| |
Душная июльская ночь. В
темном небе блистают гирлянды созвездий,
низко повисла над степью рыжая неяркая
луна.
Дом в четыре этажа на окраине
шахтерского поселка, сразу за доро-
гой распростерлась сонная степь. Тусклый
обморочный свет луны обозна-
чил черными пятнами разбросанные по
степи громады терриконов.
В застойном недвижном воздухе квартир
душно и жарко. Не спится.
Мужчины вышли во двор, сели с полуночной
стражей в домино играть, пить
пиво да языки чесать. В уснувшей степи
стук костяшек не громче
комариного писка, и вовсю стрекочут
сверчки.
Разговор, как обычно, идет про
отягощение мира: мол, отяготился
мир, - зимы стали лютые, лета вельми
жаркие. Всюду скудность, а там
у них, в столице демоны хороводят. Да и
здесь - нечистая сила житья не
дает.
Надежда теперь на корни. Корней-то и не
помним. А вот в старину...
Перед домом вкопаны два вытесаных из
сосны идола. Под ними обло-
женный большими камнями очаг - на
рассвете женщины жгут на нем степ-
ные травы и шепчут древние заклинания. А
вечером кладут горкой по-
ленья, чтобы тлело всю ночь. Никто не
знает, как устроить правильно
жизнь, и возможно ль теперь это сделать.
Надежда если и осталась, то
глубоко запрятана в душах, и не видно
ее. Вот по всей дикой степи и
дальше, в полесье стали обращаться к
древним богам, оберегавшим неког-
да простую, растворенную в природе жизнь
предков. Только имена у этих
богов теперь новые, прежние-то давно
позабыты. И такая простота насту-
пила теперь: надломила природа хребет
человечества, повела плечами - и
люди как горошинки скатились в покойные
объятия скудости и необъясни-
мой тревоги.
- Что ж, мужики, заступнички-то
заступились - из травы-то никто в
полнощ не показался. Да и ветер на
рассвет потянул, по домам что-ли? -
говорит кто-то из мужиков.
- Жаба кричала, я слышал, - возражает
другой.
- Когда, мы вроде не слышали жабы? -
встревожены остальные.
- Вы костями стучали, а я отошел.
Кричала, говорю. Ждите, соседи,
гостей - жаба, значит, аж из самой балки
сюда с известием прискакала.
Дела невеселые, но полночь уже миновала,
и если кто теперь из
степи недобрый пожалует, то нестрашный и
неопасный. Пускай себе ходит
- на то ему и ночь.
Рассвет приближается, ветер
клонит травы; тревожно шепчет ковыль,
плетут травы легенды, сплетают корни
земные с человеческими. Слаб стал
человек - не расплести ему того, что
ветер да земля связали, тяжело
выйти из этого морока, да и не хочется
никому. Ближе к земле - теперь
надежней и верней.
Из подъезда вышли отец с сыном -
мальчиком лет одиннадцати. Они
будут сторожить рассветный час -
разожгут очаг у идолов-оберегов, со-
берут травы, которыю с первыми лучами
солнца женщины сожгут на огне.
Полночь они не сторожили и компанию
сторожам не составляли, хотя в ду-
хоте все равно было не уснуть.
Отец долго смотрел на идолов-оберегов,
потом провел рукой по
стволу, нащупывая пальцами неровности
выемок, оставленных на дереве
скобелем, ему чудилось, будто
таинственный ток гудит под ладонью,
ходит-бродит под шершавой древесиной.
Чудное дело - кажется, и не он
это год назад выстругал идолов из
последней уцелевшей после великого
холода сосны, а стояли обереги здесь
всегда, сами пришли и стали, а
потом уж невесть откуда возникли люди и
эти дома. Не строят теперь
таких домов с этажами и подъездами -
незачем это. Да и как строить
такое - никто не знает, а кто и знает,
те в городах, у них другие
дела...
Он хмыкнул и принялся чистить очаг. Еще
надо принести дров из са-
рая, разжечь огонь. Сын уже пошел за
травами, скоро солнце встанет.
Однако сын вернулся скоро и
с пустыми руками.
- Человек там, батя,- сообщил он,
переведя дух,- через степь идет,
прямо к нам.
- А каков, не углядел?
- Обычный, идет быстро.
- Не зря, значит, наши говорили - жаба
кричала. Быстро идет, гово-
ришь? Нехорошо это.
- Да вон он, видишь?
С дороги во двор завернул гость, -
невысокий и лысоватый, в ов-
чинной безрукавке - отец поспешно достал
из-за пазухи деревянную па-
лочку, вырезанную в форме болотного
камыша и от очага провел через
двор черту, кивнул сыну - тот сразу же
отошел за идолов. А сам встал в
дверях подъезда, сложив руки на груди
крестом.
Гость остановился, хмуро, исподлобья
глянул на мальчика,
и пошел вдоль черты к оберегам.
- А ну, посторонись, парень,- отрывисто
бросил он на ходу.
Топнул ногой прямо в остывшую золу очага
и, пройдя между идолов,
устремился к подъезду.
Мальчик опустил глаза и увидел в золе
отпечаток волчьей лапы. Он
испуганно глянул - гость уже у подъезда,
на ногах обычные ботинки с
тяжелыми квадратными каблуками.
Представилось, что вот в штанах - вол-
чьи лапы, на лапах - ботинки, а в
подошвах - дырки. Он зажмурился, по-
мотал головой, отгоняя наваждение,
кинулся следом.
- Стой, сынок! - крикнул ему отец. На
нем лица не было.
Гость пригнулся и, оттолкнув отца,
скрылся в дверях. Несильно,
казалось, оттолкнул, но отец отлетел в
сторону и распластался на земле.
- Это оборотень, упырь. Не ходи... -
отец медленно поднимался на ко-
лени, держась обеими руками за ушибленый
бок.
Но мальчик уже вбежал в подъезд, и,
одолев дрожь в коленках, мет-
нулся вверх по лестнице. Упырь стоял в
коридоре второго этажа перед
третьей дверью - перед их дверью, и в
руках сжимал короткий железный
прут.
Он остановился на нижнем пролете, он
задыхался - там, за дверью
были мама и сестра.
Упырь с размаху ударил в дверь, туда,
где замок. Надежная дубовая
дверь застонала, но выдержала. Упырь
ударил безуспешно еще дважды и,
собравшись с силою, вонзил прут между
петлей и лудкой, потянул -
дверь, соскочив с петель, приоткрылась.
Мальчик не заметил, как оказался рядом с
упырем и, заградив собою
проем, трижды перекрестился, обмирая от
мысли, что наверное делает не
так, не надо креститься, никто этого не
делает. Упырь опустил свой лом
и глянул с ухмылкой - мол, давай малец,
что дальше делать-то будешь?
Он разлепил непослушные губы и закричал
- сперва хрипло, потом
срываясь на визг:
- Уходи! Уходи, не то худо тебе будет,
уходи! Я заклятие знаю, худо
тебе будет!
Смутно вспомнилось, что этот упырь уже
приходил к ним - давно,
когда вторую сестру еще замуж не отдали,
и отец сказал заклятье, и
упыря не стало - прямо в окно сиганул.
- Во имя отца и сына, аминь! - закричал
он. - Заклинаю тебя, упырь,
изыди!
Упырь хмыкнул и снова ударил ломом. Он
хотел совсем сорвать
дверь, все еще цеплявшуюся язычком замка
за лудку.
- Во имя отца и сына! Во имя отца и
сына! - все тише кричал мальчик,
продолжая исступленно креститься.
"Надо перекрестить упыря," - подумал он
и понял, что не знает как
- слева или справа. Он трижды
перекрестил упыря слева направо -
ничего. Перекрестил справа налево -
упырь на миг поворотился,
ухмыльнулся одобрительно:
- Гляди - умеешь. Все перестали уметь.
Кто научил?
Мальчик хотел вспомнить, и не вспомнил,
кто. Да и заклятие отец
по-другому говорил. Вспомнилось же, что
упырь приходил к ним и еще
раньше, мальчик был совсем маленький, и
самая старшая из сестер, она
тогда еще тоже была с ними, держала его
на руках. А оборотень тогда
был почти как человек, и отец водил его
по дому как гостя, показывал
ему иконы, а тот вдруг испугался икон и
убежал, и всем стало ясно, что
это упырь.
Откуда знал мальчик, что тот, давешний
гость и этот упырь - одно
существо? Чувствовал так.
- Сейчас икону покажу! - крикнул он. -
Уходи! Не устоишь перед иконой!
- Врешь! - ответил упырь глухо.- Не
покажешь!
Мальчик и так знал, что икон в доме
давно нет, что отец всех их
сторговал за сало, когда наступил
великий холод, но продолжал стоять
на своем:
- Покажу!
Лицо упыря, лысина, и даже шея
побагровели. Раздувая щеки, закри-
чал грозно:
- Сейчас ложную икону покажу! На ней
змий черный тебя копьем черным
пронзит!
Копье, змий... Да это же чудо Георгия о
змие. О змие, приходив-
шем пожирать девушек. Только не змий, а
змия пронзает копьем Геор-
гий-воин.
- Георгия покажу! - уже совершенно
исступленно завопил он. - Сейчас
Георгия вынесу! Он тебя, змия, копьем
сразит, он, а не ты!
- Врешь, не покажешь! - сказал упырь
твердо и потянул за свой край
двери, чтобы войти.
В отчаянии, зная, что все пропало, что
раз уж упырь пришел в
третий раз, то ничего не поможет, он
сунул руку в дверной проем с
криком: "С Георгием мне!" - и ощутил в
руке деревянную доску. Вознеся
икону над головой, он зажмурился и
вплотную приблизил ее к упырю.
И увиделось ему, как прекрасный юноша в
развевающемся красном
плаще вылетел на белом коне на берег
сплошь заросшего камышом озера и,
воздев коня на дыбы, с размаху вонзил
золотое копье в огненно-черную
пасть дракона.
И упырь не устоял. Заскулил по-волчьи,
бросился вниз, невнятно
ворча что-то на незнакомом языке.
Хлопнула дверь подъезда. Колени у
мальчика подогнулись, и он
сполз спиной по стене. Всхлипнул, по
щекам покатились слезы... Из сте-
пи донесся тоскливый, безнадежный волчий
вой.
Он сидел, плакал и все сжимал в руках
доску - простую кухонную
доску, которую когда-то сделал и украсил
резьбой отец.
Подошел отец, поднял на ноги, прижал к
себе, погладил его непо-
корные, кудрявые волосы:
- Пойдем, сынок, в дом. Победил ты, не
придет он больше. Пойдем,
Егорушка...
г. Донецк, Славянский Мир
август 1999 г.
Творческая мастерская "Три
Графомана"
|
|