О'Сполох |
В белом |
В БЕЛОМ
Было мне тогда лет семь, не
больше. Как водится, на Пасху мы всей семьей пошли проведать близких,
что давно покинули этот Свет. Покатав крашенные яйца на могилах и
съев поминальный кулич, родители и сестры уже отправились домой. Но
бабушка задержалась - я тоже, так как находился все время подле нее -
и пошла другой тропинкой средь крестов и оград, наверное, чтобы
побыстрее выбраться, не возвращаясь к главным кладбищенским воротам.
Вдруг она остановилась около одной из
могил, начала истово креститься и читать молитвы. Я удивленно глянул
на нее.
- Ему было двадцать пять. Его убила
ведьма.
Отвесив на прощание три поклона, бабушка
не прибавила ни словца. Некоторое время мы шли молча.
- Бабушка, расскажи! - на выдержал я, -
Ну, расскажи!
Мне было очень интересно, и страшно в то
же время. Мальчишеские былички про черный лес и прочие пакости - это
одно, а когда про ведьму говорит не кто-нибудь, а старый человек -
совсем иное.
Бабушка долго отнекивалась и, наконец,
уступила детскому любопытству.
Одна из ее подруг-сверстниц стала
жаловаться соседкам, что кто-то хулиганит у нее дома. Старушка жила
одна и с некоторых пор стала замечать, что лишь стемнеет, стоит ей
только за порог - тут же кто-то включает свет. Сперва она думала -
сама забывает, а потом стала уже бояться идти обратно: "Только погашу
- выйду во двор, смотрю - опять горит! Электрики проверяли,
выключатель в порядке. Может, дома прячется кто?"
Соседки, знамо дело, считали это
причудами, но уже и сами как-то увидели - действительно, вспыхнул в
комнате свет, а хозяйка-то с ними сидела на лавочке. Тогда одна
сбегала домой, да и рассказала об этом сыну, двадцатипятилетнему
здоровому мужику, который недавно женился.
"Теть Тань! Да я сейчас подежурю -
намылю шею, кто там хулиганит!" - успокоил он потерпевшую.
Вооружившись какой-то железякой, вошел в
дом, выключил неизвестно кем зажженный свет и залез под кровать -
чтобы поймать с поличным (уж поймать наверняка). Через некоторое
время в комнате снова вспыхнула лампа и тут же погасла, а парень
выбежал на улицу. Был он бледнее Смерти - и волосы стоят дыбом. Стуча
зубами, заглотнул стакан-другой воды и сбивчиво поведал, что
произошло.
Схоронился. Вначале ничего не было.
Понемногу начал скучать, уже подумывал - все, надоело, пора бы и
выкарабкиваться. Как неожиданно в комнату входит женщина во всем
белом... И раз - свет уже горит.
Он вылез из-под кровати и говорит: "Ты
что же, баба, хулиганишь?"
Женщина обернулась, пристально
посмотрела на него и отвечает:
- А ты зачем здесь? Вот за то, что ты
здесь - даю тебе только три дня жизни...
И растаяла в воздухе...
Он сперва опешил, а после, словно
какая-то сила погнала его прочь, и объятый ужасом парень кое-как
выбрался наружу.
Свет в доме старушки больше никто не
включал. А храбрец тот к четвертому дню разбился на мотоцикле.
Ненадолго пережила его и хозяйка...
Но вот прошло несколько лет. Как-то мы
сидели с двоюродным братом Колей и разговаривали о странных случаях.
И я вспомнил про женщину в белом.
- А ты знаешь, я тоже видел это.. в
белом - говорит.
И вот что он мне поведал...
Тут я сделаю небольшое отступление,
чтобы пояснить. У меня три двоюродных брата: старший Вася, средний
Коля и младший Саша. В ту пору Вася ходил в восьмой класс -
здоровенный детина под два метра с лишним, Коля, на год старше меня -
в шестой, а Саша ходил в четвертый класс. Судьба у моих братьев
просто черная: у них было еще две сестры, а тетя болела туберкулезом,
просто не вылезала из больниц. Бедный их отец совершенно измучился
один, воспитывая и обеспечивая такую огромную семью. Поэтому братья
очень рано начали работать, и познали почем лихо. Вася во втором
классе уже пас овец и выполнял всю работу на кошаре наравне со
взрослыми мужчинами, да и Коле было не легче. Не двужильный ведь!? И
только Сашу, младшенького, чуть-чуть оберегали, чтобы учился.
На Ставрополье, моей родине, ночи
совершенно темные. Потому идти даже по плотно заселенной улице, на
которой нет фонарей, и страшновато, и небезопасно - можно угодить
ногой в яму, или полететь вверх тормашками, зацепившись ногой за
камень, которых там валялось в избытке. И есть в нашем селе одно
место, которое по сей день пользуется дурной славой - это Малинин
мост (так когда-то звали помещика, его построившего) - и в одну, и в
другую сторону на пару верст никто не живет. Совершенно безлюдная,
почти заброшенная дорога. А черной-пречерной ночью ехать или идти
через реку - просто жуть.
"Это было на Малинином мосту, -
продолжал брат. - Мы с Саней ехали на паре лошадей, запряженных в
бричку. Саша что-то оживленно рассказывал, жестикулировал. И только
стали подъезжать к мосту, как он мигом замолчал, тут же лег да
заснул. А луна светит! И свет отражается от воды. Вдруг слышу, как
кто-то сзади окликает: "Эй!"
Оборачиваюсь и вижу, как Это в белом -
то ли женщина, то ли мужик - идет следом за нами, и машет рукой -
постой, мол. Мне стало жутко, и я тронул лошадей рысью - Это, в
белом, тут же за мной бегом, не отстает! Я пустил лошадей в галоп -
оно за мной еще быстрее, во всю прыть!! Я давай расталкивать Саню -
тот не просыпается!!! Я опять кнута лошадям - полетели во в весь
опор, аж храпят - а оно, в белом, не отстает...
Гналось за мной полверсты, только потом
отцепилось. И тут же Саня проснулся, и дальше болтает, и
жестикулирует, как ни в чем не бывало, будто и не спал.
Я начал ему рассказывать, что сейчас
было, а он плачет и говорит: "Ты врешь, специально пугаешь меня. Мне
страшно!"
Я ему: "Ты же спал!"
А он: "Не, я не спал!" - и опять плачет.
"И потом, - продолжает Коля, - мы еще
раз видели Это в белом, но уже вдвоем с Василем. Раз, поздно вечером,
мы наворовали в колхозе кукурузы целый зерновоз (так называется
большая глубокая бричка) и потому быстро гнали лошадей. Приехали
домой, когда уже темнело. Стали разгружаться."
А дом у братьев стоит особняком, на
краю, и дальше домов никаких нет.
"И вдруг, гляжу - опять кто-то или
что-то в белом на пустоше - чуть поодаль - и слегка покачивается.
Толкнул Василя: "Смотри!" Он тоже увидел. А Василь: еще раньше
рассказывал мне, что Это и ему являлось - в белом - и тоже на
Малинином мосту. Окликало его и стояло у воды.
"Опять Оно!" - говорю ему.
А у нас собою было ружье, заряженное
картечью."
В моей местности картечью называют
рубленные гвозди - будучи набитыми в патроны, они, не в пример
простой дроби, невероятно кучно и далеко летят, а по убойной силе
сравнимы, разве что со знаменитыми жаканами. При этом после
оглушительного выстрела раздается ужасающий визг, от которого
шарахаются и встают на дыбы кони на пару верст в округе.
"Я - Василю: "Давай, стрельнем!"
Отвечает: "А вдруг, там человек?". "Тогда окликнем?" - предлагаю.
"Эй, кто там?!" - кричит.
В белом, стоит и качается.
"Кто ты?!" - он еще раз.
В белом, стоит и качается.
Василь как даст и из обоих стволов!
Он птицу бил без промаха в лет.
Когда визг картечи утих, и дым от
выстрела рассеялся, Это белое исчезло."
Больше его мои братья не видели.
Я потом много раз вспоминал эти события,
и в конце-концов решил - неспроста на братьев так и сыпались
несчастья. А младшенького белое проклятье, видимо, не коснулось,
судьба берегла его - даже у взрослого от такой жути мог быть разрыв
сердца, а тут десятилетний ребенок! Хотя, возможно, я и ошибаюсь?