Екатерина Оверчук

     «...Я никогда не говорил, что люблю тебя. Теперь, когда эта война близится к концу и я не знаю, увижу ли тебя вообще, не могу этого не сказать. Варианта всего два: или на этом свете, или на том, если он, конечно, есть. Я тебя подожду. Не грусти. Александр. 25 апреля».
     Ирина рыдала над коротким, как автоматная очередь, письмом. Признание, не вытянутое за два года, так легко выскользнуло из-под гелевой ручки сейчас. Она не смогла удержаться. Изломанный листок грязно-белой бумаги лежал в стороне, подрагивая от лёгких порывов влетающего в распахнутое окно ветерка.
     Выплакавшись, Ирина затихла, подняла лицо навстречу тёплому июньскому ветру. Окна дома напротив горели огнём, и от них по всей комнате прыгали солнечные зайчики, наполняя помещение движением. Книги, карты в беспорядке лежали на столе. Война никак не повлияла на её учёбу: девушки младших курсов гуманитарных факультетов продолжали заниматься, как ни в чём не бывало. Вчера на историческом, где вот уже два года проучилась Ирина, сдали последний экзамен. Но даже привычные пятёрки в зачётке мало волновали девушку, две недели не находившей себе места. Письмо пришедшее в начале мая, было пока последним.
     Саша писал всегда строго раз в месяц. Так они договорились ещё год назад, потому что отвечать на каждое Ирино письмо, аккуратно отписываемое два-три раза в неделю, он не мог. Сначала Ирина обижалась, но когда начались активные боевые действия, всё поняла, и сама предложила такой вариант: письмо раз в месяц - тогда она будет точно знать, что всё в порядке. Сейчас письмо опаздывало на две недели, и девушка раз за разом перечитывала строки двухмесячной давности.
     Ирина встала, поспешно скинула домашний халат, достала светлое летнее платье чуть выше колен, облачилась и выскочила из квартиры. Привычно заглянув в почтовый ящик и не обнаружив ничего, кроме рекламного хлама, Ирина закусила губу, чтобы не расплакаться снова, кинулась к метро, пока ещё действующему в отличие от наземного транспорта. Зелень аллей казалась необыкновенно чистой, наверное, оттого что машин в Москве стало в десятки раз меньше. Лучики солнца играли в шелестящей сочной листве, глянцевая сторона которой давала диковинный отблески.
     Трёхвагонный состав электрички подошёл быстро, ждать пришлось всего пять минут. Народу было не очень много, все с какими-то отсутствующими взглядами, молчаливые, сонные что ли. Ирина вглядывались в пустые лица и пустые глаза, но чувствовала, что у самой такие же, потому что её ничто уже не волновало, кроме непришедшего письма. Молодых почти не было - либо совсем ещё дети, либо старики. Правда много женщин, скорее всего, каких-нибудь учительниц или ответственных работников на предприятии, есть и мужчины, явно белобилетники. Ирина повела плечом: почему её молодой, здоровый Саша должен проливать кровь за свою страну, а эти мужики, большая часть которых белые билеты себе просто-напросто купила, будут просиживать штаны в удобных кожаных креслах. Захотелось вскочить, взять что-нибудь тяжёлое и со всего маху бить по этим надменным одутловатым физиономиям. Перед глазами стала картина, как весь вагон завален извивающимися окровавленными телами, а она стоит посреди этой кучи мала с обрезком трубы и улыбается, стирая с лица густеющие красные капли. Ирина прогнала непрошеную мысль, но успокоить участившееся сердцебиение не могла.
     - Девушка, Вам хорошо? - сидящая рядом дамочка в тёмно-синем костюме - типичная учителка - обеспокоено заглядывала в лицо.
     - Да-да, - Ирина мотнула головой, стряхивая остатки видения, - всё нормально.
     Она встала и подошла к двери, ожидая, когда электричка подлетит к станции. В стекле, за надписью «Не прислоняться», отражались люди, отражались лица, которые почему-то вызывали сильнейшее раздражение. Ирина прикрыла глаза, чтоб хоть минуту не видеть ничего.
     На улице ничего не изменилось за полчаса пребывания под землёй. Разве что солнца стало меньше - но это потому что в центре дома наседают один на другой, возвышаясь над людьми, как скалы. Пыльный раскалённый асфальт будто чадил, от него поднималось странное марево, мешающее дышать. Ирина так редко бывала в центре, что сначала чуть не оглохла от шума проносящихся мимо тротуара машин, криков, шума. Но уже через минуту просто не замечала этого. Она свернула в тёмную арку, сразу за которой находился вход в контору одного приятеля отца, в своё время подсобившего с «отмазыванием» её от отправки на фронт в качестве медработника, поскольку перед поступлением на исторический Ирина два года отучилась в Первом Медицинском.
     Секретарша, увидев, что неизвестная девушка бодрым шагом направляется в кабинет босса, истерично завопила, что туда нельзя, что надо спросить разрешения. Она даже попыталась вскочить из-за стола и перегородить дорогу, но Ирина взглянула на неё пренебрежительно и, кинув: «Я близкая знакомая Виктора Сергеевича» - вошла в роскошную, из морёного дуба, дверь. Секретарша ошалело застыла на пороге, ожидая криков и ругани, но услышав лишь хлопок перед напудренным носом.
     - Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Извините, что без предупреждения.
     Немолодой, грузный мужчина с добрым красным лицом оторвался от изучения бумаг и с удивлением воззрел на вошедшую девушку. Он не ожидал, но когда узнал в гостье дочь друга, обрадовался и оживился.
     - А-а, Ирочка, душенька. Здравствуй-здравствуй. Садись. Как батька?
     - Ничего, спасибо. - Кожаное кресло послушно скрипнуло. - Всё жалуется на поясницу, да Вы и сами слышали не раз за рюмахой коньяка: то болит, это болит. Давно Вас не видел, всё хочет в гости зазвать. Ну, а Вы?
     - Да у меня тоже всё потихонечку. Работаем-с. Сейчас как раз переломный момент. Андрей-то мой, - лицо Виктора Сергеевича посерьёзнело, - при штабе служит, говорит, что войне скоро конец, только вот неизвестно, кто её выиграет. Последний рывок, так сказать, остался - кто кому горло быстрей перегрызёт, тот и останется. Хочется верить, что это будем мы. А Сашка твой что, пишет?
     - Пишет, - Ирина попыталась ответить как можно более бодро, чтоб добрый дядька напротив не заподозрил истинного смысла просьбы, с которой она пришла.
     - Это хорошо. Чайку хочешь?
     Девушка утвердительно кивнула, но вышло как-то нервно. Виктор Сергеевич посмотрел на неё, будто сканируя умными карими глазами, буркнул что-то в коммутатор и откинулся на спинку кресла. Секретарша, молодая и симпатичная барышня, вошла с подносом через минуту, составила чашки на стол, не упустив возможности злобно зыркнуть на Ирину, вкладывая в этот взгляд всё презрение, которое она испытывала к сопливой девчонке в дешёвом платьице. Откуда ей было знать, что это кружевное чудо было привезено ей в подарок из Германии два года назад и одевалось только в особых случаях.
     - Ну, рассказывай, с чем пришла. Уж не только для того, чтоб узнать о моём здоровье да привет передать.
     - Я вот собственно с чем, - начала Ирина, глотнув из чашки настоящего английского чаю и собравшись с мыслями. - Помните, как год назад вы меня от медработы отмазали с моими двумя курсами меда?
     - Помню, конечно...
     - Просто теперь... м-м-м... в общем я хочу туда поехать.
     Виктор Сергеевич смотрел с явным недоумением, в глазах мелькали какие-то только ему одному понятные мысли. Пальцы нервно крутили золотой "Паркер". Он пожевал губы и задал вопрос, которого так боялась Ирина:
     - Зачем?
     - Я могу... Я хочу... У меня же мед - два курса. Я просто обязана, - Ирина была готова расплакаться.
     - А родители знают о твоём желании? - Виктор Сергеевич смотрел строго и, как на мгновение показалось, даже осуждающе.
     - Нет. Но они и не должны знать об этом. Я потому к Вам и пришла, чтоб, если они вдруг начнут спрашивать, Вы сказали: это, мол, наверху проверка по компьютеру была - кадров не хватает, и сделать ничего нельзя. А я уж как-нибудь сама их успокою, что со мной ничего не случится.
     - Всё продумала, - мгновение поразмыслив, подытожил он. - Сдаётся мне, не просто патриотизм в тебе разыгрался. Но не мне тебя судить. Коли просишь, сделаю. Сама б потом не пожалела. Уверена, что хочешь?
     - Уверена, - Ирина аж подпрыгнула от радости. - Спасибо Вам, Виктор Сергеевич, спасибо. Вы мне так помогли, даже не знаю, как и благодарить.
     - Главное жива останься. Врачи сейчас гибнут постоянно. Потому медработников действительно не хватает. Чтоб мне не пришлось краснеть перед родителями, у которых единственную дочку отнял.
     - Так не Вы ж, Виктор Сергеевич, - это моё желание.
     - Твоё-то - твоё, а мучаться угрызениями совести буду я.
     - Да ладно, не пропаду я. «И врагу никогда не добиться». Спасибо Вам ещё раз. Повестку присылайте завтра же. Я побегу - дела ещё закончить надо.
     - Беги-беги. Батьке привет от меня пламенный. Ах да, нельзя - сразу неладное заподозрит. Ладно, сам зайду на днях.
     Ирина обернулась уже у двери, наклонила голову чуть набок и улыбнулась:
     - А секретарша у Вас, Виктор Сергеевич, - грымза.
     Виктор Сергеевич раскатисто захохотал, заставив кресло жалобно скрипеть под тяжестью грузного тела. Лицо налилось кровью, став похожим на свёклу. Теперь Ирина поняла, почему Виктора Сергеевича все друзья в один голос ласково именуют Паровозом.

2

     То, что родители устроили б скандал, узнай, что всё было спланировано и подстроено родной дочерью, Ирина знала. Поэтому, когда позвонили и попросили явиться в Первую горбольницу с вещами, она сделала совершенно убитое выражение лица и отправилась извещать. Мама просто ничего не поняла с первого объяснения, а отец побледнел и сказал, что никуда не отпустит. Убедить их в том, что сделать ничего нельзя и обращаться к Виктору Сергеевичу бесполезно, оказалось делом нелёгким. Но результат был достигнут, и теперь Ирина с удовольствием затягивалась «Winston» в отсеке грузового самолёта, наспех подготовленном для перевозки людей.
     На самом деле Ирина никогда серьёзно не курила, но сейчас, снимая стресс, одну за одной выуживала сигареты из любезно предоставляемой ей пачки. В отсеке было всего тринадцать человек врачей и медсестёр. Видно было, что никто из них не горит желанием лететь на Дальний Восток, в Хабаровск, чтобы там рисковать своей шкурой, спасая другие. Только она одна рвалась туда с бешено колотящимся сердцем: где-то в Хабаровском крае дислоцируется рота особого назначения, в которой сержанствует Сашка. Понятно, что из-за дюжины медиков никто не погнал бы самолёт в такую даль: у стен громоздились коробки с инструментами, лекарствами, спецодеждой, и на каждой было педантично написано, что находится внутри и в каком количестве.
     В отсеке было прохладно, несмотря на то что воздух прогонялся через горячие человеческие лёгкие, согревался. Ирина то и дело ёжилась, пока кто-то не догадался распечатать ящик с тёплыми, на меху, плащами и раздать всем. Одна из молоденьких девушек - похоже с медучилища, курса со второго - судорожно рылась в рюкзаке, пока не выудила походную аптечку. Все дружно наблюдали, как она дрожащими пальцами открыла крохотную коробочку и высыпала две аппетитные, как леденцы, ярко-красные пилюли, тут же отправившиеся в рот. Девушка прикрыла глаза от удовольствия и прислонилась к ящикам, ожидая реакции. Ирина поморщилась от отвращения: один раз в жизни она курила траву, ещё в школе, но ей тогда настолько не понравилось чувство полного идиотизма и расплескавшихся по всему черепу мозгов, что раз и навсегда зареклась что-либо подобное пробовать.
     Молодой врач, сидевший рядом, слегка усмехнулся, глядя на скривившуюся физиономию соседки:
     - Вы, Ирина Алексевна, не удивляйтесь. Сейчас такое повсеместно, у нас в больнице каждый второй сотрудник из и так неполного штата или кололся, или нюхал, или таблы глотал. Время сейчас такое. Мне лично там просто надоело.

     - Так уж и надоело? На войне лучше?
     - Не лучше, но там я надеюсь держать ассистентов и подчинённый медперсонал в рамках. А то неделю назад пришёл на операцию, а у меня вся бригада под кайфом..
     - Это ужасно.

     - Да уж. Вот и говорю - надоело. Распустились! На войне не до того. А Вы где работали, учились?
     - На самом деле, Владислав Михайлыч, я только что закончила второй курс истфака МГУ. Но перед этим два года училась в Первом Меде. Хотела на хирурга пойти, но не сложилось. У меня умерла двоюродная сестра от передозы, я не сдала сессию - просто не пришла на экзамены, потом ушла в академ с мыслью восстановиться и из академа так и не вышла. Вот такая печальная история.
     - Да, неприятно. Но нынешняя система, к счастью, предполагает практику уже после первого курса, да и студенты имеют возможность подрабатывать в больницах...
     - Да, опыт у меня есть. Я даже два раза ассистировала на лёгких операциях - по блату: у меня дядя хирург в неотложке.
     - Семейное, стало быть?
     - Можно и так сказать. Позвольте ещё сигарету?
     - Конечно, пожалуйста.
     Владислав Михайлович протянул открытую пачку, вежливо щёлкнул зажигалкой. Ирина глубоко затянулась, заставляя тело расслабиться и греться в коконе плаща. Пальцы, держащие сигарету слегка дрожали от холода. Полоска пепла всё ширилась, грозя в любой момент сорваться на одежду, тоненькая струйка дыма поднималась вверх и растворялась где-то под потолком.
     - Вы ведь не курите? - голос врача донёсся, как сквозь вату.
     - Нет, - Ирина приоткрыла закрывшиеся было глаза, сделала затяжку и потушила жалкий бычок в металлической пепельнице. - Я иногда балуюсь. А сейчас мне просто очень и очень хреново.
     - Бывает. Вы бы поспали.
     - Да, пожалуй, у меня глаза слипаются.
     Ирина не заметила, как провалилась в сон, стоило только смежить веки. А молодой врач, ехавший на войну от «бригады под кайфом», поправил на спутнице плащ, закутывая её поплотней, а сам отошёл к беседующим в стороне мужчине лет пятидесяти и женщине за сорок. Оба были в очках, одинаково седые. Они явно спорили о чём-то фундаментальном и с большим удовольствием пригласили к дискуссии молодого коллегу.

3

     В Хабаровске было прохладно, около семнадцати градусов выше нуля, поэтому тёплые плащи никто не забрал, хотя, по большому счёту, нужды в них не было. Несколько крепких парней из персонала аэропорта, закрытого для гражданских рейсов уже с полгода, бросились вытаскивать коробки с грузом и укладывать их в старый побитый грузовик. Рядом стоял ещё один четырёхколёсный инвалид, к которому представитель Центрального военного госпиталя и повёл медиков. Ирина почувствовала себя бараном, которого везут на убой, когда грузовичок с дырявой брезентовой крышей трясся по разбитым дорогам Хабаровска. Восточная часть города, как объяснил представитель, немного повреждена, поскольку основные удары тактических ракет, сумевших прорваться через ПВО, пришлись именно сюда. Госпиталь же находился в западной части, почти не пострадавшей. Все города побережья подверглись жестоким бомбардировкам и были давно эвакуированы. От рассказов молодого врача, который пытался хохмить, дабы не нагонять панику на вновь прибывших, по спине забегали наперегонки крупные мурашки.
     Грязно-белое здание госпиталя, давно забывшее, что такое капремонт, ярким пятном выделялось среди невысоким серых или коричневых домов. Внутри всё оказалось в ещё более плачевном состоянии. Персонала не хватало на обслуживание больных, не говоря уж о содержании помещения в соответствующем санитарным нормам состоянии. В регистратуре группу встретили измученной, но счастливой улыбкой. Пожилая сухонькая женщина лучисто посмотрела на Ирину, которой безумно хотелось выпить крепкого чаю, и выдохнула что-то вроде «ну, наконец-то». Будто читая мысли, вышедший навстречу главврач - Сомов Валерий Павлович - предложил взбодриться хорошим чаем.
     Разумеется, об отдыхе не могло быть и речи. Работа кипела, Сомов тут же познакомил всех с системой, молоденьких девочек отправил к старшим медсёстрам, а хирургов и травматологов, коими оказались все имеющиеся в наличии профессионалы, распределил по отделениям. Ирина сначала думала, что отправится вместе с девчонками медсестрой, но Владислав Михайлович неожиданно заявил, что у неё два курса, опыт ассистента и все данные, чтоб помогать ему оперировать. Главврач на удивление легко дал своё согласие. Ирине показалось, что это было сделано, скорее, от безысходности, чем из веры в её способности: вокруг мелькали в основном сестрички в высоких колпаках и изредка - врачи в маленьких шапочках, а из среднего звена она никого не заметила: конечно, ведь в основном именно врачи среднего звена работают на передовой. Вещи побросали внизу, в раздевалке, поскольку комнаты пообещали выделить к вечеру - одну на двоих. И Ирина уже сговорилась с первокурсницей медучилища, всю дорогу проспавшей в самолёте и кимарившей в грузовике, поселиться вместе. Девушка представилась Настасьей.
     Почти все пациенты госпиталя - военные: мужчины, женщины. Вверху лёгкие, внизу тяжёлые. Поэтому операции в основном велись на первых трёх этажах шестиэтажного здания. Выписывали или отправляли на запад как можно скорее, потому что поток раненых не иссякал. В первый же день Ирина ассистировала на четырёх операциях, пока её не сменила какая-то женщина, увидевшая, что девушка просто валится с ног от усталости. В крохотной комнатушке, которую выделили им с Настей, Ирина упала на кровать и заснула мёртвым сном.
     На следующий день Владислав провёл шесть непростых операций. В конце дня он похлопал свою ассистентку по дрожащему плечу, похвалил. А Ирине в тот момент вспоминалось перекошенное ужасом лицо молодого мальчишки, которому ампутировали обе ноги выше колен. Сразу, как только всё кончилось, она выбежала из операционной, на ходу стягивая перчатки, и долго рыдала в углу: на месте этого мальчишки мог оказаться её Саша.
     Утром обход, потом работа, работа, работа, вечером обход, ночь - тёмный провал без снов. Иногда Ирина помогала сёстрам на ночном дежурстве. Раз в десять дней, когда воспалённые глаза болели от хронического недосыпания, давали тридцать шесть часов на отдых, и всё это время люди проводили во сне. Прошло два месяца. Ирина похудела, только бледные от усталости щёки сохранились по-детски пухлыми. Заспанная, она с недоумением смотрела на обеспокоенное лицо Насти, которая трясла её за плечи, пытаясь окончательно разбудить.
     - У меня же ещё шесть часов, - возмутилась Ирина, наконец-то сообразив, сколько времени показывает будильник.
     - Вставай, чёрт возьми, город эвакуируют, госпиталь эвакуируют - скоро америкосы будут здесь.
     - Что?! - сон слетел в одно мгновенье.
     - Американцы обставили наших и подходят к городу, а нас некому защитить. Надо уезжать, срочно. Ты понимаешь? - Настя уже срывалась на крик, всё сильнее тряся подругу за плечи.
     - Да. Где Влад?
     - Распоряжается внизу.
     - Пошли.
     Ирина подскочила, влезла в халат и выскочила из комнаты, на ходу собирая медового цвета волосы в пучок. В госпитале царил хаос, как не пытался персонал упорядочить эвакуацию. По коридорам метались сёстры, помогали передвигаться раненым. Лёгкие сами спускались к машинам. Ирина с Настей с трудом затолкались в служебный лифт. На первом этаже движение были ещё более быстрым и хаотичным, стоял шум - со всех сторон летели распоряжения. Владислава нашли у входа, где он руководил погрузкой раненых. Всегда невозмутимый, он кричал, размахивал руками, а завидев Ирину, вымученно улыбнулся и на секунду замолчал.
     - Разбудила тебя Настя? Как раз вовремя, - он оглянулся на машину, - тут нужен врач для сопровождения - полезай.
     - А ты?
     - А я здесь остаюсь. Мы всё равно не можем отправить всех. Многим противопоказана перевозка. Тут у них ещё есть шанс выжить.
     - Я... - Ирина не сразу сумела выговорить собственное решение. - Влад, я никуда не поеду, я тоже останусь тут.
     Владислав смотрел с неподдельным ужасом. Он всё порывался что-то сказать, открывал было рот, но в последний момент не решался. Наконец, слова всё-таки прозвучали:
     - Ты с ума сошла, но спорить и уговаривать времени нет. Настюха, полезай - без разговоров.
     Настя наскоро поцеловала подругу и шмыгнула в кузов. Только тогда Ирина разглядела большой пакет с вещами в её руке. Машина рванула с места, устремляясь к выезду из города. Где-то вдалеке грохнул взрыв, за ним ещё один, и ещё. На мгновение всё застыло, а потом заработало ещё быстрее, но уже без паники - как отлаженный механизм, автоматически. Только Сомов бегал и суетился, поторапливая, пока все выезды не перекрыли. Когда вернулась последняя машина, всем стало ясно, что уже поздно.

4

     «Сержант Грехина, Ольга Владимировна. Закрытый перелом обеих ног. Множественные ушибы и ссадины. Все необходимые предписания выполнены. 28 сент. 2027 года». Ирина закрыла журнал, кинула взгляд на неподвижное лицо молодой ещё женщины, которая спала под действием снотворного. Раньше ей тоже хотелось пойти в Военную Академию - на разведчика, например. Сейчас эта идея уже не казалась такой романтичной.
     С высоты третьего этажа весь двор госпиталя был как на ладони. Там уже сновали зелёноголовые громилы в камуфляже. Американская речь звучала нагло и вызывающе. Старшие вразвалочку пересекли двор и вошли в здание, после того, как туда проскользнул охранный отряд.
     Через пять минут в дверях появился чубастый парень. Его глаза просканировали помещение, застыли на Ирине, которая склонилась над ещё одной женщиной - медсестрой с побережья, доставленной два дня назад и только утром переведённой из реанимации.
     - Все опускхаютса вьниз. Бистро.
     Ирина не сдержалась, злобно зыркнула на здоровенного американца, проходя мимо него в дверь. По коридору уже сопровождали врачей и сестёр к лифту. Впереди показался Владислав, подталкиваемый в спину. Он подмигнул, улыбнулся: у меня, мол, всё в порядке. Ирина ответила такой же улыбкой.
     На первом этаже весь медперсонал согнали в кучу. Старший на безупречном русском сообщил, что весь город находится под контролем вооружённых сил США и теперь все, здесь присутствующие, как персонал военного госпиталя являются военнопленными. Покровительственным тоном он заявил, что работать можно, но только под непрестанным контролем солдат. И первым долгом отныне является помощь американским раненым. Однако это Ирина, прекрасно знавшая английский, уже слушала в пол-уха, потому что рядом лейтенант распоряжался подготовить подвал госпиталя для приёма пленных русских, которых гонят со стороны побережья. Почему-то в этот момент странно ёкнуло сердце.
     К вечеру стали поступать пленные, среди которых было много раненых, но по большей части легко, потому что иначе ребята просто не дошли бы. Все они смотрели на врачей с надеждой и сочувствием. Американцы ходили среди них вольготно, не упуская возможности посмеяться над оборванными, грязными, обессилившими от долгого перехода пленными.
     От записей в журнал Ирину отвлёк непонятный крик во дворе. Внизу, у крыльца стояла группа русских солдат, поддерживающих друг друга - они шатались от усталости и потери крови, а кругом направляли на них автоматы американцы. Какой-то майор недовольно выговаривал капралу. Внезапно всё тело как будто пронзила игла - что-то невероятно близкое и родное было в парне, повисшем не плечах товарищей. Ирина метеором рванулась вниз, выбежала на крыльцо. На секунду она остолбенела, разглядев под слоем грязи бледной, покрытое испариной лицо.
     - Саша...
     Мир вокруг пошатнулся. Ирина вцепилась в перила, чтоб не упасть. В голове стоял туман и билась только одна мысль: спасти, не дать умереть.
     - Марина, Женя! - две сестрички оторвались от своих дел. - Помогите мне! Ещё раненые.
     Все три девушки кинулись к вновь прибывшим. В пылу Ирина даже толкнула американского капрала: вдруг показалось, что Женя Крюгина успеет подставить плечо её любимому раньше, чем она. Саша находился в критическом состоянии от огромной потери крови, держась на друзьях из последних сил: наспех наложенные повязки на плече и боку пропитались кровью и почти не держались. Обмякшее тело навалилось как гора, но Ирина не чувствовала тяжести. Самостоятельно, если не считать вялых попыток шевелить ногами, она дотащила его до подвала, где были поставлены койки, с помощью Владислава, как раз делавшего там перевязку, уложила и расплакалась. Но тут же, взяв себя в руки, кинулась искать установку для переливания крови.
     - Ребята, третья положительная - срочно нужно переливание, - Ирина стояла, чуть не плача.
     Народ зашевелился, несколько человек поднялись сразу, следом ещё полдюжины. Один парень сказал, что ежели что, то у него первая положительная, и она тоже подойдёт.
     Ирина не могла ничего делать, только стояла и смотрела, как Владислав берёт кровь у ставших в очередь солдат.
     - Влад, пожалуйста, спаси его.
     - Что? - Владислав с непониманием посмотрел на Ирину, на её заплаканные щёки и прокушенную до крови губу.
     - Спаси его. Я же без него умру. Владик, пожалуйста. Я умру без него.
     - Я спасу, - он кинул взгляд на дверь, где появились девушки с другими ребятами на плечах, сопровождаемые американцами, - а ты не сиди и не реви, как дура, лучше помоги спасти чужих братьев, мужей и женихов.
     - Да... да... Я уже.
     Ирина послушно закивала и, кинув взгляд на любимое лицо, побежала помогать остальным.
     - Что тут? - в её голосе уже слышался сухой профессионализм. - Ага, четвёртая положительная. Много крови потерял?
     - Нет, - Света уже задыхалась и поэтому хрипела, - Бедро, артерия не задета, кость не перебита. Он просто устал. У Женьки тяжёлый.
     - Окей... Женька, что у тебя?
     - Ранение в грудь, очень много крови потерял. Как дошёл - не знаю. Третья положительная. По-моему, придётся удалять правое лёгкое.
     - Тогда тащи его к отгороженной операционке. Ребята, помогите дотащить. Ещё третья положительная нужна либо, на крайний случай, первая положительная или отрицательная.
     Суета потеряла звук. Вокруг Ирины всё вертелось, но почему-то абсолютно чёрно-белое и неслышимое. А редкие крики сестёр долетали, как сквозь вату. Влад оторвался от Саши. Его руки были в крови, но в глазах читалось облегчение, а на губах блуждала глупая улыбка.
     - Он стабилен. Что там у тебя?
     - Один очень тяжёлый. Я распорядилась в операционку: ранение в грудь, кровь уже выстроилась. Возможно, придётся удалять правое лёгкое.
     - Ты готова?
     - Да.
     - Тогда вперёд.
     - Влад, - Ирина придержала друга за халат. - Мы должны их спасти. Саша, тот, которому ты только что кровь переливал, он муж мне. Мы не расписаны, но... он мне - муж. А это его друзья и его подчинённые. Мы должны их спасти.
     - Мы всех должны спасти.
     - Я знаю... Просто... Извини.
     - Ладно, пошли. Меньше трёпа, больше дела.

5

     В Хабаровске лил дождь, холодный, осенний. Его тихий шорох почти не нарушал утренней тишины, царящей в госпитале. Американцы поутихли и уже не вели себя так вызывающе. Хотя лучше бы они много говорили, но мало делали, злобно подумала Ирина, следуя за широкой спиной капрала ВС США. Вчера ей пришлось откачивать медсестричку, которую где-то в тёмном закутке изнасиловало чуть ли не целое отделение. Та пришла в себя под утро и первое, что сделала - шагнула в окно с четвёртого этажа. Патруль тут же разбудил полгоспиталя, а её - второго помощника главврача - вместе с самим Сомовым и Владиславом вызвали к командующему 3-й армией США, разместившему свой штаб на втором этаже. Дэвид Джефферсон долго и очень подробно объяснял, почему столь необходимо отсутствие подобных инцидентов и что в следующий раз отвечать будет непосредственно высшее звено.
     Ирина не могла удержать ехидной улыбки. Она не слушала переводчика, по возможности смягчающего выражения и пропускающего весь мат, которым генерал покрывал Россию, «говёный русский народец» вообще и их - в частности. Превосходное знание английского дало ей возможность узнать о себе много нового из первых уст. В конце концов генерал заметил сочащуюся ядом улыбку Ирины.
     - Я говорю что-то смешное? - металлическим голосом поинтересовался он.
     - Да, Вы говорите очень много забавных вещей, - на чистейшем английском ответила та. - Кроме того, чтобы думать о том, какое дерьмо - Россия, следовало бы подумать о недостойном поведении Ваших солдат, которые учиняют здесь произвол. Если Вам, генерал, неизвестно, то я возьму на себя труд сообщить, что девушку, которая намедни выбросилась из окна, жестоко изнасиловало целое отделение Ваших головорезов и я - лично я - еле откачала её после этого. Вопросы?
     Джефферсон молчал, и хотя взгляд его не утратил жёсткости, в глазах читалось недоумение: конечно, генералу никто не счёл нужны поведать об этой маленькой детали. Ирина демонстративно развернулась и вышла из комнаты, чуть не сбив при этом ошалевшего капрала, дежурившего у двери.
     Сержант Макс Орвейн успел только разглядеть бешеную белую стрелу, пролетевшую мимо него с огромной скорости. Обернувшись, он только по роскошной медовой косе узнал второго помощника главврача, гордую и очень красивую девушку. Несколько раз Орвейн пытался заговорить с ней, но каждый раз натыкался на стену холодного безразличия и одинаково краткий ответ: «Извините, мне некогда». Позже он узнал, что в подвале среди русских пленных идёт на поправку жених этой красавицы. Сей факт взбесил его настолько, что подчинённые старались несколько дней не попадаться ему на глаза без веской на то причины.
     Перепрыгивая через ступеньки, Орвейн устремился следом за Ириной в её кабинет, где она обыкновенно занималась документацией, просмотром карт и литературы, если предстояла сложная операция. Он вошёл без стука и увидел её, выискивающую что-то на нижней полке шкафа с картами. Орвейн чуть не задохнулся от этого зрелища: захотелось сразу уложить такое роскошное тело на стол и делать с ним всё. Ирина оглянула на шумный выдох и на мгновение остолбенела, но довольно быстро пришла в себя.
     - Что Вам здесь нужно?
     - Я... - Орвейн в очередной раз глупо смутился под взглядом глубоких голубых глаз. - Я просто зашёл поговорить.
     - Мне некогда - я работаю, если Вы не заметили.
     Знакомый ответ вызвал в душе Орвейна странную реакцию. Смущение в один момент слетело, уступив место злости: «Да кто такая эта русская сука, чтобы мной помыкать, как сопливым щенком?»
     - Здесь командуем мы! И мы определяем: работать или не работать! Я хочу говорить!
     - Да? - Ирина кинула извлечённую из шкафа папку на стол и, засунув руки в карманы, застыла. - Ну, говорите.
     - Я тебя хочу. И я тебя получу, - на одном дыхании выпалил сержант.
     - Попробуй.
     Ирина нарочито медленно потянулась к столу и взяла оттуда неизменно лежавший с первого дня оккупации скальпель. Нежно держа за тонкую ручку, она покрутила блестящее лезвие перед самым своим носом:
     - Я - хирург, я с этим обращаться умею.
     - А-а... Я понимаю. Это всё из-за него, из-за твоего жениха, Да? - молчание. - Из-за него? Чем я хуже его?
     В порыве Орвейн приблизился на недозволенное расстояние, и Ирина угрожающе подняла скальпель. Но это её не спасло: неуловимым движением рука сержанта перехватила хрупкое запястье и сжала его так, что бесполезная уже железяка с глухим звуком упала на линолеум. Вторая столь же резко и быстро развернула Ирину на сто восемьдесят градусов и уложила на стол.
     - Пустите! Я закричу!
     - Кричи, - навалившись сверху, усмехнулся Орвейн, - никто здесь против нас не попрёт.
     - Пусти, сволочь! Я тебя убью!
     Ирина вырывалась, как могла, но с ужасом понимала, что ничего сделать не может. Надежда таяла с каждым мгновением, и когда Ирина уже отчаялась, в дверь громко постучались. Раздался настойчивай голос Владислава:
     - Ира, можно?
     Орвейн чертыхнулся и отпустил свою жертву, поэтому, когда Владислав появился на пороге, оба стояли одинаково раскрасневшиеся и злые. Сержант поспешил ретироваться, оставив Ирину одну наедине с вопрошающим взглядом первого помощника главврача.
     - Что здесь произошло? - кинув взгляд на захлопнувшуюся дверь, поинтересовался Владислав.
     - Уже всё нормально, - Ирина принялась поправлять выбившиеся пряди. - Спасибо, ты очень вовремя.
     - У-ф-ф... Я уж грешным делом подумал, что наоборот. Извини.
     Ирина смотрела на друга с нескрываемым недоумением: как он мог такое подумать? - но в результате, не выдержав нервного напряжения, разрыдалась у него на плече. Владислав гладил девушку по медовым волосам, утешал:
     - Всё позади... Всё закончилось...
     - Ты не понимаешь, - Ирина оторвалась от уже промокшего насквозь халата, - это не первая попытка приставаний. И он не остановится.
     - Ну, прекрати. В крайнем случае мы всегда имеем прямой выход на Джефферсона. Ты его сегодня хорошо уела. Думаю, теперь он будет с большим вниманием относиться к поведению своих солдат.
     - Он знает о Саше. Он может что-нибудь ему сделать.
     - Хватит говорить чепуху. Саша уже здоров как бык. И все здесь - военнопленные, а военнопленным ничего сделать не могут.
     - Откуда ты знаешь? - в зарёванных глазах всё ещё теплилось недоверие.
     - Есть какие-то конвенции ООН и тэдэ. Я посижу тут у тебя, разберусь со своими делами, а ты ничего не бойся.
     Ирина поспешно закивала, обрадованная тем, что ближайшее время будет не одна. Она тяжело опустилась на стул с искренним желанием поработать, но уже спустя пять минут крепко спала на раскрытой было карте.

6

     Ирина проснулась от смутного ощущения тревоги. Глаза долго не желали открываться и болели. Владислав оторвался от своих бумаг, внимательно посмотрел на Ирину, после чего достал из кармана капли и кинул ей.
     - И аспирин подай - в верхнем ящике.
     - Аспирин? - брови Владислава поползли вверх.
     - Ага. Кроме этой гадости, мне не поможет уже ничего.
     - Может, тебе морфинчику вколоть... Я шучу, шучу.
     Ирина кинула в рот сразу несколько таблеток, разжевала и, не поморщившись, проглотила. Несколько минут она приходила в себя, собиралась с силами и наконец встала.
     - Пойду посмотрю, как там наши.
     - Тебя проводить?
     - Нет, справлюсь. Думаю, на какое-то время он отстанет.
     - Смотри сама. Но будь осторожна. Обещаешь?
     - Обещаю.
     - Ладно, я тогда тоже пойду по своим делам.
     Ирина, чуть не врезавшись в косяк, вышла. Коридор немного плыл, но постепенно всё встало на свои места и перестало двигаться. Пол под ногами тоже перестал шататься. Дорога до подвала показалась вечностью, но когда Ирина дошла, время потекло быстро-быстро - как в немом кино. Сразу налетел рой медсестёр с какими-то вопросами, просьбами, бумажками на подпись, но ей не хотелось ничего и ни до чего не было дела. Ирина искала глазами койку Саши, но натыкалась лишь на чужие лица.
     - Женя, а где Швеберг, Алесандр?
     - А-а... А их всех... буквально десять минут назад увели куда-то, - Крюгина смотрела в пол, теребя пуговицу халата.
     - Что?! - сердце вдруг заколотилось в сумасшедшем темпе, готовое в любой момент выскочить из тесной клети. - Почему не сообщили?
     Ответа Ирина уже не слышала, потому что бежала во двор. Не к Джефферсону, а во двор: что-то подсказывало ей, что именно там она найдёт Сашу. Выскочив под проливной дождь, она заметила вдалеке две шеренги: американцы с автоматами и русские в белых больничных рубахах, босые, глядящие изподлобья. Оскальзываясь в жидкой грязи, Ирина кинулась туда, понимая, что не успевает.
     - Стойте! Стойте!
     Генерал Джефферсон повернулся на голос. И обессилевшая девушка чуть не рухнула прямо в его объятья. В этот момент она увидела искажённое болью и ненавистью лицо любимого.
     - Что вы делаете? Они же военнопленные! - голос Ирины срывался.
     - Они диверсанты и, согласно Приказу о дивесантах от 13 октября 2027 года, приговорены к расстрелу. - В глазах генерала ничего не было - пустота. - Сержант, уведите.
     Когда сзади ухватили за руку, Ирина с трудом удержалась на ногах: сознание отказывалось понимать происходящее и покидало её. Как через плотное одеяло команды долетали до неё. Собрав остатки воли в кулак, Ирина рванулась и, оказавшись на свободе, подскочила к крайнему в шеренге. Едва ли кто-то успел понять, как у девушки с безумными глазами в руках оказался автомат, когда она успела дать короткую очередь, прошившую генерала Джефферсона, и откуда появился сержант Орвейн, разрядивший обойму в грудь и живот второго помощника главврача. Его выстрелы слились с залпом шеренги и очередью Ирины.
     Солдаты недоумённо смотрели на распростёртые тела. По бритым затылкам капли дождя стекали за шиворот. Кто-то пощупал пульс сначала у генерала, потом у Ирины. Сержант Орвейн, кинув: «Унесите!» - исчез так же незаметно, как и появился. Тела расстрелянных оттаскивали к яме и сваливали, не заботясь ни о чём, кроме того, как поскорее закончить работу. Тело Ирины более или менее аккуратно уложили сверху и начали закапывать. Когда над братской могилой уже возвышался холмик мокрой, распухшей земли, в воздухе сухо хлопнул ещё один выстрел.
     Сержанта Макса Орвейна обнаружили в кабинете «Берсеньевой И.А.». Он как будто спал на покрытом белой краской столе. Только аккуратная дырочка в виске да ручеёк тёмной крови, капающий с края, говорили о том, что сон этот будет вечным.

апрель - ноябрь 2002 года