Алексей Простокишин (Волхв) |
Истина |
Алексей Простокишин (Волхв)
Наталье Николаевне Сусловой
Истина
Человек шел по дороге.
Поднятая сандалиями пыль взлетала облачками, долго клубилась в
неподвижном воздухе, не решаясь опуститься на прокаленную солнцем
землю. Опираясь на посох, человек подергал ногой, вытряхивая камешек.
Долог путь...
Он постоял немного, давая отдых ноющим
ногам. Позади остался город, прилепившийся к склону горы, как
младенец к груди матери, заботливо спеленатый виноградниками и
укрытый тенью деревьев. Город, в котором так беззаботно прошло его
детство и отчужденно холодно - юность. Еще бы! Когда юнец, да еще сын
плотника, напоминает седым старцам о вере... Единственным светлым
пятном тогда оставался только всепонимающий взгляд матери...
Человек вытер пот со лба. Солнце уже
взобралось на небесный перевал и пекло оттуда грешную землю. Человек
глянул из-под ладони: впереди на берегу Иордана толпились люди. Скоро
брод...
Толпа волновалась, фыркала,
коротко переговаривалась, заходилась в свистящем шепоте или иной раз
- в коротком лающем смешке. Простолюдины, не боясь испачкать пылью
свою и без того не слишком чистую одежду, сидели прямо на камнях,
наморщив лбы и обратившись в слух, не забыв, однако, почтительно
отодвинуться от торговца, который, заложив руки за толстый пояс на не
менее толстом животе, возвышался среди них, как утес в море. На
потном его лице явно скользила скука. Отдельно стояла кучка фарисеев,
презрительно крививших губы и косящихся на Сынов света, сидящих на
камнях у самой воды. Двое оборванных детей, спрятались за спиной
матери и, раскрыв рты, опасливо глазели на странного человека в
грубом рубище, стоящего по колено в воде. Обычные их игры уступили
место новой забаве. Не часто приходилось им видеть человека, худого
до измождения, машущего руками и говорящего странные непонятные слова
с иступленным огнем в глазах.
- Вы погрязли в грехе, как мухи в
нечистотах! Каждый только и смотрит, чтобы наложить руку на чужое
добро! Что творите? Опомнитесь! Опомнитесь, ибо близится час
расплаты! Придет сын человеческий, кому не достоин я целовать и
ремень сандалии! - Йоханнан, прозванный в народе Крестителем, сведя
брови и пылая праведным гневом, воздел руки к небу, в упор глядя на
сидящего простолюдина.
Тот поежился под грозным взглядом,
просительно пролепетал:
- Но что же нам делать, уважаемый?
Наставь нас на путь истинный...
- О, дети ехидны! - Йоханнан покачал
головой. - Живите по слову Божьему: не обижайте бедного, не
клевещите, не воруйте! Делитесь со страждущими и неимущими!
Простолюдины переглянулись, потом все,
как один посмотрели на торговца. Тот при последних словах Йоханнана
насторожился:
- Что-о? Да чтобы я, Леви из Хеброна, да
отдал свои деньги? Очнись, безумный шакал! К чему призываешь ты? Да и
кто ты есть, грязный отшельник? Ты не фарисей, чтобы учить нас. Может
ты пророк? Или, - он усмехнулся. - Может ты сам Мессия, кого так ждут
эти оборванцы?
Йоханнан развел руки:
- Я - глас вопиющего в пустыне! Я -
исправляющий путь идущему за мной! Я - поступь Господа, о котором
сказал Исайя-пророк!
Один из Сынов света вскочил:
- Ты? Ты - глас вопиющего? Ты -
исправляющий путь? Ты смеешься над нами, человек! Мы, - он обвел
рукой сидящих рядом собратьев. - Блюдем заветы Господа нашего. Мы
удалились от мира в пустыню, питаясь лишь скудной едой и водой! Это
мы - Избранные! И кому, как не нам, ступать впереди него?
Сидящий ближе всех к воде старец
медленно обернулся:
- Сядь, брат. Он - более чем кто-либо
достоин встречать Господа, ибо также блюдет заветы его.
Говорящий уселся, пожав плечами.
Йоханнан же продолжал с еще большим пылом:
- Истинно говорю вам, что скоро придется
каждому отвечать за грехи свои! Покайтесь, пока не поздно! Покайтесь,
и я окрещу вас...
Кто-то из фарисеев, уже давно вполголоса
переговаривающихся, перебил его:
- Эй! Может, ты и меня окрестишь? -
весело осклабившись, словно услышал удачную шутку, спросил он.
Йоханнан вгляделся в стоящих:
- Если ты укрепился духом и очистился от
грехов своих, то я окрещу тебя.
- Меня? Ха-ха, - фарисей огляделся,
призывая всех посмеяться вместе с ним. - Меня? Это мне, рав Шимону
бар Иосе из колена Иакова, следует омыться из твоих рук? Три раза по
десять лет учил я Закон Всевышнего - благословенно будь Имя Его - и
ни разу никто не уличил меня в преступлении ни одного из шестьсот
тринадцати предписаний Закона! Ты ли, не ведающий и двадцати смыслов
каждого слова Божьего - ты ли можешь судить о грехе? Воистину, ты
насмешил меня...
Йоханнан побагровел:
- Насмешил? Смейся, пока не придется
тебе заплакать! Ты падешь, как падает дерево, сраженное топором, и
этот топор уже занесен! - он распалялся все больше, то воздевая руки,
то указывая перстом на каждого из толпы, то ударяя кулаками в грудь.
- Придет тот, кто соберет семя доброе и засеет поле, а гнилое семя
отбросит в сточные канавы! Покайтесь!!! Еще есть время! Я крещу вас
водой, но идущий за мною окрестит вас огнем и мечом, и Гнев Господа
найдет вас везде...
Вдруг он захлебнулся, судорожно вобрав
воздух, и уставился куда-то за спины толпы. Один за другим все
обернулись. К броду подходил человек в запыленных белых одеждах. Он
улыбнулся Йоханнану, как старому знакомому и вошел к нему в воды
Иордана.
- Зачем ты пугаешь их? - мягко спросил
он, кивнув головой на притихшую толпу. - Господь наш любит всех. И
бедных, и богатых. И праведников, и грешников. И он скорбит о каждой
заблудшей овце. О каждой потерянной душе... А сейчас позволь мне
принять таинство крещения. Я готов...
Грозный Йоханнан Креститель вдруг осел
прямо в воду на колени:
- Господи, тебе ли креститься у меня?
Это я должен просить тебя!
- Что ты, что ты? - человек поднял
Йоханнана. - Соверши же то, что должно...
Человек шел по пустыне.
Солнце палило голову. Горло мучила жажда. Живот сводило от голода.
Уставшие ноги загребали песок. Человек шел...
Крестившись у Йоханнана, он ушел сюда,
желая побыть одному и разобраться в себе. То, что говорил Йоханнан,
было правдой, и в то же время - нет... От истины в его словах
осталась лишь тень. А сама истина, - где она? Он чувствовал ее
сердцем, но не мог понять умом. И это смущало его. И эти непонятные
сны, в которых он присутствовал незримо, - в них тоже все было не так
- не те люди, одежды, слова...
Снился оазис. Медленно,
слово опахала, двигались листья пальм. Слепило глаза солнце,
отражающееся в кристально-голубой воде источника. Освобожденные от
груза верблюды меланхолично обрывали зелень. У воды расположились
смуглокожие люди, отдыхающие после долгого и трудного перехода. Чуть
в стороне, в тени пальмы мужчина и женщина с улыбками наблюдали за
ползающим малышом, загребавшим полные кулачки теплого песка.
Далекий крик вдруг прорезал тишину.
Бородатый мужчина, наполнявший водой бурдюк, гортанно вскрикнул,
отдавая команду. Сразу паника охватила всех. Люди, сталкиваясь и
бранясь, бегали, собирая поклажу и навьючивая на верблюдов.
Но поздно - из зарослей появились люди,
одетые в рубашки из сплетенных металлических колец, на взмыленных
мощных конях. Восклицая "Во имя Господа!", и потрясая мечами, они
преследовали убегающих и разили их направо и налево.
Скоро все было кончено. Медленно
распрямлялись помятые ветки, поднималась притоптанная трава, скрывая
блестевшие на солнце рубиновые брызги. Люди в металлических рубашках,
пополнив запасы воды, вскочили на коней. И тут в тишине раздался плач
ребенка.
- Черт побери! Что нам с ним делать? -
пробормотал один из всадников.
Товарищ смерил его презрительным
взглядом:
- Что с тобой, сэр Морган? Ты еще
раздумываешь, что сделать с врагом Господа? Может, мы еще сами будем
разводить их на Святой земле? - он вытащил меч и повернул коня...
Снилась площадь. В центре
догорал огромный костер, отблески выхватывали из темноты мрачные
очертания темных каменных строений. В черноту меж строениями
расходились с площади люди, поеживаясь и оглядываясь на обугленный
столб, торчащий из пламени.
Двое неторопливо шагали к поджидавшей их
повозке, запряженной четверкой лошадей. Молодой человек в дорогих,
расшитых золотом и украшенных драгоценностями одеждах, бледный и
подавленный, тяжело опирался на руку своего седеющего спутника,
облаченного в простой коричневый балахон.
- Но как же так, отец Бенедикт? Она была
так молода... Это невозможно, что она продала душу дьяволу. Я,
конечно, мало ее знаю, - торопливо прибавил молодой человек. - Мы
прожили вместе всего три месяца. Но, Боже мой, разве оправдано таким
способом... Ведь Господь заповедовал любить и врага своего...
- Сын мой, - резко сказал отец Бенедикт.
- Люби врага своего по слову Божию. Но твоя жена обвинена и наказана
за сношения с Диаволом! Она - воплощение Князя тьмы, врага Бога и
рода человеческого. Или ты, раб божий, хочешь сказать, что готов
любить и его тоже?
- Нет, нет, - молодой человек испуганно
оглянулся. - Я не говорил такого!
- Хорошо, сын мой, - отец Бенедикт
немного смягчился. - Давай поговорим о тебе. Видишь ли, на всем, что
связано с твоей бывшей, - он сделал ударение на этом слове. - Женой,
лежит печать дьявола. Все ее вещи должны быть переданы в
очистительное лоно церкви. Кстати, ее приданое тоже досталось ей,
благодаря колдовству.
- Приданое? Но как же можно очистить
деньги?
- Деньги, - наставительно произнес отец
Бенедикт. - Пойдут на свершение дел во имя Божие, и так очистятся от
скверны.
Они подошли к повозке.
- Теперь, сын мой, подумай о своем
очищении. Я жду тебя завтра для исповеди и причастия.
- Хорошо, святой отец, - молодой человек
вымученно улыбнулся и забрался внутрь. Щелкнул хлыст, лошади
тронулись, и скоро цокот копыт затих.
Отец Бенедикт недобро усмехнулся:
- Что ж, муж ведьмы, я тебя жду...
Снился храм, наполненный
льющимся сверху мягким светом. Все дышало здесь миром и спокойствием.
Только чей-то голос жужжал, подобно надоедливой мухе, нарушая
священную тишину. У одной из картин с массивными золотыми рамами,
увешивавших все стены, стоял на коленях дородный человек. Он молился:
- А еще, Господи, благодарю тебя за то,
что дочерь моя так быстро излечилась от кашля. Все радуются, на нее
глядючи, и она сама радуется и славит тебя, Боже. Еще вот что.
Благодарю тебя за то, что дела мои весьма успешно идут. Ибо выручил я
намедни на ярманке в три раз сверх того, что имел. За то тебе моя
безмерная благодарность, и пятьдесят рублей золотом, как обещался.
Молю тебя, Господи, чтоб в следующий раз мне тако же прибыло. А вот
ежели еще у купца Коровьева убыток станет, то я и ста рублей не
пожалею. Аминь.
Человек, кряхтя, поднялся, пригладил
густую бороды, размашисто перекрестился и вышел вон, кинув в шапку
нищему несколько монет.
На ступеньках он обернулся, снова
перекрестился, низко поклонившись, и довольно улыбнулся. Уже
осторожно сходя со ступенек, он буркнул себе в усы совершенно не к
месту пришедшую на ум поговорку:
- Сделал дело - гуляй смело!...
Снилась зала, украшенная
богато, но безвкусно. Будто проказник-ребенок натащил отовсюду
блестящих дорогих вещей. Посредине развалились на мягких стульях два
человека. Золотые цепи и кольца с бриллиантами выдавали в них людей
не бедных, но вот штаны до колен странного вида и рубахи говорили
обратное. Один отхлебнул из стоящего рядом бокала и снял с шеи
золотую цепь с массивным крестом:
- Ты смотри, че я приобрел, в натуре.
Второй взял протянутую цепь, повертел в
руках:
- Крест что ли? Фигня! У меня тоже есть,
с рубинами.
- Да не, это другой, освященный!
- Чего-чего?
- Освященный! Ты че, совсем что ли не в
курсах? Крестился я. Это типа нынче модно.
- Да? - его собеседник посмотрел на
крест с уважением. - Это как?
- Ну, ты ваще! - Изумился первый. -
Кароче, слушай. Идешь в церкву, там этот, как его... Ну, поп, в
общем. Найдешь, скажешь, мол, креститься хочу. Бабки заплатишь, сразу
и окрестят.
Он поерзал в кресле, устраиваясь
поудобнее, усмехнулся:
- Слышь, прикол там вышел. Поп мне,
типа, веруешь ли в Бога? Я - ну, а как же! Верю! Он такой: следует
говорить не "верю", а "верую". Я - мол, не въехал, в чем разница-то?
Он грит, да ни в чем, положено так.
Он взял цепь и с гордым видом снова одел
на шею...
Ночные кошмары отступили
вместе с восходом солнца. Самое страшное в них было то, что все они
несли отпечаток его дум и надежд, его понимания мира, его души, но...
словно вывернутых наизнанку и вымаранных в отхожем месте. От отчаяния
не хотелось жить. Хотелось влезть на крышу самого высокого храма и
броситься вниз. Но, как же тогда люди? Кто тогда скажет им истину?
Люди... Вот если бы он был царем всех людей на свете, он бы тогда...
Но нет, нельзя таким способом донести истину ни для кого. Сила власти
и сила оружия - ничто пред силой духа! Нельзя оружием заставить
принять истину, но можно силой духа подвигнуть людей к ее познанию. А
сила духа - это подавить живущее в себе животное и не ринуться с
кулаками на ударившего тебя, а подставить ему другую щеку, и... -
победить! Люди, готовые каждому перегрызть глотку даже за свою веру,
- слабы. Вера для них - лишь покров, скрывающий кровожадного зверя.
Теперь человек знал, чего хотел. Он
хотел принести в мир свободу. Как там назвал себя этот человек? Раб
божий? Что ж, тот, кто сам считает себя рабом, будет оставаться им
даже без ошейника. А тот, кто силен духом, даже в ошейнике раба будет
свободным.
Еще он хотел принести в мир Веру. Веру в
то, что существует на свете добро и справедливость, и это добро - в
самих людях. Главное, сказать им об этом, и тогда на землю опустится
мир и счастье.
Человек впервые за несколько дней
вздохнул свободно: камень, лежащий на его душе, рассыпался в прах. Не
важно знать истину. Важно - ее чувствовать! Человек отряхнул одежду
от песка, глянул на солнце и отправился в путь. Путь лежал в
Иерусалим. К людям.