© Copyright (C) Юрий Никитин
nikitin.wm.ru
frog@elnet.msk.ru

Мегамир


      Глава 1
      Глава 2
      Глава 3
      Глава 4
      Глава 5


Глава 1

      Дверь скрипнула, Енисеев нервно оглянулся, тут же поперхнулся, сбился с мысли. Он не любил, когда в аудиторию заглядывают даже студенты, а сейчас в щели виднелось холеное лицо ректора. Он подавал какие-то знаки, похожий на новорожденного муравья, еще молочно белого, не освоившего язык жестов.
      - На сегодня все, - объявил Енисеев дрогнувшим голосом. - В следующий раз рассмотрим состав феромонов тревоги кампонотуса...
      Студенты с шумом вскакивали, собирали свое имущество, а он заторопился к выходу. Он ненавидел себя за торопливость, за суетливость, за предельную вежливость, которую в нормальном мире нормальные люди принимают за слабость, но ничего поделать не мог, и сейчас, в коридоре, торопливо поклонился ректору, рядом с которым высился крупный мужчина. От ректора на Елисеева пахнули дорогие духи, которыми раньше пользовались исключительно женщины горизонтального промысла, зато от его спутника мощно повеяло запахом пороха, крови, а перед глазами Енисеева почему-то замелькали зеленые джунгли, раскаленные от выстрелов стволы пулеметов, голые женщины...
      - Евлампий Владимирович, - сказал ректор, голос его звучал приподнято, - я прошу вас немедленно отправиться с этим вот товарищем... э-э... господином. Дело очень срочное. Прошу вас оказать содействие в самом полном объеме ваших знаний! В полнейшем. Понимаете? Полнейшем!
      Мужчина посмотрел как-то странно, Енисеев съежился, но мужчина тут же прогудел нетерпеливо:
      - Да понял он, понял. Я его забираю?
      - Да-да, - ответил ректор искательным голосом. - Да-да, конечно-конечно.
      Енисееву показалось, что ректор готов встать по стойке "смирно". Похоже, явился человек из числа тех, кто финансирует работу их института. А перед такими сам ректор готов собственноручно расстилать ковры и снимать пылинки.
      Мужчина в самом деле забрал Енисеева: взял под локоть железными пальцами, и тот не успел пикнуть, как его почти по воздуху вынесло из здания. У подъезда их ждала машина с мигалкой на крыше. Шофер сразу же врубил и свет, и звук, возможно - даже локатор, круто вывернул руль, машина сразу выскочила на разделяющую полосу, они понеслись на страшной скорости, пугая встречных и поперечных.
      Сердце Енисеева колотилось как горошина в детской погремушке. Сразу прошиб пот, он долго не решался заговорить, голос задрожит, а он себя за такие штуки ненавидел и долго топтал за любое проявление слабости.
      - А в чем, собственно, дело? - спросил он наконец. Голос вибрировал, но не срывался, и Енисеев, собравшись с духом, повторил: - В чем дело? У меня распорядок дня...
      Мужчина сказал коротко:
      - Авария.
      Енисеев пролепетал:
      - Если авария, то... понятно. Конечно... Нет, вообще-то непонятно! Я же не спасатель...
      - Нужна консультация специалиста, - коротко ответил мужчина.
      Он стиснул челюсти, Енисеев умолк. Вид у мужчины был раздраженный, а Енисеев со всеми старался жить в ладу. Машина неслась как глиссер, Енисеев вжался в сидение, стараясь понять, чем может оказаться полезным он, доктор биологических наук, крупнейший... так говорят!... специалист в области мирмекологии, еще молодой, но уже лысеющий мужчина непризывного возраста и неспортивного сложения.
      - Быстрее, - сказал мужчина шоферу. - Гони на красный. Проскочишь!
      - А что, мы не джигиты? - ответил шофер бодро.
      Машина рванулась, как снаряд из орудия. Енисеев сжался в комок. Хоть на заднем сидении, но при такой скорости это же в лепешку... Страшная неумолимая сила гравитации сплющит и машину, и тела... А потом взрыв, грохот, окровавленные и обгорелые куски мяса разлетаются в стороны...
      Мужчина спросил внезапно:
      - Вас в самом деле так зовут?
      - А что? - спросил Енисеев затравленно.
      - Да так... Больно на кликуху похоже. Или на ник, как теперь говорят. Да вы не обижайтесь, это я так... дергает меня, понимаете? Волнуюсь, если говорить доступно.
      - Да-да, я не обращаю внимания.
      Подумал, что его слова могут расценить, как глубость, но поправиться не успел: машина сделала крутой поворот, его прижало к дверце с такой силой, что из груди вырвался полузадушеный стон. Похоже, дверь здесь бронированная, так просто не выпадешь. Если честно, то он в самом деле уже почти не обращал внимание на реакцию от своего имени. Это в детстве настрадался, а много позже внезапно в неком озарении понял, что доктором наук и светилом в мирмекологии стал практически только из-за этого нелепого имени. Даже подумывал впоследствии, что прозорливый отец все рассчитал заранее. Еще в детском саду при звуках его имени фыркали воспитательницы, постоянно коверкали, никто не мог запомнить, а дети злобно хохотали. В школе был ад, ему приходилось драться, и тогда он начал посещать спортивные секции: плохо, когда бьют только тебя.
      Он даже получил разряд по боксу. Простому примитивному боксу, зато зло побивал мальчиков из модных секций по восточным единоборствам, которые кичились куплеными поясами всех цветов. Потом поступил в универ, там тоже двоим-троим вышиб зубы, но дальше наука захватила с головой, и когда он вместо диплома защитил кандидатскую, уже никто не смел хихикнуть... по крайней мере, в лицо. Правда, все постоянно коверкали, никому не удавалось запомнить с первого раза, а потом он уже не пытался разобраться: кто коверкает сознательно, а кто в самом деле путается с непривычным именем.
      Женщины почему-то глупо начинали хохотать, а достойных, нехохочущих, он как-то не встретил. Да и черт с ними! Тех связей, которые у него время от времени завязывались, хватало на то, чтобы надолго отбивать охоту заходить в этих интимах слишком далеко.
      Из-за этого имени он с детства был не таким, как все, что истончило шкуру и обострило все чувства. Он никогда не расслаблялся, всегда был начеку, каждого подозревал в каверзе, мозг работал без отдыха, придумывая как кому ответить, как увернуться, избежать, доказать... Благодаря такой накачанной мускулатуре нервов в школе с легкостью учился только на "отлично", в универе тоже стал самым перспективным, писал и публиковал научные работы, и никого не удивило, что в двадцать семь лет он уже защитил докторскую.
      Понятно, что о коротком занятии боксом вспоминал со стыдом, сила - уму могила, спортсменов презирал, а все свободное время проводил в обществе жучков-паучков, как снисходительно отзывались соседи, а на самом деле - в обществе благородных муравьев.
      Сейчас машину бросало из стороны в сторону, шофер на большой скорости лавировал между автомобилями. Тормоза визжали всю дорогу, инерция то бросала вперед, то дергала назад с такой силой, что шейные позвонки хрустели. Енисеев закрыл глаза, тихо вздрагивал. Из горла рвалась икота, задавить не сумел, молча подпрыгивал, как поплавок.
      Внезапно инерция бросила его лицом вперед. Он в смертельном ужасе ожидал жуткий удар, ломающий кости, но сбоку пахнуло свежим воздухом, сильная рука снова ухватила за локоть.
      Ошеломленный, он дал выволочь себя из машины. Под ногами мелькнули ступеньки, затем перед самым носом распахнулись сперва двери массивного здания, потом - лифта, а через минуту мужчина протащил Енисеева по широкому коридору к дальней двери.
      Это был огромный кабинет, от двери широкий ковер к массивному столу, а во главе стола сидел такой же массивный гигант, широкий и с непомерно красным лицом. Под стеной в рабочем кресле на колесиках застыл третий, мускулистый как статуя фараона, и такой же неподвижный. Когда Енисеев переступил порог, прозвенел звонок, резкий и требовательный. Гигант за столом с неудовольствием покосился на прибывших, поморщился, но пальцы уже сдернули трубку с рычага.
      - Морозов слушает.
      Сквозь решетку мембраны рвался наружу строгий начальственный голос. Он перекрывал далекий гул и странные шорохи. Трубка, сообразив, кто на каком конце провода старше, попыталась вывернуться из ладони гиганта, назвавшегося Морозовым.
      Мужчина усадил Енисеева на стул возле самой двери, неслышно вышел. Енисеев вздрагивал, пугливо поглядывал то на Морозова, явно здесь главный, то на третьего, не представляя, что у него может быть с ними общего.
      Этот третий не пошевелил и бровью, но Енисеев ощутил его цепкий взгляд, словно тот примеривался куда его садануть боевым приемом. Весь из мышц, широченный в плечах, грудь вздувается от мускулов, широкие ладони мирно лежат на коленях, но когда Енисеев представил какого размера будут кулаки, когда этот атлет сожмет пальцы, по спине пробежали мурашки.
      Наконец Морозов сказал что-то вроде "слушаюсь", опустил трубку с таким усилием, словно разрубленную вдоль оси непомерно тяжелую гантель; Его лицо разом пожелтело, глаза втянулись под укрытие по-неандертальски толстых надбровных дуг. Под пещерами глаз повисли многоярусные карнизы. Голос его прозвучал искаженно, с помехами, словно шел с другого конца Галактики:
      - Контрольные сроки прошли... Испытатель не вернулся.
      Старый могучий дуб, он привык выстаивать под бурями, грозами, выдерживал удары молний, под защитой ветвей вырастил молодняк, но, как ясно видел Енисеев, силы уже не те, а молнии бьют и бьют! Как всегда, по самому высокому дереву.
      Атлет, изображавший фараона на троне, шевельнулся с таким видимым усилием, что Енисеев почти услышал скрип тугой мускулатуры. Прозвучал хрипловато мужественный голос, сильный, как зов боевой трубы перед рыцарским турниром:
      - Аверьян Аверьянович... Если этот... ну, коллега... готов, нам бы поспешить! Вдруг Сашка где-нибудь лежит, истекая кровью?
      Енисеев стиснул ладони, нервно переплетя длинные тонкие пальцы. Этот он-то коллега этому кинг-конгу! Со стороны казалось, что он зажал в руках выловленную в подземных пещерах большую сороконожку. Летом как-то было не до модного загара, работы невпроворот, остался болезненно-белым с той синевой, какую отыщешь разве что у забитых скороспелых кур в отсталых хозяйствах. Рядом с выкованными из темной меди Морозовым и этим незнакомцем, который "коллега", особенно не по себе. По ним стукни молотком - пойдет медный звон, как в Новгороде перед вече. По какому месту не стукни. Особенно, наверное, хороший чистый звон, если грохнуть молотом в лоб.
      - Я... - сказал Енисеев торопливо, - я готов. Если надо для спасения... человека... Словом, располагайте... да-да, я с вашим услугам.
      Чуть было не сказал "услугам-с", сам себя возненавидел за такую почтительность, лакейство, но ничего не мог поделать: хоть и презирает этих существ из одних мускулов, но почему-то трусит.
      Морозов с сомнением побарабанил толстыми твердыми пальцами каратэки по бумагам. Сбоку стояла последняя модель "Сварога", накрученная и навороченная, с расширениями и прибамбасами, однако Морозов, как уже понял Енисеев, больше доверял простой белой бумаге из целлюлозы.
      Енисеев скосил глаза и увидел собственную фамилию. Судя по вороху справок, о нем собрали данные, начиная с внутриутробного поведения, проверили и перепроверили здоровье, допуски, ай-кью, научные работы, пребывание за границей, награждения и поощрения, переписку с иностранными гражданами, уживаемость в коллективах...
      - Рискнем, - решил наконец Морозов, словно убеждая самого себя. - Вы знаток в нужной области, чего не скажешь о наших дуболомах. С вами пойдет один из наших. Опыта ему не занимать, бывал на коне, бывал и под конем...
      Атлет привстал, коротко наклонил стриженную голову. Это были одни каменные мышцы, развитые греблей, теннисом, плаванием, боксом, штангой, каратэ, джиу-джитсу и бог знает чем еще, нелепым в мире компьютеров и автоматов Калашникова.
      - Дмитрий Анатольевич Алексеевский, - отрекомендовался он сильным звучным голосом, и Енисеев тут же почему представил как этот Алексеевский прыгает с военного самолета, стреляет прямо в полете, кого-то давит, душит, разбрасывает гранаты... - В нашем случае - Дмитрий. А вы - Енисеев? Хорошо.
      Морозов вырос над столом, не меняя выражения лица, словно его подняло домкратом. Он выглядел потяжелее Алексеевского, но под наросшим за годы администрирования слоем жирка и дурного мяса Енисеев видел все те же каменные мышцы, развитые боксом, штангой...
      Его передернуло, противно, чем больше мышц - тем ума меньше, заставил себя напомнить:
      - Товарищ Морозов, но только одно условие. Если дело касается моей области... то я действую самостоятельно. Или я никуда не пойду.
      - Ваш ректор обещал помощь, - напомнил Морозов. Глаза его были непроницаемы, но Енисеев сразу понял, что эти люди содержат весь их институт, финансируют разработки, и что ректор сделает то, что они скажут.
      - Я лучше уволюсь, - огрызнулся он и в самом деле ощутил, что может уволиться, хотя не представляет куда пойдет со своей редчайшей профессией. - Я уже ... уже натерпелся с вашим администрированием науки!..
      Он сам чувствовал, что голос звучит жалко, не голос, а комариный писк. А Морозов сразу посерьезнел:
      - Это не ваша лаборатория с подопытными червячками! Дело очень серьезное... и даже опасное.
      - Я знаю все опасности в области мирмекологии, - огрызнулся он.
      - Полностью ли?
      - Для меня достаточно.
      - Вы не представляете всей картины...
      - Я специалист, - напомнил Енисеев нервно, - Профессионал. Я совершенно не разбираюсь в ваших погонах, зато свою работу знаю. Или хотя бы представляю. Условимся: здесь я подчиняюсь вашим сержантам, а там они мне.
      - Вы плохо представляете нашу работу, - ответил Морозов мрачно. - Уверяю вас, сержантами и за версту не пахнет. Даже у шофера звание повыше майора. Впрочем, у меня просто нет выбора.
      - Это не давление, - пробормотал Енисеев. - Простите, но... Когда надо будет спрашивать, с какой стороны стреляет пистолет, я обращусь к вашим людям.
      - Я принимаю ваши условия... - ответил Морозов невесело. - Этого вы хотите?
      - Да.
      - Добро. Вы не служили? Небось отмазались от службы? Так что не знаете, что это такое - ответственность за других. Ладно, как я уже сказал: там командование берете на себя!
      Алексеевский четко повернулся к Енисееву, выпятил грудь, щелкнул каблуками. Видимо тем самым давал понять, что в армии он привык к любой дурости, на то и армия, так что готов подчиняться даже штатскому. Енисеева передернуло.
      Голос Морозова был серым от усталости, даже подернутым пеплом:
      - С меня голову сорвут за своеволие, но согласовывать некогда. Действуйте! И поторопитесь.
      Енисеев на миг задержался у выхода:
      - Вопрос моей... командировки... уладите сами?
      Морозов брезгливо поморщился, Енисеев понял, что ничего согласовывать не будут, а просто позвонят... это называется звонок сверху, и ему предоставят зеленый свет.
      - Да-да, конечно, - отрывисто бросил Морозов.
      Алексеевский уже сорвался с места. В два прыжка миновал коридор и, не обращая внимания на тихоходный лифт, промчался по винтовой лестнице, похожей на стальной смерч, ввинчивающийся штопором в вестибюль.
      Енисеев все еще топтался на пороге. Показалось, что Морозов несколько недооценивает их директора института, который тоже недавно снял мундир полковника.
      - Пожалуйста, а то у нас в последнее время строгости...
      - Уладим! - раздраженно бросил Морозов.


Глава 2

      У подъезда замерла как хищный зверь перед прыжком черная легковая автомашина, длинная, как подводная лодка. Дмитрий распахнул дверцу перед Енисеевом, и пока тот пугливо усаживался, не понимая - то ли он в рубке звездолета, то ли за пультом Су-37М, Дмитрий уже оказался за рулем. Машина бесшумно рванулась вперед, почти полетела, низко стелясь над грунтом, став еще более похожей на подлодку.
      Енисеев вжался в глубь сиденья, уперся ногами. Дмитрий гнал автомобиль-торпеду, словно камикадзе, по разделяющей полосе, превышал скорость, срезал повороты... По слухам, в Москве семьдесят семь правил дорожного движения, но Дмитрий наверняка ухитрился нарушить их все.
      - Держись ближе ко мне, - сказал он, не поворачивая головы, - я там был дважды... Конечно, вы специалист...
      Обращался то на "ты", видя бледного ученого, похожего на улитку без раковины, то на "вы", вспоминая, что эта улитка - доктор наук, то есть примерно в ранге полковника, если не генерал-майора, и что эта улитка написала толстые научные книги, от одного взгляда на которые у любого нормального человека челюсти сводит.
      Для кого-то проблема защитить диплом, а он уже в свои двадцать семь лет - доктор наук, респектабельный и авторитетный в кругу мирмекологов. И вот он, этот самый респектабельный, будет участвовать - уже участвует! - в спасательной экспедиции. Супермены с железными мускулами сели в лужу, как признал Морозов, им понадобился специалист.
      Это он, специалист! Который шнурки себе не завяжет, у которого кофе всегда выкипает, носки теряются, а галстук завязывается таким узлом, что и три докторских степени не помогли бы распутать...

      При входе у них дважды проверили отпечатки сетчатки глаза. Когда Енисеев увидел на большом экране цветное изображение своего глазного дна, лишь съежился в непонятном страхе. Некое заведение знает о нем все. Или очень много. Как и о других гражданах. Кому-то такое внимание по фигу, а ему неприятно, словно застали в момент, когда он ковыряется в носу. И хотя криминала в ковырянии нет, все же гадко...
      Когда добрались до третьего пояса охраны, дежурный лишь назвал их вслух незримому слушателю, сказал "слушаюсь", где-то что-то тронул, в стене медленно выявилась толстая стальная дверь овальной формы, ведущая то ли в подземелье швейцарского банка, то ли в противоатомный бункер.
      Они с Дмитрием почти бежали по коридору, похожему на внутренности гигантского металлическую червя. Мигали цветные огоньки, словно передавая их по эстафете. Снова проверка документов, звонок, металлический голос в трубке: "Проход разрешен", пальцы дежурного в ящике стола, набирающие только ему известную комбинацию цифр.
      Последняя дверь, Енисеев надеялся, что последняя, отъехала в сторону. Енисеев сглотнул слюну. Во рту было сухо, язык царапнул небо.
      - Все, - сказал Дмитрий хрипло. - Здесь наш трамплин.
      Енисеев видел огромный зал, нечто вроде помеси вокзала с пролетом ультрасовременного цеха. Он показался ему операционным залом для динозавров. Дмитрий быстро раздевался, и Енисеев, нерешительно поглядывая на здоровяка, начал расстегивать пиджак. Из боковой двери выглянула девушка, сказала "ага", скрылась.
      - Снимай, снимай штаны, - поторопил Дмитрий. - Не тяни!
      Воздух пронизывали мощнейшие силовые поля. Вроде бы учуять их нельзя, но Енисеев все равно воспринимал и боялся. Боялся не Енисеев, доктор наук, трусила совокупность инстинктов, избегающих близости просыпающегося вулкана, бегущих перед землетрясением, а при грозе забивающихся в нору.
      В трех шагах перед изогнутым длинным пультом стояла квадратная ванна с толстыми стенками. Поблескивала матовая, словно политая жиром, вода, если, разумеется, это была вода. От ванны к пульту тянулись даже не провода - толстые кабели.
      В зал быстро вошел крупный седой мужчина. Дмитрий выпятил грудь, попытался пристукнуть голыми пятками. Енисеев невольно подобрал живот, но досадливо поморщился. В каждом из нас сидит раб, а в его стране его еще и культивируют. Понятно, что военных не любит и боится, но все-таки тянуться перед ними не должен.
      - Готовы? - спросил седовласый командирским голосом.
      Енисеев кивнул, а Дмитрий отчеканил:
      - Просим ускорить!
      Седовласый нащупал кнопку на столе, чуть помедлил, глядя Енисееву в глаза. Взгляд у него был твердым, подбородок квадратным, словно их всех лепили по одной мерке. Енисеев нехотя отвел взгляд.
      Вспыхнул яркий свет. В зал вбежали люди, быстро и накатано расселись перед пультами, застыли.
      Седовласый сказал раздельно:
      - Переход в Малый Мир отнимает неделю. Возвращение - месяц. Но при ЧП придется рискнуть на экспресс-метод. Организм перестроится не полностью. Ну, даже лишь частично. Вам нельзя ни пить, ни есть. Впрочем, пить вроде бы не опасно, но проверить не успели. Вы сможете пробыть там столько, сколько продержитесь без еды.
      - Понятно, - ответил Енисеев чужим голосом. - Эта ванна на двоих?
      Дмитрий оскорбился:
      - Ты не гомосек?
      - Да вроде нет...
      - Так что спрашиваешь? Я удавлюсь, но с голым мужиком в одну ванну не лягу.
      Енисеев пробормотал:
      - Я давиться не стану, но все же спасибо...
      - Вон вторая, - сказал Дмитрий. - Заодно опробую. Ванну опробовать, это не танки. А ты полезай! Увидимся... может быть.
      Он неприятно хохотнул, сделал зверское лицо. Енисеев перенес ногу через бортик. Подрагивающий студень начал обжимать тело, побежали мурашки. Краем глаза заметил двух женщин, и мурашки побежали гуще: он стеснялся раздеваться даже перед врачами.
      Увы, к нему направилась именно женщина. Молодая, белокожая, с холеным высокомерным лицом. Он почти лежал в ванне, а она двигалась по направлению к нему на длинных ногах, еще и на высоких каблуках. При ее микроюбке он рассмотрел ее трусики с выступающей как противотанковый надолб лобной костью, золотистым пушком на внутренней стороне бедер, словно у какой-то мутантки.
      - Руку, - сказала она негромко.
      - Что? - не понял Енисеев.
      - Руку, - повторила она. - Только руку, сердце пока не требуется.
      Он поспешно протянул руку, странный у них тут юмор, а женщина, бесстрастная, как машинносборочный агрегат, механически точно вонзила жало шприца в вену. Он поморщился, когда она нажала на поршень. Перед глазами все поплыло, она даже не успела прижать ватку со спиртом, как он погрузился в ванну, уже не чувствуя поддерживающих его рук.
      Седовласый нетерпеливо посматривал на экран. Оператор крикнул:
      - Первый блок готов!
      - Второй блок готов, - ответил другой голос.
      - Третий блок...
      - Четвертый...
      Когда отрапортовал двадцатый, седовласый скомандовал:
      - Готовность - один! Даю отсчет.
      Зазвучал металлический голос:
      - Десять секунд... девять... восемь...
      При счете "ноль" седовласый тронул красную кнопку. Воздух на миг загустел, потерял структуру, стал видимым, но силовые поля вошли в резонанс с клетками человеческого организма, равновесие восстановилось.
      Все смотрели на центральный экран. Погруженные с головами в жидкость в невесомости плавали два обнаженных человеческих тела, которые начали долгое путешествие в Малый Мир.

      Слабый зеленоватый свет. Чуть позже сознание проникли странные звуки, непривычные запахи. Енисеев не двигался, но воздух все равно казался плотным, осязаемым, словно он лежал в теплой воде на мелководье, а легкие волны накатывали на лицо. Затем почудилось, что за кисейным занавесом, прошитым странно знакомой сетью красноватых жилок, видит движущийся силуэт.
      С огромным трудом поднял веки. В двух шагах стояло странное существо. Человек, это явно человек, но полупрозрачный! Сквозь тонкую как промасленная бумага кожу Енисеев смутно видел все, что внутри: за белой решеткой ребер угадывается пульсация... ага, вот судорожно сокращается яйцеобразный багровый комок, от него идут толстые шланги, по которым прокатываются утолщения... Странно застыла бело-серая пена легких, смутно виднеются сизые комочки почек... Бедра Дмитрия, это он собственной персоной, прикрыты шортами желто-серого цвета, сделанными словно из жести: ни прилегают вовсе, оттопыриваются и жестко похрустывают.
      Дмитрий настороженно посматривал по сторонам, косился вверх. Там тяжело громыхало, двигались темные бесформенные массы. Енисеев ощутил, как оттуда опускаются тяжелые запахи. Знакомые, но все же неприятные.
      Енисеев чувствовал, как трепещет от страха и напряжения. Покосился на руки, едва не вскрикнул. Сквозь тончайшую пленку кожи и розовую плоть проступают плотные кости, вздутые суставы, темные сухожилия, синеватые вены, видна даже крохотная сеть капилляров...
      - Слаб я, да? - спросил он с неловкостью.
      Собственный голос показался писклявым, нечеловеческим.
      - С чего ты? - ответил Дмитрий таким же негероическим голосом.
      - Лежу, как старуха...
      Хотел подняться, непонятная сила тут же бросила вперед. Дмитрий посторонился, его движения были резкими, дергающимися. Енисеев пролетел, словно в замедленной съемке. Он видел, что его несет прямо на светлозеленую стену, но ничего уже не мог сделать, только сгруппировался, словно за миг до автокатастрофы, обхватил руками колени и пригнул голову.
      Его ударило... он едва не расхохотался истерическим смешком, сразу приходя в себя, и так же мягко отпустило к подножью. Это был необъятный баобаб, но непривычно рыхлый, словно слеплен из мягкого сыра, даже не сыра - истекающего сывороткой творога. По всей стене торчат редкие белесые волоски толщиной с мышиные хвосты. Внутри ствола нечто шевелится, двигается, переползает из одной плохо видимой камеры в другую.
      - Замри! - велел Дмитрий испуганно. - Замри, не двигайся! Даже не шевелись!
      Енисеев послушно застыл, раскинув руки и ноги. Он лежал на крупных глыбах с острыми как бритвы краями, но острые грани кожу не дырявили, даже не кололи. Вверху громыхало, темные горы туч опустились ниже. Пахнуло теплом и странно знакомым запахом, хотя Енисеев мог поклясться, что никогда раньше не слышал. Он скорее догадался, чем узнал Морозова. Там же, за гранью видимости, начальник оперативной службы, многочисленная команда, наблюдатели...
      Он чуть повернул голову. Дмитрий сделал осторожный шажок, замер, сделал еще шажок. Движения его напоминала движение человека, который переходит реку. Пусть вода ему только до колен, но вот так же наклоняется слегка вперед, энергично двигает руками...
      Между ним и бравым испытателем в плотных струях воздуха, ясно различимых, проплывали золотистые в солнечном свете гусеницы, мохнатые, причудливые. Некоторые шевелились, извивались. Воздух держал их, иногда приподнимал и уносил. Енисеев потрясенно узнал пылинки, бактерии, какие-то тончайшие, но явно живые нити.
      Крохотные организмы, не крупнее его нынешнего пальца, дрейфуют в теплых слоях без каких было плавательных... или летательных движений. Едва их уносило в тень, судорожными толчками выкарабкивались на свет. Самые крупные хватали добычу и опускались на дно, очень медленно продавливая воздух.
      По лбу пробежали невидимые лапки. Енисеев дернулся, рука взвилась как подброшенная взрывом. Ладонь отскочила от лица, словно воздушный шарик.
      - О, черт!
      - Лежи и слушай, - велел Дмитрий все тем же торопливым истончившимся голоском. - Все прошло удачно. Мы уменьшились до размеров муравьев. Физика здесь другая, вы ж мирмя... мерми... в общем, специалист по муравьям. Здесь не место молоткам, ножам, пишущим машинкам, диванам...
      Енисеев медленно сгибал и разгибал пальцы, шевелил руками, Учи, здоровяк, учи. Он раньше тебя побывал в этом мире. Когда наблюдал в лупу, микроскоп. Ходил здесь, прыгал, общался, постигал язык знаков, невероятно сложные законы поведения обитателей... А что сперва так сдуру лбом в ствол чертополоха... или что это шевелит листьями в немыслимой выси, то лишь от неожиданности. Такое не повторится.
      - Да-да, запоминаю.
      - Хоть законы здесь другие, - напомнил Дмитрий, - но особой заботы о ближнем нет. Падай с любой высоты, но упаси боже прилипнуть к капле росы! Не попади под падающий камень или стебель. Даже, если не задавит, то прижмет - не выберешься. Конечно, за нами наблюдают, но тут все на таких скоростях, что не успеешь сказать "мама".
      В бок кольнуло, словно куснул комар. Енисеев инстинктивно хлопнул ладонью. Хлопка не получилось, невесомую руку снова брезгливо отбросило.
      - Микробы, - прокомментировал Дмитрий. Он с беспокойством следил за Енисеевом. - Теперь старый эпителий не защита... Конечно, антибиотиками нас напихали под завязку, но вы все равно лупите. Я в дедовские методы верю больше.
      Енисеев беспокоился, что нет потребности в дыхании. У высших насекомых вместо легких трахеи, а у них нет этих дыхательных трубочек, что пронизывают все тело. Или дыхание пойдет через кожу? Тогда полезет всякая дрянь, начнет вгрызаться в печень, почки, легкие... Справится ли щитовидка? И во рту уже нарастает сухость...
      - Давай на "ты", - с неловкостью предложил он. Голос его истончился, стал резче, пронзительнее. - Мы практически ровесники. Да и условия полевые.
      - Вот и хорошо, - отозвался Дмитрий с облегчением. - Без штанов какое на "вы"? Чего ты ежишься? Лови!
      Енисеев медленно поднял руку, контролируя движения, вытянул пальцы. Шорты медленно поплыли по воздуху. На едва видимой тепловой струе подбросило, и в округлых дырах штанов, как в сдвоенный телескоп, мелькнули толстые мясистые листы молочая.
      - В лаборатории выплавили сверхтонкую пленку, - пояснил Дмитрий. - Умельцы сшили штаны. Ну, те самые чудики, которые "Слово о полку Игореве" режут на конском волосе, а в маковом зернышке делают велосипед. Еще и носы воротили! Мол, мы чистые эстеты, прикладными делами не занимаемся. Им настоящую работу дают, а они? Кому нужен велосипед в маковом зернышке? А штаны пригодятся.
      - Еще бы...
      - Мне пусть лучше руку откусят, - признался Дмитрий, - чем...
      - А ты думаешь, - ответил Енисеев, - наши предки шкуры начали носить из-за холода?


Глава 3

      Не поднимаясь, он натянул шорты. При каждом движении его подбрасывало. Дмитрий с растерянным видом смотрел на мирмеколога. Глаза могучего десантника медленно округлялись. Он покачал головой, голос задрожал от справедливого негодования:
      - А я так верил! Так верил школьным учебникам!
      - Школьные пишутся для детей, - пробормотал Енисеев. - Для воспитания. Если врут, то для пользы... Их надо вытеснять институтскими... затем...
      - А институтские - тоже брехня?
      - Тоже, - ответил Енисеев честно. - Только потоньше. И уровень повыше.
      Умолк, потому что этот кинг-конг вряд ли даже школьные одолел до конца. Дмитрий с беспокойством посмотрел по сторонам, предложил:
      - Теперь попробуй подняться. Не спеши... Но поторапливайся.
      Енисеев медленно, не чувствуя веса, встал. На миг оторвало от земли. Качнуло. Попытался удержаться, но перестарался, швырнуло в другую сторону. Ему показалось, что падение длится уже час, наконец-то выставил руки, но вспомнил, что падений в Малом Мире бояться нечего... Падений на землю, не в лужу смолы.
      Зато с ног сбивал даже не ветер, валило любое движение воздуха. Над головой мерно колыхалось толстое зеленое одеяло, с виду рыхлое, но странно не разваливающееся под собственной тяжестью. От него опускались холодные токи, видно было как внутри шевелятся жгутики, двигаются соки. Даже заметно, как от поверхности листа отрываются мелкие капельки пара, медленно поднимаются вверх...
      Пальцы ощутили жесткие волоски, но сама ткань напомнила водяной матрас, также простеганный на одинаковые квадратики. С той стороны плотной поверхности листа, изнури, к пальцам что-то приблизилось и попыталось их не то куснуть, не то обнюхать.
      Держась за край листа, несколько раз сильно взмахнул другой рукой. Осязаемо плотный воздух сопротивлялся, тугими струйками потек между пальцами. Нет, плотность пониже плотности воды, намного ниже, это сперва показалось, что он очутился в воде. Но все же прямоходящему здесь передвигаться труднее, чем тем, кто скользит над поверхностью... Вон у скоростных муравьев форма туловища обтекаемая, как у спортивных автомоболей...
      Дмитрий встал рядом, его глаза настороженно шарили по сторонам. За спиной вздымалась необъятная стена металла, уходила в стороны, ввысь, там на нее ложился край неба. Это и есть переходная Камера, откуда они пеоявились, край Полигона?..
      На огромной высоте, куда не достигало зрение, колыхались темные грозовые тучи. Изредка раскатисто громыхало. Каждый шаг, вспомнил Енисеев, фиксируется телекамерами. Специалисты начеку: спасти, помочь, выручить. Им кажется, что успеют всегда и во всем. Тем более, что муравьи обычно не видят дальше собственного усика, остальные насекомые - не намного лучше. Даже для Енисеева все различимо лишь шагов на двадцать - тридцать, а дальше расплывается, превращается в месиво форм и красок, цветной туман. Морозов с его командой - лишь грозовая туча, а его голос - отдаленное громыхание высотного самолета, берущего звуковой барьер.
      - Подними руки, - сказал Дмитрий. - Расставь ноги... Пошире!
      - А нагнуться не надо?
      Из грозовой тучи медленно опускалась бесконечно длинная толстая труба. Основание терялось в темном тумане. Енисеев потрясенно узнал толстые, как вагоны, человеческие пальцы, зато конец трубы рассмотрел: исщербленный край из толстого, как броня танка, металла! А там, наверху, эта игла кому-то кажется тончайшей...
      Из трубы очень медленно, едва заметно для глаза, выдвигалась блестящая сфера. Прошло несколько долгих минут, прежде чем начал оформляться огромный резервуар воды в тугом мешке ППН - пленки поверхностного натяжения.
      Енисеев неторопливо топтался, координируя движения с изменившимися законами плотности и гравитации, а Дмитрий понимающе бросил:
      - Потерпи. Здесь время течет иначе.
      - Здесь течет так же, - буркнул Енисеев. Пояснил: - Для них и для нас течет иначе.
      Над ними неспешно пролетела, завихряя плотный воздух, огромная туша. Два прозрачных крыла, покрытых сетью темных жилок, изящно месили воздух, совершая восьмерочные движения, отталкивались, фиксировали себя в воздухе. Туша толстая, мохнатая, к груди и пульсирующему брюху прижато шесть крючковатых лап, голова как башня, язычок дергается, а глаза такие огромные, что уже и не глаза вроде, а пчелиные соты, покрытые радужной пленкой...
      - Видал? - крикнул Дмитрий. - В Большом Мире что-то вжикнуло бы мимо морды... А тут вся аэродинамика, как на ладони!
      Он тоже дергался от нетерпения, задирал голову. Резервуар наполнялся, раздувался тяжело свисал, но ППН держала, только все больше растягивалась. Дмитрий сопел, клял какого-то Овсяненко, врача-дублера.
      Наконец жидкости набралось столько, что огромный резервуар медленно устремился вниз. Перемычка лопнула с непривычно сухим звуком. Грушеобразный резервуар тут же в падении замкнулся в плотный, лепешечный, а не круглый с хвостиком, как рисуют падающую каплю, и как подсознательно ждал Енисеев.
      - Закрой глаза, - предупредил Дмитрий. - Малость пощиплет.
      Влажная тяжесть обрушилась на плечи. Енисеев упал на колени, его прижало лицом к земле. Все тело вспыхнуло, как в огне. Он вскрикнул, но боль ушла из тела так же быстро, как и появилась. Теперь кожа болезненно чувствовала каждое движение воздуха. Оглушенный, смутно ощутил на плече руку.
      В сознание проник сочувствующий голос:
      - Все-все. Кончено.
      - Что это было? - прохрипел он.
      - Грубо, да? Такая техника, а нас купают из обыкновенного медицинского шприца. Через иглу.
      - Вода тоже обыкновенная?
      - С добавками. Ты готов?
      Енисеев поднялся, разбухший от воды, отяжелевший. Надо привыкать, теперь промокает в буквальном смысле насквозь. Если бы вода не ушла в землю, их не случайно окатили каплей на песке, то приклеился бы, как муха на липучке. Ждал бы, когда вода испарится. Даже мысли теперь идут вяло, заторможено. Во всем теле начало щипать, будто и внутренности промыли йодом. Печень разбухла так, что подперла сердце, уткнулась в ребра.
      - Побежали, - выговорил он с трудом. - Время здесь идет намного медленнее, но тоже идет...
      - Идет, - согласился Дмитрий неохотно.
      - В какой стороне видели вашего испытателя последний раз?
      - Во-о-он туда...
      Енисеев передернулся от озноба, но теплый воздух уже начал проникать в тело. Мысли ускоряли бег, а мышцы задергались, требуя действия. Тепло вошло в тело удивительно быстро, прогрело его насквозь.
      Мир был заполнен шелестом, стрекотанием, визгом, скрипом, писком. Проносились быстрые тени. Дмитрий осмотрелся, указал в сторону сине-зеленого тумана. Рука его показалась ужасной, словно скелет указывал Енисееву дорогу к смерти. Он сделал первый шаг, сильно наклонившись вперед. Воздух здесь плотный, хоть и недотягивает до плотности воды, надо продавливать. Он, Евлампий Енисеев, всего лишь эксперт-мирмеколог, специалист по муравьям, знаток мира насекомых, а Дмитрий Алексеевский - первопроходец вроде Колумба или Гагарина. Он здесь уже бывал...
      Где и потерял напарника.
      Енисеев сделал первый шаг. Очень осторожный, рассчитанный... и тут же сверху обрушился воздушный вихрь. Его сбило с ног, отшвырнуло. Земля и мутное небо поменялись местами несколько раз, его несло как соринку, наконец застрял между каменных кристаллов вниз головой. Смутно удивился, не видит разницы, как торчать: вверх головой или вниз.
      В трех шагах на кончик исполинской травинки сверху рухнул с жестяным треском сухих крыльев странный агрегат. Четыре слюдяных крыла, все - плотные, укрепленные темными жилками-склеритами, скрепленные цистерны брюшка, мощная толстая грудь, размером с танк, огромная голова, где два фасеточных глаза занимают больше половины, страшная пасть, готовая мгновенно изжевать противника...
      Стрекоза вздрогнула крыльями еще раз, а Енисеева, вырвав из расщелины, закатило под сухой стебель. Еще и забросало щепочками, булыжниками, что в Большом Мире всего лишь песчинки. Стрекоза тут же сорвалась, как будто ею выстрелили, унеслась, а воздух еще долго ходил струями, волнами, воздуховоротами. Енисеева мягко толкало во все стороны, пыталось поставить хотя бы на четвереньки. Замелькали оживившиеся микроорганизмы, засуетились, всем надо успеть поживиться на крохотной турбуленции, в этом вся жизнь...
      В поле зрения появился почти не просвечивающийся силуэт, налился красками. У Дмитрия по-прежнему выпячена нижняя челюсть, пальцы безуспешно ищут рукоять десантного автомата, а глаза высматривают противника. Нет, живую силу противника.
      - Насчет микробов не трусь, - заверил он слегка нервно. - Из пипетки окатят по дороге еще не раз! Пока не придумают что-то лучше. Понимаешь, нам надо, надо умываться по утрам и вечерам, как... ну, всякие там жучки и паучки.
      И здесь меня учат, подумал Енисеев. Администратор учил мирмекологии, жена учила жизни, городской транспорт - выживанию, коллеги - дипломатии, продавцы - смирению... Видимо, это и есть андропедия - наука о воспитании взрослого человека.
      Он осмотрелся по сторонам, стараясь поскорее вжиться в атмосферу этого мира. Итак, по стволам и стеблям ползают, прыгают, скачут гигантские существа. Листья не проламываются, не прорываются, но все-таки этот мир правильнее, богаче, настоящее, чем тот, где всем правит гравитация. Нелепо, но именно этот мир правильнее, естественнее. Правда, об этом говорить вслух нельзя, его и так считают немножко кукукнутым.
      На свисающем стебле, мимо которого прошли, сидит толстенькое, как винный бочонок, насекомое. Суставчатые усики ощупывают зеленое, разбитое на крупные ячейки, поле. Под полупрозрачной кожей растения медленно струятся ясно видимые соки. Хлоропласты, творя фотосинтез, передвигаются по кругу, как заключенные на прогулке. Неопознанное насекомое без усилий вонзило длинный хоботок в мембрану клетки, Енисеев видел как сок потек по этой трубочке послушно и без усилий.
      За толстыми стволами мелькнуло длинное полосатое тело, шелестнули десятки спаренных ног. Над головой пронеслись эскадрилья жуков, а под землей чувствовалось движение гигантских животных.
      - Вот тебе Марс, вот и Венера, - бросил Дмитрий с нервным смешком. - Каждый будяк для нас стал деревом, а жучок или блошка - это слоны, коровы, медведи...
      - Ошибка, - бросил Енисеев на ходу.
      - Точно, - возразил Дмитрий. - Разуй глаза!
      Самоуверенность испытателя-десантника раздражала, как и его вздутые мускулы, выпяченная челюсть, картинная фигура. Енисеев сказал лекторским тоном:
      - А ты видел, чтобы на каждом дереве сидело по восемьдесят медведей, коров, страусов? На этом будяке, да и вон там - штук пятьсот тлей. Это муравьиные коровы. А еще трипсы, листоблошки, паучки, божьи коровки, сиффиды, моллюски... Здесь за день увидишь тысячу животных, и ни один вид не повторится.
      - Ого!
      - В том мире, который оставили, - спросил Енисеев, - такое возможно?
      Челюсть Дмитрия отвисла так, что едва не загребал ею землю. Енисеев с осторожностью прошел мимо полупрозрачного стебля, за тонкой кожицей которого мощно двигался от земли сладкий сок. Клетки пульсировали, как расширяющиеся и схлапывающиеся вселенные, а темные островки цитоплазм, закутанные в силовые поля микроэнергий, хаотично двигались из стороны в сторону, отыскивая слабые места в межклеточных мембранах.
      Внезапно сверху обрушилось жгучее тепло. Енисеев чувствовал как его ноги едва сделали два шага по залитой солнцем поляне, как жар проник в самую глубь тела. Сердце, легкие, печень тут же ощутили резкий перепад, в голову бросилась перегретая кровь. Мысли помчались галопом, а сухожилия болезненно напряглись.
      - Незадача, - услышал он злой голос Дмитрия. - Мы ж не рассчитаны ходить под солнцем!
      - Придется...
      - Вчера небо было пасмурное, а сегодня не должны...
      - Перегрев для нас опасен, - крикнул Енисеев, - но твоему другу, возможно, еще опаснее...
      Он повернулся к Дмитрию, отшатнулся. Вместо десантника шло стереоскопическое рентгеновское изображение! Сквозь нежно-розовую плоть четко проступили темные кости, за изящным частоколом ребер часто дергается темно-багровый комок, от него толчками идет по голубоватым жилкам кровь. По широким - алая, по тонким - потемнее. Вздувается пенистая масса легких, шевелятся полупрозрачные шланги... Енисеев с трудом узнал в коричневом мешке печень, в синевато-серых комочках - почки, отыскал взглядом селезенку.
      - На себя оборотись, - хмыкнуло рентгеновское изображение. - Наглядное пособие по вымирающему виду - гомо интелю! Полудохлое уменьшенное сердце, увеличенная печень, искривленный позвоночник, камни в почках, булыжники в печени, мельничьи жернова в желчном пузыре... А посмотри на собственный вздутый аппендикс!
      Похоже, он промолчал о быстро нарастающей сухости во рту и во всем теле, но взгляд сказал больше, чем послушный дисциплине язык. Он знает, понял Енисеев, о смертельной опасности простейшего перегрева. А здесь, чтобы схватить тепловой удар, вовсе не требуется лежать на солнцепеке часами, как было в Большом Мире. Впрочем, подумал Енисеев сердито, этому десантнику платят за риск. Он получает в десятки, если не сотни раз больше, чем он, доктор наук... Наверное, получает.
      


Глава 4

      Над головами загромыхало громче. Енисеев по знаку Дмитрия остановился рядом с ним на желтых кристалликах песка. Они накалились так, что ступни прижгло как железом. Енисеев стиснул челюсти, терпел, рядом что-то успокаивающе кричал Дмитрий. Перед глазами полыхал ослепительный оранжевый свет. Он проникал сквозь бесполезные веки, которые здесь не спасали даже от пыли, впивался острыми иглами в мозг.
      - Держись!
      Енисеев напрягся, но влажная тяжесть все равно свалила, вжала в камни, распластала. Он чувствовал, как его тело сразу разбухло, напитавшись водой. Отяжелевшее сердце перестало трепыхаться, сокращалось медленно, с паузами, едва-едва проталкивая разжиженную кровь по венам, которые не стали шире.
      А потом тяжелая вязкая вода вокруг начала опускаться между камнями. Из его тела избыток тоже просачивался сквозь кожу и уходил со всей каплей. Потом он несколько мгновений лежал, приклеенный водяной пленкой. Наконец та под стрелами солнца лопнула, Енисеев поспешно поднялся и быстро перебежал под тень высокого растения с широкими листьями.
      Дмитрий прибежал следом, быстро огляделся.
      - Ты даешь!
      - Что? - не понял Енисеев.
      - Быстро схватываешь.
      Спасибо, подумал Енисеев неприязненно. Конечно, самые умные и быстросхватывающие люди в мире - это подобные десантники и прочие военные, а уж потом всякие там академики, доктора наук и прочая интеллектуальная шелуха. Потому первыми в этом мир и пошли вот эти с мускулами...
      Отпрыгнул, уступая дорогу желтоватой моркови размером с цистерну. Вместо ботвы шевелятся четыре мохнатых усика. Глаз нет, рта за щетинками не угадать. Так и проползло, волоча бледные корешки, еще больше увеличивая сходство с морковью, не видевшей света.
      - Щетинохвостка, - сказал Енисеев невольно. - Древнейшее существо. Еще в мезозое жило.
      - В мезозое? - ответил Дмитрий уверенно. - Это не так давно.
      - Полагаешь?
      - Знаю, - ответил Дмитрий еще увереннее. - В детстве пели: "Помнишь, мезозойскую пещеру? Мы с тобой сидели под скалой, ты на мне разорванную шкуру зашивала каменной иглой..."
      - Здорово, - согласился Енисеев. - Это характерно для вашего ведомства промахиваться на пару сот миллионов лет?
      Весил он так мало, что мышцы то и дело швыряли его в воздух. Зависая там, чувствуя себя особенно уязвимым, падал на острейшие грани кристаллов, замирал в панике: ведь кожа истончилась...
      Дмитрий на ходу подпрыгнул, сделал сальто, повис вниз головой, ухватившись пальцами ног за край травинки размером с балку подъемного крана.
      - Возьми на вооружение, - посоветовал он. - Малый вес позволяет разные трюки. Стойка на мизинце - плевое дело. Учти, вдруг да придется.
      Енисеев спросил напряженно:
      - Я понимаю, секретность, допуски... Но ты можешь хоть намекнуть, что же случилось с вашим испытателем? Как и куда шел? Что вы собирались делать?
      - Ну, - промямлил Дмитрий, - это сказать сложно...
      - Я не хочу влезать в ваши тайны, - повторил Енисеев напряженно, - но легче найти человека, если знать, что вы собирались делать.
      Он откатился, мимо просеменила колышущаяся перевернутая тарелка. Под ней беспорядочно шевелилось множество ножек разной длины. Некоторые даже не дотягивались до земли. В самой тарелке перемешивалось, повинуясь осмотическим законам, зеленовато-желтые соки.
      Дмитрий буркнул невесело:
      - У Сашки это первый выход в микромир. А я здесь уже бывал. Я не романтик вроде Сашки, головы не теряю. Как только что-то показывалось, я, повинуясь инструкции, которую сам же помогал сочинять, сразу - за стальную дверь! Через неделю мне разрешили отойти от Переходника на двенадцать - да-да, ровно двенадцать! - шагов. Я не сделал тринадцатого. Кто знает, может быть именно поэтому еще цел. Сашке после меня было поручено обследовать ма-а-а-хонький участок. Все шло нормально, но откуда ни возьмись - муравей... Ахнуть не успели, как он цапнул Сашку и понес. Конечно, Полигон готовили по высшему допуску: жаб, ящериц, не говоря о мышах или кротах истре... удалили, но муравьи откуда-то взялись сами! Наблюдатели клянутся нашивками, что не было массового перехода муравьев через охраняемую границу Полигона. Вообще их тут не было.
      - Массового перехода и не надо. Достаточно приземлиться молодой самке после брачного полета...
      - Полигон накрыт тремя слоями крыши. Даже противоатомной защитой!
      - А она перелетела еще прошлым летом. Год назад! Тут же зарылась, осень откладывала яйца, зиму растила, а поздней весной первые муравьишки, самые мелкие и слабые, робко... очень робко!... начали выходить из-под земли. Какой вид муравья?
      - Лазиус фулигинозиус, - отчеканил Дмитрий.
      Енисеев посмотрел с уважением, потом вспомнил, что за каждым шагом испытания следят десятки специалистов так называемого народного хозяйства, которые имеют допуски.
      - Нору засекли?
      - Еще бы. Мурашник растет не по дням, а по минутам! - в голосе Дмитрия звучала тревога. - Есть шанс, что Сашка не погибнет?
      - Что значит не погибнет? - переспросил Енисеев. - Был бы ваш испытатель жив. Отнять у муравья не пробовали?
      - Пробовали, - ответил Дмитрий с унынием. - Но, как бы сказать... Ты видишь, какие мы нежнотелые? А муравей - как живой танк. Прет напролом, держа Сашку в челюстях. Чуть что не так, сожмет челюсти...
      - Жвалы, - поправил Енисеев невольно.
      - Что? - не понял Дмитрий.
      - У насекомых не челюсти, а жвалы. Но пусть челюсти, извини, что перебил.
      - Нет, пусть, жвалы. Надо привыкать. Пока мы примеривались да прицеливались, муравей скрылся... Сашке пришлось барахтаться в одиночку, я стоял рядом с Морозовым наверху! Понимаешь, каждый запуск сюда обходится дороже, чем полет до Луны и обратно. Даже, если брать с высадкой!...
      Их движения замедлились, сердца стали трепыхаться реже, кровь перестала подогреваться, это они вошли на участок, накрытый тенью от листа молочая. Дмитрий двигался уже почти как человек, а не рентгеновский снимок, но едва вышли на солнце, как сразу в голову ударил поток прогретой крови, мышцы стали бросать тело выше, а Дмитрий превратился в инопланетянина.
      В зарослях гигантских листьев, что величаво покачивались в потоках теплого воздуха и зависали в немыслимых для мира нормальной гравитации положениях, постоянно стрекотало, шевелилось, прыгало.
      На лице Дмитрия выступили багровые пятна. Енисеев спросил обеспокоено:
      - С тобой все в порядке? Насекомых защищает хитин, а мы открыты...
      Дмитрий отмахнулся:
      - Меня все время тут жжет, там кусает, здесь чешется. За всем не уследишь. Как ты?
      - У меня жар.
      Дмитрий ахнул:
      - Так чего все время выскакиваешь на солнцепек?
      - Меньше микробов, плесени.
      - Мы не только тонкокожие, но и тонкотелые. Солнечные лучи запросто поджарят нам печенку, не вынимая из требухи. С жареной печенью далеко не прошагаешь. Тошноты еще нет?
      - Уже, - признался Енисеев. - Вот-вот свалюсь.
      Дмитрий прыгнул вверх, словно его вздернули. На Енисеева обрушился мягкий обволакивающий удар, навалилось упругое подрагивающее прохладное животное, похожее на огромную амебу, вжало в землю.
      Он уткнулся лицом в почву, задержал дыхание. Тяжесть исчезла так же внезапно, как и появилась. Енисеев осторожно вскочил. На земле вокруг него медленно опускалась в почву, пузырясь между камешками, влага. Над головой еще колыхался широкий лист, жемчужными пузырьками блестели упавшие шарики росы.
      - Как ты быстро реагируешь, - сказал он Дмитрию уважительно.
      - Спасибо, - ответил Дмитрий мрачно.
      - Что-то не так?
      - Местные зверюки реагируют быстрее, - ответил Дмитрий неохотно. - Держи ушки на макушке. Сейчас жара спадет. Часть воды впиталась, а больше тебе и не надо.
      Енисеева знобило. Руки и ноги потяжелели, все тело напиталось влагой, как ненасытная губка. Сердце трепыхается, как пойманная бабочка, сбивается с ритма. Дмитрий выволок мирмеколога на солнце, заставил пробежаться. Енисеев двигался с головы до пят покрытый водяной пленкой, словно марсианин в скафандре. Ему все еще казалось, что капля, упавшая с листа, живое существо. Слабое, беспомощное, не умеющее передвигаться, но живет, защищается пленкой ПН...
      - Ты бы видел себя, - ворвался в его мысли голос Дмитрия, прозвучавший с мрачным сочувствием. - Отек, рожу перекосило... Ничего, не переживай. Это ненадолго.
      - Да знаю, знаю, - ответил он торопливо.
      - Только когда высохнешь... будет похуже, - успокоил Дмитрий.

      Оба испытателя, как объяснил Дмитрий на ходу, ранее числились по ведомству космонавтики. Когда ученые одного НИИ приоткрыли дверцу в Малый Мир, пришлось пригласить для испытания Переходной установки испытателей-профессионалов. Или их навязали ученым, если уж совсем честно, но это не важно. Среди рано сгорбившихся и облысевших научных работников появились широкогрудые парни со вздутыми мускулами, молниеносной реакцией, натренированностью на выживание. Первое время они шатались по институту, приставая к лаборанткам и клеясь к молоденьким ученшам, но однажды их запрягли в работу...
      - Теперь мы здесь, - закончил Дмитрий рассказ, - и не жалеем. Даже обрадовались. Чтобы попасть на Венеру, пришлось бы полтора года ждать хлореллу в тесной ракетке, терпеть муки, кошмары...
      - Но полет на Венеру того стоит.
      - Да, конечно. Но сперва мы по два года... это для страховки с запасом, жрали бы эту хлореллу на Земле, в имитаторе! А потом из двух десятков кандидатов отобрали бы всего двоих. А что, если я оказался бы в числе остальных восемнадцати?
      - Ложись! - крикнул Енисеев.
      Дмитрий мгновенно упал ничком. Для этого пришлось не просто рухнуть, так бы рухал с полчаса, а буквально нырнул, как пловец в вязкую воду. Енисеев замешкался, едва успел отскакнуть на толстый стебель. Что-то с чмоканьем ударилось в лист. Там зашипело, словно на раскаленную сковородку плеснули водой. Лист величаво колыхнулся. Зазубренный край мягко пихнул в плечо.
      - Отползай! - закричал Енисеев. - Задержи дыхание, беги на голос!
      В воздухе в их сторону поплыли струи желтоватых крупинок с металлическим отливом. Енисеев нечаянно заглотнул одну, в горле запершило, гортань обожгло. Он непроизвольно закашлялся, заставил себе перебежками выбраться на чистый воздух.
      Из-за камня вынырнул Дмитрий. Глаза его были вытаращены, как у совы, лицо налилось кровью. Он добежал до Енисеева, все еще послушно задерживая дыхание, на пальцах показал, что уже задыхается.
      - Здесь чисто, - сообщил Енисеев.
      Дмитрий с шумом вдохнул воздух в мощную грудную клетку. Воздушные струи круто изогнулись, изменили высоту, хлынули в раскрытый рот, увлекая крошечные молекулы запахов цветов. Дмитрий закашлялся.
      - Ой... выворачивает!
      - Палочник. Странно...
      - Что-то не так?
      - Да. Обычно он бьет без промаха.
      - Сноровки нет, - пробурчал Дмитрий. - Салага!
      - Или просто еще не видел двуногих. Не выработал рефлекса.
      - Рефлекс - это я понимаю, - согласился Дмитрий. - Все наше учение на рефлексах. Десантнику мозги вовсе не нужны, а то начнет умничать, тут его и прихлопнут. А выхватить пистолет и выстрелить должен каждый на рефлексах. Еще до того, как сообразит, что делает... Где он притаился?
      Енисеев с отвращением отодвинулся от героя-десантника, который все делает на рефлексах, в то время как некоторые насекомые, вроде муравьев или ос, все же немного думают.
      - У него маскирующая окраска, - объяснил он нехотя. - Ты дыши глубже, проветривайся. Все-таки часть этой дряни могла просочиться сквозь кожу.
      - У меня кожа дубленая!
      - В этом мире нет зверей тонкокожее, чем мы.
      В двух шагах раздался страшный вскрик. Захрустело, словно многотонный пресс сминал автомобиль. Рука Дмитрия дернулась к бедру. Заметив иронический взгляд мирмеколога, буркнул:
      - Не могу привыкнуть. Оружейники простейший пистолет не сделают! Ходи теперь и трясись как заяц. А сюда не пистолет, гранатомет бы в самый раз...
      Над головами, раздирая плотный воздух, что-то пронеслось как огромный булыжник. Пахнуло горячим. Енисеев цапнул Дмитрия в охапку, метнулся в заросли. Если так и дальше, подумал испуганно, то куда уж там искать пропавшего, самим бы уцелеть...
      Он опустил Дмитрия на землю:
      - Нас заметил динискис маргиналис.
      - Кто-кто? - переспросил Дмитрий глухо. Глаза он отводил с неловкостью, его готовили быть спасателем, а не спасаемым. Тем более, чтобы спасал дохлый интеллигентик.
      - Жук. Выстрелил кортексоном. У него кортексона столько, сколько в тысяче трехстах коровах. Только у коров кортексон регулирует водно-солевой обмен, соотношение ионов калия и натрия...
      Голос Дмитрия от негодования стал похожим на писк:
      - Ты не псих?.. Сам - корова! Вредно это или так, перебьемся?
      - Если в Большом Мире попало бы на кожу, гарантирую назаживающую язву... месяца на четыре.
      - Ясно. Таких, как мы, накроется дивизия. Этот тип подслушал про огнемет! Неужели нам, царям природы, идти перебежками? Укрываясь от огня противника?


Глава 5

      Енисеев проговорил напряженно:
      - Почему бы руководству не перенести нас от Двери прямо к муравейнику? На щепочке, на соломинке.
      - Ну... понимаешь, наблюдатели не успели увидеть, когда и где Сашку затащили в нору. Там лопухи, трава, чертополох... Есть авторитетное мнение, что могла быть потеря по дороге. У нас это бывает. Потому мы с тобой и прем тем же путем, каким должен был бежать тот чертов муравей. Авось, отыщем раньше. Чтобы не лезть в мурашник.
      - Авторитетное мнение, - проворчал Енисеев с тоской. Настроение портилось. Думал, хоть здесь, среди меднолобых меньше бюрократизма, а они... "Авторитетное мнение"! Мнение чиновника всегда авторитетнее мнения любого специалиста.
      - Глупость, - сказал он. - Если даже потерялся... Можно отскочить в сторону.
      - И все? - спросил Дмитрий неверяще.
      - И все.
      - А муравей не хватанет еще крепче?
      - Муравей тут же теряет из виду, - объяснил Енисеев. - Эти муравьи почти слепые! Правда, все равно можно попасть другому в жвалы. Муравьи все время прочесывают, просеивают, просматривают охотничью территорию.
      - Понимаю, - сказал Дмитрий невесело. - Но есть шанс, что Сашку муравьи могли не заметить?
      - Есть.
      - Тогда будем идти тем же путем. Вдруг да удалось вырваться? Лежит, ждет помощи...
      Впереди показалось величиной с дачный домик светло-коричневое яйцо желудя. Над ним висел, беспомощно перебирая в воздухе лапами, огромный полосатый жук. У него был длиннющий нос, вдвое длиннее туловища. Этим удивительным носом некий великан воткнул жука в желудь.
      - Бедный насекомый, - проговорил Дмитрий пораженно. - Кто это его?
      Он настороженно огляделся, словно злой шутник уже приближался и к ним. Даже потрогал свой нос, снова огляделся, измерил взглядом нос жука.
      - Самка откладывала яйца, - объяснил Енисеев на ходу, - а хоботок нечаянно спружинил, распрямился. Такое бывает. Желудь как отполированный, лапами не зацепишься.
      - Да, блестит как лысина...
      -Пойдем, не оглядывайся...
      Дмитрий все же оглянулся, в голосе было сомнение:
      - Помочь бы? Самка ведь! Самцу бы не стал, мужик должен сам...
      Послышался частый шорох, в десятке шагов впереди высунулась гигантская голова. Зазубренные челюсти лязгнули, раздвинулись острые серпы. Из-за стебля выдвинулось длинное тело, похожее на рассеченный по оси шланг противогаза. Под каждой полусферой шевелились когтистые лапы, в каждом сегменте просвечивало пульсирующее темное сердце.
      - Сколопендра! - воскликнул Дмитрий.
      Кивсяк метнулся в их сторону. Возле Енисеева блеснуло, с хрустом сомкнулись жвалы. Толчком его подбросило, кивсяк завертелся по кругу, словно догоняя задний сегмент с торчащими волосками.
      - Сюда!
      Дмитрий висел на краю листка. Кивсяк развернулся к Енисееву, тот со всех ног бросился к Дмитрию. Многоногое чудовище ринулось следом. Плотный воздух ему не мешал, хищник этого мира прижимался к земле как гоночный автомобиль.
      Енисеев оглянулся, ноги слабели. Чудовищное насекомое показалось живым компьютером, движения механически точные, отлаженные. Глаза без всякого выражения следят за убегающим человеком, что всего лишь добыча. Ротовые мандибулы разомкнулись, открыли вход в длинный темный туннель. Из нижних моксил начала стекать желтая слюна.
      - Быстрее! - орал Дмитрий.
      Он поймал подпрыгнувшего Енисеева за волосы, вздернул к себе. Вместе перебежали желтое поле цветка, стукаясь о тычинки, доходившие им до пояса, подняли желтое сладкое облако.
      Сзади захрустело. Кивсяк, похоже, взбирался по стеблю растения. Дмитрий прыгнул с края яркого лепестка. Енисеев бездумно бросился следом.
      Внизу загадочно мерцала... темная поверхность озера! С этой стороны цветок склонился к воде, до нее совсем близко, но Енисеев в страхе словно завис в воздухе, опускался медленно, гораздо медленнее, чем в Большом мире опускался бы на парашюте.
      Он пытался ощутить страх еще и перед высотой, но не сумел. Поверхность приблизилась, он упал на воду, на всякий случай еще в падении повернулся, раскинул руки, стараясь опуститься плашмя.
      Под ним чуть прогнулось, желеобразная вода беспокойно дрогнула. Ощущение было таким, словно он лежал на прогретом солнцем водяном матрасе. Однако из глубины тянуло космическим холодом. Этот холод не поднимался к поверхности, поверх лежал прогретым солнцем слой, но Енисеев чувствовал беспощадную угрозу из глубины.
      Дмитрий в трех шагах, в подражание Енисееву тоже раскинул руки и ноги, словно все еще летит в затяжном прыжке из стратосферы. Желтая пыльца, налипшая при беге по цветку, добавочно бережет от смачивания. Вода вокруг них шевелится, подрагивает, а под их телами прогибается. Ощущение было таким, словно они лежат на тугом киселе, накрытом толстой полиэтиленовой пленкой.
      Енисеев с каждым мгновением чувствовал как прибывает уверенности в его заячью душу. Герой-десантник явно боится даже дышать, а не то, что шелохнуться на дне этой подрагивающей чаши! Видно только затылок и мускулистую спину за изогнутым линзой краем. Весь облеплен комочками желтой пыльцы, где даже сейчас мирно копошатся крохотнейшие жучки и клещики.
      - Двигайся осторожно, - крикнул он Дмитрию. - Не порви пленку!
      - Ага, не порви... - ответил тот нервно. - Как?
      - Просто не проткни.
      Под пленкой поверхностного натяжения, которую он из-за частого упоминания привык называть ППТ, нечто шевелится, колыхается, в глубине вод медленно проплывают огромные пугающие тени. Только бы не ткнуть растопыренными пальцами, не упереться локтем...
      В сторонке начала перемещаться впадина, слышалось сопение и покряхтывание. На середине озера Енисеев встал на четвереньки, Дмитрий удивленно ахнул, но пленка мирмеколога выдержала, хотя прогнулась сильнее. Впечатление, что он идет по исполинскому водяному матрасу, усилилось.
      Енисеев сперва шел медленно, потом ускорил шаг. Наконец, осмелел, двинулся длинными скользящими шагами, подражая водомерке. Возле берега встал и, балансируя и не отрывая подошв от воды, приблизился к коричневой обрывистой стене. Пальцы коснулись свисающего корня, подтянулся, ноги с легкостью отделились от воды.
      Дмитрий тоже поднялся с четверенек, но то ли решил идти строевым шагом или еще почему, только пленка под ним беззвучно лопнула. Он уперся ладонями о воду, задержался, торча как поплавок. Уперся сильнее, выволок себя до коленей, но упал ничком.
      Енисеев висел на корешке, подавал советы. Дмитрий лег грудью, с усилием вытащил руки, начал освобождать ноги... Лицо налилось кровью. За подошвами Дмитрия медленно тянулась стеклоподобная масса. Дмитрий начал отбрыкиваться, снова провалился.
      Кое-как доползши до берега, он начал тонуть по-настоящему. От пыльцы не осталось следа, комкообразная вода начала проникать под кожу. Енисеев тянулся к нему, Дмитрий барахтался совсем рядом, ложился, как на гибкую льдину.
      В последнем усилии он выбросил вверх руку, Енисеев ухватил разбухшие пальцы, покрытые клееобразной массой, потянул. Корешок потрескивал, посыпались камни.
      Стеклянная перемычка между Дмитрием и озером истончалась, истончалась... Енисеев хрипел, легкие не справляются, он с неприятным чувством ощутил как дыхание начинает идти и через кожу. Наконец перемычка с мягким лопающимся звуком оборвалась. Прозрачный столбик нехотя и очень медленно опустился в озеро, от него пошло колечко, неспешно утонуло, и поверхность стала невозмутимой.
      Дмитрий стоял, словно облитый застывающим гуммиарабиком. Он трясся от холода, его корчило, дергало. Могучая мускулистая фигура деформировалась, распух весь, особенно живот с его свободными полостями, но даже внутренние органы увеличились, сместились, изменили цвет.
      Енисеев поднял голову. Тучи вверху полностью закрыли небо. Там поблескивает, грохочет, раскаты тяжелые, перекатывающиеся. Странновато, ведь как бы ни происходило здесь все быстро, почти молниеносно... с точки зрения людей Большого Мира, но чтобы не успеть среагировать... Нет, там что-то произошло!
      Дмитрий поднял руки, потряс над головой. Тучи медленно отодвинулись, на землю хлынули солнечные лучи. От Дмитрия сразу начали подниматься темноватые струйки водяного пара.
      - Вот так-то лучше, - пробурчал он. - Раз уж не смогли отогнать эту серпомордую... хоть солнце не застите! Так вроде бы сказал Диоген Александру Филиппычу?
      - Вроде того. А почему не смогли отогнать?
      - Бог их знает... Может быть, что-то в программе изменилось?
      - Странные у вас порядки, - заметил Енисеев сердито. - Могли хотя бы вытащить нас из воды. Не на прогулку вышли!
      Дмитрий пожал плечами, смолчал, но лицо его было обеспокоенным. Теперь он посматривал вверх чаще обычного. Разноцветные разбухшие органы вскоре заработали в прежнем режиме, словно в организм вовсе не вторгалась масса холодной воды, в этом мире вязкой как клей. Крепкий парень, ничего не скажешь. Наверняка обучен вышибать двери, освобождать заложников, прыгать с летящего вертолета... Только не обучен сомневаться в старшем офицере.
      - Та не погонится? - поинтересовался Дмитрий. Он оглядывался на каждый шорох. - Что ей пробежаться вокруг озерка!
      - Это надо сообразить, а ей соображать не дано. С глаз долой, из памяти вон. Она давно о тебе забыла.
      - Я не в обиде! Жаль, не смогу ответить тем же.
      - Погнаться за нею?
      - Да нет, забыть.
      Да и не дадут, подумал Енисеев, успокаивая себя. Что бы там ни случилось у наблюдателей, но второй раз будут начеку. Хотя вся эта погоня, прыжок в озеро, выбарахтывание заняло в том мире секунд двадцать, все-таки замешкались чересчур...
      Когда догнали толстого белого червя, что с трудом переползал от одного разлагающегося стебля к другому, Дмитрий, разряжая нервы, дал здоровенного пинка. Червяк задергался, заспешил, а Дмитрий еще пару раз пнул эту перепуганную личинку падальной мухи. Енисеев пристыдил, напомнил, что они - люди, но когда через минуту на дороге попалась вторая такая же личинка, Енисеев сам не удержался, пнул. Нога погрузилась в холодновато-студенистое тело, похожее на скисшее молоко в грязном целлофановом пакете. Его отбросило, он сделал сальто, упал плашмя.
      Дмитрий хмыкнул с пониманием: доктор наук, а тоже человек!

Полностью роман выйдет в ноябре 1999 г. !