невыспан. Как всегда.
     Кинув одёжку на стул, Настя зашла со спины, обняла Алексея за шею и поцеловала его затылок.
     - Я соскучилась по тебе. Здесь полный авраал. Я голову даю, что в этом лесу кто-то есть. Сегодня мы немного там пошерстили, но никакого результата. Хотя я наткнулась на следы костра, правда старые.
     - Чёрт. Я ж говорил тебе не ходить туда. Эти новоявленные партизаны - просто шайка головорезов.
     - Ты мне этого не приказывал. А подобные операции согласованы с комдивом, - Настя резко отстранилась и села сзади на лавку, укрытую толстой тёплой шинелью.
     - Ладно, проехали.
     Мрачный Алексей встал со своего места и, нервным шагом обойдя комнату по периметру, сел рядом. Оба они так сидели несколько мгновений, думали о чём-то своём. Настя уже собралась высказать свои мысли вслух, но прежде, чем она успела открыть рот, оказалась лежащей на всё той же лавке, опрокинутая внезапным движением Алексея. Горячее дыхание медленно двигалось от шеи к подбородку, от подбородка к губам, заставляя всё тело предательски дрожать.
     Они не были вместе больше месяца, и Настя ночами сходила с ума от дурацких мыслей и ожидания встречи. Больше месяца она ждала ощущения этой тяжести сверху, запаха табака от любимых губ. А теперь, неистово целуясь, забыла обо всем этом, как о ночном кошмаре, и упивалась таким редким и таким коротким моментом абсолютного счастья. Руки Алексея мягко скользили под вязаным чёрным свитером, иногда жестоко сжимая бока и грудь. Через минуту свитер полетел в сторону - прямо на карту, и Алексей, приподнявшись на руках, нажал жадно целовать гладкую, слегка влажную кожу. Он чувствовал, как от каждого прикосновения маленькое сердечко замирает. Он хотел доставить ей удовольствие, чтобы хоть как-то компенсировать упущенное время. Слегка покусывая сосок, превратившийся в маленький коричневый комочек, Алексей расстёгивал пряжку Настиного ремня.
     - Подожди, - её голос прерывался от возбуждения, - дай я сниму берцы.
     Настя приподнялась, судорожно развязала и скинула берцы, по очереде подтягивая ноги, между которых нетерпеливо замер полковник в расстёгнутой камуфляжной куртке с сияющими на плечах звездами.
     - Всё. Можно продолжать.
     Она рванулась к нему, впившись в губы и сдирая куртку и шерстяную водолазку.
     - Как хорошо, что в армии не положены ногти, - расстёгивая его штаны, шутливо проронила Настя, - я бы потом ещё час причитала.
     С большим трудом стянув свои форменные десантные штаны, она зашвырнула их поближе к свитеру и откинулась на мягкую шинель, позволяя Алексею делать всё, что его душеньке заблагорассудится, чем он собственно и занялся. Его движения были неторопливыми, но сильными, и Настя закусила губу до крови, чтоб не постанывать от удовольствия, потому что даже у стен есть уши. Алексей был как всегда молчалив и сосредоточен, внимательно изучая лицо своей возлюбленной. Он сначала несильно сжал её бёдра, тренированные, но сохранившие женскую мягкость и податливость, а потом стиснул их с такой силой, что Настя невольно застонала. Хотя это был стон, скорее, наслаждения, чем боли. Алексей знал, что ей нравится, когда мужчина проявляет свою силу, физическую и интеллектуальную. А для него это всегда было нормой поведения.
     Когда всё кончилось, Настя тихо прошептала на ухо засыпающему полковнику: «Я люблю тебя» - и, подвинувшись на самый край узкой скамьи, достала свой бушлат, чтобы укрыть его. Сама же тихонько встала, оделась и ушла спать к себе, чтобы любимый хоть чуть-чуть выспался перед очередными посиделками над картой. Продрогнув без верхней одежды, она нырнула в спальник и тут же заснула, шмыгая во сне носом.

2

     Мокрый и холодный ветер действовал на нервы. Он забирался даже под меховой воротник, пришитый к тёплой камуфляжной куртке, под свитер, сковывал бешено бьющееся сердце. Тишина в лесу стояла одуряющая. Пятнадцать человек затаились между деревьями, прислушиваясь, ни вскрикнет ли где испуганная птица, ни хрустнет ли ветка под ногой неосторожного человека. На поляне, освещённой тусклым осенним солнцем, было грязно и пусто.
     Настя, в очередной раз забравшись недалеко в подозрительный лес, махнула рукой двум рядовым, показывая, чтоб они обошли поляну справа, двум другим - чтоб слева. Четыре фигурки отделились от деревьев и замелькали между широкими стволами дубов. Через минуту Федосеева уже выводила отряд на открытое пространство. На мягкой утоптанной земле виднелись следы недавно потушенного костра и лежанок. Судя по следам здесь было человек двенадцать. Настя успокоилась: по крайней мере у неё было пятнадцать. Неожиданно рядом затрещал автомат, за ним громкий хлопок одиночного выстрела, и автомат захлебнулся. Выстрелы загромыхали отвсюду. Настю что-то ударило и отбросило на несколько метров. От жгучей боли в плече на глазах выступили слёзы. Она пробовала дотянуться до лежащего рядом автомата, но не могла и пошевелиться, а вокруг, пытаясь отойти и спрятаться за деревьями, падали её люди. Вскоре выстрелы смолкли и из-за деревьев появились какие-то неясные тени, зашнырявшие между мертвыми и обыскивающие их. Уже теряя сознание, Настя, как будто издалека, услышала: «Добивай, кто там ещё остался. Язычка я уже взял, живого и невредимого». И прямо над собой тихое: «Добил бы тебя, дуру, коли на войну попёрлась. Да жалко - больно красивая». Тихое чавканье удаляющихся шагов потерялось в забытье.
     Настя очнулась оттого, что всё тело дрожало крупной дрожью. Одежда намокла под начавшимся холодным дождём и тяжёлым грузом давила на грудь. Желание подняться отозвалось в плече такой болью, что желудок моментально подкатился к горлу и Настю, перекатившуюся на здоровый бок, вырвало желчью, потому что с утра она поесть не успела. Со второй попытки ей всё-таки удалось подняться. Стоя на подкашивающихся ногах, Настя запрокинула голов к бездушному небу, чтобы поймать пересохшим ртом несколько капель дождя. Прошла, казалось, вечность, прежде чем мир вокруг перестал кружиться. И тогда опустившийся на землю взгляд сам собой упёрся в бездыханные тела с белыми, как рыбье пузо, лицами. У некоторых солдат было перерезано горло, и эти вторые рты теперь скалились чёрными провалами. Настю опять замутило, хотя на войне можно увидеть всякое, она попятилась к кромке деревьев, ища здоровой рукой опору, но пошатнулась и рухнула. Прямо в чьи-то руки.
     Перед мутным от боли взором плыло лицо лейтенанта Фрязина, с которым Настя за последнее время очень сдружилась, а вокруг неспешно, с великой осторожностью двигались его солдаты.
     - За... - дыхание не слушалось и срывалось. - Заса... да...
     Сознание снова ускользнуло.
     Лейтенант Фрязин огляделся: его люди стояли по периметру, смотря в лес и слегка поводя автоматами из стороны в сторону, напряжённые и готовые к бою.
     - Уходим, - скомандовал он и, как будто для себя, добавил, - похоронную команду с охранительным отрядом придётся прислать позже.
     Двое рядовых подхватили безвольно обвисшее тело с двух сторон и бережно потащили вслед за удаляющимся командиром. Через полчаса маленький отряд подошёл к месту дислокации. Настю тут же отнесли в один из чудом уцелевших после давнишнего миномётного обстрела сараев, где раньше находилась кухня, а теперь там спала её рота. При попытке уложить девушку, она пришла в себя:
     - Только... не на спальник... Его ж потом не отстираешь... На мой бушлат...
     Сверху спальника был послушно уложен бушлат и сверху - Настя. Местный хирург уже протиснулся между двумя рядовыми и, оперативно расстегнув куртку, возжелал разрезать свитер.
     - Нет!.. Я так... сниму!
     Хриплый голос Насти звучал не только не жалобно, но скорее, угрожающе. Поэтому опешивший хирург поспешил отстраниться, позволяя разгневанному лейтенанту самой делать со своим свитером всё, что угодно. Настя резким движением села, только поморщившись от накатившей тошноты, стащила сначала китель - боли почти не было - а потом начала осторожно стаскивать свитер. Ещё дважды желудок коварно подбирался к горлу, но он был пуст и каждый раз опускался на место. Продырявленный и окровавленный, свитер полетел в сторону. И Настя, обессилев от этой несложной в общем-то процедуры, просто откинулась назад - на мягкую кровать. Левая сторона некогда белого трикотажного бюстгалтера была залита кровью, тёмной, как спелая вишня. Крупная упругая грудь тяжело и часто вздымалась. Дыхание вырывалось с хрипом. Тридцатидвухлетний хирург изо всех сил старался не коситься на красивую грудь и сосредоточиться на плече:
     - Так, отлично, - осторожно изучая рану, заговорил он, вероятно, отвлекая и себя и Настю. - Навылет. Слышишь, милая, - сквозная рана. Пулю тащить не придётся. Кости целы, важные кровеносные сосуды, по-моему, тоже не задеты. Иначе ты бы ещё до появления Фрязина кровью истекла. Может быть. А вообще ты моледец. Сейчас промою рану и перевяжу - будешь как новенькая. А вечером тебя отвезут в госпиталь.
     Настю ужасно утомила болтовня хирурга, и, когда кожи коснулся холод пропитанного спиртом ватного тампона, она предпочла отрубиться в очередной раз.

3

     За окном белой стерильной комнаты хлестал дождь. Резкие порывы ветра вносили в распахнутую форточку запах озона и гиющей листвы, прозрачные капли падали на подоконник, сливались в маленькие ручейки и капелью падали вниз, разбиваясь об пол. Настя, проснувшись после тихого часа, зачарованно наблюдала за срывающимися каплями.
     Туго перебинтованное плечо уже почти не болело, и врач говорила, что мясо срастается на удивление быстро. Во всяком случае, пока рука была крепко прижата к телу и при любом удобном случае мешалась. Еле скрипнула дверь, пропуская внутрь молоденькую сестричку с каталкой, на которой стояло несколько стаканчиков с лекарствами. Настя молча наблюдала, как девчонка в белом халате тихонько обходит пять тумбочек, оставляя на каждой по два стаканчика - с таблетками и с водой. Потом она подошла к крайней, Настиной, кровати, села и, пользуясь тем, что все ещё спят, осторожно заговорила:
     - Тест всё подтвердил. Какой у тебя срок, говоришь?
     - Месяца полтора по моим подсчётам.
     - Делать-то что будешь?
     - Я думала об этом, - Настя на секунду замолчала. - Мне вообще-то по контракту положен годичный отпуск при экстренных обстоятельствах. Возьму его и уежу рожать домой.
     - Тебе не дадут, если ты не замужем. Ты замужем? - обеспокоенность, с которой говорила сестричка, не казалась надуманной.
     - Пока нет, но буду.
     - Это можно спокойно устроить, если бы твой жених был здесь.
     - Позвони вот по этому телефону, - Настя сцарапала с тумбочки клочок бумажки и карандаш и начала судорожно выводить цифры, приподняв колено и расположив белый клок на нем. - Попроси полковника Тихонова и скажи, чтоб приезжал. Ну, соответственно, по чьему поручению звонишь. Сделаешь?
     - Ага, - девушка долго изучала листок с корявыми циферками. - Твой жених - полковник?.. Кстати, генерал-лейтенант Федосеев тебе не родственник?
     - Это мой отец, - помрачнев, после паузы ответила Настя. - А это важно?
     - Нет, просто был запрос... Я подумала...
     - То, что он мой отец, не имеет ни малейшего значения, тем более, что я не желаю его видеть.
     - Извини, - на всегда приветливом лице мелькнуло выражение сожаления, - я не хотела... Вот, я принесла тебе таблетки, чтоб по утрам не тошнило. Принимай с получасовой разницой с другими лекарствами.
     - Спасибо.
     - Не за что. Я пошла.
     Настя повертела в руках пузырёк из желтого стекла, внутри которого шуршали небольшие капсулы, и сунула его в тумбочку, за пухлый томик Стендаля. Достала зеркало. Немытые пряди некрасиво свисали, выбившись из хвоста. Зато лицо вернуло свой прежний нежно-розоватый цвет вместо привычного за последние две с половиной недели серого и округлилось, потому что кормили в госпитале весьма недурно. Глаза поблёскивали энергией и задором, особенно когда Настя вспоминала о своём интересном положении.
     Налюбовавшись нежными пухлыми щёчками, Настя отложила зеркало в сторону и, улыбаясь собственным мыслям, начала тихо поглаживать ещё даже не наметившийся животик. Он был какой-то необыкновенно тёплый и мягкий. А прохлада пальцев и отросшие кончики ногтей приятно щекотали кожу, пробуждая давно забытые ощущения ласкового прикосновения. Под одеялом рука Насти непроизвольно скользнула выше. Она почувствовала, как напряглась грудь и словно невидимая пружинка сжалась внутри всего её тела.
     Тихо зашуршало одеяло на соседней кровати, и, обернувшись, Настя увидела как на неё с пониманием в глазах смотрит не симпатичная внешне женщина - сержант Ладыш, у которой были прострелены обе ноги, но кости, на её счастье, остались целы.
     - Господи, ты ж красивая, - прошептала она, кинув взгляд на другие кровати. - Найди себе здесь какого-нибудь врача и не мучайся.
     Прежде чем Настя нашла, что ответить, Ладыш махом выпила своё лекарство и повернулась на другой бок спать дальше, ибо в это время года здесь делать больше нечего, только спать или читать. А кто в состоянии ходить, тем дозволено иногда прогуливаться по коридору и стоять у раскрытого окна, глядя на плачущую по ту сторону осень.

4

     Алексей подорвался, как только ему позвонили. Ничего срочного от него не требовалось, поэтому полковник взял штабную машину и махнул в госпиталь, по дороге матеря весь долбаный полк, из которого ни один человек не догадался ему сообщить, что это именно Настин отряд попал в засаду. А его, как назло, вызвали в главный штаб на никому не нужное совещание. Мрачный, он то и дело спрашивал шофёра, который и так выжимал из потрёпанной жизнью машины последние соки, нельзя ли побысрее, на что тот неизменно отвечал: «Никак нет, товарищ полковник. Не получается быстрее».
     Когда в поле зрения появилось стройное белое здание госпитая, Алексей попытался успокоиться и взять себя в руки, чтоб, не дай бог, не начать отдавать распоряжения ещё и тут - свои наклонности он знал. Справившись с собой, Алексей взбежал по ступенькам и снежной лавиной ворвался в холл, холодный и стремительный.
     - Федосеева Анастасия Алексеевна. - В прищуренных стальных глазах читалось нетерпение. - Где она лежит?
     Девушка за стареньким компьютером с недоумением посмотрела на застывшего в ожидании Алексея, перевела взгляд на звёзды. Неизвестно, что подействовало на неё сильнее, но клавиши затрещали под маленькими пухлыми пальчиками чуть ли не со скоростью звука.
     - Двести восьмая палата - это второй этаж.
     Девушка ещё долго с искренним любопытством смотрела вслед удалявшемуся полковнику, пока её внимание не отвлёк подошедший и нервно постукивающий по столу генерал-лейтенант.
     Когда Алексей вошёл в палату и увидел Настю - та пыталась прибирать свежевымытые волосы - взоры с пяти кроватей обратились на него. На мгновение он застыл на пороге, наблюдая за жалкими попытками одной рукой организовать хвостик. Но когда очаровательный ротик уже раскрылся для какой-нибудь нецензурщины, Алексей предложил:
     - Может, тебе помочь?
     Настя наконец подняла голову, чтобы убедиться, не послышалось ли ей. Заколка выпала из ослабевшей вдруг руки, позволяя волне каштановых волос веером рассыпаться по щекам.
     - Ты?
     Она уже откинула одеяло, чтобы вскочить навстечу, но Алексей в три шага преодолел разделявшее их расстояние. Спустя мгновение они сидели на Настиной кровати и, не обращая внимание ни на кого, неистово целовались, как будто не делали этого вечность. Любовь, разливавшаяся по сердцу, переполняла обоих и уже не хотелось ничего, кроме как сидеть вот так, прижавшись к близкому человеку, касаться его губ своими, делиться дыханием.
     Рядом кто-то предупреждающе шикнул. Настя чуть отстранилась и открыла глаза. В дверях, оперевшись на косяк, стоял отец, из-под бровей наблюдавший за происходящим. Настя в миг посерьёзнела, плотно сжатые губы побелели. Алексей обернулся тоже, ища причину столь резких перемен.
     - Лёша, - её тон был странно мягок, но в тоже время не терпел возражения, - оставь нас, пожалуйста, на минутку. Всего на одну минутку.
     Совершенно не понимая, чо происходит и кто стоящий в проходе генерал, Алексей послушно встал и вышел в коридор. Настя поднялась с кровати, придерживая подол длинной рубахи, с видимым трудом устроила тёплый халат на плечах и, подумав секунду, тоже скользнула мимо отца в дверь, бросив на ходу: «Может, всё-таки выйдем». В дальнем конце мерял шагами ширину коридора Алексей, бросая взоры то на странную пару, то за окно.
     - Довоевалась? - даже не поздоровавшись, уронил отец.
     Настя молчала, придерживая здоровой рукой разъезжающиеся полы халата. Она смотрела в окно и бесстрастно ждала продолжения.
     - Почему ты никогда не слушаешь, что тебе говорят?
     - Потому, - не выдержав, ледяным голосом начала Настя, - что ты никогда, ни разу в жизни не посчитался с моим мнением. Ты засунул меня в технический вуз, когда я этого не просила и не хотела. Ты подстроил мой провал на вступительных экзаменах в Военную Академию, чуть не подстроил второй. Ты устроил скандал, когда я объявила о контракте. А я уже не девочка. Мне почти двадцать шесть. Может, ты и замуж мне запретишь выходить?
     Со стороны могло показаться, что генерал-лейтенант Федосеев просто не слышал всей этой обличительной тирады, потому что он стоял неподвижно и на лице не отражалось никаких чувств. Каменная статуя в тёплой шинели. Несколько секунд висела напряжённая тишина, прерываемая лишь погрюкиванием каталок и тихим шарканьем медсестр, обходящих палаты.
     - За него? - лёгкий кивок в сторону Алексея.
     - Да.
     - На войне не женятся и замуж не выходят. - Вдруг на вытесанном из камня лице мелькнула горечь.
     - Женятся.
     - Ты беременна от него?
     Настя опешила - проницательность отца её поразила. Карие глаза смотрели на неё сурово и испытующе. Лгать не имело смысла.
     - Да. Но это не имеет никакого значения.
     - Не имеет, ты права. Я позвоню матери, скажу, что ты скоро приедешь. Ты ведь будешь брать положенный годичный отпуск?
     - Спасибо, папа. Это будет очень мило с твоей стороны, - вопреки желанию, иронии в голосе не получилось.
     - Я пойду. Жаль, что у нас не получилось поговорить по-человечески.
     - До свиданья.
     Генерал развернулся на каблуках и, как положено любому военному, твёрдыми уверенными шагами направился к лестнице. Настя знала, что он не обернётся, поэтому не стала утирать скатившуюся по щеке слезу. Хотелось позвать его, кинуться на шею и разреветься, но она не могла себе позволить этой маленькой слабости. И когда широкая спина скрылась за углом, слёзы хлынули сами собой. Такой, с заплаканными яркими щеками и чуть припухшим носом, её застал Алексей, подошедший сзади. Обняв любимую за талию, он чувствовал как вздрагивает её тело, как прерывисто дыхание.
     - Кто это был? - грызущая его ревность не давала покоя, и воображение уже рисовало массу нелицеприятных ответов.
     - Это мой отец.
     - Твой отец?! - у Алексея от удивления разжались руки и безвольно повисли, но он взял себя в руки. - Ты не говорила, что у тебя отец - генерал-лейтенант.
     - А разве это имеет какое-нибудь значение?
     Настя повернулась к Алексею лицом и посмотрела на него так же испытующе, как несколько минут назад отец смотрел на неё.
     - Ну... Нет...
     - Я скоро уезжаю. Ты всё ещё хочешь меня замуж?
     - Конечно... А куда ты уезжаешь?
     - Домой. Отпуск у меня будет - экстренный.
     - Что-то случилось, о чём не знаю я?
     - Нет, ничего особенного. Помнишь, я обещала родить тебе сына после войны? - Настя вдруг смутилась. - Не знаю, когда там кончится война, но жду ребёнка от тебя я сейчас.
     Алексей не мог поверить в то, что слышит. В свои тридцать шесть он никогда не чувствовал себя так странно и так замечательно. Какой-то первобытный страх перед будущим отцовством боролся с такой же первобытной радостью. А перед ним стояла, зажатая в кольце рук, женщина, которую он любил больше жизни и которая стала ему ещё ближе, женщина, которая родит ему сына. Алексей отыскал губами её горячие губы и едва касаясь, с нежностью, которая никогда не была ему свойственна, целовал эти влажные розовые лепестки.
     - Завтра я приведу кого-нибудь из местного загса и нас распишут.
     Настя улыбалась. В мутных от недавних слёз глазах горел маленький лихорадочный огонёк счастья.

5

     Ночью подморозило, и маленькие лужи превратились в хрустящее под ногами стекло. Земля затвердела и отзывалась утробным гулом. А утром повалил снег - самый первый в этом году снег. Крупные воздушные хлопья легко кружились в воздухе и падали, падали, падали, укрывая всё вокруг белым пухом. И за этим неспешным снегопадом ничего не было видно.
     Церемония бракосочетания прошла тихо и как-то по-домашнему. Ни марша Мендельсона, ни белого платья и фаты, ни восторженных поздравлений и оргомных букетов - словом, ничего из того, что видится в ночных грёзах девчонке, постепенно превращающейся в девушку и начинающей грезить о замужестве. Ко всему прочему, пара выглядела настолько комично, что сестричка, пришедшая поздравить Настю, чуть не расхохоталась: высокий статный полковник при параде и среднего роста девушка в белой больничной рубахе, поверх которой накинута длинная тёплая кофта. Однако оба были настолько заняты друг другом, что ни на что уже не обращали внимание.
     Когда представитель загса торжественно объявил пару мужем и женой и, быстренько свернувшись, отправился восвояси, сестричка, поздравив молодожёнов, сунула Насте в руку металлический ключик и быстро-быстро зашептала на ухо, что брачную ночь не обещает, но брачный час, пока идёт обход, гарантирует.
     Смотровая, запасной ключ от которой достался Насте, находилась в конце коридора. Это была стандартно белая чистая комната с большим окном и, что самое главное, с довольно широкой кушеткой в углу, на которой лежало заботливо оставленное кем-то одеяло. Когда Алексей увидел, куда его, ничего не объясняя, притащила молодая жена и как она запирает дверь, улыбка сама собой расцвела на его лице.
     Настя стряхнула с плеч кофту и, подойдя к усевшемуся на кушетку Алексею, мягко приземлилась к нему на колени. Он обхватил её за талию и ещё несколько минут глядел в глаза, уперевшись своим лбом в её.
     - Ты не забыл, что у нас очень мало времени. - Настя уже чувствовала, как волна нетерпения захлёстывает её.
     - Нет.
     - Почему же ты просто сидишь?
     - Я думаю, - глаза Алексея хитро прищурились, - что бы с тобой этакое сотворить.
     - Уж сотвори что-нибудь.
     - Ну, у тебя рука больная, поэтому круг возможностей резко сужается...
     - Если ты сейчас же ничего не придумаешь, - поцелуй в губы на несколько секунд прервал фразу, - то я тебя уроню навзничь и просто изнасилую.
     - А что - вариант.
     - Ты - ленивая сволочь...
     Не успела Настя закончить свою мысль, как Алексей уже перегруппировался и лежал на кушетке, улыбаясь и глядя на неё, оказавшуюся сидящей сверху.
     - Сволочь.
     - Так, между прочим, к старшим по званию не обращаются, - с напускной серьёзностью заметил Алексей.
     - Ой, простите, товарищ полковник. Не извольте гневаться. Я исполню все Ваши приказы, - по пухлым губам пробежала лукавая улыбка.
     - Ладно. Для начала можешь меня целовать. Да поусерднее.
     Настя подавила зарождающийся смешок и послушно наклонилась. Она прошлась язычком по гладко выбритому подбородку, не пропуская ни одной неровности, легкими прикосновениями ласкала шею, добираясь то до правого ушка, то до левого. Несколько раз больная рука изрядно мешалась, поэтому Алексей чуть приподнялся на локтях, чтоб Насте было удобней его целовать.
     В расстёгнутом вырезе рубашки перекатывались тугие полные груди и Алексей, оставновив Настю, потянулся к ним губами. Когда он чуть стиснул соски зубами, Настя застонала от возбуждения и приподнялась на коленях, всем своим видом показывая, что пора расстёгивать ремень на штанах. Обречённо улыбнувшись, Алексей это и сделал.
     Настя лежала на широкой груди Алексея и смотрела в потолок. А он, заложив руки за голову, дремал, довольный проведённым временем. Даже через рубашку чувствовалось исходившее от него тепло, пульсирующее с каждым ударом сердца. Настя слушала его сердце и пыталась понять, почему она не слышит своего: может, потому что они бьются одинаково ровно?
     - Я хочу тебя ещё, - уронила она.
     - Мы не успеем, - голос Алексея был ленивым и ничего больше не желающим.
     - Успеем.
     Настя поднялась, но как только она снова оседлала своего любимого, в дверь тихонько поскреблись. И знакомый голос сестрички сообщил, что обход завершился и через пять минут надо выметаться отсюда.
     - Ну вот, я ж говорил.
     Настя с неудовольствием слезла, прогулявшись на прощанье ладонью по бедру Алексея и выше, чувствуя как немедленно отреагировало его тело.
     - Издеваешься? А ну быстро одевай тёплую кофту, - звание полковника уже давало о себе знать и в семейной жизни.
     - Через две недели я вернусь за официальным отпуском со здоровой рукой и ты у меня ещё получишь. Это я тебе обещаю.
     - Верю-верю. А сейчас сюда притопает куча медсёстр.
     Пара выползла из смотровой вполне бодрая и довольная. И не успели они отойти от двери двух шагов, как в противоположном конце коридора появились медсёстры, что-то активно между собой обсуждающие. Настя улыбнулась, косо посматривая на Алексея, а тот, аристократически приподняв брови, заявил: «Я же говорил».
     Проводив мужа до лестницы, Настя потом долго смотрела в окно, следила за отъезжающей машиной взглядом до последнего поворота. И когда она скрылась, девушка вдруг почувствовала, что это может быть навсегда - потому что на войне как на войне. Не больше и не меньше.

6

     Лейтенант Тихонова, ещё не сменившая документы и поэтому остававшаяся до поры до времени Федосеевой, вышла из госпиталя в чистой, наглаженной шинели, которую ей выдали в связи с планируемым отпуском, счастливо размахивая выздоровевшей рукой. Из машины, ожидавшей у входа, высунулось порозовевшее лицо шофёра, потиравшего озябшие ладони. Настя расцвела.
     - Полковник Тихонов велел Вас встретить.
     - Славно, - садясь в кабину, она опёрлась на сиденье левой рукой, проверяя её дееспособность, и, не почувствовав боли, обрадовалась ещё больше. - Как дела в полку?
     - Отлично, товарищ лейтенант. Эти сволочи, что Вас тогда... ну, это... в засаду, проявлялись только один раз, но наткнулись на дежуривший отряд Красновой. А у неё сами знаете - самые отъявленные головорезы, что мужики, что бабы...
     - Ч-ч-ч... Спокойно. О старших по званию так не говорят.
     - Извините, товарищ лейтенант. Ну, в общем их покоцали изрядно, хотя и наших троих положили. Краснову, естественно, к награде.
     - Ясно.
     Настя отвернулась к окну: её грызло тщеславие и редкое даже для военных честолюбие. Она, дочь генерал-лейтенанта, у которой военщина в крови, умудрилась попасть в засаду, а какой-то там выскочке повезло, что небольшое количество, ничего не подозревая, вышло прямо на неё. Не удивительно, что она их всех в кашу: её люди - самый нервный и щепетильный народ в полку, и с ними предпочитают просто не связываться. Правда разборки всё же бывают, в основном с её ребятами, которые тоже не промах и полностью разделяют неприязнь командира к отряду Красновой. Пока что из трёх произошедших стычек победителями выходили её подчинённые, и это приятно грело душу. Настя вспомнила смазливую крашенную блондинку, дымящую как паровоз и перетрахавшую половину офицерского состава, поморщилась. Уж на что в армии, особенно в действующей, шалав хватает, но это была редкостная. Даже женщинам в её отряде далеко было до командира. Настя предпочитала своих держать в ежовых рукавицах: на гражданке будете делать, что хотите, а тут извольте жить по установленным мною правилам. Это была одна из самых веских причин, почему о её связи с полковником Тихоновым никто не должен был знать. «Что позволено Юпитеру...» - частенько рассуждала Настя, пытаясь как-то оправдаться. Теперь её оправдывал штамп в паспорте, но суть не менялась.
     Самое обидное, думала она, трясясь по ухабистой просёлочной дороге, что придётся оставить свой родной отряд. И неизвестно, кого назначат вместо неё. Кандидатуру уже должны были подобрать: прошло три дня с тех пор, как она подала заявление на «Экстренный годичный отпуск по семейным обстоятельствам». Что-то необъяснимое мучало Настю. Что-то засело занозой в самом сердце и нарывало.
     Издалека показались полуразрушенные, но кое-как залатанные здания, где спали две роты. Прямо из земли валил дым. Настя улыбнулась: блиндаж, где они с Алексеем занимались любовью, всё ещё жилой. Как и положенно в предобеденное время, солдаты шныряли по всей территории лагеря, занимаясь своими делами. А часть из них стояла возле отстроенного за время её отсутствия заграждения на посту. Въезд на территорию лагеря тоже был под охраной. Настя удивлённо покачала головой: как всё изменилось. Раньше сами были как партизаны, а теперь хоть похожи на воюющую сторону - окопались.
     Навстречу вышел лейтенант Фрязин, спасший Настю тогда, на поляне. Девушка улыбнулась, выпрыгнув из машины.
     - День добрый, лейтенант Федосеева, - в его голосе сквозила неподдельная радость.
     - Привет. Уже не Федосеева. Уже Тихонова. Только это между нами.
     Брови Виталия Фрязина удивлённо взлетели вверх. Он приобнял Настю и потащил в сторону, подальше ото всех, на ходу расспрашивая:
     - Уж не за нашего ли полковника замуж вышла?
     - За него, родимого, за кого ж ещё.
     - Я так и знал: ну не может такая славная девка быть такой паинькой и абсолютно равнодушной к мужикам, особенно таким, как я, - Фрязин показательно выпятил грудь и рассмеялся. - Да я шучу. На самом деле, я действительно подозревал что-то такое.
     - Это почему же?
     - Просто достаточно было понаблюдать за переменами в твоём настроении. Приедет полковник - Федосеева весела и энергична, уедет полковник - Федосеева в депрессии и зла как чёрт.
     - Бывает, - Настя чуть смутилась. - Неужели так заметно?
     - Да большинству по большому счёту наплевать - ничего и не видят. Здесь проблем хватает и без того.
     - Ты знаешь мою политику относительно таких отношений...
     - Знаю.
     - А я должна пример показывать.
     - Должна.
     - Вот... Кстати, а где полковник Тихонов?
     - Муженька ужо разыскиваешь? Он уехал, но должен вот-вот вернуться.
     - Ясно. А ты уже знаешь, что я уезжаю на год? - слабое, едва заметное движение подбородка к груди. - Да, вот так получилось. Не хочется оставлять отряд, а придётся. Ты уж пригляди за моими ребятами, а то чёрт его знает, кого там назначат.
     - А что у тебя случилось?
     - У меня? - Настя мгновение подумала, усмехнулась и выложила последнюю карту. - Дитё я поеду рожать. Я Алексею сына обещала, а там уж как получится.
     - Ясно. Ну, ты даёшь.
     - Только это опять же между нами.
     - Замётано. Ладно, ты пока пойди перекуси, да покомандуй последний день своими. И переодень это чудо неудобное: у меня там есть бушлаты новые.
     - Давай.
     Они разошлись, каждый со своими мыслями. Фрязину всегда нравилась Настя. Нет, он не был в неё влюблён, скорее, испытывал чувство какого-то душевного родства. И теперь в нём боролась боль от потери хорошего друга и радость за человека, который хотя бы временно выберется из этого ада. Настя же, привязанная к Виталию так же сильно, чувствовала что-то похожее.
     Крупные редкие хлопья снега растворялись в стакане горячего чая, которым Настя запивала пирожок с картошкой. Ветра не было и лёгкий мороз совсем не чувствовался, только щеки чуть-чуть пощипывало. Она уже поздоровалась с бойцами, теперь солдаты, расстроенные скорым уходом командира, сидели в роте и пели грустные пести под аккомпанемент гитары. Не наевшись, Настя стянула с кухни ещё один пирожок и увлечённо его жевала, когда со стороны рощи, примыкавшей к лесу, донёсся грохот взрыва, а спустя неколько секунд заговорили АКМ

     Автомат Калашникова модернизированный. Настя, за секунду сообразив, что мимо рощи идёт дорога от штаба, швырнула недоеденный пирожок на стол.

     Народ в роте стоял растерявшийся, но готовый в любой момент хоть в пекло, поэтому, когда Настя влетела в сарай с автоматом наперевес, первый взвод собрался и выскочил за десять секунд.
     Настя бежала впереди своих, видя, что за ней к месту боя рванул взвод Сушинского, ошивавшийся на дежурстве возле лагеря. Пламя полыхающей штабной машины и изрешеченная машина сопровождения были видно издалека. За деревьями по одну сторону дороги засели партизаны или диверсанты - точно пока никто не знал; по другую - выскочившие из машин десантники.
     - Резник, ты со своими обойди с тыла, я - на подмогу тем.
     Отряд, разделившись пополам, скрылся среди деревьев. Настя уже начала зыдыхаться в тёплом бушлате, но упорно бежала к цели. Они подоспели в том момент, когда уже двое из четырёх десантнико из сопровождения лежали на обагрившемся кровью снегу. Двое других, с расцарапанными лицами, отстреливались последними патронами, причём один опирался на дерево, не в состоянии держаться на ногах. Настя заметила расплывающееся тёмное пятно на штанине - чуть выше колена.
     - Где полковник Тихонов? - она попыталась перекричать автоматные очереди.
     Десантник, повернув бледное от потери крови лицо, кивнул в сторону огромного дуба. Только теперь Настя различила облокотившееся на ствол тело. Она рванулась туда, забыв, что шальных пуль на войне гораздо больше, чем целенаправленных. Но ей повезло. Настя рухнула рядом с Алексеем, прячась за толстый ствол. Глаза его были закрыты, но на скулах время от времени проступали желваки, давая понять, что он ещё жив. Волосы на голове слиплись от крови, и тонкая струйка стекала от виска к подбородку, капая за шиворот.
     Настя сидела, прижав раненую голову полковника к груди, и повторяла: «Только не умирай, только не умирай». Веки Алексея на мгновение приоткрылись. Губы тихо шевельнулись, как будто он пытался что-то сказать, но девушка прикрыла ему рот ладонью.
     - Молчи, тихо. Сейчас подойдут наши. Всё будет хорошо.

     Рядом падали её люди. Настя материлась сквозь зубы и посылала очередь за очередью в пространство. Через несколько минут подошёл отряд Сушинского и всё было кончено. Настя валилась с ног от усталости, но чувствовала, что боль и страх наконец остались позади. Где-то по ту сторону осени.

27 сент.- 9 окт. 2002 года