|
НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ ДЕЛА МИЛЛАРДА БАРБАРОССО
(детективная фантазия с лирическими обертонами)
1
Очень добротной постройки был дом, очень. Совершенно неизвестно было, кто и когда его строил, и кое-кого должно было бы заинтересовать, особенно обитателей – нет, правда! Но не интересовало. Ни портик, ни арки, ни проемы, ни почему-то французские окна с декоративными балконами, ни черепичная крыша, ни красиво выветривающийся известняк. Электричество работает, водопровод тоже – ну и ладно. И нечего любопытствовать попусту.
Так, во всяком случае, думала Она. Ее двоюродная сестра, похожая на хоккеиста Фетисова, думала иначе, но ее мнения в данном случае никто не спрашивал. А мужу интересоваться было заказано – не имел он на это никакого права, ни морального, ни юридического, и вообще он был дурак и гад.
Самое главное – нравиться себе. Это очень успокаивает, лучше всяких фармагологических данностей, и даже лучше, чем виски с ананасом. Как Он сказал? Расстояние между сосками у женщины соответствует… или не соответствует? … широте взглядов ее второго любовника. Что-то уж очень заумно сказано.
Будучи уверенной, что никто за ней не следит, во всем доме она была одна, Она сонно и мрачно, без лучезарной улыбки, которой все так умилялись, козлы, прошествовала в ванную и внимательно изучила себя в зеркале. Расстояние между сосками она на всякий случай измерила – сначала на глаз, а потом, не удовлетворившись, линейкой, за которой пришлось тащиться вниз, в студию, а по дороге было много отвлекающих факторов – кресла, духи, чулки, шоколад, кофейник в кухне, запертый наглухо секретер, в котором могли вполне находиться драгоценности, комната Его жены – обширное поле для действий, где можно получить море удовольствия, располагая в матрасе английские булавки, надрезая лифчики и платья, подпиливая каблуки кухонным ножом. Да просто ища интимную переписку какую-нибудь – вернулась в ванную и измерила линейкой. Ничего ровно нового количество сантиметров ей не сказало. Груди отвисали значительно, и она опять расстроилась по этому поводу. И шея была немолодая. Зато некоторые округлости тут и там, и вообще сексапильность фигуры, давали Ей право говорить безнаказанно некоторые фразы людям, от которых многое зависело, например – Но ведь это не срочно… или – Не е(непеч.)и мне мозги. Коленки были у Нее острые, но она не считала это недостатком. С ягодицами было так – левая ягодица очень хороша, пышная, но ничего лишнего, и очень женственная. А вот правая была, во-первых, чуть меньше, а во-вторых, нестерпимо временами чесалась. Причем с самого рождения. И поэтому на ней всегда были царапины и даже ссадины. Она изогнулась перед зеркалом и с грустью и жалостью к себе их все рассмотрела очень внимательно, надеясь что, может быть, в это утро они будут хоть отдаленно напоминать не расчесы, а что угодно – ну, хотя бы удары плеткой. Может, любовник садист, а она невинная жертва какая-нибудь, он ее плеткой хрясть, она ой, а он опять хрясть… нет, не похоже – расчесы как расчесы. И чего это она, зараза, чешется всю жизнь! Ни прыщей никогда не было, ничего… Несправедливо это, вот что.
Потом она рассмотрела ступни, лодыжки, пальцы ног, икры, и полюбовалась в профиль подьемом. Хороши ноги, ничего не скажешь, хороши. Не то, что у этой бляди. Надо позвонить Совене или Татьяне и поделиться радостью. Впрочем, телефон пока пользовать нельзя, может позвонить Кайнай. И лучше бы он позвонил сейчас, а не потом, потому что потом всякое может быть, а сейчас самое время. Но ведь не позвонит, мерзавец, а будет звонить потом и отвлекать.
Волосы нужно перестать красить. В конце концов, Она даже не помнила, есть у нее седые волосы или нет. Это глупо. То есть, конечно, помнила что есть, но себе в этом не признавалась.
Она включила душ. Потянувшись, мотнув бодро головой, она перенесла ногу через край ванны, поскользнулась и упала на колено, чуть не ударившись лбом и щекой об угол мраморной раковины.
Е(непеч.) твою мать, сказала Она. Сволочи все.
2
Мотоцикл Тиберия Арнольдовича сломался неожиданно. Сначала мотор несколько раз чихнул и заработал с перебоями, которые становились все продолжительнее. Потом отлетел бензобак, цилиндры выстрелили в таинственную даль поршнями, грохнула и запуталась в спицах порваная цепь, а переднее колесо произвольно уехало вперед и вправо, где и пропало в соснах, нависающих над сумеречной дорогой, как сюрреалистические солдаты Фридриха Великого с фаллическими шпицрутенами в руках. Тиберий Арнольдович прыгнул в сторону. Зарикус, сидевший сзади, проехал еще несколько метров на заднем колесе и рулевой вилке, а потом спрыгнул неловко, подвернул ногу, и тихо выматерился. Небо, как настроение императора в изгнании, стремительно темнело, и уже показались первые звезды, похожие на линзы шпионских фотоаппаратов.
Дальше следовало идти пешком. Выхода не было. Дорога раздваивалась, распутье напоминало удовлетворенное влагалище, слева какой-то заплутавший барсук орал так, будто у него только что украли нажитое десятью поколениями предприимчивых предков состояние, да и вообще место было не из приятных, но идти следовало. Вилла находилась в десяти милях к востоку от леса. Одно дело переехать поле за пять минут, стремительно, с двумя глушителями - И никто ничего не поймет, а когда поймут, то будет поздно. Другое дело – маршировать десять миль по открытому, как душа юного романтика, пространству, ежась и стуча зубами от осенней промозглости, засовывая руки глубоко в карманы, в тоске и страхе. А там еще окажется, что прибыли поздно, что ничего не светит, все, идите назад, пока целы.
Тиберий Арнольдович закусил губу и стал похож на Сару Бернар в зрелые годы. Зарикус засопел обиженно, стараясь идти в ногу, но, увидев поле за кромкой леса, пошел нехотя, вихляя и хмыкая, как слизавший пролитую валериановую каплю матерый тощий кот. У самого поля они остановились.
- Может, закурить? – спросил Зарикус.
- Я тебе закурю, я тебе закурю. Кретин, тут же все видно на сто миль! Дай ка я лучше еще раз поизучаю объект.
Зарикус открыл папку и подал Тиберию Арнольдовичу фотографию объекта. Включив оперный фонарик, Тиберий Арнольдович внимательно в сотый раз вгляделся в знаменитую певицу. У певицы были такие глаза, как будто ей в жопу вставили подключенный ко всем динамикам мира микрофон. У нее были красиво выщипаные брови и эротический рот. Нос у нее был картошкой. Щеки были снабжены щедрым слоем киновари, слегка отдающей в ультрамарин. Певица не имела ровно никакого отношения к теперешнему делу Тиберия Арнольдовича, но образ ее, как всегда, возымел положительный эффект – у всматривающегося перестали путаться мысли. Теперь он думал только и исключительно о физическом контакте с певицей.
3
- Не наступи там на чего-нибудь, с тебя станется.
- Я опытен и предусмотрителен.
- Напор очень сильный, осторожно.
- Разберусь уж как нибудь. Не суетись. Сядь, что ли, покури.
- Не люблю курить в ванной.
- Не капризничай. Черт, напор, действительно… Не трогай штаны, не трогай. Так. Эка устройства у человека, везде вентили, кнопки.
- Что за трусы такие на тебе странные. Как с прадедушки моего трусы. В растопырку.
- Это такой специальный фасон. Мне очень рекомендовали. Где тут мыло? Ага, оно у него жидкое. Раздевайся, залезай.
- Не хочу. Два душа уже с утра, сколько можно. Сороки утащат. Не то мыло. Вон там мыло. Але, очнись! Что ты так на меня таращишься? Вон мыло!
- Где?
- Вон там, в углу. По-моему, у тебя пузо растет.
- Где?! Ты вот что, ты меня не возмущай тут. Человек принимает душ, наслаждается, нет чтоб сказать что-нибудь ласковое. У тебя только гадости на уме. Вон, смотри, какие у меня бицепсы. А ты – пузо. Между прочим без косметики тебе идет. Моложе выглядишь.
- Хам. Осторожно!
- Ах ты! …
- Ну, идиот! Э, ты как там? Все впорядке? Руку дай.
- Пульс есть. Шишка есть. Подожди, не мешай. Вроде все цело. Полотенца чистые растут где-ниубдь?
- На.
- Вот. Знаешь, больно … А ну-ка, гляну … Ни фига себе. С таким украшением.
- Где ты был все это время?
- Ну, как … Дела все, дела. Осторожно, у меня там спина поцарапана. Ну, куда пошла?
- Надоел.
- Не хлопай дверью мне в морду. Стой. Иди сюда. Стой, тебе говорят!
- Пусти!
- Еще чего. Где тут спальня? Ага, вон там!
- Пусти!
- Ты громче ори, громче.
- Мерзавец! Дурак!
- Вот, так оно лучше. А то там дозор выставлен, а не слышит. Нет уж пожалуйста, кулаками ты махать брось. Женщина не должна размахивать кулаками. Женщина должна покачивать бедрами и кокетничать сиськами.
- Поставь меня на пол! Сейчас же поставь! Ай!
- Извини.
- Ты что, совсем обалдел?
- Я нечаянно. Тут понаставлено всего. Как будто сержант с трофеями вернулся … из оккупированой Ломбардии. Но ведь не сильно, а? Голова на месте, да.
- Пошел вон.
- Нет.
- Нет, я серьезно.
- Ага, вот она, спальня. Слушай, не рыпайся ты так, опять головой долбанешься. Ну, смотри как вытянулась. Прямо как барышня-канатоходец. Тебе в цирк нужно устро… Осторожно! Так, настраиваемся, прицеливаемся, але-гоп… Отцепись от шеи! Але-гоп!
- Ты просто о(непеч.)ел там, у себя.
- Одичал, солнышко, одичал. Не отрицаю. С утра бывает, зубы почистишь, побреешься – рычать хочется. Подвинься. Что за рубашка на тебе? Хороша рубашка, но явно с мужского плеча. Умиляет, но глупо.
- Не трогай.
- Так, либо ты мне даешь ее расстегнуть … либо я ее просто …
- Что ты делаешь, подонок?
- Ну вот … половины пуговиц как не бывало. Расскажу я тебе сказку, вот увидишь.
- Что это?
- Это, что это?
- Вон там.
- Это у меня стоит.
- Идиот! Вон там!
- Где? А. Это край простыни загнулся. Не волнуйся, это не барсук. Тыщу раз говорил, купи очки. Правда, у тебя для очков слишком красивые глаза. А барсуков тут нет. Есть полевые мыши, я видел, есть, кажется, еноты какие-то. А барсуки – они у самой станции обитают. Ну, не пугайся ты, не пугайся. Все хорошо, мы вместе. Не сворачивайся клубком. Иди сюда.
- Я нервная стала. Убери руку.
- Какую?
- Со ступни руку убери. Я же говорю - нервная.
- Ничего. … Пройдет.
- Может и пройдет … А все-таки … обидно. Чего ты такой длинный, растянулся во всю кровать. Волосы … отросли у тебя. Ай, щекотно.
- Завязать … в хвост?
- Не надо. … Вчера весь вечер … телевизор … смотрела.
- Да … красочно … улыбки у всех … теплые. Тебе хорошо?
- Да.
- Would you like me to be rough or gentle?
- Both. Not too rough. Not too gentle … either.
- Is this comfortable?
- Yes. No. What are you doing, hey?
- Making it … uncomfortable for you. Expecting my little concubine to take the brunt of her master’s wrath.
- No.
- No, huh? The answer should always be in the affirmative. There!
- Ouch!
- Silence! Let’s see whether we remember our lessons, shall we?
- No.
- Silence. Speak only when specifically asked to do so. Specifically … asked. To do so. Otherwise maintain respectful silence. At, like… at all times. … Is that clear? … I said, IS THAT CLEAR?
- Yes.
- Perfectly so, master.
- Perfectly so, master.
- Good. … Yes? …
- Too … painful.
- One more.
- Yes.
- And another one.
- Yes.
- Turn over. Now!
- Yes. Anything. Yes.
- I’m sorry.
- It’s okay.
- We’re a pair. I’m really very sorry. I missed you. I’m gong to make it up for you.
- Anything.
- Yes, anything. There. How does this feel?
- Divine. Please don’t stop.
- I won’t. We’re the greatest.
- We are.
4
Справа от дороги, уходящей в поле на противоположном краю которого виднелась вилла, вдруг оказалась заправочная станция с лотком и понурым пожилым евреем в несвежей рубашке пастельных тонов, с большими ушами и мутными глазами. Очевидно, это был хозяин заведения. Когда Тиберий Арнольдович и Зарикус вошли в помещение лотка, хозяин, выждав время, достаточное для того, чтобы пауза сделалась почти оскорбительной, отложил в сторону порножурнал, вздохнул со скрытым вызовом, явно сомневаясь в состоятельности социального статуса и платежеспособности ночных посетителей, и произнес монотонно,
- Добрый вечер. Что угодно господам?
Тиберий Арнольдович почему-то странно засмущался и, глядя с отчаянной надеждой на Зарикуса, изобразил как мог дружескую улыбку. Зарикус, опустив воротник куртки и сняв осторожно берет, провел рукой по волосам, расправил плечи, ухмыльнулся заговорщически и, облокотясь об алюминевую стойку, задушевно спросил,
- Кофею нет ли у вас, уважаемый куратор станции заправки горючим мерзких автомобилей, работающих по принципу внутреннего скорания, блядь такая? Не вы блядь, сгорание блядь. Ну так как же?
- Кофей пожалуй что и есть, - ответствовал хозяин, реагируя на заговорщическую ухмылку Зарикуса такой же заговорщической ухмылкой. – Угодно ли господам?
- Да, безусловно, - подтвердил Зарикус.
- Что он говорит? – спросил Тиберий Арнольдович вполголоса.
- Да так, обмен любезностями. Не обращайте внимания.
Зарикус подошел к журнальному стенду. Его внимание было сразу привлечено порнографическим изданием, обложку которого украшал групповой портрет обнаженных Совены, Татьяны, Сударушки по кличке Барыня, Лиски, Анаис и еще какой-то тяжеловесной старой дуры, неизвестно откуда взявшейся, в белых чулках и пенсне. Зеленые глаза Совены были особенно хороши. Сударушка, позируя, не пожелала расстаться с туфлями – будучи, очевидно, владельцем контрольного пакета акций какого-то модного обувного магазина на острове Сен Мартен. В руке у Татьяны была почему-то рогатка. У Анаис пространство между левой ключицей и левым соском занимала вытутоированая надпись, ***Бальзак, Оноре де. Французский писатель девятнадцатого века, романист.*** Надпись оставляла впечатление незаконченности, как будто татуировщик собирался украсить тело Анаис еще и потретом, и, возможно, небольшой но стильной выдержкой из романа, но не хватило места, а может просто было лень. Зарикус снял журнал со стенда и открыл его на середине, за две страницы до разворота. Впечатлила жанровая фотографишка на Александровском спуске. Сударушка, грустящая над днепром. Сударушка у дома Булгакова. Сударушка на водах в Крыму. Сударушка, размышляющая над странными судьбами героев Петербургской Баллады. Сударушка в Африке. Сударушка в Индонезии. Со своими туфлями Сударушка расстаться ни разу не пожелала.
Тиберий Арнольдович тяжело опустился на единственный в лотке стул. Опустившись, он немного подумал, затем встал, расстегнул пальто, и уселся снова. Что-то в нем было одновременно от водителя грузовика и кандидата в президенты во время предвыборной кампании. Он снова вспомнил про певицу, но просить Зарикуса открыть папку и извлечь фотографию объекта в присутствии посторонних было немыслимо.
Хозяинелся снова. Что-то в нем было одновременно от водителя грузовика и кандидата в президенты во время предвыборной кампании. Он снова вспомнил про певицу, но просить Зарикуса открыть папку и извлечь фотографию объекта в присутствии посторонних было немыслимо.
Хозяин вынес откуда-то из глубин лотка, к дичайшему удивлению Зарикуса и Тиберия Арнольдовича, серебряный поднос, на котором помещался кофейник, милкер со сливками, сахарница, две изящной работы фаянсовые чашки с сосерами, снабженные серебряными же ложками, хрустальная изящной работы пепельница, и свежий номер Пари Матч со статьей-интевью русского мыслителя Аливердиева о фонетической несостоятельности французской, а заодно и любой западноевропейской, версификации в принципе. Грохнув подносом о стойку, хозяин повел кустистой бровью, приглашая посетителей отдать должное гостепреимству заведения.
Зарикус поднес чашку к губам. Кофе был горячий, но водянистый и невкусный.
- Спроси у него, нельзя ли пройти кромкой леса, - попросил Тиберий Арнольдович. На хозяина он старался не глядеть, делая вид, что ему неинтересно.
- Как у вас тут с погодой? – спросил Зарикус.
- Простите, как вы сказали?
- С погодой, говорю, как?
- А. С погодой. Ну, что вам сказать. Дрянь погода. То туман, то нет тумана. Ничего не поймешь.
- Ага. Ну и ладно.
- Что он говорит? - спросил Тиберий Арнольдович подозрительно.
- Говорит, что можно и кромкой, ежели есть к тому неукротимое желание, - сказал задумчиво Зарикус. – Даже утверждает, что кромкой оно сподручнее.
- Ну и пойдем, - сказал Тиберий Арнольдович с облегчением.
Они вышли, не заплатив за кофе и два порножурнала, прихваченые Зарикусом. И посетители, и хозяин восприняли неплатеж как нечто само собой разумеющееся – как будто это был обычай, уходящий корнями глубоко в историю и имеющий непосредственное отношение к битве при Пуатье.
Удостоверившись, что посетители не остановились у двери, а проследовали дальше, вдоль кромки, хозяин неспешно снял телефонную трубку, уронив при этом аппарат – а затем подняв его и неспешно водрузив на стойку – и набрал на нем номер, который помнил почти наизусть. Во всяком случае, выход на связь, хоть и требовал иногда второй попытки, но почти никогда не доходил до попытки третьей. Если со второй попытки номер не вспоминался, хозяин просто откладывал выход на связь на день или два, в расчете на то, что потом вспомнится. На повестке дня был Хантер. Четыре раза Хантер выходил на него, и четыре раза его отзывали. Хантер был упрям. Хантера следовало опасаться.
- Да? – сказал абонент отрывисто.
- Они идут кромкой леса.
- Замечательно.
Хозяин повесил трубку. Заперев наглухо дверь и потушив свет, он прошел во внутреннее помещение. Зайдя в уборную, он с помощью скипидара, спирта, щеток и бритвы помолодел лет на сорок. Расправив плечи и выпрямившись, двадцатипятилетний, неотразимый, проследовал он в подвал. Хантер подождет. Хантер не может заявиться раньше завтрашнего вечера, а до завтрашнего вечера можно многое придумать. Пристегнутая к трубе обогревателя никелироваными наручниками обнаженная жена мэра соседнего города посмотрела на него сладострастно, отчетливо представив себе физический контакт и стоячий х(непеч.)й, которые вскоре и последовали – но по правилам данного конкурса об этом нельзя писать, поэтому мы и не пишем, а следуем за Зарикусом и Тиберием Арнольдовичем вдоль кромки леса к вилле, расположившейся на…
…противоположной стороне поля.
5
До виллы оставалось метров триста. Неожиданно взошла луна. И тут же из-за деревьев на них вышли четверо. Все они были рослые, по галльски зловещие, плохо выбритые, приторно пахнущие вульгарным одеколоном и слегка театральные, как в голливудской реминесенции по мотивам пьесы немецкого драматурга фон Шиллера Разбойники. Зарикус натянул берет на брови и неодобрительно засунул руки в карманы.
- Эта… - сказал один из четверых. – В общем, нет ли у вас сигарет, люди пешеходные?
- Не курю, - ответил Зарикус подозрительно.
Тиберий же Арнольдович произнес длинную темпераментную тираду, от которой даже у Зарикуса покраснели уши и кончик носа. В тираде были элементы одновременно эротики, порнографии, язычества и приморской кухни, но четверых вышедших из-за деревьев она не возбудила. Они ее просто не поняли. Тут Тиберий Арнольдович сбросил пальто. Четверо насторожились, ожидая увидеть пристегнутую под мышкой кобуру автоматического пистолета, либо оттопырившийся карман брюк. Ни того, ни другого не увидев, они радостно усмехнулись и подступили к Тиберию Арнольдовичу. Тиберий Арнольдович вдруг присел на корточки, а затем неожиданно выпрямился, оказавшись почему-то за спиной у одного из четверых. Пока остальные преодолевали недоумение, Тиберий Арнольдович сбил четвертого ударом в затылок. На него бросились, но ни ударить, ни схватить его за локоть, ухо, галстук либо другие части тела и одежды им не удалось. Некоторое время трое нападавших лихо размахивали кулаками, нанося наугад удары и напоминая своими действиями и передвижениями некий модернизированый вариант классического японского театра кабуки. Удары Тиберия Арнольдовича следовали с машинно одинаковыми интервалами, и каждый удар валил одного из нападавших на землю. После падения нападавшие не двигались, кроме одного, который сначала задвигался, а потом встал. Тиберий Арнольдович сшиб его вторично и долго пинал ногой, обутой в гонг-конгскую неумелую копию английского модного ботинка, в ребра за несоблюдение установленного им самим железного правила – если в тебя попали, лежи и не двигайся, дурилка картонная. Когда у кромки леса под луной прекратилось всякое движение, Тиберий Арнольдович с достоинством оправил галстук, поднял и надел пальто, и только после этого обнаружил, что лежавших было пятеро. В панике он поискал глазами неодобрительную фигуру Зарикуса в берете, натянутом на брови. Среди стоящих фигуры не было, поскольку стоящих, помимо Тиберия Арнольдовича, не было вообще. Пришлось придти к выводу, прихождение к которому Тиберий Арнольдович откладывал на самый последний момент, поскольку вывод был отчаянно неприятный. Последовательно переворачивая противников на спину, в третьем из них Тиберий Арнольдович обнаружил и признал Зарикуса. Неэротично застонав от смущения, он оказал Зарикусу первую, а затем вторую и третью помощь, и в конце концов привел его в чувство, насильно раскрыв ему рот немецкой ручкой Мон Бланк с золотым пером и влив туда несколько капель коньяку из личного неприкосновенного запаса, который Тиберий Арнольдович хранил в герметичной фляге, прикрученой изоляционной лентой к специально для этой цели освобожденному от растительности с помощью бритвы Жилетт левому бедру.
Какая же вы злостная сволочь, Тиберий Арнольдович, - мутно сказал Зарикус. – Злостная, мелочная, дешевая сволочь в польском пальто. И коньяк ваш дрянь. Какие вы все, русские, гады и неандертальцы. Чмо тупое.
- Ты ж тоже русский, - виновато пробормотал, еще более смущаясь и тушуясь, Тиберий Арнольдович.
- Никакой я не русский, - сказал Зарикус злобно. – Я бурят и комик. У нас воду на все лето отключают горячую.
- Что ты комик, я знаю, - виновато польстил спутнику Тиберий Арнольдович.
Зарикус тяжело поднялся на ноги, брезгливо обмахивая гардероб и оглядывая поле боя.
- Пистолет с собой надо носить, - дидактически закричал он наконец. – Пистолет! Обычный, лучше всего шестизарядный, револьвер с барабаном, простой, чтоб не заклинивало. Варвары! В России что, пистолетов нету? Начитались фентези и на арбалеты перешли? А еще белыми людьми себя называют. Индейцы, самые натуральные. Где тамагавок, а, индеец? Смотри, какая шишка. Хоть на елку рождественскую вешай.
Тиберий Арнольдович, зная, что виноват, молчал, стыдливо прикрыв глаза.
Вилла оказалось огороженой высокой оградой. Ни у Зарикуса, ни у Тиберия Арнольдовича не оказалось с собой кусачек. Пришлось прибегнуть к способу перебрось-пальто. Очутившись таким образом на территории виллы, Тиберий Арнольдович и Зарикус переглянулись дружелюбно и уже направились было сквозь частокол деревьев и кустов к главному порталу, как слева по ходу послышалось негромкое рычание.
- Собаки! – шепотом вскрикнул Зарикус.
- А? – переспросил Тиберий Арнольдович, уже сидя высоко на вязе.
Четыре сенбернара стремительно летели к Зарикусу. Он заметался в поисках удобного вяза. Самый удобный был тот, на котором сидел Тиберий Арнольдович. Зарикус подпрыгнул и ухватился одной рукой за ветку, а другой за ботинок Тиберия Арнольдовича. Тиберий Арнольдович захихикал, опасаясь щекотки. Лидирующий сенбернар, не сбавляя скорости, прыгнул вверх диагонально с намерением схватить Зарикуса саливирующими от злобы челюстями за лодыжку. Зарикус подтянул лодыжку, и пес, еще больше зверея от неудачи, сдернул с него ботинок. Зарикус наконец подтянулся и сел на ветку рядом с Тиберием Арнольдовичем.
- С собаками драться не умею, - объяснил Тиберий Арнольдович. – Были специальные курсы, но я тогда был в самоволке.
- В самособаке, - дико и глупо пошутил Зарикус. – Ну и что теперь делать? Клянусь Джексоном Треглазым, меня все это выведет наконец…
Неожиданный свист прервал его так удачно начинавшуюся диатрибу. Как по команде, собаки перестали рычать и убрались из-под дерева. Зарикус и Тиберий Арнольдович переглянулись.
- Слезайте, слезайте, - позвал красивый мужской голос с терассы. – Ничего страшного. Собачки больше на вас не сердятся.
- Мурз! – понял Зарикус. - Это Мурз.
- Ну да, ну да, - радостно согласился Тиберий Арнольдович.
- Мурз по прозвищу Солдафон.
- Я думал, будет Кайнай.
- Да нет, при чем тут Кайнай. Мурз!
- Ну и хорошо.
Зарикус спрыгнул с дерева. Тиберий Арнольдович выждал секунд тридцать на всякий случай. Собаки не появились. Тогда спрыгнул и он, зацепившись краем польто за ветку и вывалив на мох и мураву около корней дерева магнитофон, передатчик, два личных письма, паспорт на имя Мориса Тореза Фись, фотоаппарат Смена, свечу зажигания для мопеда Верховина, восемь ключей от квартир, в порядке и степени полезности которых он частенько путался сам, и несколько сот долларов, марок, франков, евро, лир, и фунтов стерлингов – фальшивых в перемешку с настоящими. Деньги были завернуты в полотенце, выполненное под американский флаг. Обматывая им голову после душа, Тиберий Арнольдович становился похож на абиссинского принца прошлых столетий.
Мурз был маленький, юркий и сладострастный. Он встретил новоприбывших на крыльце терассы с таким радушием, с каким обычно принимал жен дипломатов на предмет форникации. Радушие вошло у него в привычку. Он был агентом французской разведки, о чем не подозревала даже французская разведка.
- А это кто? – спросил он у Зарикуса, лучезарно улыбаясь И указывая краем левой брови на Тиберия Арнольдовича. – При нем можно говорить?
- Можно, - сказал Зарикус. – It’s all right. He’s a fucking immigrant, he doesn’t speak a word of English, yo. Anyway, you were saying?
- I was saying… What was I saying? Oh! Listen, we’ve ransacked the whole damn place, man. There hasn’t been anyone here in ages.
- Can’t be.
- Hey, you doubt me, man?
- Hey, I don’t doubt you, but it doesn’t make any sense, man. I would reluctantly admit that your ransacking the house, as you put it, is more or less tantamount to performing a thorough search. But you might have overlooked something here and there. You’re not exactly analytical, if you catch my drift.
- Вот все, что мы нашли, - сказал Мурз, бросая на сетчатый стол терассы туристкого типа мешок из синтетической кожи с эротическими картинками, красивыми древнегреческими орнаментами и суровой предупредительной надписью по-английски, Don’t mess with Texas.
- Немного, - задумчиво сказал Зарикус, расстегивая молнию на сумке и критически оглядывая содержимое. – Что ж, проверим еще раз.
В течении двух последующих часов Зарикус и Тиберий Арнольдович обыскивали виллу с пристрастием, но ничего особенного не нашли. Тиберий Арнольдович, правда, обнаружил в одном из подвальных помещений некий шкаф, содержащий разной степени воздействия наркотические препараты. В результате исследований оных, он в течении следующего получаса находился под воздействием, ярко представляя себе многочисленные эротические соития с объектом в живописных позах и экзотическом антураже. Объект плавно стонал, подрагивая испугаными ягодицами, изгибаясь изящно и умилительно, задействовав все имеющиеся эрогенные зоны, о которых Тиберий Арнольдович не имел ни малейшего понятия, в том числе под коленками, на запястьях, в районе костяшек пальцев на ногах, вокруг третьего и четвертого позвонков, вдлоль линии от мочки уха до ключиц, вдоль линии от подмышки к талии, сразу под ягодицами, на ягодицах, на пятках, между влагалищем и анусом, вдоль и вокруг локтей. Объект захлебывался неожиданным криком. Объект ползал возле ног Тиберия Грозного и прилегал к груди Тиберия Нежного. Усилием воли заставил себя Тиберий Арнольдович выйти из транса и долго искал пропавшие куда-то пальто, штаны, левый носок, а также все, что находилось в карманах. В какой-то момент он заподозрил Зарикуса в краже паспорта и денег, но тотчас нашел и то, и другое в туалетном шкафчике над раковиной, поверх двух авиабилетов в какой-то совершенно частный калифорнийский курорт на имя М. Дю Плесси и Сосипатрой Свежевой-Ротчайлд, помещавшимися в свою очередь между полиэтиленовым мешком, туго набитым белой субстанцией, напоминающей одновременно героин, зубной порошок, и средство от тараканов, и брошюрой-прокламацией русских националистов, в коей обнаружены были Тиберием Арнольдовичем собственные имя, фамилия, адрес и телефон, под заголовком, Контактировать в кейсте экстремальной ситуасьон, а также в кейсе не с кем вмазать.
- Да, но позвольте, Мурз, - резонно спрашивал Зарикус, роясь в мешке, - ведь мы перехватили именно разговор, и именно отсюда.
- Не было здесь никого целую неделю, Зарикус, говорю я вам, - настаивал Мурз. – Пылищи столько, мы уж на анализ пылищу посылали. Недельная, как минимум.
- А перехваченый разговор? Тиберий Арнольдович, продемонстрируйте.
Тиберий Арнольдович вынул магнитофон и, найдя нужное и уже известное читателю эротическое место, проиграл его
- А дальше, а дальше?! – настаивал Мурз. – Что там дальше?
- Возьмите себя в руки, - строго сказал Зарикус. – Мы ищем преступника мирового класса! В его сексуальные дела мы можем вмешиваться только тогда, когда они имеют прямое отношение к делу!
- Да, действительно, - сказал было Мурз. – Но ведь разговор имеет отношение!
- Факт, что он имел место – да, имеет. А содержание непричем. Итак, что это за разговор такой? Сигнал поступал отсюда. Сегодня. Но зедсь никого не было. Ну, я не профессионал, я боюсь предполагать. А вы, господа? А?
Мурз смущенно улыбнулся. Тиберий Арнольдович хрюкнул и покраснел.
- На самом деле, - сказал он, - мне кажется…
- Вечно этим русским что-то кажется, кажется. Ну, что Вам там кажется?
- Мне кажется, что это не настоящий разговор.
- Подробнее, пожалуйста, - сухо попросил Зарикус.
- Я не знаю, известно ли об этом на Западе, - смущенно, но с патриотическим блеском в глазах, сказал Тиберий Арнольдович. – В России это называется фоун секс. То есть, иллюзия интимного соития, создаваемая партнерами в количестве двух или более посредством телефонной звязи.
- Эти русские просто погрязли в разврате, - заметил Мурз.
- Но-но, не очень-то, саксонская харя, - подобрался вдруг Тиберий Арнольдович. – Немцы бы ваш паршивый остров потопили бы торпедами за три дня, не будь Россия вашим союзником и верным другом, ни при каких обстоятельствах не бросающим никого в беде и всегда следующим законам правды, справедливости и братства.
- Тише, тише, вы мешаете мне думать, - сказал Зарикус. – Итак, нам морочат голову. Преступник записывает эротический разговор по телефону со своей бабой, включает таймер на неделю вперед, и проигрывает весь этот цирк нам. Мы идем брать его с поличным, а он сидит где-то на Багамах или на Крите и ржет. Вот ведь гад редкий.
Помолчали. Зарикус с любопытством дилетанта вывалил на стол все содержимое сумки. Мурз и Тиберий Арнольдович с профессиональной опаской покосились на груду несовсем понятного назначения приборов разного размера и веса.
- Ты, эта… Не трогай, ладно? – сказал Тиберий Арнольдович.
- Действительно, Зарикус, - сказал Мурз. – Что это за манера у вас все лапать, да еще и локти на стол водрузили.
- Не бойтесь, не бойтесь, профессионалы. Все будет тип-топ, - сказал Зарикус, задумчиво вертя в руках нечто, похожее на дистанционный переключатель каналов телевизора.
- На Крите, значит, - сказал Мурз с завистью. – А то и на Багамах. А может в Гималаях.
- Не надо преувеличивать, - заметил Тиберий Арнольдович. – В Гималаи такие люди не ездят, нечего им там делать, там ни напитков, ни девочек. Знаю я ихнюю психологию. По курортам надо искать.
- Надо, да.
В этот момент Зарикус надавил на какую-то кнопку в переключателе каналов, в результате чего неожиданно погасла луна.
- Э! – сказал обеспокоенно Мурз.
- Э! – вскричал, завертевшись на стуле и ища глазами романтическое ночное светило, Тиберий Арнольдович. – Ты что! Сейчас же сделай, чего раньше было!
- Да не беспокойтесь вы так, - нарочито спокойно сказал Зарикус, паникуя и нажимая все подряд кнопки.
В исступлении он жахнул переключателем в дорическую колонну, поддерживающую фронтон с красивым барельефом над дверью. Переключатель разлетелся вдребезги, но вновь засветившаяся луна немного успокоила всех троих. Вздох настороженного облегчения поднялся над терассой и заполнил пространство в радиусе тридцати метров. С близкорастущего вяза шумно сверзилась переполненная чувствами сова, долбанувшись об корень и обосрав двух зазевавшихся под вязом эротически настроенных полевых мышей.
- А что это за чудаки нас пытались нейтрализовать в рощице? – спросил вдруг Тиберий Арнольдович.
- А вас пытались нейтрлизовать?
- Да, какие-то гангстеры а ля Бельмондо в количестве четырех. Сигарету спрашивали.
- Не на Багамах он, - тоскливо сказал Мурз. - Это он вас проверял. Лежать бы вам обоим в леске… Русский спецназ, е(непеч.)на мать, морды молотить умеете дилетантам. Эх-ма! Недоумки. В будке он, у заправки.
Все трое вскочили и возбужденно побежали к ограде. Выхода не нашли, и пришлось второй раз за ночь применять метод перекинь-пальто.
Бежали через поле напрямик. На второй миле случилась большая лужа и сделался сильный ветер с дождем. На пятой миле пришлось пропустить вереницу бизонов, бежавших резво в непонятную сторону. На седьмой миле Зарикус перешел на шаг, а затем сел.
- Вы идите, я догоню, - сказал он мрачно.
Переглянувшись, Мурз и Тиберий Арнольдович почесали затылки и кинули жребий. Минуты три они искали жребий в траве. Не нашли. Кинули еще раз. Договорились, что будут тащить Зарикуса по полмили каждый, меняясь. Мурз присел, и Зарикус сел ему на шею, стесняясь но и не теряя достоинства.
На девятой миле бегущие и едущий были окружены шайкой мотоциклистов в количестве семи человек. Тиберий Арнольдович велел Зарикусу слезть. Мотоциклисты собирались их бить. Пока представители англо-французского и русского спецназа с удовольствием колотили мотоциклистов, вымещая на них досаду за собственное отсутствие прозорливости, Зарикус рассматривал закиданное тучами, как черная одалиска восточными покрывалами, небо и мечтал о повышении заработной платы и равенстве. Закончив с бандой, Мурз и Тиберий Арнольдович попытались завести мотоциклы. Удалось это только Мурзу, и только в случае с одним мотоциклом, и только после того, как Тиберий Арнольдович, отчаявшись, пнул этот мотоцикол несколько раз в ребра и бросил на бок. Остальные не заводились. В этом не было ничего сверхестественного – просто место было такое. Зарикуса посадили на мотоцикл и велели ехать вперед, а сами побежали рядом. Зарикус, поездив вокруг бегущих кругами, стал лихачить, поднимая мотоцикл на заднее колесо резким увеличением притока топлива в цилиндры. Поразвлекавшись таким образом некоторое время, он решил ехать вперед по прямой, а уж у самой двери подождать бегущих. Прогазовав два раза, он отпустил сцепление, и в этот момент рулевая колонка отказалась выполнять свои функции и застряла в одном положении, отчего Зарикусу пришлось быстро соскочить, неудобно упав на бок и ушибив бедро и локоть. Мотоцикл без наездника устремился по диагонали через поле, и, проехав четверть мили, взорвался, озарив на некоторое время пространство вокруг себя красивым импрессионистким светом. Не говоря ни слова, и даже не замедляя бега, Тиберий Арнольдович подхватил Зарикуса и одним движением усадил его к себе на плечи.
На десятой миле Мурз и Тиберий Арнольдович наткнулись на большое скопление орущих басуков, но это уже не могло их остановить. Запыхавшись, отплевываясь от пыли, они взломали дверь лотка и произвели быстрый обыск. Искомый был обнаружен в подвальном помещении. К моменту прибытия героев он неспеша собирался в путь-дорогу, явно не ожидая от врагов такой стремительной сообразительности и хватки. Это был молодой человек лет двадцати-пяти, русоволосый, зеленоглазый, неплохо сложенный, итало-испанского типа с примесями латиноамериканской, семитской и гренландской кровей. Обнаженная жена мэра близлежащего города лежала с плотно захлопнутыми глазами враскидку на плюшевом диване, уверенно и удовлетворенно посапывая и поглаживая себе грудь. На нее никто не обратил внимания.
- Ну-с, - сказал Зарикус, усаживаясь уютно напротив обнаруженного и пойманного. – Приступим.
- Незаконно сие, - сказал пойманый, улыбаясь ослепительной улыбкой, которая немедленно вызвала приступ дичайшей ревности у Мурза. Это сколько ж баб с ним переспало, которые вместо этого должны были переспать со мной, батюшки, подумал Мурз.. – У вас, господа, нет решительно никаких улик. Ваше поведение отвратительно, невежливо, некорректно и противоречит всем конституциям мирового сообщества, включая монархии и первобытно-общинный строй.
- В чем же замешан наш приятель, - невозмутимо продолжал Зарикус. – В промышленном шпионаже на все стороны – ну, это ладно… - Он полистал папку. – В получении денег по страховым полисам чертте знает скольких стран… без всяких к тому оснований… В организации фондов помощи матерям убитых террористов и убитых террористами, в организации фондов гуманитарной помощи решительно всем странам мира от всех стран мира и присваинии большей части поступлений во все перечисленные фонды. В переводе скрытых сумм для повстанческих группировок на свои счета. И так далее.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге показался еще один участник – молодой человек в армейских брюках, щегольских ботинках, смокинге, цилиндре, белых перчатках и пенсне. В руке он держал трость. Голова человека была гладко и аккуратно обрита наголо, из нагрудного кармана смокинга вместо платка выглядывал отвратительного вида бесполезный шпиц. При виде присутствующих шпиц громко и скандально залаял.
- Позвольте представится, - очень вежливо и элегантно сказал вошедший, улыбаясь светской улыбкой. – Полковник Лю Хантер, действительный инспектор Федерального Бюро Расследований.
- Мурзилкин дю Плесси де Россиньяк, конт де Шампань, де Бургунди, де Карловы Вары и де все остальное включительно, приемы по вторникам, - сказал Мурз мрачно. – Интерпол и все прочее.
Полковник Лю Хантер и Мурз обменялись коротким мужественным рукопожатием. Брезгливо обтерев руку шпицем и засунув его обратно в нагрудный карман, полковник холодно кивнул Зарикусу и Тиберию Арнольдовичу.
- Вас я уже знаю, господа, - сказал он с ледяной неприязнью. – Как только потомки офицеров Конфедерации очнуться от стапятидесятилетней спячки и соберуться в Ричмонде, мы вас утопим в нужнике.
- Простите, Хантер, - неприязненно сказал Тиберий Арнольдович. – А где же сопровождающий агент, баба эта ваша?
- Я попрошу вас, молодой человек, впредь выбирать выражения с гораздо большей степенью тщательности и никогда не заходить в мой клуб, - сурово и в то же время изыскано сказал Хантер. – Ежели же вас и в самом деле интересует местонахождение Хелен Миллер, то последний раз я видел ее в ее спальне, перед портретом Джозефа Сталина (дальнейшие две фразы убраны цензурой). Впрочем, как истиный джентльмен считаю своим долгом заметить, что все вышесказанное могло мне всего лишь показаться.
- Ну так вот, - сказал пойманый. – Зовут меня, как вам должно быть всем известно… а вам известно, как меня зовут?
Зарикус сохранял безразличное спокойствие. Пусть поиграют. Тиберий Арнольдович всегда путался в именах и теперь мучительно вспоминал, как же зовут пойманного. Мурз и Хантер обменялись недоуменными улыбками.
- Миллард вас зовут, - сказал Мурз.
- Миллард Барбароссо, - добавил Хантер брезгливо. – Он же Кшиштоф Кошинский, он же Жан-Марк Данзас, он же Хулио Карерас-Задунайский, он же Мордехай Смирнов-Пушкин, он же Роджер Джеффри Смит, он же Мухаммед ибн Синха, он же Улмо Трахтенберг, он же Стаковский Эза Кондратьевич…
- Корнеевич! – поправил Тиберий Арнольдович. Русский псевдоним пойманого он помнил хорошо.
- Я вас застрелю, - холодно сказал Хантер.
- Я вас тоже, - не смутясь, ответствовал Тиберий Арнольдович.
- Это все очень хорошо, - сказал Миллард. – Одна загвоздка – доказать вы, господа, ничего не можете. Ну, были суммы, ну, переводились со счета на счет. А мое участие нигде не зафиксировано…
- Барбароссо, заткнись, а? – попросил Мурз раздраженно. – Морду мы тебе набить всегда можем, зафиксировано ли, не зафиксировано… Помолчи.
- А на каких основаниях? – спросил Миллард.
- А каприз у нас такой.
- Простите, - сказал Зарикус, - тут у меня еще кое-что.
Все нехотя посмотрели на него, сидящего у стола в невозмутимой позе. Он перевернул страницу.
- А приобретено господином Миллардом Барбароссо… за последние три года… Вилла и земля в северной Италии, особняк в переулке Сен Жак, в третьем арондисман, восемь ферм в Австралии недалеко от Мельбурна, ложа в сиднейской опере… Девятнадцать текстильных фабрик в городе Санкт-Петербург, Ленинградской области… Два богемных кафе в городе Санкт-Петербург, штат Миссиссипи. Семь отелей на северо-калифорнийском побереже… Два публичных дома в Амстердаме… Замок Лорда Воррика в Уэйльсе… Легенда о птице додо на Мадагаскаре… Система метрополитен в Йоганнесбурге. А так же имущества движимого и недвижимого, включая четыре яхты на дизельном ходу и прочая, и прочая – на общую сумму восемьсот пятьдесят два миллиона долларов тридцать восемь центов. Уверен, что много больше, но и этого хватит. А налогов в федеральную казну республики, известной в мире под названием Соединенные Штаты, выплачено из рассчета получения зарплаты в сто пятьдесят два доллара в неделю. За что и полагается поименованому Милларду – возмещение убытков казне и тюремный срок от четырех до двадцати пяти лет, в зависимости от степени дурости присяжных и наличия среди них негритянок и беременных.
Миллард презрительно усмехнулся.
- Вам-то что за дело? – спросил он.
Зарикус небрежно бросил на стол бляху и удостоверение, не переставая листать папку.
- Инспектор Джон Вудроу Ренолдс, Налоговое Управление, Сервис де Ревеню Интерналь, Эта Юни, - сказал он без интонации. – Известный в интимных кругах как Зарикус Маразмус.
Миллард резко побледнел и вскочил со стула.
- Не имеете права! – вскричал он.
- Э! Вы, пожалуйста, не прыгайте, - сказал Хантер, вынимая из кармана белоснежные перчатки. – Здесь вам не королевский балет. Не Ковент-Гарден. Мурз, сделайте одолжение – подержите мерзавца.
Мурз встал, обошел стол, и взялся за миллардово плечо. Миллард сморщился.
- Не рыпайся, - сказал Мурз.
Хантер подошел вплотную к Милларду, надел левую перчатку, а правой ударил Милларда наотмаш по лицу.
- У меня семеро детей! – вскричал Миллард.
- Настоящий джентльмен обязан хранить такие сведения в глубочайшей тайне, - заметил Хантер тоном, от которого температура предметов в комнате на мгнновение упала на два градуса ниже абсолютного нуля.
Тиберий Арнольдович встал, подошел к Милларду, и дал ему в рожу. Мурз отпустил Милларда, и Миллард сел на пол, потирая щеку.
- Свиньи продажные, - сказал он.
Хантер сдержано улыбнулся.
- Ну, вроде инцидент исчерпан без остатка, - сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Как Вы считаете, Мурз?
- У меня есть еще претензии, - сказал Мурз.
- Я Вам не нужен?
- Нет, благодарю вас.
- Всего хорошего.
Шпиц скандально залаял из нагрудного кармана полковника. Хантер вынул шпица за шкирку и съездил ему по роже перчаткой. Шпиц успокоился. Полковник вновь засунул его в карман и вышел, быстро, энергично и тихо прикрыв за собой дверь. Вернулся он только один раз, быстро и не нарушая общей атмосферы напряженного молчания, чтобы забрать лежащую на столе трость.
- Ну-с, я пошел тогда, - сказал Тиберий Арнольдович, запахивая пальто. – Мне еще шесть границ переходить ночью. Билет и паспорт я потерял, а деньги все пропил в Женеве. Зарикус?
Зарикус молча протянул ему фотографию объекта. Тиберий Арнольдович удовлетворенно и очень бережно положил ее себе во внутренний карман. Он долго не мог справится с ручкой двери и в конце концов, сломав ее и извиняясь зычно и многословно, вылез на крышу через вентиляционный ход, оттуда спрыгнул на козырек над входом, проломив его, и углубился в лес, тоскуя по непринужденной атмосфере Саратова. Мурз взял Милларда за ухо и поднял на ноги.
- Тебя предупреждали, - спросил он, - о подслушивающих и записывающих устройствах на вилле?
- А?
- Тебя, говорю, предупреждали?
- Да.
- Но ты не послушался. В результате чего единственное, что тебя спасает – плохо записался тембр голоса. Мужского. Если бы он записался хорошо, уж я б это так не оставил. Тебе понятно?
- Да.
- Вилла освободится через два дня. Чтоб никаких жучков не было. Понял?
- Да.
- Ну вот и славненько.
Мурз отпустил его, закурил, и присел на диван рядом с обнаженной и мало чего соображающей женой мэра близлежащего города. Он внимательно изучил тело и лицо, чем-то напоминающее лицо хоккеиста Фетисова, и попытался прикинуть, как выглядел ее второй любовник. Расстояние между сосками у нее было значительное.
- Пойдем, Зарикус.
- Э! – сказал Зарикус возмущенно. – А как же насчет его арестовать?
- А зачем? – Мурз пожал плечами. – Не он, так другой будет. Здесь тебе не Эта Юни, нет у тебя здесь прав на экстрадикцию.
- Но ведь выходили на него столько времени.
- Ну, мало ли что. Тебе зарплату платят? Платят. Все равно бы ты это время на кино не потратил. А по мне, так лучше мотаться туда-сюда, чем в конторе сидеть. Пойдем, пойдем. Там у меня машина, а неподалеку есть бар, очень неплохой. Там крутят записи Дитрих и ни о чем не думают кроме футбола. И все это за счет французских фермеров. А Кайнаю ничего говорить не надо. Он меня давеча нехорошими словами обзывал в шифровке, ну и пусть сидит теперь один, как Наполеон на острове, и наслаждается стихами Аватары. Душевные стихи такие, бодрые.
6
Условия конкурса не позволяют сказать, что они лежали голые в обнимку после продолжительного бессчетного полового акта, зато никаких запретов на медленно свелтеющее за окном небо вроде бы нет. Ну, предположим, что они не лежали в обнимку голые после акта, и он не вдыхал запах ее кожи, касаясь носом ее шеи слева, ближе к плечу, а она не улыбалась блаженно и не водила внутренней частью бедра по его бедру – предположим, хоть и не очень верится – а вот небо, то действительно светлело, медленно так, объемисто, так медленно, что даже не скажешь - плавно. И было это небо серым, тучи были над виллой и над округой, и именно в это утро было от этих туч очень уютно, и по телам, не скажу чьим, пробегала истома – та самая, которая блаженная усталость, и можно было бы еще, но было бы больно, поскольку только что уже было больно, но наверное стоило попробовать, поскольку они (кто – не скажу) друг другу доверяли (а что это значит – не обьясню) – и очень хорошо друг друга чувствовали.
- Виола эта, и подруги ее – такие суки! – сказала Она, припоминая что-то лениво.
- Ну так что, поедем в Калифорнию на неделю или две? Частный пляж, народу нет, хозяева умотались куда-то, - предложил он вежливо.
- А здесь чем плохо?
- Да какие-то шпионские страсти кругом все время. Ты пока моталась за письмами, тут такое было, знаешь ли.
- А что тут было?
- Лень рассказывать.
- Ужасные суки.
Сучья сущность Виолы и ее подруг произвели на Нее большое впечатление, и Она никак не могла закончить его, впечатление, переживать. Он напрягся и сел, обхватив колени.
- I’ll be leaving shortly. I sort of expect to be back in the afternoon.
- Suppose I get bored.
- You won’t.
- Suppose I do.
- Well, I don’t know. Watch the fucking TV, or something. There’s going to be a hockey game this afternoon.
- What’s so fascinating about hockey?
- Lots of fit-looking men in protective gear. Like modern gladiators.
- You promised to tell me a story.
- A fairy tale.
- Yes.
- I did. Didn’t I?
- That was it? About the spies and the auditor and all that?
- Yes.
- I thought you meant me to believe it was all, like, real.
- It was. Makes a good story, though. Good fairy tale, anyway. Move your foot a bit. Yes, like that. No, no, don’t turn around and don’t start pouting, I hate it when you’re pouting.
- I’m not pouting.
- Let’s call it a night. I’ll be back. Okay? I’m going to bring you some breakfast, provided you behave and try not to turn the joint upside down in my absence. Or maybe I’ll make you something. Like, scramble some fucking eggs, or something. Juice? We’re all out of juice.
He sprang to his feet and for a moment resembled a mixture of Apollo and Baryshnikov on drugs. He swayed. He laughed. On tottering legs, he trudged forward, through the archway, down the hallway, into the kitchen. With bleary eyes, he looked at the utensils, the kettle, the coffee machine and all the rest of it. He should go to the city. He did not want to. He wanted to be in California right now.
7
Left to her own devices…
Предоставленая сама себе, она закурила и долго сидела на краю кровати, ни о чем особенном не думая. Надо будет спросить у Него, кто строил дом. Очень добротный дом, очень. Вон какой портик виднеется, а вон арка. А окна почему такие большие?
Самое главное – нравиться себе. В данный момент она, сидящая в непринужденной, красивой позе, весьма и весьма себе нравилась. Она представила себя со стороны и стала нравится себе еще больше. Расстояние между сосками было очень даже милое, и прекрасно всему соответствовало. Лучезарно улыбаясь, она затушила сигарету и, хихикая и хватаясь за стены, нашла ванную и удовлетворенно осмотрела себя в зеркале. Ни на ягодицы, ни на коленки она не обратила внимания – общий образ тела был хорош, вот что. Надо позвонить Совене или Татьяне и поделиться радостью, но так, чтобы все звучало невзначай, мол хорошее у меня тело, и морда ничего – ничего ведь не скажешь. И пусть только попробует, сука, не подтвердить. А ведь подтвердит, куда денется.
Она не стала принимать душ. Сладко пописав, она выпила в кухне стакан воды, вышла после короткого забавного блуждания по помещениям на спальню, забралась в кровать, все еще приятно пахнущую их телами, потянулась, укрылась, и очень сладко уснула.
|