Дмитрий Казаков

Истребитель магов.



Его глаза - подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о боге.
Его уста - пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом.
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.
В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.
Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать... плакать больше он не может.

Николай Гумилев

Глава 1. На юг.

       Огромная бурая туша выметнулась из-за кустов. Затрещали ветви, Гуннар ощутил ужас, представив, что сейчас произойдет. Хрустнут кости, алая кровь брызнет на серый предвесенний снег...
       Дурные предчувствия одолевали его с того момента, как они вышли из становища, и вот...
       Надо же, как не повезло - наткнулись на шатуна.
       Зверь атаковал Харальда. Но гибкая юношеская фигурка проскочила меж огромных когтистых лап. Медведь раздраженно взревел, крутнулся на месте, норовя зацепить верткую добычу.
       Но та укусила сама. Рогатина ударила с быстротой молнии. Гуннар увидел, как ее острие обманчиво легко коснулось лба зверя и мгновенно отпрянуло, словно устыдившись свершенного...
       Косолапый зарычал; кровь потекла ему на глаза. Громадная туша слепо двинулась вперед. Раздался хряск, какой бывает, когда тупое лезвие входит в живую плоть. Затем медведь как-то сразу накренился и рухнул.
       И Харальд оказался стоящим рядом с ним.
       Гуннар сглотнул. Только в этот момент пришла мысль, что мог бы хоть чем-то помочь воспитаннику.
       К лицу прихлынула кровь, захотелось потереть его руками. Но Гуннар знал, что от стыда это не поможет. "Старею, - подумал он с неожиданной обреченностью. - Пятьдесят лет - это вам не двадцать пять...".
       Ноги передвигать было сложно, словно они превратились в каменные. Наст гневно скрипел при каждом шаге.
       Когда подошел, в нос ударил тяжелый медвежий запах. Вблизи стало видно, как тяжело зверь пережил зиму. Ребра почти прорвали вытершуюся шкуру, шерсть кое-где свалялась колтунами.
       - Жалко, рогатина сломалась, - юноша, стоявший рядом с поверженным зверем, поднял взгляд.
       В малахитовых зрачках его не было и следа боевой горячки, а дыхание оставалось ровным. Словно не он только что победил хищника, на которого обычно ходят с собаками и не в одиночку. Харальд сражался, как и жил - спокойно. Без гнева, ярости или злобы. Даже Гуннар иногда пугался своего воспитанника, его нечеловеческой, невозможной выдержки.
       Вот и сейчас он невольно содрогнулся под ледяным взглядом, в котором если и захочешь угадать, чего прячется, ни за что не сможешь.
       - Нашел о чем беспокоиться, - проговорил Гуннар, стряхивая неловкость. - Рогатину новую сделаем. А ты молодец... Извини уж, что я не успел.
       - Ничего, - ответил Харальд спокойно, снял с пояса нож и принялся деловито свежевать тушу. Мяса и жира с шатуна не возьмешь, но шкуру можно пристроить куда-нибудь, а из клыков и когтей получаются хорошие украшения.
       День стоял погожий, солнце старалось изо всех сил, намекая на близкую весну. Было морозно, но не слишком. Наст держал хорошо, бежалось легко, преследовать оленя было не сложно.
       Когда мир впереди оборвался гигантским косогором, Гуннар невольно вздохнул. Много лет не был он в окрестностях Бурливого озера. И вот - занесло. В погоне за зверем не выбираешь направлений. Грациозный олень замер на краю обрыва, тяжко поводя боками, и в глазах его замер страх.
       - Можно, я? - Харальд смотрел просительно и Гуннар не смог отказать воспитаннику.
       - Давай, - кивнул он.
       Заскрипела тетива, и на миг юноша застыл, словно превратившись в статую лучника. Солнце играло на светлых, точно посеребренных, волосах, и ветер перебирал опадавшие до плеч пряди.
       Раздался хлопок, и олень, высоко подпрыгнув, рухнул.
       - Попал, - сказал Харальд, опуская лук. На мгновение его лицо осветилось торжеством.
       Когда красавец-олень превратился в груду окровавленной плоти, а лучшие куски мяса перекочевали в заплечные мешки, Харальд указал на лежавший внизу, под обрывом водоем и спросил.
       - А что там? Бурливое озеро?
       Гуннар боялся этого вопроса, боялся и ждал.
       - Да, - ответил он, глядя на замерзшую поверхность, сверкавшую на солнце кристаллами льда. - Это оно.
       - И на нем располагался остров, куда ходил отец? - теперь воспитанник смотрел прямо на Гуннара.
       - Да, - сказал тот, а про себя подумал: "Вот бабы! Растрепали все!". - Остров был, а на нем храм... Но как сам видишь, сейчас ни того, ни другого.
       - Жаль, - взгляд Харальда был чист и ясен, будто солнечный луч.
       - Что жаль?
       - Что храма нет, - пожал плечами юноша. - Я бы туда пошел, как и отец. Ведь он вернулся оттуда другим?
       Гуннар дернулся, как от удара. Про себя проклял оленя, выбравшего самое неудачное направление для бегства.
       - То, зачем он ходил туда, превратило его в нелюдя, - устало проговорил Гуннар. - И я очень рад, что пятнадцать лет назад храм на острове сгинул с лица земли.
       - Я знаю эту историю, - прервал воспитателя юноша. - Глубокой осенью земля содрогнулась, словно недра ее пронзила нестерпимая боль, и с севера до становища донесся жуткий вой. А через неделю охотники обнаружили, что острова более нет.
       - Так что оставь эти мысли, - уже строго сказал Гуннар. - И не старайся идти по стопам отца. Я думаю, он бы этого не одобрил...
       - Я не собираюсь идти по его стопам, - пожал плечами Харальд, и на лице его появилось выражение крайнего упрямства. - Я просто хочу больше о нем узнать...