| |
(эпизод первый)
...Когда я вышел к шоссе,
день клонился к вечеру. Силы мои уходили; бой, который я выдержал,
должен был бы стать для меня последним. Я не рассчитывал уцелеть, но
Господь распорядился иначе. Ну что ж, значит, так тому и быть. И для
начала не плохо бы как-то добраться до города. На всякий случай я
нащупал в кармане деньги, встал на обочине и поднял руку.
Первые четырнадцать машин меня
проигнорировали. Ничего удивительного - выглядел я, как последний
бродяга. Подсаживать к себе такое чучело задарма водители грузовиков
не хотели, а то, что я могу заплатить, им просто не приходило в
голову. Теоретически, я мог притвориться молоденькой девушкой или
гаишником, но выдержать роль после сегодняшней передряги было
абсолютно нереально. Так что мне оставалось только щуриться на
заходящее солнце и глотать пыль, упрямо надеясь рано или поздно
доехать-таки хотя бы до МКАД в компании с каким-нибудь особо
коммуникабельным дальнобойщиком.
Поэтому можно представить себе моё
удивление, когда стремительно мчащаяся по шоссе "девятка" неожиданно
взвизгнула тормозами и остановилась возле меня, устроив небольшой
самум. Я нагнулся к приспущенному стеклу и сказал:
- Аа-апчхи! Мне в Москву, я заплачу...
За рулём сидела молодая женщина с
короткой спортивной стрижкой; она кивнула мне и подняла фиксатор
замка.
Ну что ж, это объясняло дело, ибо
женщины более склонны к сочувствию, чем мужчины; вид же мой среди
всего прочего вполне мог вызвать сострадание. Не заставляя себя
упрашивать, я открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Она взяла с места
так, как будто участвовала в ралли.
Устроив затылок на удобном подголовнике,
я расслабился. Сил всё равно не было никаких, а для разведки времени
и пространства расслабленность лишь плюс, ибо повышает чуткость. Тело
сразу же воспользовалось предоставленной возможностью, слилось с
сиденьем и принялось восстанавливать потери. Нервам, однако, пришлось
хуже - в магнитоле "девятки" крутилась кассета с какой-то незнакомой
мне тревожной музыкой. Рваный, "красно-чёрный" ритм звучал негромко,
но не отпускал, держал в напряжении, как будто постоянно напоминал:
"Будь начеку! Береги спину! Рассчитывай только на себя!".
Да и вообще, салон машины пропитывала
тяжёлая аура. Женщина явно была чем-то расстроенна, не сказать
сильнее. Именно поэтому она включила такую музыку и гнала теперь под
сто двадцать, вперившись в дорогу застывшим взглядом. Впечатлившись
её настроением, я встрепенулся и открылся навстречу будущему.
Впереди была опасность, и она
стремительно приближалась.
В этом не было ничего страшного - ещё
совсем недавно я едва обратил бы на такую мелочь внимание, ибо эта
опасность была обстоятельством, а не чужим намерением. Такие почти
всегда можно было упредить и обезвредить, даже не входя с ними в
непосредственный контакт. Но сейчас я был полностью выжат, поэтому не
мог не считаться с угрозой. Тем более, что затрагивала она не только
меня...
- Остановите машину, пожалуйста.
- Хотите выйти?
- Ненадолго.
Она кивнула и сбросила газ. Через
несколько секунд мы остановились перед мостом, на котором шли
какие-то работы, не доехав до него примерно метров пятьдесят.
Но этого было мало. Опасность не
исчезла, она была совсем рядом и уже нависала над нами зловещим
багровым облаком.
- Сдайте, пожалуйста, назад.
- Зачем? Тут полно кустов.
- Пожалуйста, прошу вас!
Она пожала плечами, переключила передачу
и дала задний ход. Притормозила, усмехнулась одними губами, спросила:
- Хватит?
- Пожалуй, да...
Я уже видел его - мчащийся со стороны
Москвы огромный бензовоз. Вот он уже на середине моста - медленно
ползущие ему навстречу машины истошно гудят и мигают фарами, - вот
его левое переднее колесо подламывается и отлетает, вот медленно,
словно нехотя, заваливается кабина, а за ней и цистерна... Вот
завалившаяся кабина вминается в какую-то "Газель", одновременно
цистерна лопается сразу по всему шву и выплёскивает на мост океан
огня...
Ветер донёс до нас бессильную ярость
пламени, но и только - мы находились на безопасном расстоянии. Там, в
этом аду, кувыркались и взрывались машины; несколько человекообразных
сгустков огня свалились с моста в реку. Моя белая как мел спутница
закусила губу и взялась за ручку дверцы, но я позволил себе схватить
её запястье.
- Не надо. Там нет и не будет раненных.
Либо отделались испугом, либо вообще без шансов... Давайте
развернёмся и поищем другой путь, пока есть такая возможность.
Действительно, на дороге уже собирались
везунчики, опоздавшие в преисподнюю. Из междугороднего автобуса
высыпали потрясённые пассажиры; кто-то спускался к реке, пытаясь с
подточной стороны добраться до упавших в воду, но большинство просто
стояло и смотрело. Выскочивший из роскошного джипа новый русский
взахлёб матерился по мобильнику.
Хозяйка "девятки" колебалась лишь пару
мгновений; я успел отпустить её руку прежде, чем она вырвалась бы
силой. Затем, приняв решение, она кивнула, откинулась на спинку
сидения и повернула ключ зажигания. Мы развернулись и быстро поехали
обратно. Я потянулся к бардачку:
- У вас есть карта или атлас?
- Да, посмотри. Насколько я помню,
следующий мост километрах в пятнадцати правее, если ехать из Москвы.
Я полистал обнаруженную мной истрёпанную
книжечку без обложки:
- Именно так. Первый поворот надо
пропустить, он тупиковый, а на втором можно сворачивать. Собственно,
там перекрёсток.
Минуты две мы ехали в тишине; кассета со
странной музыкой кончилась, пока мы стояли перед злополучным мостом,
а непрерывный автореверс то ли отсутствовал в этой магнитоле, то ли
просто не был включён. Моя попутчица не могла оторваться от зеркальца
заднего обзора, где всё ещё отражался пожар, исходящий чёрным дымом.
Я не стал советовать ей следить за дорогой. Наконец она тряхнула
головой, перевела взгляд на шоссе и сказала:
- Похоже, мы перешли на ты.
- Похоже.
- Меня зовут Татьяна. Скажи, откуда ты
знал?...
- Очень приятно, Александр... Не знал,
конечно, это предчувствие.
- С точностью до полусотни метров?
Я вздохнул. Врать не хотелось, но, как
всегда в таких случаях, всё-таки приходилось. Надеюсь, она читала
Стивена Кинга.
- Понимаешь, я служил во внутренних
войсках. Пожарником. И на одном пожаре... В общем, меня комиссовали
после травмы. С тех пор у меня иногда бывают... Ну... Странные
видения. Как правило, связанные с огнём. Так вот, они сбываются -
почти все. И довольно точно. Поэтому я им верю. Сегодня, когда мы
ехали к мосту, у меня было одно из таких.
- А насчёт раненных?
- Что их не могло быть-то? Это тоже из
видения. Но подтверждается и моим опытом. Как-никак я был на
восемнадцати пожарах, в том числе тушил нефтехранилище... Те, кого
накрыло сразу, погибли в считанные секунды. Остальные испугались и
успели выскочить из зоны. Ну а те, кто не успел, просто задохнулись.
Бензин при таком раскладе горит в объёме, горят его пары, пламя
мгновенно выжирает кислород на десятки метров вокруг. Лёгкие
взрываются изнутри...
- Ну что ж, хотелось бы верить, что ты
прав, - сказала она печально. Ужасная трагедия на мосту отвлекла её
от проблем, что заставляли гнать машину на сумасшедшей скорости.
Однако сейчас, по-видимому, она вспомнила о них снова. - Но неужели
совсем ничего нельзя было сделать?...
- Ничего. - Ответил я уверенно и
замолчал.
- А предупредить водителей, что въезжали
на мост?
Я тяжело вздохнул.
- Как? Перегородить машиной дорогу? А ты
бы на это согласилась? Выскочить самому, замахать руками? И что бы я
им сказал?... Впрочем, не это главное. Вспомни, сколько было этих
водителей. Много ли машин въехало на мост после того, как мы
остановились?...
Она на секунду задумалась.
- Ну... Неужели ни одной?
- Одна. Крутая иномарка с двумя
бандюками. И дело не в том, что они бандюки - просто их-то как раз
остановить бы и не удалось.
- Понятно. Ну что ж, спасибо, что хоть
меня спас.
- Считай, что я спасал себя и своё
средство передвижения.
Мне не понравилось, как она усмехнулась
в ответ.
Понимающе.
Но сделать, действительно, было нельзя
ничего. Иначе я и чувствовал бы это по-другому, не как опасность для
себя и спутницы, а как ситуацию, в которую надо вмешаться,
"развязать" её. На самом деле там, конечно, раненные были, но их
спасли и без нас. Были и те, кого, в принципе, мог вытащить лично я,
- в моём настоящем положении, скорее всего, ценой собственной жизни,
- но этих-то двоих как раз вытаскивать и не стоило. Тех самых
бандюков, чья машина въехала на мост последней.
...Когда мы пересекли
кольцевую, было уже совсем темно. Татьяна почти всё время молчала -
то ли вспоминала падающих с моста людей-факелов, то ли погрузилась в
свои собственные переживания. Я не отвлекал её - она была за рулём не
первый час, моё же предложение подменить отвергла, мотивируя
опасностью попасться гаишнику. Я не стал спорить, и попытался
продолжить отдых. Поэтому её резонный вопрос выдернул меня из
приятной полудрёмы.
- Тебе, собственно, куда?
- Можешь высадить меня прямо здесь.
- А всё-таки?...
- К любой гостинице или хотя бы станции
метро.
- Понятно...
Она замолчала, и я снова занялся
регенерацией.
Очнулся я оттого, что Татьяна выключила
мотор.
- Уже приехали? Сколько я тебе должен? -
спросил я, пытаясь понять, где именно оказался. Было похоже, что
где-то в центре.
- Нисколько. Выходи быстрее, мне надо
включить сигнализацию.
- Нет уж, давай всё по честному.
Сколько, сколько? - не отставал я, выбираясь из салона и хлопая
дверью. - И вообще, где мы находимся?
- Ноль рублей, ноль копеек. Между
Белорусским вокзалом и Красной Пресней. Ничего не забыл?...
- Нет...
Она нажала на кнопку, "девятка"
взвизгнула и мигнула фарами. Сунула ключи в карман, посмотрела мне в
глаза.
- Поднимешься?...
Мы стояли у подъезда солидной кирпичной
многоэтажки. Времени на размышление у меня было примерно полсекунды;
замешкайся я, она взяла бы своё предложение назад. Полсекунды вполне
достаточно, чтобы просканировать ближайшее будущее, но я почему-то не
стал этого делать.
- Да.
- Тогда бери сумки, и пошли.
Мы вошли в подъезд, поздоровались с
сонной консъержкой и поднялись в лифте на шестой этаж. Она избегала
моего взгляда, но я впервые отметил, что её чуть раскосые глаза
глубокого зелёного цвета, а небольшие чувственные губы изогнуты
красиво и волнующе.
Как и следовало ожидать, в квартире
никого не было. Я не стал ни о чём спрашивать, но после
непродолжительных колебаний всё-таки начерно проверил ближайшие
восемь часов, стараясь не настраиваться на подробности. Страха,
ненависти, гнева или отчаяния не предвиделось, и я успокоился.
Таня извинилась за беспорядок,
предложила мне умыться и пройти на кухню; я так и сделал.
Через несколько минут она появилась там
уже в халатике, под которым явно ничего не было, и принялась готовить
ужин, предоставив мне возможность любоваться её грациозными
движениями. А посмотреть было на что - сильное, плотное, подвижное и
очень женственное тело Татьяны вызывало чувства, не оставляющие
рассудку никаких шансов. Ставя тарелки на стол, она нагнулась так,
что я успел во всех подробностях рассмотреть то, что хотел.
Перехватив мой взгляд, она усмехнулась:
- Мысленно ты меня уже раздел?
- Конечно. И даже больше.
- То есть я тебе уже не интересна?...
- Нет, что ты, я не успел зайти так
далеко! - Я замахал руками, скорчив перепуганную физиономию. -
Впрочем, одного раза в любом случае было бы совершенно
недостаточно...
- Ты так думаешь?...
Продолжая широко улыбаться, она
задвинула шторы, просто и естественно сбросила халат - под ним
действительно ничего не было, - и занялась чаем.
У меня перехватило дыхание. Её тело было
словно специально создано для любви, для самой горячей страсти,
которую только можно себе представить! Я буквально потерял дар речи;
сердце стучало как бешеное, причём каждый его удар отдавался в висках
и не только там.
Она достала из шкафа бутылку и стаканы.
Посмотрела на меня, покачала головой.
- Ну прям как помидор... Не так быстро!
Я очень устала от дороги, а когда обнажена, то лучше отдыхаю.
- Хорошо, - выдавил я. - С твоего
позволения я тоже, гм, немного отдохну.
И с этими словами принялся расстёгивать
рубашку.
Она согласно улыбнулась. В этой улыбке
просвечивал неприкрытый цинизм, который обычно свойственен человеку,
недавно пережившему большое разочарование. Однако мне было уже не до
этого. Я лишь успел подумать, что при случае надо будет этим заняться
- нехорошо, когда люди теряю веру в идеалы. Возможно даже, что именно
в этом корень множества великих бед...
Ужин был лёгким и вкусным, но я едва
отметил это в своём сознании. Я скользил взглядом по её шее,
массировал плечи, спускался ниже и ласкал, ласкал, ласкал её...
Взглянув на меня после того, как я снял
майку, она вдруг перестала жевать. С усилием проглотив неразжёванный
кусок, испуганно спросила:
- Это что?..
- Где?
- На груди. Откуда эти шрамы?!...
Я с трудом отвёл глаза от её
потрясающего тела. Ну да, так и есть, раны, которые я получил в
Чёрной Церкви, уже совсем зажили, но следы от них ещё не успели
рассосаться.
- Так я же говорил - меня комиссовали
после травмы...
- Но там, вверху... Это же от пуль?...
- Тушили военный склад. Считалось, что
боеприпасов на нём нет, только обмундирование. Ошиблись...
Похоже, она поверила. Ловко, по мужски
раскупорила бутылку, налила себе полный стакан, повернулась ко мне:
- Будешь? Армянский, двадцатилетней
выдержки.
- Треть стакана.
Она налила мне половину.
- А я буду полный. Так мне проще
расслабиться...
Мы чокнулись и выпили за встречу. Она
поставила стакан на стол и спросила с наигранным возмущением:
- Как, ты ещё в штанах?!...
Я поспешно сбросил оставшуюся
одежду.Таня вышла из-за стола и спросила:
- Отнесёшь меня в спальню?
- О чём речь?!...
- Но учти, заденешь хотя бы один
косяк...
И с этими словами обвила руками мою шею.
В спальне стояла огромная резная
кровать, явно ручной работы. Постель была уже расправлена, и я
осторожно уложил Таню на неё; она сразу же закрыла глаза и
раскинулась на всю ширину ложа, открыв мне доступ к самым интимным
частям своего волшебно притягательного тела.
И во мне словно слетел какой-то
предохранитель. Весь мир, кроме этой фантастически желанной женщины
перестал для меня существовать...
...Я проснулся первым - как и должен
был. Усилием воли задавив надежду на повторение ночного счастья, тихо
поднялся, влез в одежду и прошёл в санузел. Затем вернулся в комнату,
бесшумно сел верхом на стул и осторожно посмотрел на спящую Таню,
следя за тем, чтобы не разбудить её взглядом.
Она лежала на боку, обняв руками
подушку, и ровно дышала. Сон смягчил сильные, даже чуть жестковатые
черты её лица, и я решил запомнить её именно такой - спящей,
открывшейся, чему-то доверчиво улыбающейся во сне. Запомнить, что бы
ни ждало меня потом впереди...
Она повернулась на спину, зевнула,
потянулась, протёрла глаза. Села на кровати, рассеянно взглянула на
меня:
- Уже одет. Ну-ну...
Быстро вскочила, прошлась по комнате,
качая бёдрами, с лукавым любопытством глянула в мою сторону - "Ну
как?"... Я не стал скрывать восхищения, однако понял - повторения
ночи не будет.
За завтраком она спросила:
- Кем ты работаешь?
- Я компьютерщик.
- А что делал на шоссе?
- Да ерунда получилась... Пошли с
друзьями в поход, повздорили... Я обиделся и ушёл. Но сбился с дороги
и изрядно попетлял, прежде чем выбрался.
Она улыбнулась - опять понимающе.
Конечно, она подумала про женщину.
Конечно, я и не подумал её разубеждать.
Вероятно, она ждала встречных вопросов.
Но я не стал ничего спрашивать. Если бы мне потребовалось что-то
узнать, я бы узнал сам. Но знание, оно как пища - не всё, что кажется
съедобным, приносит пользу организму. Ребёнок тянет в рот любой
предмет, который ему попадается, отчего часто страдает. Взрослея,
человек становится разборчивее в еде, однако большинство людей не
сильно умнеет с возрастом, всё так же предпочитая сиюминутное
удовольствие языка спокойной радости здоровья всего тела.
Знание же гораздо коварнее, ибо его, в
отличие от нездоровой пищи, уже не выплеснешь из себя вместе со
рвотой, и не обезвредишь могущественным снадобьем. Знание, которое мы
поглотили, становится нашей частью, и само поглощает, переделывает
нас - причём, как правило, необратимо. А мы всё гонимся и гонимся за
новой информацией, новыми впечатлениями, новыми ощущениями, даже не
задумываясь над тем, кем именно мы станем после того, как получим
желаемое - и стоила ли эта игра свеч. Процесс идёт постепенно и
незаметно, но повернуть его вспять почти невозможно. Собственно,
жизненная мудрость это во многом есть просто осознанный выбор знания,
которое допускается в душу.
Однако знание приходит снаружи.
Вера - иное дело.
- Наелся?
Её голос вернул меня к действительности.
- Ну да. Ты прекрасно готовишь.
Она усмехнулась - не поверила. Но я не
лгал, поскольку действительно предпочитал простую, но хорошо
приготовленную пищу.
- Мне пора. - Она смотрела на меня
выжидающе.
Эта фраза означала многое.
Что ей действительно пора.
Что, соответственно, пора и мне.
Что я не должен питать никаких надежд на
будущее.
И что, тем не менее, будущее может
повернуться по-разному, и мне неплохо бы оставить ей свои координаты.
Наверное, я бы так и сделал. Я даже
открыл рот, чтобы попросить ручку и листок, но тут она неожиданно
нахмурилась, и скомандовала:
- Сними-ка рубашку!
- А что?
- У тебя рукав еле держится.
- Да ладно, пустяки. У тебя, наверное,
мало времени.
- Ничего, я успею. Снимай, снимай!
Я пожал плечами, расстегнул верхние
пуговицы и стянул рубашку через голову. Она взяла её из моих рук,
сделала шаг к шкафчику, где, вероятно, лежали портновские
принадлежности, но вдруг резко повернулась ко мне:
- Матерь Божья! Где твои шрамы?!...
- Какие?... - Впервые со вчерашнего дня,
когда обнаружил, что всё-таки жив, я растерялся.
Наврать с три короба?...
Уйти, ничего не объясняя?...
Стереть ей память?...
- Кто ты? - Она спросила это почти без
страха, глядя мне прямо в глаза. Я вздохнул, и сделал то, чего делать
не следовало.
- Это проще показать. Давай подойдём к
окну...
Она покорно приблизилась к подоконнику,
оставаясь, однако, в некотором напряжении.
- Вот я открыл шторы. Посмотри вокруг и
запомни, что ты видишь... Запомнила?
- Да. Дальше что?
- Прекрасно. А теперь возьми меня правой
рукой за левое запястье... Нет, вот так. Сильнее, пальцы должны
вжаться в кожу... А сейчас я тебя так же...
- Ой!...
- Прости, это немного больно... Ну,
теперь снова посмотри в окно. Ничего не бойся, но если всё-таки
сильно испугаешься, просто отпусти мою руку...
Контакт был достигнут, и на некоторое
время у нас стало одно зрение на двоих. Она смотрела на мир своими
собственными глазами, но видела то, что на её месте увидел бы я, если
бы воспользовался высшим зрением.
- О, Боже!...
Первое, на что она посмотрела, была
ворона, сидящая на дереве. Но это была уже не ворона - на ветке,
согнувшись в три погибели, качалась крошечная старушонка в чёрном.
- Не бойся, это обыкновенная
отечественная ведунья кастанедского толка. Хотя Кастанеду она вряд ли
читала...
Ольга перевела взгляд на небо.
- Ой, ой, ой!
Было отчего завопить - небо изменилось
разительно. Прямо за окном, среди длинных перистых облаков
величественно плыла эскадра воздушных кораблей, состоявших, казалось,
из одних сплошных парусов. Справа в небе стоял огромный человек с
белыми крыльями за спиной и пылающим мечом в правой руке. Человек был
жутко изранен, его крылья были разорваны во многих местах, а меч
выщерблен. Однако его сияющее неземным светом лицо выражало счастье и
решимость.
Я продолжал комментировать картины,
открывавшиеся Таниному взору:
- С эскадрой тебе повезло, обычно они
летают по ночам. Это эльфы, иномирцы. У нас они больше известны как
уфонавты. Они очень много знают и умеют, однако совершенно лишены
понятий добра и зла в нашем смысле этих слов. Эльфы редко вмешиваются
в дела людей, - обычно тогда, когда у них самих что-то неладно, - но
и в эти случаях от них лучше держаться подальше... Ангел - это
хранитель нашего города. Ему сейчас отчаянно плохо, но он пока
держится, поэтому... Ладно, неважно. Главное, что это ангел, а не
демон...
Татьяна посмотрела вниз, туда, где на
трамвайной остановке уже толпился народ.
- Впечатляет... Это ауры, да?...
- Да. Когда видишь их постоянно,
приходит опыт, позволяющий отличать изменчивые слои настроения от
более стабильных слоёв характера и души...
- А у меня какая аура?
- Не знаю. Нет, честно, мне было не до
этого. Когда ты меня подобрала, я был совершенно разбитым, и только
сейчас отошёл...
- А это что за призраки?...
- Те двое?
- Ага.
- Тот, что справа, действительно
призрак. Астральная оболочка души недавно умершего человека,
проживавшего неподалёку. Душа уже там, где подвластна одному лишь
Богу, а оставшаяся здесь оболочка пытается подражать поступкам
бывшего хозяина - шатается там, где обычно ходил он, сейчас вот
собирается сесть в трамвай... Судя по её виду, она уже довольно
старая и месяца этак через три распадётся окончательно...
- А левый?
- Левый интереснее. Это проекция живого
человека. Если хочешь, кто-то спит, и ему снится твой двор. Возможно,
спящий находится в будущем - тогда ему снится прошлое; если же он в
прошлом, то мы сейчас как-бы присутствуем в его вещем сне... Ладно,
не буду забивать тебе голову. Попробуй внимательно посмотреть на
стену соседнего дома. Что ты видишь?...
- Она приближается...
- Так и должно быть. Не нужно на этом
сосредотачиваться. Попытайся посмотреть на дом как бы сверху...
Я не ожидал, что у неё вообще что нибудь
получится.
Однако она вырвалась из трёх измерений
почти сразу - со второй попытки.
- Аа-аа!
Это был крик ужаса; вместе с ним она
отпустила мою руку, и контакт прервался.
Перед моими глазами поплыли радужные
пятна. Я проморгался и посмотрел на Таню. Она потерянно молчала.
- Что нибудь увидела? - Спросил я,
припоминая последние несколько секунд. Для того, кто отдаёт своё
высшее зрение другому, неожиданный разрыв контакта всегда неприятная
встряска.
- Всё сразу. Весь дом... Квартиры,
людей, их внутренности... Боже, боже, боже!
Я вздохнул. Действительно, по сравнению
с четвёртым измерением любая обыкновенная бездна покажется плоской и
невыразительной.
- Скажи мне, кто ты?
- Вампир.
Она вздрогнула и отшатнулась, но увидела
серебрянный крестик у меня на груди и вопросительно подняла глаза.
Я усмехнулся.
- Нет, кровь я не пью, и в зеркалах тоже
отражаюсь вполне адекватно. Если хочешь, я вампир-выкрест.
Собственно, тех, классических, давно перебили. А мы питаемся
сочувствием и признательностью, любовью и верностью... И всегда
обязаны отдать как минимум втрое, хотя и не обязательно в той же
валюте. Когда ты подобрала меня на дороге я, фактически, умирал. Но
ты проявила сострадание, и мои раны затянулись. Я стал чуточку
сильнее, что позволило мне предсказать катастрофу и уберечь тебя от
неё. Ты почувствовала искреннюю благодарность, и я выздоровел
окончательно. Ты подарила мне чудесную, фантастическую ночь, и я
полностью восстановил свои способности. Так что теперь я твой
должник... Вот и всё.
Я надел так и оставшуюся рваной рубашку
и застегнул пуговицы.
- Ты вернёшься? - Она ещё не успела
осмыслить всё произошедшее, поэтому вопрос прозвучал как-то
отстранённо.
Я постарался ответить как можно теплее:
- Конечно, ведь я тебе стольким
обязан...
Поскольку она так и осталась в трансе,
входную дверь пришлось захлопывать мне.
...Спускаясь в лифте, я
вспоминал Димку по прозвищу Стена.
В монастыре, где мы принимали крещение,
нас учили обходиться без всего, без чего можно обойтись - в том
числе, и без женщин. Однако Любовь, - Настоящая Любовь! - которая
делает обыкновенного человека героем, вампира способна сделать просто
волшебником.
Димке повезло - точнее, сначала
казалось, что ему повезло. Он встретил Настоящую Любовь...
Димка был профессиональным медиком и
занимался больницами. Помогал врачам - тем, что по призванию,
самоотверженно работающим за гроши; сам много оперировал. Выслеживал
и уничтожал наркодельцов от медицины и всякую другую сволочь,
паразитирующую на несчастном отечественном здравохранении. Писал
страшные, скандальные статьи про положение районных больниц и
поликлиник.
А ещё он разводил розы. В его маленькой
квартире было шагу не ступить от разнообразных кадок, кадушек и
горшков с розовыми кустами. И почти на каждом благоухали
необыкновенные цветы. Огромные и багровые, с его собственный
здоровенный кулак величиной - и крошечные, ярко-ярко алые.
Снежно-белые, с удивительно тонким ароматом - и чайные, от которых,
казалось, так и веяло ласковым солнечным теплом...
Когда он влюбился, это заметили все. В
нашем круге Димка был больше всех похож на классического киношного
вампира из американского ужастика - огромный и угрюмый, он вдобавок
ко всему упрямо одевался в чёрное. И вот этот сыч неожиданно стал
вести себя, как ребёнок - с его лица не сходила счастливая улыбка, он
смеялся самым дурацким шуткам и, казалось, совершенно забыл про
усталость и осторожность. И без того самый сильный и выносливый из
нас, он превратился просто в какой-то сгусток энергии. По-моему, он в
то время вообще перестал спать; во всяком случае, проведя три-четыре
операции подряд, он спокойно переодевался в десантную робу и шёл
громить очередную тусовку наркодилеров - а к утру у него уже была
готова новая статья о том, кто и как разворовывает средства,
выделенные для больниц. Но больше всего меня поразило то, что он
делал для своей возлюбленной.
Конечно, Димка постоянно дарил ей свои
любимые розы. Но для каждого букета он создавал отдельную вазу. Сам -
просто лепил руками из горячего цветного стекла.
Когда я увидел такую вот композицию, я
не поверил своим глазам - ажурная, искрящаяся на свету стеклянная
конструкция настолько естественно и гармонично охватывала заключённый
в неё букет, словно росла до этого вместе с этими цветами. Димка,
довольный произведённым эффектом, открыл печь и зачерпнул прямо из
раскалённого докрасна тигля пригорошню огненной жидкости. Завопив, я
дёрнулся было к нему, но он уже быстрыми, выверенными движениями плёл
в воздухе каркас нового сверкающего чуда. При этом он постоянно
поглядывал на подоконник, где в обыкновенной трёхлитровой банке
стояли только что срезанные для будущего букета розы. Я так и не
понял, в чём там был секрет - то ли обгорающая при контакте с
расплавленным стеклом плоть восстанавливалась с такой скоростью, что
со стороны было незаметно, то ли работал тот же эффект, что и у
огнеходцев, пляшущих на пылающих угольях, то ли ещё что-то...
А потом она его бросила.
Никто не знал, что именно у них
произошло - Димка никому ничего не рассказывал. Копаться же в
астрале, выискивая отпечатки минувших событий чужого прошлого -
грязное дело, сродни подглядыванию. Так или иначе, но Димка не
показал виду - то ли из гордости, то ли надеялся, что у них всё ещё
наладится. Я был его ближайшим другом; несомненно, я почувствовал бы
фальшь, окажись рядом, и не пустил бы его никуда. Однако когда пришёл
сигнал о транспорте с сывороткой, меня-то как раз рядом и не
оказалось...
Известно, что при пересадке органов
одной из основных проблем является проблема несовместимости тканей.
Для её решения у перципиента подавляют иммунитет - иначе пересаженный
орган воспринимается его организмом, как инородное тело и
отторгается. Понятно, что это далеко не самое изящное решение -
имплантант приживается медленно, а в это время организм перципиента
фактически беззащитен.
Так вот, по полученным сведениям, в
одном из сибирских институтов изобрели сыворотку, позволяющую
производить местную имплантацию генотипа. Именно, достаточно было
активировать её образцом ткани перципиента и сделать полученным
препаратом несколько инъекций в орган донора, чтобы ткани органа
быстро перестроились в соответствии с генотипом перципиента. Конечно,
такой орган начинал отторгаться уже собственным организмом,
организмом донора, и тут уж приходилось подавлять его иммунитет. Но
если донора не жалко...
Особенно плохо было то, что для подобных
манипуляций лучшими донорами оказались дети. Преступные изобретатели
сыворотки собрались вывезти за рубеж не только сыворотку и секрет её
приготовления, но и первую партию "комплектующих" к ней - два десятка
беспризорных, но здоровых детей-дошкольников. Транспорт надо было
остановить, детей освободить, а сыворотку уничтожить.
Выбор пал на Димку.
Собственно, получилось так, что все
остальные в тот момент разъехались кто куда, а сроки поджимали. Кроме
того, Димка был всё-таки врачом, и ему, что называется, сам Бог велел
решить эту задачу. Никто не сомневался, что Димка справится в
одиночку, да и сам он отнёсся к этому заданию совершенно спокойно -
действительно, ещё и не такое приходилось делать. И никому в голову
не пришло, что сыворотку с подобными свойствами обыкновенными,
научными методами не создать. Что ж, ничего удивительного - вампиры
привыкли жить в мире, где чудеса встречаются на каждом шагу. Именно
поэтому на деятельность Чёрных Церквей долгое время никто не обращал
внимания. А вот Чёрные Церкви внимание обращали на всё...
Так или иначе, но Димка отправился на
перехват транпорта. Потом выяснилось, что настоятелю монастыря, отцу
Георгию, было видение, он пытался предупредить нас, но не успел.
Можно только догадываться, насколько Димке было плохо - ведь всё
последнее время он жил только тем, что ему давала его возлюбленная.
Конечно, он при всём желании не мог перестроиться за пару дней - да и
было ли у него это желание? А ведь вампир, которого так резко лишили
подпитки, становится практически беззащитен. Это всё равно, что
содрать с человека кожу.
Димку ждали.
Они всадили в него полтора килограмма
серебрянных пуль, и бросили в топку тепловоза. Но Димка всегда был
очень силён, просто невероятно. Даже в таком состоянии, изорванный
пулями и обгоревший, он всё-таки очнулся, вышиб заслонку топки и
перебил почти весь конвой, пока ему не вырвали сердце осиновым колом.
Схватка привлекла внимание работников станции, и хозяева транспорта
скрылись. Вероятно, они испугались, что за Димкой придёт ещё кто-то.
Сыворотку они унесли с собой, но детей по счастью оставили как есть,
живыми.
Хоронили Димку всем кругом. Христианство
запрещает месть, однако Вадик-Нетопырь, донжуан и проказник, которого
выкрестом можно было назвать лишь с большой натяжкой, разыскал
Димкину возлюбленную и хлёстким энергетическим ударом по нижней чакре
сделал её навсегда фригидной. А затем принял обет монашества, который
безупречно выполняет вот уже третий год...
...Выйдя из подъезда, я
прошёл несколько десятков шагов и обернулся. Она стояла у окна и
смотрела мне вслед. Я поднял руку и коротко помахал ей.
Этот жест означал многое.
Что я ухожу.
Что я желаю ей всего самого лучшего.
Что в будущем я обязательно приду опять.
И что, может быть, это будущее у нас
окажется одно на двоих...
|
|