Anais
Вообще-то я человек сдержанный и не лишенный обаяния, поэтому со мной исключительно просто вести беседу. Меня почти невозможно вывести из себя. И в данном случае было ровно то же самое, не считая того момента, что этот человек чертовски мне надоел.
Абсолютно не понимаю, как моя жена умудрилась обратить на него внимание. Обычно она приводила к нам куда более интересных гостей. Этот же был безнадежен. Я с потрясающим терпением раз двадцать пытался вернуть в первоначальное русло его то и дело скачущую с пятого на десятое мысль, но он упорно сбивался на посторонние рассуждения.
Мы втроем – он, Кира (моя жена) и я – вели нечто похожее на философский спор. Точнее, мы с Кирой самым честным образом и с самыми благими намерениями пытались понять мировоззренческую концепцию этого человека. Проблема заключалась в том, что он не желал ее излагать.
К примеру, ни с того ни с сего он заявил, что ему ничего не стоит сразить нас наповал одним-единственным доводом. Но довода так и не привел. Несмотря на все наши уговоры. А еще долго говорил что-то о самобытности своего взгляда на вещи, хотя все, что мне удалось из него вытянуть, почему-то постоянно вызывало у меня в памяти «Бхагавад-гиту как она есть». И сколько бы он ни повторял, что не уважает Кришну, не твердит мантры, не перебирает четки, вера в переселение душ уже сделала свое черное дело, свернув ему мозги набекрень и заставив поминутно хвататься за реинкарнационный костыль.
А дальше было еще хуже, потому что мы перешли к разговору о роли личности в развитии общества, и я услышал от него то, что слышал за свою жизнь не меньше тысячи раз: личность способна изменить течение истории, у личности есть смысл жизни. Он произнес эту глупость с таким умным видом, что я еле удержался от смеха.
Тут Кира встала и ушла в комнату (мы с гостем остались на кухне), и я налил нам еще по рюмке. Я еще раз внимательно его рассмотрел. Он был невысокий, худой, с неправильными, но симпатичными чертами, носил короткую стрижку и тщательно брился. Он хотел нам нравиться. Преимущественно, конечно, Кире, - все они, как правило, приходили к нам прежде всего из-за нее. Наивные люди – если бы они знали ее так же хорошо, как я! Ведь она – моя гордость. Мое творение.
Я предложил ему достать из-под стола вторую бутылку, так как первая почти опустела. И когда он наклонился, я просто вытащил из-за холодильника топор (прежний хозяин квартиры, уезжая, оставил нам «в наследство» весь свой старый инструмент) и аккуратно опустил этот топор на стриженый затылок. Удар получился отличный, несмотря на то, что я никогда не практиковался.
Когда мой незадачливый собеседник с грохотом упал на пол, разбив попутно часть бутылок, составленных под столом, вошла Кира. Видимо, зрелище показалось ей недостаточно живописным, и я ее понимаю: руки у меня были в крови, я стоял, нагнувшись над трупом и пытался вытащить из его черепа топор, но вот как раз это у меня получалось плохо, и выглядел я со всеми своими безуспешными попытками, вероятно, не слишком героически. Несколько секунд она наблюдала за мной со своей чуть иронической улыбкой, которая мне нравится, но иногда, например, в такие моменты, слегка раздражает; потом подошла, отодвинула меня в сторону и наступив на шею гостя, ухитрилась-таки выдернуть застрявшее в голове лезвие, предварительно его раскачав. Потом взглянула на рану, на меня, и протянув мне перепачканное кровью орудие убийства, сказала устало:
- Ну вот, опять насвинячил. Я же тебе говорила – убери. А ты только грязь разводить и умеешь.
Я давно привык к ее нотациям, поэтому ничего не ответил, а пошел в ванную, вымыл руки, и сполоснув топор, поставил его на прежнее место. Кира сидела на корточках возле трупа, рассматривая проломленную голову. Я взглянул на нее с удовольствием: на лице ее было то выражение, которое нравится мне больше всего – заинтересованное и вдумчивое. Услышав мои шаги, она обернулась ко мне.
- Неплохо ты его. Лобная кость, думаю, тоже не выдержала бы. Даже не подозревала, что ты умеешь обращаться с топором. И все-таки, что будем теперь делать с этой гадостью? Куда ее выкинуть?
Да, это была проблема. Я сел на свое место и закурил сигарету. Кира отволокла труп из-под стола ближе к плите, где он не так мешал, и налила себе вина.
- Кстати, а за что ты его? – поинтересовалась она, отпив глоток и протягивая руку к зажигалке.
Я пожал плечами.
- А что еще с ним было делать? Девять десятых земного населения рассуждают в точности так же, как он, - рассеянно ответил я, и тут у меня родилась идея. Я взял рюмку из рук Киры и допил вино. – Он тут говорил, что личность может изменить историю… Кажется, я придумал, куда мы его перебазируем.
- Ну, я слушаю, - она откинулась на спинку стула и зевнула.
- Сколько сейчас времени?
- Три часа ночи.
- Отлично. Ты не помнишь, где у нас валяется кришнаитская экипировка?
И тут я лишний раз подумал, что моя жена – настоящее произведение искусства. Моего искусства формировать психологию человека. Она поняла с полуслова; несколько секунд смотрела на меня, приоткрыв рот, потом прыснула в кулак и вскочив, побежала в комнату. Я погасил сигарету и последовал за ней – она стояла на стуле перед шкафом и добросовестно вычищала его верхнюю полку, бросая на пол старые свитера, выцветшее покрывало, какие-то тряпки. Наконец в руках у нее оказался большой серый мешок, и она спрыгнула со стула. Из мешка со звоном выпал бубен, деревянные четки и наконец главное – длинная хламида идиотского желтого цвета.
- Оно?
Я одобрительно кивнул. Нам потребовалось не более пятнадцати минут, чтобы «обрядить тело». Кира предлагала для полноты картины сбрить покойнику волосы, но я быстро убедил ее, что это как раз необязательно, поскольку займет кучу времени, а нам, между прочим, завтра на работу. Так что я оставил ее усаживать тело в позу лотоса, объяснив предварительно, как лучше всего его в ней зафиксировать, а сам пошел в машину, прихватив с собой старую клеенку. Мне вовсе не улыбалась перспектива отмывать салон после того, как мы отвезем тело, не говоря уже о том, что мне и так придется вытирать кровь с пола на кухне. У Киры принцип: кто развел грязь, тот ее и убирает, так что она этим заниматься ни за что не будет.
Там же в машине я быстро сделал гравировку на металлической пластинке: вытравил кислотой (хорошо, когда с детства увлекаешься химией) несколько слов, а именно: «Харе Кришна! Самосожжение – наша борьба с преступным православием!» Я заранее улыбался, предвкушая, с каким вниманием оперативники будут вчитываться в этот бред.
Полюбовавшись на свою работу, я решил, что чего-то не хватает, и достал другую пластинку, на которой, стараясь подражать старорусским шрифтам, вывел: «А это тебе от православных, мерзкий кришнаит!»
Я вернулся в квартиру и с помощью Киры тщательно укрепил пластинки на четках, которые моя жена повесила на шею мертвеца. Прочтя надписи, она сдержанно хихикнула и поинтересовалась, кого я намерен ввести ими в заблуждение. Я ответил, что разумеется никого, – просто всегда сочувствовал операм. В конце-концов, мой отец без малого двадцать лет проработал в угрозыске. Пусть ребята хоть посмеются, прежде чем приступить к обычной рутине.
Тащили мы гостя вдвоем – несмотря на худобу, он оказался весьма увесистым – не меньше восьмидесяти килограммов. Погрузив труп на заднее сиденье, я проверил, на месте ли канистра с бензином, бросил в бардачок спички и сигареты, и мы поехали.
Дорогу показывала Кира. Она с детства знала эту деревянную церквушку посреди парка, и утверждала, что никакой сигнализации там нет. Так и оказалось. Труп мы подтащили к самым дверям (позу лотоса он успешно сохранил), я облил его из канистры, а Кира изящным жестом бросила ему на колени, куда я уже пристроил бубен, зажженную спичку.
Потом мы сели обратно в машину и поехали домой. Я искоса наблюдал за Кирой. По ее тонкому лицу блуждала красивая мечтательная улыбка. Не одобряю романтики, но она романтик неисправимый. Никак не могу полностью отучить ее от этого, да признаться, не очень-то и стремлюсь. Для женщины это не такой уж порок. Да и впрямь есть что-то привлекательное в том, чтобы лететь по влажно блестящим улицам и представлять, как где-то позади, в холодной ночной темноте, яркой свечой пылает деревянная церковь (невольно и сам иногда становишься сентиментальным). Если подумать, то обугленный кришнаит на пороге даже портит целостность этой картины, вносит какой-то диссонанс. С другой стороны, большой разницы нет, - эффектно зрелище или не эффектно. Мы с женой вообще не признаем внешней яркости – эта вещь по сути никому не нужна, поскольку для общества ничего не меняет. Все это хорошо для личности, а что такое личность?
Я засмеялся.
- Чему радуешься? – с любопытством спросила Кира.
- Сделал доброе дело, - ответил я. – Помог человеку реализовать свой единственный шанс повлиять на историю, попав в газеты.