© Андрей Терещенко (lestat@nm.ru)
ГЛАЗА ВАМПИРА
Муар… Серая муть, окутавшая все вокруг… И разноцветные всполохи - пляска огней на балу масок… Маски… Диковинные маски, проплывающие мимо меня, улыбающиеся и смеющиеся в клочьях сигаретного дыма… Шум… Гулкие, ритмичные удары, от которых дрожит пол… И кровь толчками бежит по венам, и ноги сами собой пускаются в пляс, и руки вздымаются вверх, тщась обнять небо, скрытое за светящимися огнями прожекторов… Я материализуюсь в танцующей толпе, двигаюсь в такт музыке, пою, запрокинув голову и расставив в стороны руки, и ритм нанизывает меня на тонкую пульсирующую иглу. Грудь разрывается от недостатка кислорода, сердце стучит все быстрее, грохот его ударов наполняет пространство, заглушает рокот динамиков, глаза испускают мерцающий свет, а голос плачущей скрипкой звучит под бетонными сводами…
Я вижу ее глаза… Радужные разводы вокруг расширенных в полутьме зрачков. Они переливаются калейдоскопом красок, пронзают дымную мглу, выжигают черные дыры в моем сердце… И все пустеет вокруг, есть только я и она, музыка и огни, ночь и любовь, ярко вспыхнувшая сверхновой. Я иду, влекомый радугой ее глаз, плыву, огибая безликие тела, и мы сближаемся, танцуя. Руки сплетаются над головой, тела дрожат как под напряжением, а кожа жаждет ласки чужих губ и ловит обжигающие прикосновения длинных каштановых локонов.
- Какие необычные глаза! – Шепчу я и наклоняюсь для поцелуя.
- У всех вампиров такие! Но помни, вампир может увидеть радугу лишь в глазах другого вампира! – Она смеется, и разноцветные радужки полыхают яркими огнями. – Ты жаждешь поцеловать кровопийцу? – Она снова смеется и прячет губы, прижимаясь ко мне бархатной щекой.
- Горю от желания. – Перекрикиваю музыку и целую маленькое ушко. – А вампир спрячет клыки?
- Клыки? – Она отстраняется и удивленно смотрит на меня: в ее глазах кружат осколки радуги. – Какие клыки? Ты начитался россказней о вампирах, чесноке и осиновых кольях? – Смеется, обнажая два ряда жемчужно-белых зубов. – Не верь, я инициирую тебя поцелуем.
Я ловлю прикосновение ее мягких губ, и наслаждение захлестывает меня, захватывает в бешено вращающийся водоворот страсти, несет к водопадам, что разбиваются в сверкающую пыль на дне каньонов неосуществленных желаний.
- Ты красив. - Говорит она, снимая черную маску с моего лица. - А голос твой так же прекрасен как лик? Арию мистера Икса споешь, если уж им нарядился?
- Ты начиталась театральных программ и жаждешь услышать мой голос? – Улыбаюсь, отвечая иронией на иронию. – Я охотник на вампиров, спрятавший глаза за маской, а душу в черную мишуру одежд. Я пришел за тобой!
И снова поцелуй, и снова полет над толпой, пульсирующей в ритме танца как многоцветная медуза в океанских водах. Ее ладони жгут спину через тонкую ткань костюма, а взгляд оставляет в душе глубокие, саднящие от удовольствия раны. Она пахнет Кензо, молодостью и страстью.
- Пойдем отсюда!? – Шепчу я, спрятав губы в шелковых прядях каштановых волос. – Я так давно искал тебя!
- Ты когда-нибудь занимался сексом, танцуя в толпе?
- Нет. – Соврал я и опустил руки к массивной застежке на ее широком кожаном поясе.
- Не моргай. Смотрим друг другу в глаза. И пусть весь мир подождет. – Она положила маленькие ладошки мне на плечи, и увлекла к ближайшей колонне. И слова пропали куда-то, канули в лету, растворились в звуках чарующей мелодии, сменившей монотонный ритм быстрого танца. И зал Титаником поплыл на виду у звезд. И мы на палубе. Сгораем от нестерпимого жара желания. А рядом ледяной айсберг реальности. Белеет прямо по курсу, грозя гибелью нашему еще не родившемуся чувству.
Мои руки уже проникли к ней под рубашку, пальцы ласкают соски, напрягшиеся и затвердевшие от жестких прикосновений, а язык не покидает ее губ, влажных, полураскрытых свежим розовым бутоном. Ее пальчики на моем теле. Ногти. Уууххх… Как прикосновения бритвы к запретному… Я опускаю ладони и расстегиваю жесткий ремень, придерживая брюки. Она выгибает спину, я чуть приседаю, и вхожу в нее, прижимаясь спиной к холодному мрамору колонны. Медленные покачивания в такт музыке… И пусть смотрят все, пусть видят, пусть чувствуют, как нам хорошо…
- В детстве ты мечтал о полетах, - не прекращая ритмично двигаться, прошептала она, - мысли твои нестройным рядом теснились в неразвитом мозгу, ты хотел ДРУГОЙ жизни и ДРУГИХ ощущений. - Она улыбнулась и поцеловала, не отрывая взгляда от моих, светящихся от наслаждения, глаз. – Ломая руки, ты вырывался из железных оков обыденности, стремился куда-то. - Она резко дернулась в сторону, и боль раскаленной иглой пронзила тело. – Не бойся. Я просто играю с тобой. Как кошка с мышкой…
- Или мышка с кошкой. – Я сладко улыбнулся, пролив яд на слабый росток взаимной симпатии. – Прелесть в неведении…
И снова поцелуй, и снова ее глаза, чарующие, баюкающие разум, сковывающие волю. В них кружатся водовороты цветных бликов: голубая лазурь сменяется насыщенной бирюзой с вкраплениями ярко-красных бликов, песочные вихри заметают океанскую синь, а редкие нотки изумрудной зелени плавно переходят в вишневые и коричневые аккорды. Мы в плену у наслаждения, оно длится и длится. Уже закончилась песня, уже гремят вокруг стройные ритмы в «четыре четверти», а мы все не можем остановиться. Когда наслаждение стало нестерпимым, сознание подернулось рябью, и сладкая истома наполнила тело. Я безвольно повис у нее на плечах. Боль… Губы отозвались резкой болью… Я оттолкнул от себя девчонку, и она тут же исчезла в танцующей толпе. Кровь… Капает из прокушенных губ и ложится красными кляксами на белоснежную майку… Кровь и вино… Шатаясь и неуклюже лавируя между танцующими телами, я бреду к огням выхода.
Такси… По шахматному полю на оранжевом фонаре гуляют пешки и ферзи…
- Вам куда? – Хитроватый прищур и дымящая сигарета в руке, уверенно покоящейся на руле.
- Большая Якиманка.
- Пятьсот. У тебя вся майка в крови.
- Это моя кровь, едем.
Ничего не соображая, падаю в машину и сливаюсь с неудобным сидением. Усталость… Усталость и увядание… Меня мутит от выпитого, ночные огни за грязными окнами сливаются в светящиеся полосы и исчезают за поворотами.
- Приехали, вылезай.
Смятые купюры исчезают в широкой ладони, я слышу урчание мотора за спиной и ищу цель - обшарпанную дверь подъезда. Монотонно переставляя ноги, поднимаюсь по древним ступеням. Поворот. Еще поворот. Кто планировал эти лестницы? Дверь надсадно заскрипела, и я оказался в своей квартире. Десять шагов до кровати. Здравствуй белое безмолвие…
* * *
Я лечу над землей. Усеянный звездами полог ночи держит тонкие нити, привязанные к моим рукам и ногам. Из-за черной линии горизонта встает солнце, нити начинают плавиться и растягиваться, я камнем падаю на переливающийся кроваво-красный диск… Свист воздуха и писк летучих мышей…
Открываю глаза и рывком сажусь на кровати. Липкий холодный пот покрывает все тело, меня трясет как в лихорадке, мысли беспорядочно плавают в голове, рвутся и склеиваются, рождая невероятные картины и образы. А на крыше пищат летучие мыши и не дают мне спать… Подхожу к окну и отдергиваю штору. Свет тысячами раскаленных иголочек вонзается в глаза, проникает в мозг, и, кажется, в самое сердце. Закрываю ладонями лицо и отскакиваю в спасительный полумрак комнаты. Что за черт… Я пил только вино! Только чистое грузинское вино! Ахашени. Много вина. Потом ночной клуб и девчонка с радужными глазами. «Вампир может увидеть радугу лишь в глазах другого вампира». Я опускаю голову. Майка в коросте уже запекшейся крови. Бурые пятна на простынях и подушке. Я бегу в ванную.
Ужас… Первобытный ужас наполняет меня. В зеркале мертвенно-бледное лицо и водянистые глаза в глубоких, обрамленных морщинами впадинах. Нос стал крючковатым, губы опухли и посинели. Только иссиня-черные волосы не изменили свой цвет. «Я инициирую тебя поцелуем» - так говорила девчонка. Но вампиров не бывает, не существует! Это все сказки, сказки для устрашения маленьких детей! Я в отчаянии срываю майку и вижу тело, еще недавно гибкое и упругое, а теперь дряблое и морщинистое, покрытое тонкой сеточкой вен.
Слезы… Тяжелые капли медленно тянутся вниз, свистят как бомбы в полете, и с грохотом разбиваются о кафельный пол. Я зажимаю ладонями уши и кричу во весь голос, но летучие мыши на чердаке пищат громче. Я врезаюсь лбом в зеркало, и дождь из сверкающих осколков окутывает меня. Но крови нет. Есть только буро-зеленая субстанция, забрызгавшая сверкающие грани…
Темнота…
* * *
Писк летучих мышей… Я открываю глаза. Потолок непривычно высок, а кафельный пол необычно жарок. Я поднимаюсь и только начинаю думать о том, что нужно пройти в спальню, как оказываюсь перед кроватью. Муха, случайно залетевшая из летней уличной жары в спасительную прохладу старого дома, падает на пол, сбитая мной. Обернувшись, я успеваю увидеть последний дюйм ее смертельного полета. Хищно раздув ноздри, я запрыгиваю на подоконник. Разбитое стекло обрушивается с четвертого этажа, и внизу слышатся крики испуганных людей. Я смотрю в ночь. Я никогда не видел ее до этого. Только тьму и неяркий свет фонарей. А теперь НОЧЬ и ЗВЕЗДЫ. И симфония звуков расцветает на тонких как луч барабанных перепонках. Я слышу, как в сотне километров от меня летит в темноте сова. Ее крылья со свистом рассекают воздух, взрезают его, как нож масло, прессуют и давят, платя за возможность полета. А в трещинах дороги растет трава. Она тихо тянется из-под земли, со скрежетом, с надрывом взламывая асфальт. В окне напротив ярко-красной звездочкой горит кактус, расцветший в руках заботливой бабульки. Сама она тихо спит в старой металлической кровати, распространяя вокруг себя умиротворенность старости.
Хрустальность восприятия мира… Я вижу любое движение во тьме, ловлю каждый звук, чувствую самый слабый запах и двигаюсь быстро, как кошка, нереально быстро. Сделав сальто, я оказываюсь у шкафа с одеждой. Огромное зеркало пусто… В нем нет никого… Я кладу ладонь на стекло и не вижу ее отражения в амальгаме, хотя чувствую, впитываю тепло всей поверхностью кожи. Шаг до выключателя, щелчок, вспыхнувший свет, поворот головы. В зеркале снова нет отражения… Я бросаюсь к ящику письменного стола и среди прочего хлама нахожу пыльный и исцарапанный «Polaroid». Отвожу руку с фотоаппаратом на пол метра от лица и нажимаю кнопку. Вспышка слепит меня, отзывается болью в глубинах разума, я отбрасываю фотоаппарат и закрываю глаза ладонями… Разноцветные всполохи, светящиеся точки и линии беснуются на экране зашторенных век.
Когда способность видеть возвращается, я подбираю наливающийся цветом пластиковый квадратик и вглядываюсь в проступающее изображение. Красивое, как будто выточенное искусным скульптором лицо… И глаза… Сверкающие радугой глаза вампира…
февраль 2001