Зубастый Пупс
Знаете, когда в детстве я давился всухомятку пересказом древнегреческих мифов, коими в свое время так любили пичкать детишек, мне ужасно не хватало живости повествования, не хватало образа личности, намека на человека, теряющегося за чередой бессмысленных и безымянных масок-героев. Не хватало всего того, что я нашел на этих страницах. Это не псевдонаучный пересказ – это жизнь героя, рассказанная им, рассказанная так, будто не разделяют нас тысячелетия, а вот он, сидит рядом у костра и вспоминает . . .
Когда начинаешь читать первую книгу, по началу, возникает некое чувство дискомфорта. Сознание скачет из прошлого в будущее и настоящее, плавно переходит от главного героя к наблюдателю и обратно. Воспринимается это тяжело, но в определенный момент ты понимаешь, что это стакатто в прозе необходимо автору для того, чтобы полнее, ярче показать внутренний мир героя, изменения Номоса Одиссея (Номос. Правопорядок - порядок общественных отношений, основанный на законе и отвечающий его требованиям…, Автор расширяет это определение, имея ввиду ту часть Вселенной, что содержится внутри человека и ту часть внешнего мира, в которую он вписан, к которой себя относит). И по ходу повествования становится очевидным, что рассказчик-то один – Улисс, просто рассказ от третьего лица – это попытка осмыслить, еще раз пережить случившееся. И когда понимаешь и принимаешь этот авторский прием, некая прерывистость повествования воспринимается органично, естественно.
Поражает язык, его метафоричность, яркость и образность. Сочность, с которой передается колорит эпохи. Некая пикантность достигается использованием анахронизмов, вводимых в текст , возможно, для того чтобы читатель не чувствовал той бездны времени, что отделяют его от происходящего на страницах романа. Очень по-домашнему звучит обращение к жене Одиссея «Пенелопчик» , так мог бы сказать любой наш современник своей избраннице, буде какому – то отчаянному родителю пришло бы в голову наказать свою дочь столь неформальным именем. Привлекают внимание обороты и отдельные элементы родной речи, автор таким образом оттеняет подобными яркими мазками древность полотна повествования. Уместно это или нет? Не знаю. Но могу сказать одно – читается роман благодаря такому приему легче и интересней.
О чем эти книги? Они о судьбе поколения детей героев. «Людей с порченной кровью» - как говорит сам Одиссей. Времена, когда боги ходили по земле - прошли, и остались в легендах. Времена героев - отцов заканчиваются смертью Геракла. Самого яркого представителя своего времени. Примечательно, что Олди не стремится показать Геракла во всем блеске его величия. Ему не интересен сын бога. Перед нами предстает почти выживший из ума старик, страшный, всеми презираемый. «Радуйтесь, умер Геракл». Да, он давно стал лишним, а, может быть, и был таковым всегда. В нем даже в старости было слишком много первобытной силы богов, земля устала от его подвигов. Интересны последние слова Геракла Одиссею : «Живи . . .долго, мальчик» . А ведь не жил Геракл, свершал. Правильно заметил Лаэрт: «У него есть дети, есть жена, но нет у него семьи», нет у него собственного мира. Проклятие божественной крови лишило героя возможности просто жить, отняло право на обычное человеческое счастье. Боги дорого взыскивают за честь родства с ними. В отличие от Одиссея, Геракл нес только смерть, не жизнь. Мог ненавидеть, но не любить.
А Одиссей? Он - любит. Любит друзей, врагов, женщин. Любит весь мир. Тема любви вообще раскрыта автором весьма необычно. Любовь – это включение в свой внутренний мир, Номос, свою Вселенную. Номос растет, включает в свои границы все больше судеб, связывает их с героем, который не уязвим, пока любит. Враг не может одолеть его, Одиссей сделал его частью себя, а себя победить сложно, почти невозможно. Одиссей же никого не побеждает, он не дерется, он просто использует ярость противника против него самого.
Эту любовь чувствуют и женщины. Прежде всего женщины. Это не страсть, не влечение и даже не преклонение – это принятие, включение. Дар себя, частицы своего тепла каждой из тех, кого он любил. И неважно, случайная ли это любовь на одну ночь, как с женой Геракла (что предпочла рыжего мальчишку легендарному мужу, отцу своих детей) или длительные отношения, как с женой или Афиной. Каждая из его возлюбленных чувствует его искренность и знает, что она у него и правда единственная. Одиссей хоть и лжец, но женщинам своим говорит только правду. Каждая из них уникальна и другой такой у него уже не будет. Поэтому и любит бессмертная рыжего коротышку – совсем не героя, говоря, что ни с кем ей так хорошо не было, как с ним. Потому, что Солнце в его крови (дар и проклятие богов) согревает, а не обжигает, дарит мир и любовь, а не войну и горе. Наследие богов – избыток сил он тратит на жизнь и любовь, а не подвиги: яркие, красивые, оставшиеся в веках, но совершенно бессмысленные. Ибо чудовищ люди извели бы и сами. Человек – самое страшное чудовище, ему не имеет смысла боятся конкурентов, а вот любить по-настоящему, до растворения в любимом – это то, на что ни один герой не оказался способен. Любить не конкретную женщину, не друга, не Отчизну даже, а весь мир. Любить жизнь.
Одиссей в шестнадцать лет обрел мудрость, которой так и не досталось предыдущему поколению героев. Крушить, ломать низвергать, расширять пределы, с каждым годом теряя себя, уходя все дальше от собственного предназначения. Растрачивая попусту колоссальные силы, что достались им в наследство. Тезей, Персей, Геракл – это в сущности дети, пусть и дети богов. Так и не выросшие, одаренные сверх меры, но лишенные той самой житейской мудрости, что недоступна даже Олимпийцам. ПРОКЛЯТИЕ СИЛЫ и отсутствие точки ее приложения. Вот почему лихорадит греческие полисы. Эллада трещит по швам и содрогается от тяжелой поступи героев. Демос внешне проявляет уважение и гордится ими, как достопримечательностями, но в душе ненавидит и боится, а некоторые из его представителей (особенно ушлые) используют недалеких детей божьих в своих целях, типа того же лаэртидова шурина (что должно быть особенно обидно для могучих богоборцев и истребителей чудовищ). К Одиссею же относятся иначе, как к своему и пастухи, свинопасы, торговцы и моряки. Они чувствуют в нём такого же человека, как они сами, одаренного, может быть слегка сумасшедшего, но своего. Да, лукавый недомерок может обмануть, ударить подло, но он любит людей и сам является, прежде всего, человеком и уж потом только потомком богов. Он ходит по земле , а не трясет ее.
Примечательно, что «Золотой век» у Олди начинается со смертью Геракла и выдачи замуж Елены – дочери Зевса и Немезиды (а не Леды, как в классической традиции). Очень прозрачный намек. Еще одна земная богиня – еще один повод для бойни. Потому, чуткий Одиссей сначала увидел уродливую тень ее, дочери богини возмездия, а уж потом, как бы, между делом оценил прелесть этой женщины. Лаэртид один оказался неподвластным чарам ее, потому что видел Елена – не любовь, а зло – яблоко раздора. В сущности, глубоко несчастная проклятая женщина – богиня. Вызывающая сострадание, но от этого не менее опасная.
Особой темой в романе звучит противостояние Одиссея и войны. С ранних лет, чувствуя как трещит скорлупа его Номоса, он пытается сорвать, отодвинуть очередную бойню: то ставя в дурацкое положение мерзавца – Паломеда, то придумывая ловкий ход с клятвой в дружбе избраннику Елены. Но силы неравны. Одиссей молод и он один. Богов много и им скучно и вокруг столько дурной крови, жаждущей выплеснуться из разорванных вен, отрубленных рук, снесенных голов. Каждому хочется убить свою «тысячу врагов» . . . дети. Не задумываются о том, что на многих найдется свой «пергамский копейщик» охочий до вражьей печени.
Война, конечно, соберет свою жатву, но Одиссей ей не достанется. Он вернется, он всегда возвращается. Потому что, в сущности, он никуда не уходит: где бы он ни был, он всегда дома. В своем мире. Потому что Земля принадлежит таким, как он.