© Copyright (C) Юрий Никитин
nikitin.wm.ru
frog@elnet.msk.ru
Верховный хан Жужубун
остановил коня на вершине холма. Дул пронзительный степной ветер,
резкий и вольный, привыкший к просторам. Тучи неслись быстро, а по
земле также стремительно проносились тени, похожие на табуны скачущих
коней. Сердце стучало часто, горячая кровь вздымала мышцы, колотилась
в череп и требовала отмщения. Вот уже десять лет проклятый князь
русов держит его сына Дюсена заложником! Но одиннадцатого не будет...
Внизу у подножья холма нескончаемым
потоком двигались конные войска. Под стягом Улангена шли отважные
уланичи, равных которым нет в стрельбе из лука. Чуть левее двигаются
доблестные конники из племени Степного Орла, прославившее свое имя и
род хана Орлегана дерзкими набегами на соседей. Еще ближе к холму
прошли на самых мохнатых и выносливых конях гелочаре, что могут
сутками неслись, не меняя коней, без еды и питья, но рука их так же
сильна, а глас остер.
По другую сторону холма двигаются войска
еще девяти ханов, что приняли участие в походе. А два самых
сплоченных и вооруженных войска: свое собственное и отважного хана
Сургена, ушли далеко вперед, захватывая казачьи заставы русов,
поджигая их и захватывая малые города и веси.
Жужубун широко улыбнулся, вспомнив удачу
с Отроком. Тот выгнал послов из своего города, но сам провел
бессонную ночь за веточкой засохшей полыни. Рано утром незадачливые
послы не успели оседлать коней, как распахнулись врата роскошного
дворца, оттуда выехал на простой степняцкой лошадке всадник, в
котором не сразу признали знатного правителя: в ветхом халате
степняка, конь под бедной войлочной попоной, пальцы всадника без
перстней, лицо осунулось, побледнело, а глаза красные и воспаленные
от бессонной ночи.
Сзади простучали копыта. Верховный шаман
остановил коня рядом. Одутловатое лицо с тяжелыми набрякшими веками
ничего не выражало, только по прямой спине и развороту плеч Жужубун
понял насколько доволен шаман.
- Из племени Отрока, - проговорил он,
словно прочел мысли хана, - явилось только два десятка воинов, но
само имя...
Хан кивнул:
- Да, имя хана Отрока стоит много! Все
уже знают, что оставил богатое королевство... ну, пусть воины думают,
что оставил ради Великого Похода. Эти два десятка из его племени
нужно показывать почаще перед войсками. Пусть все считают, что в
Походе все двенадцать племен.
- Я уже распорядился, - сказал шаман.
- Тебе бы полководцем быть, - проворчал
Жужубун. - Но все верно. Пусть нас одиннадцать племен, а не
двенадцать, какая разница? Сейчас Киев можно брать голыми руками. И
одного племени много. Шайтан, наш поход начали готовить давно! Очень!
А этот таран на колесах для нашего похода повезли еще весной... И
колдуна откуда-то привезли...
Шаман уязвленно сказал:
- Но главное узнал я. Только я сумел
прочесть Древнее Пророчество!
- Ты уверен, что понял верно?
Шаман ответил с некоторой сухостью в
голосе:
- Я могу повторить слово в слово. Там
сказано, что только хану Жужубуну дано будет разбить киевские врата.
- Хорошо, - выдохнул хан, - хорошо...
Теперь скажи еще раз о моем сыне.
Шаман поморщился, уже повторял сотни
раз, но ответил незамедлительно, уважая отцовское горе:
- Пророчество гласит, что десять лет
твой сын будет томиться в неволе. Но одиннадцатого - не будет.
Внезапно ужасная мысль подбросила хана в
седле. Даже под слоем грязи было видно, как побледнела смуглая кожа.
Прерывающимся голосом переспросил:
- Ты уверен, что понял верно? А вдруг
это значит, что умрет на одиннадцатом году? Среди оседлых народов
болезни ходят как тучи над степью. Из-за скученности они мрут как
мухи целыми племенами!
Конь под ним волновался, вздрагивал,
пытался встать на дыбы. Шаман сказал успокаивающе:
- Хан, разве я когда-то врал?
- Не врал, - огрызнулся хан, - но мог же
неверно истолковать? Все пророчества такие запутанные и туманные...
- Только для невежд, - ответил шаман. -
Но при чем тут пророчества? Мне было видение: ты стоишь на холме у
киевских высот, к тебе на красивом гнедом коне скачет твой сын... я
не думал, что он такой богатырь!.. вы обнимаетесь, он силен, красив,
свободен...
Снизу донесся многоголосый крик. В
шевелящейся массе взлетали шапки, а лес блестящих клинков походил с
высоты холма на вздыбившуюся шерсть железного кабана. Хан милостиво
помахал рукой, а вполголоса сказал, не скрывая улыбки:
- Пусть хан Отрок теперь кусает локти!
- Да, пожалеет, - согласился шаман. -
Он, когда отказывался, просто не думал, что откажется только один.
- Думаешь, если позвать еще раз, пошел
бы?
- Уверен.
Хан подумал, махнул рукой:
- Не стоит. Пусть все видят, что хан
Жужубун дважды в поход не зовет. Теперь - великий хан Жужубун!
*****************************
Густой туман только-только
начал отрываться от земли, сбиваться в комья. Со стен Киева видно
далеко, сам город на холмах, окружен высокий валом, на котором еще и
стены. А выше стен - сторожевые башни.
Владимир зябко повел плечами,
ссутулился, сунул пальцы под мышки. Утренний ветерок шевелил длинный
черный чуб, что как змея свесился набок за ухо. Кольчуга из тонких
колец холодит через толстую вязаную рубашку, стылый утренний воздух
пробирается во все щели, морозит кожу, старается прогрызться
вовнутрь.
С городской стены, да еще насыпь, видно
только море тумана, сквозь которое мутно проступают багровые пятна.
Если у каждого костра по шесть-семь человек... хотя можно зажечь и
ложные огни, чтобы напугать... но в любом случае такого великого
войска к Киеву еще не подступало.
Ступеньки заскрипели, следом
вскарабкался Волчий Хвост. Долго молча всматривался в разрывы густого
тумана. Сопел, покряхтывал, возился за спиной, словно устаивался на
ночь.
- Это еще не все войско, - проронил он,
наконец. - Не все...
- За пару недель подтянутся, - заметил
Владимир. - Черт бы подрал!.. Что за муха покусала?
- Рука Востока, - сказал Волчий Хвост. -
Все ромеи проклятые...
Владимир, не отвечая, пристально следил
за туманом. Там промелькнул всадник, исчез, затем выметнулся на
чистое место, понесся к городским стенам. Слева по стене послышался
скрип натягиваемых луков. Ночные стражи перед самой стеной дождались
ворога...
- Не стрелять! - велел Владимир на
всякий случай. - В одиночку на крепости не бросаются.
Всадник проскакал вдоль стены, крича,
что есть слово к князю русов. Владимир выставил плечо в красном
княжеском плаще, рявкнул:
- Тебе, какого еще князя надобно?
Говори!
Степняк развернул коня, даже в посадке
чувствовалось недоверие, ибо богатыря на городской стене легче
представить на горячем коне в гуще боя, чем на троне, но опомнился,
прокричал:
- Великий хан Жужубун требует, чтобы ты,
каган русов Вольдемар, освободил из плена его сына Дюсена!
Владимир вскинул ладонь. Голос прогремел
мощный, привыкший повелевать большими массами войск:
- Великий хан получит ответ сегодня же
вечером!
Конь танцевал под степняком, грыз удила,
бешено вращал глазами. Всадник прогарцевал взад-вперед, словно унимая
коня, но чувствовалось, что сбит с толку слишком быстрым ответом. Но
на него смотрели как со стен города, так и с холма, где виднелись
ханские кони, и всадник гордо выпрямился, прокричал:
- Я приду за ответом! Но если мы не
получим доблестного Дюсена целым и невредимым, мы сравняем с землей
этот город, мы сроем стены, а на пепелище вырастет трава для наших
коней!.. А ваши женщины будут носить в чреве наших детей!
Владимир задумчиво смотрел ему вслед.
Волчий Хвост хмуро пробурчал:
- Что, у тебя уже есть ответ?
- А что, заметно?
- Да уж больно быстро ответил!
Владимир скупо улыбнулся:
- Ответ был готов уже пару лет. Если не
больше.
- Ого!
- Да-да, я был готов.
- И что же ответишь?
- А отдадим им Дюсена, - ответил
Владимир хладнокровно. - Целым и невредимым.
Воевода помолчал, хмуро кусал длинный
вислый ус. Пробурчал с неудовольствием:
- Вообще-то нам Дюсен давно не нужен.
Надобность в заложнике отпала, понятно. Но как бы эти не решили, что
мы их боимся!
- Кто-то решит, - хладнокровно
согласился Владимир. - Ну и что? Меня не интересует мнение этих
свиней.
- Они ж свиней не едят! Как и хазары.
- Ну, баранов. Зато другие скажут: сын
хана освобожден, честь рода восстановлена, наследник возвращается
домой с победой... стоит ли судьбу испытывать дальше? Нам не помешает
маленький раскол в их стане.
Воевода покачал головой:
- У меня надежды на раскол нету. Все
ханы приняли участие в походе! Такого давно не было.
- Не все, - сказал Владимир. - Один,
звать его Отрок, отказался. Остальные - да, слетелись на вороны на
дохлую корову. Попробуем внести раскол чуть больше. Если какой-то хан
и не решится увести войска, то хотя бы не станет лезть первым на
стену.
Волчий Хвост посмотрел на князя
украдкой. Если не зреть его сильную сухощавую фигура воина, не
вслушиваться в молодой и сильный голос, то сразу мысленно зришь себе
древнего старца, много пожившего, повидавшего, равнодушного к молве,
к вопросам чести, по-старчески заботящегося только о выгоде своих
внуков и правнуков, кем являются все русичи и прочие народы,
населяющие Киевскую Русь. Что с нормальным человеком делает служба в
проклятом Царьграде!
***************************
Всю ночь с той стороны городских стен
стонали тяжело груженные телеги, ревел скот, ржали кони. С утра
Владимир заметил, что печенежского войска словно бы прибавилось
вдвое. Среди прибывших он отметил пестро одетых смуглых воинов горных
племен, одетых в остроконечные клобуки жителей приморских степей, а
также множество отрядов из рослых всадников с длинными золотыми
волосами. Это тоже степняки, тоже печенеги, хотя кто знает, кем они
были по крови, эти загадочные здоровяки, больше похожие на мурманов,
что к коням и близко не подходят, даже запрягать не умеют...
От рева скота гудит и дрожит воздух. Все
это войско надо кормить, а запасы из окрестных сел успели свезти за
киевские стены, угнали скот, забрали даже гусей, кур и уток. Десятки
отрядов носились вокруг Киева, но опасались углубляться в дремучие
леса, а оттуда охочие люди уже нападали на смельчаков, убивали,
грабили и уводили в добычу низкорослых степняцких лошадок.
Туман все еще клубился внизу, но далеко
впереди выступила черная вершина холма. Владимир рассмотрел троих
всадников, вскоре со стороны степи поднялись еще пятеро. Ханы,
возглавляющие поход, явно выбирают место удара, распределяют силы,
договариваются, кто начнет первым, кто поддержит, кто возьмет добычи
больше...
Однако в княжеском тереме и на галереях
по-прежнему гремел удалой пир, словно чуть ли не к самым стенам
подступило войско. Но теперь князь, оставив пирующих, все чаще бывал
на на сторожевых башнях. Часами рассматривал далекий вражеский стан,
прикидывал, что-то бормотал про себя. Хмурое молодое лицо, уже
кое-где изрезанное морщинами, а где и шрамами, становилось все
мрачнее.
Воеводы поднимались на башню, тоже
смотрели на стан печенегов, но их больше тревожил сам князь. Впервые
его видели растерянным, в черных глазах проскакивало нечто похожее на
страх. Узнав о таком, заявился сам Белоян. Деревянные ступени жалобно
трещали, прогибались под его могучим телом. Когда Белоян взобрался на
самый верх, Владимиру почудилось, что и сама башня закачалась,
застонала.
- Страшишься? - спросил он напрямик. -
Скажи правду, я ведь не воевода. Мне можно говорить все.
- А если сомнут? - сказал вдруг
Владимир. - И тогда на месте Киева пепелище?.. Понимаешь, моя беда в
том, что повидал белый свет!.. Это для тебя падение Киева - крушение
всего мира. А я знаю, что если печенеги сотрут с лица земли это
народившееся государство, то мир вообще-то и не заметит... Слишком
велик! Ну, будут на севере вместо русов какие-то печенеги. Вернее,
вместо государства русичей - государство печенегов. Какая-нибудь
Печенежская Русь... ну, не Русь, понятно, Печенегия...
- Печенежская Печенегия?
- Ну, Киевская Печенегия или
Днепровская... Царьграду от этого ни горячо, ни холодно. А уж арабам
и прочим дальним народам, так и вовсе. А вот я, все это понимая, не
чувствую потому ужаса, что Киев будет взят и стерт с лица земли! Ведь
жизнь продолжится...
Белоян свирепо прорычал:
- Но уже не наша жизнь! А печенежская...
- А тридевятому царству не все ли равно?
И вообще, людству?
Белоян посопел, сказал увесисто:
- Нет, княже. Нет и еще раз нет. И вовсе
не потому, что это мой народ, мое племя. А потому, что мы очень много
взвалили на свои плечи.
- Мы? А печенеги - нет?
- Нет, - ответил Белоян. - Я знаю их
богов. Разумеешь, всяк стремится просто жить, просто уцелеть, просто
найти травы для своих коней, земли для себя, будущее для детей... Это
понятно, это нормально, это по-людски. Так живут и печенеги. Но иные
племена... редкие!... уже имея все, однако уходят из сытого и
богатого мира. Ибо многие видят неправедность, но только самые
избранные богом находят силы уйти... и начать жизнь заново.
- Я каждое утро начинаю заново, -
проворчал Владимир.
1617- То свою, - возразил
Белоян, - а то жизнь племени, всего народа... а значит, и всего мира!
Самый великий герой, от которого мы ведем род, князь Рус, ушел из
сытого и богатого царства, ибо нашел другой путь к праведности... Но
для этого надо было уйти в лес и начать жить, отринув старые законы,
старые заповеди и старых богов. А когда племя окрепло и само стало
покорять другие народы, из его рода вышел великий Вандал, ушел с
двумя женами в степь, где от него пошли многочисленные народы. А так
повторялось много раз! Княже, Рюрик не просто так пришел. Не за
добычей или в поисках славы. Он искал место... он искал чистый народ,
где можно начинать строить царство небесное на земле! Где все будут
жить праведно, правильно, по законам совести и чести. Не посрами его
заветы... Когда-то да найдется сволочь, что начнет хапать и
подличать, но пусть это будешь не ты, не твои дети...
- А как праведно? - спросил Владимир
раздраженно.
Белоян сокрушенно развел руками:
- Ведать бы...
- Ну, хоть примерно!
- Княже, боюсь... что если наши
прародители и знали, то это потеряно... а еще больше подозреваю, что
никто не знал, как надо, а видел только, как не надо. А если так, то
еще долго Руси искать, пробовать, ошибаться, снова искать...
Владимир отмахнулся, уже потеряв интерес
к высокому:
- Тут выжить бы сейчас. Сегодня! А уж
потомки как-то справятся. Как думаешь, продержатся Жидовские врата
еще дня три-четыре?.. Мне обещана подмога от вятичей.
- Дня три-четыре? - удивился Белоян. -
Да если печенеги ударят, рухнут сегодня к вечеру!
- Не рухнут, там уже гору мешков с
песком наперли, - отмахнулся Владимир. - И камней холм навалили. Но
все стены не укрепишь... Стоит одной гадине прознать, где у нас
слабые места...
С городских стен было
видно, как из дальних степей катили все новые и новые волны кочевых
народов. Рев скота, ржание коней заглушали голоса мрачно наблюдающих
стражей, и чтобы услышали тебя услышали в двух шагах, приходилось
кричать. От неумолчного скрипа колес мурашки бегали по коже, люди и
скот надвигались плотными волнами, а среди них крытые повозки ханов
плыли как серые щепки.
Одиннадцать таких повозок насчитал
Волчий Хвост, что значило: всех степных ханов сумел призвать в
Великий Поход и поставить под свое знамя неистовый хан Жужубун. Сам
он разбил свой шатер на вершине холма, откуда наблюдал за всем
кочевым войском, а также за киевскими вратами.
Владимир почти не покидал городских
стен. Сам проверял, как приготовили бочки с горючей смесью, камни,
крюки, бадьи с варом, шесты, для отпихивания осадных лестниц. Воеводы
ходили следом, придирчиво вслушивались, но великий князь не зря
побывал в дальних странах как викинг и как разбойник: распоряжался
умело, толково, со знанием дела и знанием особенностей как племени
полян, которые стали ядром создания нового народа, так и степняков, с
которым не один год и воевал, и дружил, и заключал союзы.
Отряды степняков все
прибывали, перекрыть дороги в Киев пока сумели не все. Слишком вольно
раскинулся город на семи холмах, к тому же разлегся на берегу
широкого как море Днепра, а там берега, горные кручи. Печенеги
старались держась на всех дорогах хотя бы легкие отряды, а Владимир
тем временем рассылал гонцов в окрестные города, требовал собрать
всех, кто способен держать в руках оружие.
- Еще с недельку, - определил Волчий
Хвост. Он как княжий хвост держался за князем, подавал советы, тут же
передавал наказы гридням-вестовым. - С недельку еще не перекроют все
пути-дорожки к городу. Но потом стиснут кольцо так, что мышь не
проскользнет, комар не пролетит!
**************************
Старый, как и он сам, конь
взнес великого хана на вершину днепровской круги, остановился,
отсапываясь. Жужубун приложил руку к бровям козырьком, всмотрелся.
Широк Днепр, но в самое жаркое время
лета вода спадает, здесь можно перейти вброд. Сейчас как раз самые
жаркие дни. И хотя речная вода всякую весну речные отмели намывает
заново, да и за лето передвигает, где-то песка становится больше,
где-то вымывает омуты, но все же войско переправится здесь... И вряд
ли многие утонут.
На том берегу, отступив от воды
настолько, что можно высадить и разместить огромное войско, гордо
высится на высоком земляном валу высокая массивная стена. В глазах
рябит от многочисленных срубов, городней и нависающих над ними
заборов. Каменные воротные башни смотрят мрачно и неприступно. Как в
башнях, так и на стенах, понятно, полно заготовленных загодя камней,
лежат аккуратно связанные пучки стрел и легких дротиков. Хитер и умен
киевский каган, воин умелый, но на этот раз столкнется с подлинной
силой...
Он еще раз окинул взглядом
высокий земляной вал. Похоже, кроме всего там обломки кос, вкопаны
бороны зубьями кверху. Ничего не забыл киевский каган, оборону
держать умеет.
Деревянные стены ненавистного Киева
высятся настолько гордо, неприступно, что Жужубун ощутил порыв тут же
послать войска на приступ. С ним явился только малый передовой отряд,
но и в этом отряде народу больше, чем в предыдущих набегах. И больше,
чем во всем Киеве!
Вообще-то он хоть повидал и повыше
стены: из камня, и покрепче, но брать города не любил. Не то, что не
умел, научиться можно всему, но не любил. При первой же возможности
брал богатый выкуп и уходил с победой. Но на этот раз цель его похода
совсем другая!
К берегу вышли всадники удалого Редужая,
отважного хана из рода легендарного воителя Ману, который получал
оружие из рук богов. Редужай, сам могучий батыр, всегда первым
вступал в бой и последним выходил из схватки. Он же горячее всех
обвинял Жужубуна в трусливой осторожности, медлительности, страхе
перед киевским каганом.
Сейчас Жужубун видел, как крохотная
фигурка отважного хана первым погнала коня в воду, тот сразу пошел,
пеня волны. За ним потянулись самые отважные, а затем, осмелев, в
воды Днепра вошли и остальные всадники.
Со стен что-то выкрикивали, там метались
кияне, размахивали руками. Отряд удальцов переправился на вражеский
берег. Воины отряхивались как огромные псы, вода разлеталась
сверкающими брызгами. А сам Редужай, оставив отряд верным помощникам,
повернул коня и снова бросился в волны.
Уже не выбирая брод, он переправился
через реку, как и надлежит герою, галопом понесся на холм, где к
Жужубуну подъехали еще трое всадников из числа знатных ханов.
Жужубун с одобрением всматривался в
крохотных всадников, что лихо проносились вдоль вала, вызывая град
стрел. Иной возвращался с легкими ранами, но гордый и сияющий: успел
первым сразить с киянами.
Хан Чулунган подъехал тихий и неслышный,
его подслеповатые глаза долго всматривались в противоположный берег.
- Через три дня здесь будет уже половина
войска, - проронил он. - Или через четыре.
Жужубун взглянул на небо:
- Не нравится мне вот те облачка. Если
пойдут дожди, то и за неделю не подтянутся.
- Шаман обещал, что дождей не
допустит...
Жужубун усомнился:
- Тучу отвести - еще понимаю. Но чтоб
запретить дождям? Ладно...
Внизу застучали копыта, на холм довольно
бодро поднимался Редужай на еще блестящем от днепровской воды коне.
С холма хорошо было видно залитые
солнцем врата. Две каменные башни высились угрюмо и надменно, в щелях
поблескивало. Затем створки ворот распахнулись. По четверо в ряд
начали выезжать всадники. Все как один в сверкающих на солнце легких
доспехах поверх кольчужных рубашек, все с длинными саблями вместо их
неуклюжих тяжелых мечей... молодец их князь, вовремя меняет оружие,
все в конических шлемах, с которых соскальзывает даже меч, не только
печенежская сабля...
Всадники выехали на простор, отъехав за
сотню саженей от ворот, все еще распахнутых. Жужубун узнал младшую
дружину, основную ударную мощь киевского князя. Выше только старшая,
но там одни богатыри, которые уже стали боярами, воеводами, быстро
набирают дурного мяса на бока, жир на брюхо, начинают двигаться все
медленнее, на коня садятся все реже, а все чаще их видно за княжеским
столом, чем на заставах, в боях и схватках...
К Жужубуну подъехали ханы, великий
шаман, степные богатыри, но почтительно остановились сзади. Кони
всхрапывали, нервно переступали с ноги на ногу, легкие копыта, не
знавшие подков, постукивали глухо.
- Разобьем, - быстро предложил Редужай,
молодой и горячий хан. Его глаза живо блестели, - И сразу ворвемся в
их город!.. Врата открыты!
Жужубун смолчал. Врата закрыть успеют,
но пока еще не прибыло столько сил, чтобы смять силы киевского князя
в открытом бою. Тот знает, что под стены Киева прибыло одиннадцать
ханов с их передовыми отрядами, пусть самыми лучшими и быстроногими.
А основная масса подходит только сейчас, растянувшись по Степи на
сотни верст...
- Людям надо дать размяться, - напомнил
Редужай.
Жужубун наклонил голову:
- Ты прав, доблестный Редужай.
Возвращайся к своим людям. Ударь, покажи свою удаль. Заодно и киян
проверим.
За спиной весело простучали копыта.
Слышно было, как Редужай унесся с холма, донеслись крики воинов.
Жужубун, не отрываясь, разглядывал киян. Все на рослых конях, гораздо
более могучих, чем печенежские, сами рослые и широкие, с толстыми
могучими руками. Головы укрыты шлемами, а кольчужные сетки опускаются
сзади и с боков на спину и плечи. На плечах блестят самые толстые
пластины из булата, туда чаще всего приходятся удары, но и на груди
поверх кольчуг нашиты широкие железные бляхи, копьем не пробить,
саблей не прорубить...
- С ходу не одолеть, - сказал он вслух.
- Но если на одного кинутся трое, пятеро, семеро... то какой богатырь
устоит?
- Радужай сомнет этих земляных червей, -
сказал кто за спиной с непередаваемым презрением. - Киев уже наш!
- Радужай, - сказал другой, - наш
герой...
- Радужай!
Жужубун, помолчал, сдерживая гнев,
наконец сказал ровным голосом:
- Конечно же, он сомнет... Если не
сомнет, какой он воин? Если погубит своих людей, какой он полководец?
Земля задрожала. Внизу из-за холма
начала разворачиваться огромная лава скачущих коней. Это выдвигались
остальные воины Редужая, лучшие из лучших, которых привел с собой,
оставив остальное войско добираться и добираться, к тому же те тащат
дивные стенобитные машины, что тайно передали им ромеи...
Храбрый Редужай несся впереди, но,
взглянув на вершину холма, откуда наблюдает великий хан, нехотя
придержал коня. Вожак должен быть впереди, но не должен отрываться от
своих воинов настолько, чтобы те в первые же минуты боя остались без
полководца!
Его огромный отряд собрался в тугую
массу, пошел на замершую дружину этих городских червей, что живут в
отвратительной вони за высокими стенами, прячутся от свежего ветра
степей!
Киевские дружинники разом
ухватились за луки. Более рослые, чем печенеги, массивные, они и луки
себе делали под стать: почти вдвое больше печенежских, стрелы точно
вдвое, бьют прицельно, дальше.
Сейчас все так же разом выхватывали
стрелы из заплечных колчанов, бросали на тетиву и, резко выбросив
вперед руку с древком лука, отпускали оперенные концы. Печенеги,
сцепив зубы, стремились поскорее миновать этот дождь стрел. Стрелять
и они умеют, в чем-то лучше славян, но их луки поневоле короче и
легче, стрелы - тоже, все-таки стреляют с коней, не с земли.
Славянские стрелы всегда бьют дальше, и этим кияне воспользовались
сразу...
Тяжелые стрелы били в головы, лица,
поражали коней. Раненые хватались за поводья, стараясь удержаться в
седлах, затопчут, но кони падали, бились в судорогах, взбрыкивали,
мешая другим. Падали всадники, а кони рушились на землю уже
десятками. Воздух сотрясал дикий лошадиный крик страха и боли, вопли
людей.
Кияне торопливо выпускали стрелу за
стрелой, уже не прицельно, а в эту несущуюся на них конную лавину.
Падали как передние всадники, так и в середине лавы, падали уже
сотнями, валились в кровавую кашу, остальные кони спотыкались о тела
упавших, падали и калечились, увеча и седоков. Над полем стоял
многоголосый крик страдания и боли.
Передние ряды, где из каждого десятка
осталось не больше двух-трех человек, замедлили бег, стали
придерживать коней, ожидая остальных. Кияне снова как-то разом
вскинули к небу луки. Воздух грозно гудел, словно с неба падала туча
железных шмелей.
Жужубун, стиснув губы, видел, как солнце
померкло, а темная туча стрел по дуге пошла вниз. Даже на холме
слышно было как стучат о щиты, но какой удалец успевал поймать
две-три стрелы в щит, получал еще две в ноги, а пронзенный стрелами
конь тут же с жалобным ржанием валился на бок.
- Они их побили стрелами! - закричал
кто-то за спиной Жужубуна. - Позволь, я поведу своих людей!
- И ляжешь вместе с ними, - ответил
Жужубун резко.
- Но хан...
- Верховный!
- Но верховный хан! Они все гибнут...
- Уже погибли, - ответил Жужубун угрюмо.
- Помочь не успеешь, только повторишь их судьбу.
Оставшиеся в живые печенеги Редужая
ухватились за луки. Стрелы взвились частые, но Жужубун с бессильной
злостью видел, что лучше бы так и мчаться в бой с саблями в руках...
Не надо останавливаться, видно же какие жалкие соломинки летят
навстречу железной туче со стороны киян! Они еще хороши против таких
же степняков, у которых все доспехи - это дырявый халат, но не против
окованных железом щитов и железных доспехов.
Кияне, как он видел, даже не закрывались
щитами. Один или два откинулись на конях, получив удар стрелой в
лицо, зато на месте огромного отряда отважного Редужая уже сплошное
месиво бьющихся в агонии коней, кричащих в муках людей, застывших
тел, густо утыканных длинными стрелами.
- Это была проверка, - сказал Жужубун
резко. - Редужай пожертвовал собой, разведав силы киян. Не забывайте,
что это всего лишь одиннадцатая часть наших войск сейчас... и
тысячная, когда подойдут все силы!
Не оборачиваясь, ловил разговоры. Голоса
все еще потрясенные, слишком легко кияне перебили отборный отряд, но
с другой стороны, верховный хан прав: Редужай сам напросился на
схватку. Жужубун его не посылал. А когда пошлет в бой сам мудрый
воитель Жужубун, тогда будут киян бить точно так же, как те побили
отважного, но не очень умелого Редужая...
Киевские дружинники
постояли еще некоторое время, словно утверждая победу, затем разом
развернули коней и умело, не создавая толчеи, втянулись в ворота
крепости.
Створки захлопнулись, на стене народу
стало еще больше. Многое грозились кулаками, делали непристойные
жесты, так свойственные черному люду. Жужубун смотрел со спокойным
хладнокровием. Силы города конечны, а Степи - нет. Рано или поздно
любой город начинает страдать от недостатка еды и воды, от нехватки
людей, что все же погибают на стенах.
Что ж, он возьмет их город намного
раньше. Как только подвезут стенобитные машины, он отрубит стены, а
его воинство ворвется в город...
Солнце поднялось за плечами выше. Ворота
Киева заблестели, словно в самом деле, выкованы из чистого злата.
Жужубун всматривался в них пристально, как вдруг створки, словно
повинуясь взору, послушно раздвинулись.
Выехал рослый всадник на огромном коне.
Створки тут же закрылись. Степные удальцы помчались в его сторону, на
ходу выдергивая сабли. Кто-то начал размахивать над головой арканом.
Всадник пустил коня легкой рысью в
сторону холма. Удальцы налетели кучей, всадник легко отмахнулся.
Жужубун не поверил глазам: сразу двое вылетели из седел. Конь
всадника перешел на галоп. За спиной Жужубуна тревожно задвигались
телохранители, выдвинулись вперед.
- Нет, - сказал Жужубун. - Кто бы этот
богатырь ни был, он хочет говорить.
Всадник держался в седле легко, словно
степняк, но доспехи на нем блистали дорогие, ромейские, только шлем
русский, да конь не степной, а крупный, как арабский скакун, дорогой
и явно неутомим в скачке.
Но холм конь поднимался так же легко,
как и несся по равнине. Жужубун всматривался в молодое безусое лицо
богатыря. Сердце застучало тревожно и счастливо. Он боялся поверить
глазам, ведь это его собственное лицо, только на тридцать лет
моложе...
Всадник придержал коня, подъехал шагом.
Телохранители застыли с обнаженными саблями, Жужубун видел как они
бросают быстрые взгляды то на него, то на молодого героя.
- Сын мой, - вырвал из груди Жужубуна
крик. - Сын!
Богатырь улыбнулся, словно солнце
осветила его хмурое лицо. Они раскинули руки, обнялись, не слезая с
коней. Телохранители со стуком бросали сабли в ножны. Глаза их не
отрывались от отца и сына. Мало кто из богатырей сравняется ростом и
дородностью со старым Жужубуном, но этот молодой витязь на полголовы
выше, в плечах шире, а сила в нем чувствуется непомерная...
Шаман пробурчал громко:
- Старый дурак... А кто обещал с меня
шкуру содрать?
Жужубун крикнул счастливо, не выпуская
из рук плечи богатыря:
- Эй, дайте ему меру золота!.. Все
точно: я на холме, сын прискакал на добром коне...
Конь под Дюсеном весело помахивал
гривой, гордясь таким всадником. Жужубун смотрел с любовью.
- Это все твое войско? - спросил Дюсен.
- Не все! - ответил Жужубун обидчиво. -
Это только передовой отряд. Остальное еще подходит.
- Нет, я хотел спросить, это все войско
твое?
- Да, сын мой. Ты - сын верховного хана!
Вся власть в Степи передана мне. Никогда еще в одной руке степного
властелина не собиралась такая неслыханная мощь. Тысячи и тысячи
молодых героев и богатырей приняли участие в Великом Походе. Но не
только они... Все мужчины, кто может держаться в седле, двинулись на
Киев. Скоро ты узришь это несметное войско! В стойбищах остались
только женщины, старики и дети.
Дюсен с восторгом смотрел на восток. Там
до самого горизонта тянутся шатры, а костры гореят так часто, словно
полыхает степь. Ветер донес запах огромного войска, ржание коней,
слышный гул множества топающий ног и копыт.
- Все время подходят новые силы, -
сообщил Жужубун. - Завтра уже можно будет дать настоящий бой.
Дюсен некоторое время смотрел на
исполинское войско, затем огонь в глазах погас, плечи опустились.
Жужубун с удивлением видел, как помрачнел его сын-богатырь.
- Отец, - сказал Дюсен медленно, - если
ты, в самом деле, шел за мной... то зачем этот бой завтра?
Жужбун оглянулся на огромное поле, где
не видно земли под рядами войск. На лице проступило на миг смущение,
затем гордо выпрямился:
- Ты посмотри, какую силу привел!.. Мы
не надеялись, что проклятый киевский каган струсит настолько, что
отдаст тебя без боя. Все-таки слава о нем идет, как о коварном, но
отважном воине... Мы собирались взять город и сжечь дотла, разметать
головни, тебя вытащить связанного из подземелий... Кто же знал, что
киевский князь, устрашившись нашей мощи, поспешно отдаст тебя сам?
Сын мой, я не могу повернуть такое огромное войско. Да пусть
свершится предначертание... Да, мы на рассвете пойдем на приступ. Мы
возьмем город, сожжем, развеем по ветру, мужчин и женщин зарежем на
месте, а в полон возьмем только детей и молодых девушек. В неволе
забудут родной язык, станут печенегами. А на месте Киева будут
пастись стада и табуны... Не будет больше Киевской Руси, а будет
отныне и навеки Великая Печенежская Орда. Нет, Печенежский каганат...
Дюсен молча оглядывал поле. Отсюда с
холма обзор широк, но куда не падал взор, везде бесчисленные костры,
везде остроконечные юрты, везде группки всадников, объединенные
родовым знаком, везде блестит оружие.
- Да, - сказал он, наконец, - с этим
войском Киев взять можно...
Жужубун изумился:
- Что значит, можно?.. Возьмем
обязательно. Без особых усилий. Но, сын мой, я не вижу в твоих глазах
ликования. Почему? Ведь это я, создающий первую империю печенегов, а
ты - первый, кому ею править!
- Мне?
- Да, сын мой. Пользу извлечь можно
отовсюду. Ты сидел за столом самого киевского кагана, слушал его
речи, видел и запоминал, как говорит с воеводами, знатными людьми,
послами, как умеет переламывать в свою пользу важные дела... Ты все
это запомнил, сын мой! По глазам вижу. И ты будешь лучшим правителем,
чем я. Я - последний из кочевых ханов, а ты будешь первым, кто начнет
править городами и землями.
Дюсен ощутил, как плечи расправляются
шире, а тело наливается нечеловеческой мощью. Кровь прилила к сердцу,
приятный жар потек по телу. Да, он давно подумывал, но никогда не
произносил этого вслух, что надо бы хоть часть своего народа посадить
на землю, научить пахать и сеять. Но вот его отец, старый и мудрый
хан, никогда не покидавший Степи, ничего не зревших кроме ее
просторов, вдруг проник мудростью в суть вещей и говорит то же
самое!..
- И еще, сын мой, - проговорил Жужубун
чуть тише. В голосе стареющего отца Дюсен уловил тень смущения: - У
нас появился могущественный союзник! Такая удача выпадает только раз
в тысячу лет. Кем я буду, если не воспользуюсь на благо своего
народа?
- Что за удача? - спросил Дюсен.
- В нашем племени возродился могучий
колдун. Его повергли тысячу лет тому трое героев... из этих же мест.
Теперь он жаждет отомстить. Если не им, то их потомкам! Он в нашем
войске, сын мой. Он пообещал сегодня же свершить настолько кровавую
жертву, что на его зов явится самый страшный из тех утерянных во тьме
веков богов...
Дюсен медленно поднял голову. Глаза их
встретились. Жужбун, ощутив неладное, откинулся всем корпусом, брови
его взлетели на середину лба.
- Отец, - проговорил Дюсен медленно, - я
не стану сражаться против Киева.
- Сын... - проговорил Жужубун
потрясенно. - Что... что с тобой? Я вижу перед собой молодого льва,
но лев... это лев! Он убивает, он наслаждается криками жертв, он
ликует при виде крови врага. Или ты...
- Отец, - ответил Дюсен трудно, словно
незримая рука держала его за горло, - я не стану сражаться против
Киева, потому что...
- Потому что там у тебя есть друзья?
Скажи, мы их пощадим.
-... потому что это и мой город, -
закончил Дюсен с трудом. - Я их ненавидел, я говорил о том, что хочу
вырваться из плена, что мне бы только хорошего коня, да еще одного на
смену... но на самом деле меня никто давно не держал! Я пил и ел за
столом великого князя, со мной все об