Дмитрий Коростелев

рассказы


      Последний Закат (Рассказ)
      Просто зажигать звезды... (Рассказ)
      Испытатель (Рассказ)

Последний Закат (Рассказ)

К оглавлению

      Окан размеренно парил высоко над землей, подставляя могучие крепкие крылья веселому, кричащему ветру и незабвенно наслаждался колючим воздухом, бьющим прямо в глаза, топорщущим яркие перья, превращая мысли и чувства в один, стремительно несущийся порыв, которому нет ни преград ни препятствий. Громадный диск солнца, багряный и пышущий жаром, словно крупный кусок угля, уже отгоревший, но тлея, дающий еще больше тепла, медленно уползал за горизонт. Мышцы под перьями напряглись, Окан чувствовал, как они играют, там под кожей, налитые дикой силой, первородной животной мощью. Все вокруг казалось таким мелким и незначительным, что в тот момент, когда где-то внизу громыхнуло, Окан даже не встрепнулся. Встрепенулся он чуть позже, когда правое крыло вдруг обожгла волна жарящей, саднящей боли. Это было так непривычно, что Окан даже на мгновение потерял орентацию, и выскользнул из обволакивающего потока ветра, пулей устремившись вниз. В груди клокотало, то бурлили ярость злость и... недоумение. Кто посмел тронуть могучего и непобедимого Окана? Кто осмелился?
      С раннего детства, только вылупившись из яйца, еще не получив имени он осознал себя сильнейшим в племени. Это открытие поначалу поразило его, но свыкнуться с мыслью о своем превосходстве было просто. Через две недели после, когда у его собратьев только пробились первые перья, у молодого Окана уже было полностью сформировавшееся оперение, да такое красивое, что молодые самки, ищущие партнера бросали на него пылкие пытливые взоры. Окан поначалу смущался, но очень быстро привык и к этому. Первый любовный опыт у него случился уже через месяц, и конечно, все закончилось провалом, но Атага, не молодая уже самка восприняла это вполне сносно, дав сконфуженному Окану исправиться. И он исправился. Потом, спустя года Окан вспоминал Атагу с благодарностью. Его первая пассия не только научила его искусству любви, но и посвятила во многие, далекие от спаривания, житейские дела. Власть - это все, говорила она. Научись подчинять себе, и тебе будут подчиняться с радостью и благодарностью. Помни одно, слабые должны бояться, а сильные уважать. И тогда твой жизненный путь будет ревущим и бурлящим, как река Токана, несущая свои воды далеко в низинной долине и давшая тебе часть имени. Окан хорошо усвоил этот урок.
      С первых дней самостоятельной жизни он начал учиться самому главному - выживанию. Спустя несколько месяцев, у Окана не было врагов как среди земных обитателей, так и среди равных себе. Горх, попытавшийся было оспорить право Окана на территорию, исчез, и через несколько дней был найден с порванной грудью на дне ущелья. С тех пор никто не мог составить Окану конкуренцию, а если кто и мог, то либо боялся, либо его попросту устраивало такое положение вещей.
      Еще позже Окан наконец решил обзавестись законным потомством и обзавелся им с лихвой. В то время, как его сверстники только начали первые шаги на пути в совместную жизнь, он содержал уже четыре семьи, и собирался завести пятую. Да, природа поработала на славу, Окан был действительно лучшим. И он не боялся ни кого, ни обитателей воздуха, ни земных тварей, бывших по большей части жертвами. Исключения создавал лишь один вид уродливых обезьян. Эти кошмарные животные чтобы скрыть свою голую, лишенную и шерсти и перьев кожу, одевали всевозможные лохмотья и тряпки, но это делало их еще более нелепыми и уродливыми. Как такие создания вообще могли появиться на свет? - неоднократно размышлял Окан. - Быть может, это всего лишь ошибка природы?
      Наверное, он был прав, ибо существа эти, рожденные той же землей, что и Крылатые, были словно не от мира сего. Вместо того, чтоб жить в гармонии с окружающим миром, они стали, будто черви забиваться в норы, ломая и круша все на своем пути. Поначалу они делали это неуверенно, но потом все же вошли во вкус, и земля после их вмешательства стонала и тряслась в ужасной лихорадке. Скрывая собственную беспомощность, они прикрывались порождениями рук своих - машинами, и делали это так искустно, что в скоре на всей земле не осталось живого существа, равного им по мощи. Исключением были лишь стихии, но если так пойдет и дальше, они поработят и их. Крылатые тоже не сдаются, обезьяны называют их птицами, запирают в клетки, учат своей уродливой речи. Безумцы! Как можно навязывать свои недалекие мыслишки Крылатым! Впрочем, некоторые все же сдаются, и выполняют требование обезьян. Окану было стыдно за них, Крылатых, подчинившихся Земным.
      Как бы то ни было, Окан старался держаться от этих обезьян, называющих себя людьми, подальше, помятуя их беспринципность и подлость, от порождения их пятипалых конечностей - огненных палок полегло немало Летящих, как Охотников, так и Собирателей. И теперь, Окан столкнулся с этой чудовищной мощью лично.
      Крыло ужасно саднило, Окан вырвнялся в воздухе и сменил траекторию полета, а внизу маленькое, как муравей существо, суетливо ковырялось, вставляя в свою палку новые заряды огня. А почему Крылатые никогда не сопротивлялись им? - мелькнула в голове мысль, - почему позволяли себя уничтожить, убить? Ведь мы же не слабее их! С этой мыслью Окан сложил крылья, и стрелой устремился к обезьяне, уже поднявшей свою палку для нового залпа.
      Громыхнуло. Окан почувствовал, как рядом, опалив перья на спине пронесся смертоносный заряд. Не достану! - подумал Окан, и прибавил скорости. Человек явно не ожидал нападения, и когда острые когти впились ему в лицо, лишь неловко взмахнул пятипалыми конечностями, выронив палку. Он еще успел громко вскрикнуть, когда острый клюв Окана пробил ему череп. Брызнула темная, цвета спелой вишни кровь, вперемешку с чем-то липким, серым, но удивительно приятным на вкус. Вероятно это и был мозг. Окан с наслаждением заглатывал серую массу. Такого прилива охотничьего азарта он не ощущал уже давно, сердце так и колотилось об ребра норовя сломать, сокрушить их. Окан вихрем сорвался с места, даже раненое крыло перестало болеть.
      - Я побил человека! - кричал он, и крик его раскатывался по вечернему небу. - Слышьте все, я, Окан, сильнейший из Крылатых и я побил человека!
      Небо дребезжало от грозного клича, тучи в ужасе расползались, лишь тлеющий диск солнца заплывшим красным глазом косился на Крылатого с усмешкой. Он зрел немало, и помнил, как зачастую губит самонадеянность самых сильных и смелых. Сколько было их, стремившихся покорить небо, но все они ныне лежат в земле, ибо там все будут, кто нарушил Закон. Не место змеям под небесным сводом, не место птицам средь равнин холодных...
      Окрыленный невероятным чувством победы, он стрелой взмыл вверх, потом сложив крылья, обломком скалы рухнул вниз, и тут заметил еще одного. Этот человек был куда меньше предыдущего и у него в руках не было огненной палки. Тем легче будет победа! - решил Окан. Упоенный предыдущим успехом, он не раздумывая рванул вниз. Еще бурлила кровь, еще требовал выхода инстинкт охотника, и Окан бросился, позабыв про осторожность. Человек оказался глупым, лишь беспомощно взмахнул руками, когда когти Окана расцарапали ему одежду. Насколько успел заметить сам Окан, человек этот был маленький, с длинными волосами и большими, невероятно голубыми глазами. Похоже, это была самка обезьян, причем самка очень молодая. Ребенок. Беспомощный ребенок, который не может защититься от Крылатого. Который еще не носит в руках огненной палки. Нет, детей Окан убивать не мог. И хотя он хорошо знал, что этот ребенок вырастет во взрослую особь и тоже взяв в руки палку пойдет уничтожать Крылатых, внутренний запрет он переступить был не в состоянии. Честь превыше всего! - говорил кто-то умный внутри. - Если переступить черту, ты уподобишься им, и сам будешь ни чем не лучше человека.
      А в это время человеческий детеныш жалостливо рыдал, закрывая лицо маленькими ладошками. Пусть живет, - снисходительно решил Окан, приземляясь в нескольких шагах от него. Трава пахла росой и живыми соками. Окан сделал несколько неуверенных шагов, он так редко ступал по земле, все больше парил в небе. Зато здесь росли красивые цветы, стрекотали кузнечики. Окану это нравилось. Некстати вспомнились нравоучения отца. Никогда не садись на землю, если можешь этого избежать, - советовал он. Наше место небо, и никогда этого не забывай. Законы надо чтить, нарушивших их судьба карает нещадно.
      Слова отца еще не стерлись из разума, когда вдруг, в голове взорвался сноп искр, перед глазами потемнело.
      - Что это? - недовольно вскрикнул Окан, оглянувшись.
      Человеческая самка стояла с горстью камней в руках. Один из кучи как раз только что ударил Окана в темечко.
      - Да как ты посмела! - крикнул он, лишь спустя миг поняв, что человеческий детеныш не понимает речи Крылатых. А в это время очередной камень сорвался с руки проклятого выродка. Левый глаз сразу залило кровью, ноги подломились. Нет! - решил для себя Окан, - эти твари рождаются заведомо порочными. Даже их дети бьют сзади и в спину, уже осознав всю прелесть подлости. Только бы выбраться отсюда, и пусть не ждут пощады!
      Крылья не подчинялись, зрачок залило красным. Окан тряхнул головой, и в черепе снова разразилась буря. Потом что-то хлюпнуло, и он вообще перестал чувствовать собственное тело. Сломана спина - догадался Окан. В это время к маленькой самке подбежал здоровенный человек-самец.
      - Папа! - закричал детеныш на своем уродливом языке. - Папа, я сама убила ястреба, слышишь, сама!
      Самец что-то отвечал ей, но Окан больше не смотрел на них. Все еще послушную голову он повернул к небу, там, среди пепельно-серых облаков, ватных и рыхлых, кровавыми зигзагами небо пересекли отблески уходящего солнца. Окан не раз слышал про красоту заката, но таким видел его впервые. Старожилы рассказывали, что Последний Закат, он самый прекрасный. Окан слушал эти истории в полуха, но теперь, перед наползающей змеей смертью, холодом, сковавшим все ниже шеи он понимал, как правы были они, те, кто уже видели свой последний закат.
      Что ж, так и должно быть, небо для сильных, смелых и отважных, а земля для убогих жалких тварей. И посему оставаться на веки вечные, и нарушать этот закон не позволено ни кому, - подумал Окан, и это была его последняя мысль, прежде, чем накатила щемещая волна неизвестного ранее ужаса, и ледяное забвение поглотило сознание Крылатого навсегда.


Просто зажигать звезды... (Рассказ)
К оглавлению
Уходя в никуда я сжигаю мосты,
Почему же тогда мне мерещишься ты
Золотые глаза, трепет в светлой душе
Я ушел на всегда, ты осталась во мне...
Вместо эпиграфа
* * *

      Пригородная электричка весело стуча колесами прокладывала себе путь по старым, дребежжащим, словно расшатавшийся гитарный колок, шпалам . Зеленая полоса леса размеренно мелькала за мутным, как полиэтилен окном, теплое июльское солнце заполняло помещение вагона живительным летним светом.
      - Нет ей богу, это здорово! - веселился не в меру активный Денис, - наконец-то вырваться из душного городского смрада на природу.
      - Да уж, - важно протянул Святослав, попыхивая походной трубкой, которую мы с ребятами подарили ему на прошлый день рождения, - природа, она просветляет.... - туманно обьяснил он.
      - А главное, что мы едем в чисто мужской компании, - встрял Костя, постоянно поправляя съезжающий с плеч рюкзак, - вон посмотрите, какие милые девушки сидят возле окна.
      - Да, крошки что надо, - гнуаво протянул я, подражая дешевым голливудским плейбоям, - будем обольщать.
      Подхватив под руки пошарпанную Святославову гитару я, точно мексиканский бард сделал весьма внушительный пируэт перед дамами, конечно, насколько это позволяло помещение вагончика. С соседних скамеек ясно слышались возмущенные голоса дачников, вечно суетящихся, нелепо размахивающих кривыми тяпками. Сбренькав пару фишек из Квиновского Innuendo , повергнув девушек в лекое замешательство, тупо бренча стандартную испанскую гамму протяжно затянул:

Очаровательные глазки, очаровали вы меня.

      Конечно, мотив старого романса мало совпадал со звуками, извлекаемыми из “Туриста”, впрочем это было и не важно, потоу что на второй строчке я заткнулся, встретившись глазами с одной из незнакомок.
      - Меня зовут Ксения, - вежливо представилась она. Я тупо уставился на протянутую мне руку, тут до меня наконец доперло, что со мной знакомятся. И я, как романтичный безусый юнец с упоением припал к ее ладони.
      - В слезах твоих сверкающий хрусталь, в глазах твоих незыблимое нечто....., - прохрипел я глядя на прекрасную незнакомку. Впрочем, эпитет - прекрасно казался какимто вычурно корявым. Девушка не была длинноногой моделью с физией Клаудии Шифер. Маленькая хрупкая фигурка, темные рыжие волосы, милое, по детски наивное личико, и пронзительно золотые глаза.
      - Дмитрий, так меня зовут, - прохрипел я нечленораздельно.
      Все три девушки весело рассмеялись. Засмеялся и я.
      Спустя полчаса мы уже тесной компанией горланили известные песни. Наших новых закомых звали Настя, Ирина и Ксюша - Лунная девочка с золотыми глазами - так окрестил ее я с легкой подачи всевышнего.
      - А мы вот на природу собрались! - пробасил Костя, - отдохнуть так сказать от благ цивилизации.
      - Мы тоже! - радостно воскликнула Ирина.
      - Так может нам вместе...... - неуверенно пробормотал Святослав.
      - Может! - загадочно улыбнулась Ксения.

* * *

      Ксения стояла на краю бездонного обрыва, и смотрела в небо. Звезды, мириады небесных огневиц, сонно косились на ее чистое, как нетронутый рукой человека горный родник лицо, и, казалось те далекие светила меркли рядом с такой нереальной, и такой земной красотой лунной девочки с золотыми глазами. Рядом горел костер - ребята сидели в полумраке сонного царственного забвения, бренчала гитара, тихий хриплый баритон Святослава эхом разлетался по бескрайнему хмурому ночному лесу. Я сидел возле костра, и отстраненно смотрел, как шелковые языки пламени послушно вгрызаются в сухие ветки, и с диким остервенением терзают волокна омертвевшей древесины.
      
      В небе закат сменяет черная ночь
      Тихо трещит костер, тени плывут в темноте
      Кто-то молчит, а кто-то поет, взор обратив на луну
      А по луне ползут облака исчезая в бездонной реке....

      - Страшные слова, - отстраненно пробормотал я себе под нос, но, реплика моя не ускользнула от ушей собравшихся.
      - Почему страшные? - возмутился Святослав, - слова, как слова.
      - Да нет, - несмело улыбнулся я, пытаясь разрядить обстановку, - очень хорошие слова, просто почему-то мне вдруг стало боязно. И холодно.
      - Да, действительно холодает, - невпопад поддакнула Ирина, впрочем, говорить не по существу - ее привелегия.
      Денис с Костей исчезли где-то среди раскорячившихся ветвей старого дуба, сквозь мрачную пелену ночи слышались их возбужденные голоса. Ох уж мне эти грибники, даже ночью с фонарями ползают. Начитались Кастеньеды, теперь претворяют идеи в жизнь.
      - Дай ка мне, - я перехватил горячий, как характер Святослава гриф старой Ленинградской гитары. Ветхая, но родная и добрая шестиструнка, так напоминавшая мне ныне покойную прабабушку уютно примостилась на коленке. Я взял пару простых аккордов, проверяя настрой. А Ксения по прежнему меланхолично разглядывала ясное ночное небо.

      По оврагам да по выселкам, по тропинкам непроезжаным
      Мчится конь мой неподкованный, мчится конь мой необьезжанный
      Тяжко всаднику сидеть в седле, но еще трудней с коня сойти
      Не катиться звездам по земле, не свернуть с опасного пути...

      - Это что, твоя новая, - загорелись глаза у Святослава, - ничего мотивчик....
      Я молча кивнул и продолжил.

      Лейся песня чистым золотом, взвейся в небо черным вороном
      В чистом поле клевером цвети, вознесись пшеничным колосом...

      - А почему колосом? - удивленно спохватилась Настя.
      - Потому что! - неопровержимо ответил я, и оставив слушателей обсуждать теологическую проблему вознесения колоса поднялся с помятой Костиной джинсовки, на которую я так неосмотрительно примостил свой зад, подошел к одиноко стоящей Ксюше.
      - Хорошая песня, - медленно, растягивая слова сказала она, - только ты не прав.
      - Почему? - возмутился я. Возможно уверенность в своей провоте несколько покачнулась под напором нежных, как шапка одуванчика слов девушки.
      - С пути свернуть очень легко.
      - Льется путь мой в безысходность, жизнь указана судьбой. И сломать маршруты можно, лишь пожертвовав собой, - продекламировал я старый стишок, и невольно усмехнулся, - конечно Ксюша, один выход всегда есть. Бритвой по венам например.
      - Ты не прав, - тихо прошептала она. Но в том шепоте хранилось столько непоколебимой уверенности, что я внутренне содрогнулся. Нет, не от страха. Скорее от удивления.
      - И какой.... - нежная ладошка прикрыла мой открывшийся невпопад рот.
      - Тихо, - прошептала она...
      Удивленный, я посмотрел на Ксению. Девушка закрыла глаза, в каждой черточке ее чарующего лица сквозило напряжение. Вот она нерешительно вздохнула, несмело распахнув широченные ресницы, улыбнулась.
      - Вот, - указала она пальцем в небо, - смотри...
      Рядом с самой яркой, пронзительно белой, как льды Арктики полярной звездой примостилась еще одна, горячая, золотая, как глаза моей собеседницы.
      - Что это? - восхищенно прошептал я.
      - Новая звезда. - простым будничным тонам заявила эта потрясающая лунная девочка. - Когда у меня депрессия, я делаю их.
      - То есть, ты хочешь сказать, что тебе удалось...
      - Вот, смотри еще, - улыбнулась она и зажмурилась. Рядом с золотой звездой появилась еще одна - багровая, как солнце на закате.
      - Ну вот, - обиженно скривила губки моя очаровательная спутница, - плохо сосредоточилась, звездочка будет недолговечной.
      Я ошеломленно переводил взгляд то на небо, то на невозмутимую Ксюшу.
      - Но это же невозможно... - выдавил из себя я, - невозможно просто взять и создать такое....
      Мой голос казался мне сейчас таким чужим и нечеловеческим, что я невольно замолчал, дабы не слушать этот противный скрежещущий, точно крылья огромного жука звук, почему-то вырывающийся из моей грудной клетки. Неожиданно Ксюша засмеялась - так пронзительно звонко, что острые, словно лезвия безопасной бритвы звуки невольно заставили пульс биться чаще, а сердце неравномерно качать удивительно горячие сгустки насыщенной адреналином крови.
      - Это так легко! - ясные золотые глаза девушки смотрели до безобразия открыто. Через яркие, как краски осени глаза, можно было увидеть душу собеседницы, такую чистую и живую, таящую в себе сонмы незажженных солнц.
      - Попробуй, - взяла она меня под руку, - у тебя обязательно получится. Только надо сосредоточиться.
      Я зажмурил глаза. В мыслях пролетали скопища невероятных созвездий, сгустки абсурдных образов порожденных моим больным воображением. Когда я открыл глаза - Ксюша удрученно смотрела вниз крутого склона.
      - Не получилось, - и сердце в груди сжалось. - похоже придется довольствоваться жалкими никому не нужными песенками и стихами, - горько прохрипел я в пространство.
      - Обязательно получится! - глаза Ксюши снова лучились теплом и надеждой. Попробуй еще!
      В безуспешных попытках я провозился наверное целый час. А когда открыл глаза, Ксения сидела на траве и тихо плакала.
      - Ксюша, что с тобой? - пробормотал я.
      - Почему, - в золотых ее, наполненных хрусталем слез глазах стояла скорбь, - почему у тебя не получается. Я была уверена, что ты сможешь. Это ведь так легко ПРОСТО ЗАЖИГАТЬ ЗВЕЗДЫ...

* * *

      На следующий день мы собрав скудные туристические пожитки, разъехались кто куда. На прощание все обменялись адресами, я краем глаза заметил, как весело переговариваются Святослав с Ириной. Уж эта парочка видимо не ограничится знакомством на один день. Неловко подняв взгляд, я хмуро попрощался с Ксюшей. Неожиданно ее тончайшая, словно ветка лозы, выточенная рукой небесного мастера кисть на мгновение юркнула в мою. Тут же, девушка не оборачиваясь побежала к поезду. На последок она оглянулась. Именно такой я и запомнил ее: маленького роста, точеная, словно из слоновой кости фигурка, милое, чересчур наивное личико, курносый лисий носик, томительно рыжие, постриженные каре волосы, и бесшабашно пылающие золотые глаза.
      - А ничего девочка, - весело подмигнул мне Денис. Я ответил ему безразличным кивком.
      Лишь, когда мы сели в дряблый вагон пригородной электрички, я решился разжать кулак. В ладони покоился клочок тетрадной бумажки. На нем аккуратными буквами был выведен адрес лунной девочки, и еще короткая фраза:

ЭТО ВЕДЬ ТАК ЛЕГКО - ПРОСТО ЗАЖИГАТЬ ЗВЕЗДЫ.

      По приезду домой я написал ей письмо. Я почему-то заранее знал, что не получу на него ответа. И был уверен, что никогда не решусь навестить прекрасную незнакомку по указанному на клочке бумаги адресу. Просто потому, что я - это я. На послание свое я действительно не получил никакого отклика, впрочем меня это не опечалило. Я был уверен, что Ксюша прочла его и правильно поняла меня, поняла то, чего никогда не понимали другие. Зажигать звезды - действительно очень легко. Только вот неважно, где и как ты зажигаешь их - на небе, или в хрупком сердце ближнего - главное, чтобы они никогда не гасли.
      

      P.S. Полный текст песни, помещенный в письме:

По оврагам да по выселкам
По тропинкам непроезжанным
Мчится конь мой неподкованый
Мчится конь мой необьезжанный

Тяжко всаднику сидеть в седле
Но еще трудней с коня сойти
Не катиться звездам по земле
Не свернуть с опасного пути

Лейся песня чистым золотом
Взвейся в небо черным вороном
В чистом поле клевером цвети
Вознесись пшеничным колосом

Ярко солнце небо опалит
И туман на утро лишь роса
Только мой конек вперед летит
Чтобы не вернуться никогда

Оглянусь назад и в сердце боль
Растерзали растоптали в кровь
Что ж ты конь так к седоку жесток
Ты верни мне счастье да любовь

Лейся песня чистым золотом
Взвейся в небо черным вороном
В чистом поле клевером цвети
Распустись пшеничным колосом

Там за речкой да за синею
За высокими дубравами
Неприметная могила есть
В ней покоится душа моя...

29 июня 00.15


Испытатель (Рассказ)
К оглавлению

      Стены были покрыты стилизованными под мрамор плитками, и блестели так ярко, что свет отраженных от них неоновых ламп слепил глаза, невольно заставляя жмуриться. Шумели проезжающие поезда, иногда раздавался уставший недовольный голос диспетчера, сообщавший, что “на пребывающий поезд посадки нет”. Люди спешили по своим делам в тараканьей суете не замечая окружающей рутины, становились частью ее, вливались в огромный механизм, будучи уже винтиками шестеренками и еще черт знает чем.
      На крайней скамейке сидели цыгане. Их было много, в основном женщины и дети, одетые в рванье, грязные чумазые. Считают выручку полученную за день. Нищие. Ходят по вагонам, побираются. Потом делят деньги. Рутина. Жизнь.
      Рядом расположилась сухонькая маленькая старушка. Вытащила из котомки булочку, отломила кусочек, разжевала. Тут же цыганские дети, как стервятники набросились на бедную бабушку, пытаясь отнять несчастную булку. Бабушка добрая, отдала, улыбнулась. А те не унимаются, требуют еще. Их тоже можно понять. И простить. Жертвы системы, отбросы жизни. Но, прочь эмоции.
      Ботинки скользили по начищенному до блеска полу, я споткнулся, растянувшись на гладком мраморном покрытии. Встал, отряхнулся. Проходившая мимо женщина бросила на меня брезгливый взгляд, но встретившись со мной глазами тут же отвернулась. Боится. Страх чужого взгляда у каждого в подсознании. Хотя украдкой их бросают все. Особенно на больных и нищих. Даже если не подадут монету-другую, все равно посмотрят вослед. В этом весь человек.
      Парочка ребятишек-циган завидев мой конфуз, весело рассмеялась. Я тоже улыбнулся в ответ, но мальцы расценили мою улыбку по своему. Тут же бросились ко мне.
      Дяденька, дай денежку! заявил один, протягивая маленькую, грязную ладошку.
      Брысь! прошипел я, зло стрельнув глазами и нахмурившись.
      Козел, бросил он мне вослед, но ушел. В следующий раз не подойдет.
      Большой полиэтиленовый пакет неприятно оттягивал руку. Ручки натянулись, норовя порваться, но я подхватил его под мышку и пошел дальше. В моем распоряжении было еще десять минут. За это время заряд должен находиться в людном месте, дабы произведенный эффект был абсолютным и имел возможность документального подтверждения. Я Испытатель. Обязанности мои не слишком сложны, но требуют грамотного исполнения. За это платят большие деньги. Очень большие, которые и не снились даже многим преуспевающим бизнесменам. Но работа того стоит. Ведь на кону моя жизнь. Если испытание выйдет за радиус предположительного действия или что-либо пойдет в разнос, я могу стать случайной жертвой. Жертвой обстоятельств.
      Пакет я поместил под одну из лавок, поставив его так, чтобы сверток не вызывал лишних подозрений. Посмотрел на часы. До положенного срока осталось пять минут. Рука механически нащупала в кармане респиратор. Компактный, последняя модель. Фильтры новенькие, свежие, пахнут фиалками. В Управлении сказали, что такие не пропускают даже ядовитые газы. То, что мне предстояло испытать, вполне можно отнести к разряду подобных. А лучшего места для испытания чем Метрополитен просто не найти. Людей много, получить полную картину действия не составляет труда. Раньше пробовали проводить эксперименты в людных местах на поверхности, в парках, на концертах. Но эффект не тот. Слишком много места для маневров. Подопытные успевают рассредоточиться, теряются.
      На прошлой неделе мы испытывали препарат, вызывающий мгновенную панику. Мой напарник не успел натянуть респиратор. Теперь он в числе десяти несчастных проходит обширный курс лечения в дурдоме на предмет мании преследования. Не повезло. Сегодня таких проколов быть не должно.
      Кроме Испытания, как такового в мою работу входит еще и наблюдение. Наблюдение за результатом. Эта задача сложнее простого исполнения и требует сноровки и внимательности. Всем этим я обладаю. Сегодня у меня очень хорошее настроение, я умиротворен и спокоен. Оплошностей и ошибок быть не должно. Так, часы. Еще три минуты. Пора возвращаться к точке наблюдения.
      Ее я выбрал еще вчера. Тщательно обошел закоулки станции, нашел наиболее безопасное место. Вот за этой колонной в самый раз. Пошел отсчет на секунды. Двадцать...девятнадцать...
      Грузная дама проходя мимо, лихо толкнула меня плечом. Я еле устоял на ногах, но промолчал. Зато она вдруг разъярилась.
      Чего встал, как истукан, людям пройти не даешь!
      Да проходите пожалуйста! учтиво улыбнулся я, делая шаг в сторону.
      Нахал, а еще одет прилично! Вы посмотрите на него!
      Так вот и проваливаются операции. Я терпеть не мог скандалов и в иной ситуации просто вырубил бы нахальную особу двумя точными ударами. Благо, сантиментами и комлексами, дескать, нельзя бить женщин, я не страдал. Но ситуация была иная. Пять...четыре...три...
      Всего хорошего! улыбнулся я и натянул респиратор.
      Взрыв громыхнул с такой силой, что я на мгновение оглох. Пол под ногами тряхнуло, я схватившись за колонну, удержался на ногах. Другим повезло меньше. Люди разлетелись как щепки, падали друг на друга, сбивали с ног. Мелькнуло окровавленное лицо толстой дамы, которая мгновением назад пыталась испортить мне настроение. На самом деле, все было не так уж и плохо. Погибших от силы трое-четверо, несколько контуженных и раненых. И предостаточно потенциальных испытуемых. Похоже газ начал действовать. Люди бросались друг на друга, рвали на голове волосы, пытались сами себе перегрызть вены. Управление не сообщило мне точное воздействие нового оружия. Шел разговор о возможном помутнении сознания, потребности в самоубийстве. Но это было в лабораторных условиях. Наяву все выглядело иначе. Люди в панике бросались друг на друга, падали снова вставали и падали снова. Вот, кто-то выхватил из кармана перочиный нож и полоснул себя по запястьям. Видимо несчастный не удовлетворился этим, и воткнул лезвие себе в глаз. Тотчас на самоубийцу набросились еще с десяток ему подобных, в надежде перехватить злосчастный ножик, воткнуть его в себя. Так вот он какой, новый препарат! Потребность в самоубийстве - чем не абсолютное оружие. Но до чего же глупы эти людишки. Есть ведь куда более простой способ... стоп... что это со мной? Простой способ...
      ...Что ж, как говорится, за это нам и платят такие деньги. Далеко не всегда можно избежать осложнений. Вот и мне не повезло. Значит, респиратор не дает защиты от нового газа. Я - жертва обстоятельств. Мы все - жертвы обстоятельств. Безысходность. Зачем я вообще живу? Неужели, только ради того, чтобы отнимать жизни у других? В таком случае я сам не достоин жизни. Нет! Это не мои мысли! Или мои. Кто знает, быть может газ был лишь стимулом, который разбудил внутренние законы. Один такой он точно раскрыл. Тот закон о котором я давно забыл. Совесть. Я прятал ее так глубоко, заливал водкой, скрывал под красивой жизнью. Но, как не надейся на спасение, встреча с ней неизбежна...
      А в это время какой-то парень в безуспешных попытках вырвать себе глаза, бился головой об пол. Я виноват в этом. Я разбудил в них дремавший до поры до времени закон. Все мы обречены. Просто закываем глаза на очевидное. Просто не хотим этого видеть...
      Я подошел к краю платформы. Из темноты тоннеля пахнуло азоном. Раскатился по перрону гулкий гудок, и мрачный тоннель осветился ярким светом. Быть может именно его видят люди перед смертью, когда умирающий мозг посещают последние галлюцинации. Теперь я это узнаю. Испытаю на собственной шкуре. Ведь я испытатель.
      Когда поезд на полной скорости выскочил из тоннеля, я сделал шаг вперед...