Самоубийца

1.

Итак, начнем. К чужому слогу
Прибегнув, в горе и тоске
Я подражаю, - слава богу,
Что не ахматовской строке!
И я надеюсь, это видно:
Мне право, было бы обидно
Испортить всю свою игру
Такой приверженностью странной
(А для мещанства – постоянной)
Ее жеманному перу.
В те годы мы беспечно жили,
Мы были молоды, сильны;
Еще Союз не развалили,
И гордо граждане страны
Держали головы. И споры
Велись на сотни разных тем;
И обсуждали фантазеры
Трактовки новые проблем,
Давным-давно известных миру.
По сути, мы бесились с жиру;
Давно забыли, как ценить
То, что для нас завоевали, -
Не мы! Сражений мы не знали,
Но привыкали в центре быть,
С мечтой о жребии поэта,
Во сне зовя свой звездный час…
Увы! Почти никто из нас
В глаза не видел пистолета,
Не слышал сроду свиста пуль,
И времени прозрачный тюль
Скрывал понятие героя.
Наука, да!.. Но что такое
Она в сравнении с войной?
Одна полемика, не бой!

2.

Тогда талантливые дети
Еще ценились не за блат,
И был при университете
Организован интернат.
Туда экзамены сдавали,
И молодежь со всех концов
На них съезжалась. Награждали
Не привилегии отцов,
Не иномарки и не дачи, -
Все было проще и честней:
Найди ответ, реши задачи,
А там, глядишь, судьбе твоей
Науки храм откроет двери,
Лукаво подавая знак.
И на крыльцо его, не веря
Взошла и я, - не знаю, как!
И не одна мелькнула дата
С тех давних пор, но помнят все
И коридоры интерната,
И Петергофское шоссе.
То в поздней осени закатах,
То скрытый зимним серебром,
Он Царским был для нас Селом,
Но не лицеем для богатых;
К тому же, как ненужный звук,
Искусство гибло в нашем веке, -
Все отвечало в человеке
На зов естественных наук;
И я могу понять сценарий:
Ну кто такой гуманитарий?
Часами бредит он о снах
И надоел сверх всякой меры:
Банальны все его примеры,
И смысл отсутствует в словах;
Не затрудняется ответом,
Почти не думает, - но в этом
Уже лет десять, как народ
Нашел достоинство и учит;
Когда ж абсурд ему наскучит,
Того и черт не разберет.

3.

Тогда ж бессмыслица таилась,
Не выставлялась напоказ,
Еще конкретика ценилась,
И одобрялась точность фраз, -
Ну словом, все не так, как ныне.
Но обратимся к героине,
Что одновременно со мной,
Неторопливою стопой
Вошла, как все, в обитель знаний,
Не приложив больших стараний,
Поскольку, право же, была
Сообразительна, мила
И если что-нибудь учила,
Других легко превосходила.
Ее отец читать любил
И наблюдать за белым светом;
В Союз Писателей вступил
И слыл талантливым поэтом;
Спокойно жизнь ее текла,
Звезда отцовская манила;
Ей математика претила,
Но биология влекла
Не меньше, чем литература;
И что ж, раз девочка не дура,
Решил родительский совет
Отдать ее в пятнадцать лет
Готовить душу, ум и руки
К служенью госпоже науке.

4.

Стояло солнце высоко,
Шептался парк. Кончалось лето.
И кто бы знал, как нелегко
Быть старшей дочерью поэта!
Немного грустно было ей,
И на застеленной кровати
Она сидела в интернате
И вспоминала прежних дней
Давно прошедшие обиды,
Победы, радости и виды
Родного города, - с конца
Мысль, перепрыгнув на начало,
Ее все время возвращала
Домой, - и к образу отца;
Конфликты мелкие забыты,
Воспоминания светлы:
И неизвестностью размыты
Недавно острые углы.
Так, в честь тургеневского «Дыма»
Он имя выбрал ей – Ирина;
И пусть подчас не понимал
Ее порывов, - но ругая,
Души совсем не задевал,
Как будто в ней подозревая
Ранимость, нежность, - и жалел;
И вот уехал… Как посмел?

5.

Но время шло. Давно поникла
Берез и ясеней листва.
Пришла зима. Она привыкла;
Давно отцовские слова
Не вспоминались ей, как прежде;
И то, - к совсем другой надежде
Ее душа обращена;
Неудивительно: она
Была характеру живого,
И с томным взором серых глаз,
Лицом прелестна; и не раз
Из окон корпуса мужского
Ей слали пламенный привет, -
А было молодым ученым,
Еще с любовью не знакомым,
Не больше, чем шестнадцать лет.
Она свечой была в их круге;
Шептались сдержанно подруги:
«Что в ней? Большая голова,
К тому же пышная прическа…
И много денег, много лоска,
Да плюс тягучие слова…»
«Ты неправа: она не дура, -
Интеллигентное лицо,
Волос пушистое кольцо,
Но что в ней главное - фигура!..»
Так вечно спорили о ней,
О недостатках пререкаясь;
Одни завидовали ей,
Другие ею восхищались;
Она училась кое-как,
Но от подруг не отставала;
Да – клептоманией страдала,
Но это, право, был пустяк!
Стремился вспрыгнуть на запятки
Поклонник новый, как лакей,
Она навязчивых друзей
Меняла просто, как перчатки;
Все это ласково, без зла, -
И роковою прослыла.

6.

Но пробил час! Весенний вечер
Дал жизни новую канву;
То историческая встреча,
Почти на Эльбе. Назову
Его Петром я; он был строен,
И то язвительно-спокоен,
То до бессмысленного смел.
Он лучший аттестат имел,
И средь наставников порою
Слыл восходящею звездою
Математических наук.
И весь от ворота до брюк
Одетый в черное, высокий,
Он отработал взор жестокий
И во все стороны метал;
Демонстративно презирал
Им увлекавшихся попутно, -
Но сам влюблялся поминутно.
И вот однажды… Вечер был;
По темным окнам дождь струился.
Сегодня Петр не покурил
И потому ужасно злился:
Как славно б дождь вплетался в дым,
Блестя над кроною ажурной, -
Ан нет! Внизу ходил дежурный
И как назло, столкнулся с ним!
«Ну до чего же вы упрямы!
Опять курить?» «Да что вы, - нет!
Поверьте, я без сигарет!
Эй, нет! Не трогайте карманы!»
И вверх по лестнице взлетел,
Как будто враз лишенный массы;
Он миновал пустые классы,
Обидой ум его кипел
И громко требовал свободы.
«Учителя! Козлы! Уроды!» -
Но монолог его не нов, -
Мой Петр по части бранных слов
Не отставал, о мате ведал, -
Но первым в этом все же не был.


7.

И шел, привычной маской скрыв
Он сердца гневные удары,
Вдруг резко замер, уловив
Звучанье тихое гитары
И бархатистый голосок,
Взволнован песенкой забытой;
Прохладный веял ветерок
Из-за двери полуоткрытой.
Бесшумно ближе Петр шагнул
И осторожно заглянул
В аудиторию. Там кругом,
На партах, сдвинутых друг с другом,
Сидели девушки. Одна,
С лицом, как полная луна,
Перебирая струны, пела.
Какая сцена! Он несмело
Ступил в спасительную тень,
Но после ночь и целый день,
Друзьям на тайну намекая,
Все думал – кто она такая?
И столь прозрачно намекал,
Что кто-то вскоре угадал
В чем его странности причина;
«Попал ты, друг, на те же сны!
В нее все парни влюблены,
А как зовут ее – Ирина!
Да право, брось и не мрачней, -
Тебя я познакомлю с ней».

8.

Летели месяцы. Скандальный
Был близок девяностый год;
Роман их неофициальный
Давным-давно признал народ;
Что было там на самом деле, -
Никто не знал, и не хотели
По правде, все в деталях знать;
Ирина с томностью вздыхала,
О чем-то якобы страдала,
А Петр предпочитал молчать;
И за картиной шла картина,
В пылу конфликта как-то раз,
Из-за какой-то пары фраз
Герой сожрал теофедрина;
Потом, шатаясь, чуть дыша,
Полузакрыв печально веки,
Явился он на дискотеке;
Ирины нежная душа
Могла ли вынести страданья?
Всю ночь, как добрая сестра,
Она сидела у одра,
И все ее увещеванья
Мой Петр упорно отвергал:
И снова твердо обещал
Осуществить свои угрозы;
Он клялся: в следующий раз
Он примет в свой последний час
Не две, а три смертельных дозы!
Ирина плакала порой;
Зачем себя он в цвете губит,
Она его – увы! – не любит,
Добро быть другом и сестрой!
Но понял Петр и это тоже.
И в черный день, - о боже, боже, -
Решив неверной отомстить,
Задумал тактику сменить.

9.

Они расстались ночью снежной.
Вернувшись в комнату, один,
Открыв окно, рукой небрежной
Он бросил вниз теофедрин.
Соседи, как один, не спали,
Его полночи обсуждали;
Но как вошел он, бросил взгляд, -
Все притворились, будто спят.
Он сел. Лицо его пылало,
И мир свой мысленно круша,
Терзался ум, рвалась душа,
А самолюбие страдало
Еще сильней; каков сюжет
Для будущих поэм и песен:
Любовь и страсть в шестнадцать лет!
Но в этот час казался пресен
Герою замысел любой;
Наедине с самим собой,
Среди соседей как в пустыне,
Он отомстить решил Ирине;
Устроить ей ответный шаг…
И наконец придумал, как.

10.

Субботний вечер, танцы, пенье,
Волос, серег и бус игра;
Ирина смотрит на Петра –
В его глазах одно презренье.
Но только – в чем ее вина,
Упорно не поймет она.
Осанкой с древними князьями
Он спорит мысленно. И вот
К нему с улыбкою идет
Ирина. «Или не друзьями
С тобой расстались мы? Скажи,
Зачем сверкают, как ножи,
Твои глаза? Зачем ты мрачен?»
И даже Петр мой озадачен,
Насколько ласков ее тон;
Но жалкой дружбой оскорблен,
Воспринимая, как подачку
Ее слова, вскрывает пачку,
Небрежно щелкает кремнем, -
Весь зал в испуге обмирает;
Он сигарету зажигает, -
Нельзя? Запреты нипочем!
Класс без него себя не мыслит!
Пускай кричат: «Тебя отчислят!»
И дыма выпустив кольцо,
Он гордо смотрит ей в лицо.
«Оставь меня! Какое дело
Тебе до мрачности моей?
Ты не поймешь моих идей;
Ты их и раньше не умела
Понять, как надо! Ты была
И не умна, и не смела.
Мне при тебе постыла служба!
На кой же черт твоя мне дружба?
Я создан для судьбы иной,
Для битв, науки, знаний, дела!
Пусть знают все! Я спал с тобой,
И ты мне страшно надоела!» -
И отшвырнув окурок свой,
Он раздавил его ногой.
Она стоит, - бледна, безмолвна,
А он уходит; твердо, ровно
Сопроводив ее позор
Как будто звоном острых шпор…

11.

Не знают девушки покоя:
«Скажите, что произошло?»
Сбежалось разом все крыло
К дверям бытовки. Что такое?
Из-за двери, из-за стены
Рыданья громкие слышны.
«Но кто же так ее обидел?
Неужто Петр? И кто б предвидел?
Казалось, так ее любил!
И вот пошла какая пьянка!
Пустырник где? Где валерьянка?
Ирина, милая, открой!»
Но только монотонный вой,
Им отвечал. Стучались долго,
Но резко прозвенел звонок, -
Все торопились на урок, -
Нет ничего превыше долга;
И вскоре стихло все вокруг;
Шаги Ирининых подруг
От двери быстро удалились, -
И тут рыданья прекратились.

12.

Случилось так, что в этот день
Забыла книгу я на полке;
Вернулась в корпус. Солнцем тень
Смешно дробилась на осколки
У подоконников. И тут, -
Какая горькая картина!
Идет навстречу мне Ирина,
И по щекам ее текут
Две тонких струйки. Но играет
Улыбкой солнце на губах.
Она – что странно! – вся сияет;
И сумасшествие в глазах.
Ко мне подходит, вдохновенно
Глядит, и так проникновенно
Мне сообщает: «Поутру
Чуть свет, сегодня я умру».
«Но как, Ирина?» «Я решила;
И вот, элениум купила, -
Приму его: и с этих пор
Ничьи слова, ничей укор
Меня не тронут». – «Боже правый!
А ты уверена?» – «О да». -
Но полагаю, что тогда,
На вид свой невзирая бравый,
Она боялась, точно… Но
Кого минуют в эти годы
Мечты и призраки свободы,
О смерти мысли, споры, страсть,
Стремленье вверх, желанье пасть,
Стать жертвой ненависти, мщенья, -
В конечном счете – восхищенья?
Пока она молола вздор,
С восторгом истинным, в упор
Я на нее смотрела. «Знала, -
Она печально продолжала, -
«Что этот мир не для меня.
Умру не плача, не кляня,
Ты до утра о теле бренном
В моей постели – промолчи;
Нет яда с действием мгновенным…
Тебе даю я все ключи;
Скажи друзьям моим: простите!» –
«Я передам». – «А вы – живите,
Пусть будет день для вас погож».
Тут я задумалась. «Ну что ж, -
Сказала ей, - Такую штуку,
Как жизнь ненужную прервать,
Я не могу не одобрять;
Прощай, Ирина! Дай мне руку, -
Твое – до завтрашнего дня –
Решенье свято для меня!»
Она надеялась, возможно,
Что так ответить будет сложно,
Что в бурном хаосе идей
И увлеченье круговертью
Я не смирюсь с нелепой смертью
Ее надежд, ее идей;
Но нет! Я горестно вздохнула,
Ей с уважением кивнула,
И спрятав книги и платок,
Ушла на прерванный урок.

13.

Звенит звонок. И как вериги,
Летят обратно в сумки книги,
Тетради, тексты, дневники, -
Спешат домой ученики
Обратно в комнаты. Помину
О скуке лекций нет, - позор! –
И вот мы входим в коридор,
Где я оставила Ирину;
Все пусто, тихо и светло,
Раскрыта настежь дверь бытовки;
И нет ни мыла, ни веревки…
«Ах, что случиться с ней могло?»
Вдруг спотыкаемся на слоге –
И застываем на пороге.
То наша комната… В углу
Стоит для мусора корзина,
А посредине на полу –
О боже! Нет! Лежит Ирина!
Так завершилось бытие,
Так был удар и скор, и меток!
И упаковки от таблеток
Лежат на тумбочке ее…
Что началось! Звенели склянки,
И ей с водой тащили банки
И с молоком: «Ирина, пей!» –
Кричали, плакали над ней,
И истерически рыдали, -
Не находили себе мест;
Так самолюбия протест
По всей программе ублажали.
Увы! Я помню до сих пор:
Ее убитый горем взор
С упреком брошенной селянки
Смотрел в лицо мне из-за банки…

14.

Не говорит о том молва;
Те дни давно уже минули;
Ирина замужем, жива
И сына родила в июле;
Довольна жизнью, полон дом
Ее эффектных безделушек,
Восточных ковриков, подушек,
И где ей помнить о былом!
Она манерно улыбнется
И скажет: «То была игра…
Недавно видела Петра;
Теперь доцентом он зовется,
На факультете - до восьми,
Не поминает всуе черта,
Недавно с южного курорта
С женой вернулся и детьми», -
И словом, все у них прекрасно –
Как ясен путь, так в мыслях ясно.
А я… Не знаю, вновь и вновь
Чего-то жаль мне, и не скрою,
Печально как-то, что игрою
Была столь яркая любовь.
А впрочем, это и привычней, -
Ведь люди нынче прагматичней, -
Не то, что в прошлые года!
Жалеть об этом? Никогда.
На почву брошенное семя, -
Такими делает нас время.